The modus indicators of the dialectal sentence: authorization and persuasion.pdf В связи с тенденцией к изучению языковых явлений с позиций человеческого фактора в центре внимания лингвистов оказывается комплекс субъективных смыслов, актуализируемых говорящим. В частности, интерес вызывают квалификативные категории авторизации и персуазивности, называемые «падежи парадигмы» модуса высказывания [1], - наиболее актуальные, частотные и достаточно описанные в функциональной структуре высказывания. В настоящей статье рассматриваются наиболее частотные показатели, выражающие пересечение модус-ных смыслов авторизации и персуазивности в диалектном выказывании, предпринимается попытка выявить основные виды взаимодействия указанных категорий. Работа выполнена на материале говоров Среднего Приобья, отраженных в серии диалектных словарей. Персуазивность как модусная категория, квалифицирующая информацию в отношении ее достоверности / недостоверности с точки зрения говорящего, обычно рассматривается как разновидность субъективной модальности [2, 3]. Для передачи значения достоверности / недостоверности используются также термины «эписте-мическая модальность» [4], «модальность достоверности» [5], «модальность истинности» [6]. Значение пер-суазивности выделяется в работе В.З. Панфилова [7], при этом автор употребляет термин «персуазивная модальность». Его же использует и Н.И. Большакова для анализа модусной категории достоверности [8]. Термин «персуазивность», функционирующий в современной лингвистике, активно употребляет Т.В. Шмелёва [9]. Основанием квалификации персуазивной семантики служит стремление говорящего выразить свою точку зрения на описываемое событие посредством указания на достоверность / недостоверность излагаемой информации. На содержательном уровне персуазивность организуется противопоставлением двух полюсов - «достоверно / недостоверно», при этом следует отметить, что в данном случае речь идет не о достоверности / недостоверности объективного факта действительности, а о субъективном отношении говорящего к фрагменту информации. План выражения исследуемой категории базируется на средствах и способах выражения персу-азивной квалификации события говорящим в пределах высказывания. При этом положительное значение пер-суазивности - отсутствие сомнений в достоверности -выражается имплицитно (не получает специального выражения с помощью каких-либо показателей). Специальные средства вводятся для выражения авторского отношения к достоверности информации в случае, когда говорящий снимает с себя ответственность за недостаточно проверенные сведения, проявляет некатегоричность. Ядерными (основными) репрезентатами персуа-зивности на речевом уровне в литературном языке являются модальные слова и частицы возможно, наверное, кажется, может быть, едва ли, вряд ли, будто и др. В диалекте в этой роли регулярны модусные частицы и вводно-модальные слова авось-небось, бышно / бы-шеть, верно, видам / по видам, видать, видимо, видко, видно / как видно, али / али как, вроде / вроде бы, как вроде / как вроде бы, как-то вроде и др. Категория авторизации понимается нами вслед за Г.А. Золотовой и Т.В. Шмелёвой как квалификативная модусная категория, содержащая указание на лицо / социум как на автора / источник информации или на способ / характер ее получения1. Авторизационная квалификация проявляется в оппозиции «свое / чужое». Субъектом квалификации выступает говорящий, автор высказывания, с позиции которого осуществляется квалификация информации [11. С. 28]. Основанием авторизационной квалификации служит стремление говорящего выразить свою точку зрения на сообщение посредством указания на источник информации (в случае сообщения «чужой информации»), а иногда и на характер восприятия действительности [2]. Средства выражения авторизации в литературном языке - слова и предложения, указывающие на источник информации. Это могут быть наречия, образованные от местоимений по-моему, по-нашему, по-твоему, слова и предложения, содержащие глагол речи, мысли, восприятия говорят / как говорят, казаться, чувствовать, наблюдать, обнаруживать и др. Спектр маркеров, способных выражать авторизацию в диалектной речи, представлен такими лексическими единицами, как по-моему, говорить /грить, казаться и др. Квалификативный аспект модуса отличается тесным взаимодействием всех его категорий. Как отмечают исследователи, средства выражения авторизации почти всегда несут одновременно и оценку степени достоверности информации: «.эффект появления показателей авторизации (как с семантикой «"своя" информация, так и "чужая"») - персуазивный, а именно внесение смысла "неуверенности в достоверности"» [12. С. 29]; «авторизации как категории, информирующей слушающего об источнике знания и способе ее получения, вообще нельзя не "сотрудничать" с персуазивностью, информирующей об уверенности говорящего в достоверности своего или чужого знания или неуверенности в нем, поскольку никаких иных мотивов эксплицировать указание на источник знания / мнения, кроме как указать на уровень уверенности в нем, у говорящего и не может быть» [1. С. 47]. В анализируемом материале дифференцируется два основных вида взаимодействия категорий авторизации и персуазивности: 1. Пересечение модусных категорий авторизации и персуазивности наблюдается при указании на источник информации, являющейся собственным знанием говорящего и полученной им в случае непосредственного восприятия ситуации либо путем умозаключения (см. об этом подробнее: [13, 14]). Например: Захворал. Прямо, кажется, шурчит, ветер бы [в ушах] [15. Т. 1. С. 141]; Таволожник - будто как вроде слыхала, но не буду врать [Там же. Т. 2. С. 277] - авторизованная конструкция выполняет функцию передачи информации, известной из собственного перцептуального опыта; [А Горёвка - почему?] - А Бог её знат. Наверно, там-ка бедно жили все, в горе. Не знаю [Там же. Т. 1. С. 66] -указывается на инференциальный источник информации (умозаключение, логический вывод, рассуждение) через модусный компонент наверно, причинно-следственную связь. 2. Категория авторизации обнаруживает тесную связь с персуазивностью в случае, когда информация получена из другого источника либо опосредована знанием, мнением говорящего. Например: Спился, пьёт и пьёт каждый день, вот и говорят: «Он спился». Алкоголиком зовём [15. Т. 1. С. 34]; Вот, по-моему, это недавно [кто-то сказал], что надо вам к старушке, вот и всё [Там же. С. 316]. Рассмотрим подробнее указанные виды взаимодействия модусных показателей. В первом случае информация, содержащаяся в высказывании, является собственным знанием говорящего, т.е. получена либо из собственного чувственного опыта - перцептивность, либо путем логического заключения при использовании законов мышления - ин-ференциальность. Перцептивность - это указание на то, что источником информации является чувственный опыт говорящего - слух, зрение, обоняние, общие ощущения. В данном случае реализуется перцептивная модусная рамка. В перцептивных модусных рамках используются глаголы чувства видеть, слышать, а также группа модальных частиц и слов, маркирующих чувственное восприятие окружающей действительности: будто, как будто, бышно (= кажется, вроде бы), вроде, кажется, кажись. Так, в высказывании И вот слышу, кто-то идёт, но я так сплю вроде крепко-крепко и не знаю кто: мужчина-женщина, большой маленький, ничё не знаю, и в белом-чёрном, ничё [15. Т. 1. С. 74] диалектоноситель осознает достаточную степень субъективности передаваемой информации вследствие помех, связанных с капризами канала восприятия (плохо слышно), допускает ее ошибочность, что сближает высказывание с персуазивным. Выражая неуверенность, сомневаясь, говорящий считает, что его знания об объективном мире недостаточны для утверждения диктум-ной информации. Подобная ситуация возникает в случае неполного знания либо припоминания. Инференциальность означает, что информация, содержащаяся в высказывании, получена говорящим путем логического умозаключения из увиденного, услышанного или путем непосредственного чувственного восприятия. Персуазивную семантику высказываний, сформулированных в результате мыслительной деятельности человека, чаще всего маркируют вводно-мо-дальные слова верно, вероятно, видимо, по-видимому, видно, наверное и другие и предикаты авторизующего значения с семантикой вывода, результата умозаключения думать, предполагать. Семантика инференциаль-ности пересекается с персуазивностью в плане оценки степени достоверности информации, содержащейся в высказывании. Инференция соприкасается с той частью персуазивности, которую составляют значения предположения, мнения: Дожа нету ничего, думала, не вырастит уже, ничего, вырос [Там же. С. 283]. Конструкция «я думаю», функционирующая в диалектной речи, наряду с по-моему, мне кажется, реализует в высказывании «модус ментального плана» [16. С. 120] и указывает на то, что авторство излагаемой мысли приписывается говорящему: Я думаю, что мне чажелее [15. Т. 7. С. 246]; Думаю. Наверно, думаю, я ей много корму дала [Там же. Т. 3. С. 133]. На состоявшийся акт ментальной операции умозаключения указывают модальный глагол думать в функции предположения, а также модальное слово наверное, фиксирующее выводной характер информации. Используя модально-вводные слова, выражающие достоверность / недостоверность содержания высказывания (наверно, возможно, вроде и др.) и предположительные частицы (как будто, вроде как и др.), говорящий отказывается нести персональную ответственность за сообщаемый факт [17]. Информация о некотором положении дел может быть получена диалектоносителем и иными путями: из сообщения другого лица либо передана через посредство знания, мнения самого говорящего. Чаще всего в диалектной речи маркируется информация, передаваемая с чужих слов, за которую субъект речи не несет ответственность. Говорящему необходимо передать смысл высказывания другого лица, выразить формальные элементы исходного сообщения, указать на автора высказывания. Передача информации, полученной с чужих слов, может быть разной по степени точности (от прямого цитирования до пересказа), а также передачи предполагаемой чужой речи [16]: Гутя ей писала: иди, гыт, на закройщицу [15. Т. 3. С. 23]; Бабушка у нас скажет: «Иди ко мне, боярыня моя» [18. С. 303]; Мужики-то и то всё говорят, что работали чажело, а жили весело [15. Т. 7. С. 246]; Она мне навеки [намеки] дает, что, мол, он меня с ребенком взял, дак и жисть топерь несчастлива [Там же. Т. 3. С. 317]. Автор, называя источник, в какой-то мере снимает с себя ответственность за достоверность информации. При этом, как отмечают диалектологи, прямая речь произносится на диалекте особым образом: говорящий стремится воспроизвести интонацию, силу (а иногда и тембр) передаваемых слов [19]. Диалектоноситель как бы перевоплощается в автора высказывания, превращая сказанное раньше в то, что говорится здесь и сейчас. В данном случае можно говорить об описанной B.Е. Гольдиным специфической черте диалектного повествования - совмещении ситуации-темы с ситуацией текущего общения [Там же. С. 4]. Глагол речи говорить может использоваться в диалектной речи в авторизующем значении [20]. Как правило, он является синонимом глагола считать и указывает на то, что источник информации не говорящий, а какие-то другие лица, а говорящий только передает чужое мнение. Лица, которым принадлежат чужая речь, принято именовать: Мужики-то и то всё говорят, что работали чажело, а жили весело [15. Т. 7. C. 246]; Говорили ранешны люди: народ будет бесстыправда! [Там же. Т. 5. С. 133]. Обычно говорящий в таких конструкциях как бы отстраняется от решения вопроса о том, насколько достоверно излагаемое. Широко используются в диалектной речи элементы говорят (редуцированные формы - гыт, грит, гырт), говорили, которые не требуют точного указания на источник сообщения. С их помощью диалектоноситель отказывается от ответственности за истинность сообщения. Какова его позиция, остается неясным. Тем самым подаваемая информация объективируется: Чичас вот, говорят, чичас вот это, быдто бы из гусиного мяса де-лат пельмени [18. С. 384]; Ну, говорят, она как боярыня [Там же. С. 303]; Да от всё говорили бабье лето, баба-зассыха. И вот это бабье лето стало. А сейчас говорят, я здесь слышала, в Крапивиной говорят, бабье лето в сентябре. А всю жись слышала - бабье лето в августе... О, бабье лето, гырт, началося, это баба-зассыха [Там же. С. 64]. Для высказываний подобного рода характерен признак обобщенности: источник информации обычно скрывается за некоторым обобщенным множеством лиц, не названных, но предполагаемых (источник -общепринятое мнение): Вот которы Богу молились, богомолы были, они Богу молились. Которы рано, они, говорят, которы староверы. Так все называли их [18. С. 384]; Раньше были бабушки. Их звали, кто рожал. Говорили, бабилась ходила [Там же. 1. С. 66]; Говорили бояркова шерсть. Потому что первый раз овец стригли, носки вяжут [Там же. 1. С. 302]. Говорящий не владеет полной информацией о том, кто именно высказал мнение: так говорят все. Как отмечает Л.Г. Гын-газова, «наиболее характерно появление высказываний с обобщенным автором в том случае, если говорящий и адресат - носители разных типов коммуникаций (ситуация "собиратель - информант")» [21. С. 237]. Высказывания подобного рода отражают рефлексию говорящего по поводу фактов языка, при этом объяснение того или иного языкового факта идет от лица обобщенного автора и оформляется как прямая речь: Высокий значит. Говорят: «Вон пошел как быдло» [18. 1. С. 384]. Информация, содержащаяся в высказывании, может быть получена через посредство собственного мнения говорящего. Авторизационная семантика таких высказываний контаминируется с персуазивной. Так, наиболее частотная ментальная Я-модусная рамка по-моему способна выражать внутримодусное взаимодействие сфер - собственно-авторской семантики и семантики недостоверности (оттенок неуверенности): И в Яру, по-моему, тоже часовня была, не церьква, однако [15. Т. 1. С. 28]; А за анонимки счас, по-моему, уголовное дело возбуждается [Там же. С. 38]; Бабье лето [цветок], это, подожди, помню бабье лето. Это, по-моему, это его называли бельземином [Там же. С. 71]; По-моему, из березника не строят [дома]. Нет. Сосновые, ну а березы, по-моему, нет [Там же. С. 174]; Ну, не помню, у нас мама, по-моему, не пела [Там же. С. 28]. Акцентируется сема субъективности мнения и проблематичности соответствия высказывания объективной действительности. В приведенных примерах авторство выражаемой мысли приписывается говорящему. Для языкового выражения мнения самого говорящего используется также глагол казаться в составе различных синтаксических конструкций, одновременно являющийся показателем авторизации. Чаще всего в диалекте авторизующий глагол казаться входит в состав вводного предложения, выражающего сомнение, неуверенность, осторожность суждения говорящего: Мы, значит, разделились на группы. Кажется, четыре группы [15. Т. 2. С. 76]; Я тоже не скупа, кажется, ну я экономна, последнее не отдам [Там же. Т. 7. С. 342]. Говорящий может вводить свою точку зрения как уверенное предположение, обосновывая свой выбор тем, что он убежден в правильности своего мнения, желая выделить его в ряду других, однако оставляет место для иных вариантов развития событий, для других мнений, не настаивая на своем как на единственно возможном: Мне вот кажется, когда женщина заматерится, как курица запоет по-петушьи, равносильно тому [15. Т. 6. С. 19]; Мне кажется, грубо. Ну голова дак голова, а то башка [Там же. Т. 2. С. 73]. C одной стороны, вводно-модальные по-моему, кажется - «средства выражения авторского "я", имплицитное выражение "ego" ("я так думаю", "я так считаю"), указание на говорящего, на личную (субъективную, и значит - авторскую) окрашенность» высказывания [22. С. 35]. С другой стороны, эти же элементы являются показателями некатегоричности говорящего, «невыпячиваемости» своего «Я» с тем, чтобы предоставить собеседнику право самому решать, соглашаться ли ему с предоставленной точкой зрения или нет: Мне кажется, хорошее кино [«Рабыня Изаура»]. Вот только одно здесь: само-то кино идёт мало, а одно и то же повторяется перед серией [15. Т. 1. С. 231]. Таким образом, мы попытались описать модусные маркеры авторизации и персуазивности в аспекте их взаимодействия в диалектном высказывании. В анализируемом материале демонстрируется тесная взаимосвязь пер-суазивных и авторизационных показателей. Наблюдения, сделанные в ходе нашей работы, показывают, что репертуар рассмотренных маркеров авторизации и персуазив-ности в диалектном высказывании довольно широк и отличается в качественном и количественном отношении от подобных лексических единиц в кодифицированном литературном языке. Выявление полного арсенала показателей, способных выражать взаимодействие авторизации и персуазивности, представляется нам отдельной задачей. ПРИМЕЧАНИЕ 1 Авторизация находит свое отражение в разных научных школах, получая в них различное терминологическое обозначение: авторизация - в коммуникативной грамматике Г.А. Золотовой; средства обнаружения коммуникативной установки - в работах по логическому анализу языка Н.Д. Арутюновой, М.А. Дмитровской, Н.К. Рябцевой, И.Б. Шатуновского, А. Зализняк; модусная - рамка в работах Е.М. Вольф, В.Г. Гака, Т.А. Колосовой; способы представления «образа автора» - в работах по структуре образа автора В.В. Успенского, Ю.М. Лотмана; средства разграничения ипостасей субъекта говорящего - в теории нарратива Е.В. Падучевой и Ю.Д. Апресяна. Можно разграничить близкие понятия: авторизация как свойство высказывания быть отмеченным печатью «автора-творца» (М.М. Бахтин) и авторизация как процесс осложнения модели (Г.А. Золотова) [10].

Скачать электронную версию публикации