Transcendence and transgression in scientific discourse.pdf В настоящей статье центральное внимание уделяется проблеме взаимоотношения научного дискурса с такими основополагающими категориями онтологии, как трансценденция и трансгрессия. При этом следует подчеркнуть, что мы рассматриваем не столько науку как вид познавательной деятельности или как социальный институт, сколько специфический способ консти-туирования бытийно-смысловых перспектив, который осуществляется посредством научного дискурса. Онтологическая проблематика является приоритетной для настоящего исследования. Вместе с тем мы стремимся дистанцироваться не только от постпозитивистской парадигмы, но и от фундаментально-онтологических изысканий М. Хайдеггера. А именно: мы видим свою основную задачу в том, чтобы сместить акцент онтологического исследования науки с хайдеггеровского бытия как такового на перспективизм Ф. Ницше. Транс-ценденция и трансгрессия рассматриваются нами не как обнаружения бытия самого по себе, но как самостоятельные перспективы смыслообразования и существования. Научный дискурс является тем онтологическим пространством, в котором названные перспективы определенным способом разворачиваются в конфигурации смыслов и способов существования. Наука представляет собой один из глобализирующих дискурсов, т. е. дискурсов, направленных на интеграцию в свою сферу всех разнородных способов бытия с их частными дискурсами и конституирование единой бытийной сферы - объективной реальности. Наука стоит в одном ряду с такими глобализирующими дискурсами, как право, экономика и техника. Названным дискурсам присуща направленность на тотальный охват всех бытийных областей и приведение их к единому знаменателю. Ничто не должно ускользать от власти науки, права, экономики и техники: ни природа, ни культура, ни общество, ни повседневность. Всё сущее, каковым бы оно ни было, должно быть переработано глобализирующими дискурсами, должно пройти сквозь них, как через онтологические фильтры, чтобы стать элементом единой и универсальной сферы бытия, организованной на единых принципах. То, что уходит от их власти, не получает статуса реально сущего. В историческом плане глобализирующие дискурсы выявились достаточно давно - со времен древних цивилизаций, но в полной мере их интенции начали раскрываться только к началу Нового времени и развернулись во всем спектре лишь в Новейшем. Столь длительный период их созревания объясняется тем, что в течение продолжительного промежутка времени глобализирующие дискурсы встречали мощное сопротивление со стороны религиозного метадискурса. Последний не характеризуется направленностью на конституирование единого пространства объективной реальности (за исключением случаев перехода в глобализирующий дискурс, например, когда религия сращивается с государственной властью), но, напротив, нивелирует посюстороннюю реальность как заведомо неистинную: достаточно вспомнить основные положения буддизма или христианства. Однако к Новому времени роль религиозного ме-тадискурса стала заметно ослабевать, а в Новейшем стал утрачивать свое значение и философский транс-ценденатлистский метадискурс. Ж.-Ф. Лиотар охарактеризовал данную ситуацию как утрату доверия к ме-танарративам [1]. Поэтому только в ХХ в. стали возможны большая политика, большая экономика, большая наука и большая техника - мегамашина, как сказал бы Л. Мэмфорд. Или, как отмечает В.И. Вернадский: «И как раз в это время, к началу ХХ в., проявилась в ясной реальной форме возможная для создания единства человечества сила - научная мысль, переживающая небывалый взрыв творчества. Это - сила геологического характера, подготовленная миллиардами лет в истории биосферы. Она выявилась впервые в истории человечества в новой форме, с одной стороны, в форме логической обязательности и логической непререкаемости ее основных достижений и, во-вторых, в форме вселенскости - в охвате ею всей биосферы, всего человечества, в создании новой стадии ее организованности - ноосферы. Научная мысль впервые выявляется как сила, создающая ноосферу, с характером стихийного процесса» [2. С. 500]. Наука стала планетарным явлением или раскрылась в качестве глобализирующего дискурса. У нас до сих пор нет всеобщей мифологии, религии или философии, несмотря на тысячелетнее существование последних, но уже сейчас есть единая для всех наука и техника, которые непрестанно распространяют свою власть на остающиеся еще не затронутыми ими бы-тийно-смысловые пространства. Развитие науки и техники влечет за собой возможность единого права и единой экономики, которые, в свою очередь, создадут основу для еще более мощного научно-технического прогресса. На эту сущностную характеристику науки также указывает М. Хайдеггер: «Как и искусство, наука не есть просто культурное занятие человека. Наука - способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть. Мы должны поэтому сказать: действительность, внутри которой движется и пытается оставаться сегодняшний человек, все больше определяется тем, что называют западноевропейской наукой. Вглядываясь в это обстоятельство, мы обнаруживаем, что в западной части мира на протяжении веков ее истории наука развернула нигде более на земле не встречающееся могущество и идет к тому, чтобы в конце концов наложить свою власть на весь земной шар» [3. С. 239]. Итак, наука представляет собой не один из видов познавательной или социальной деятельности, существующий наряду с другими, но мощнейший глобализирующий дискурс, определяющий способ бытия и смысл всего сущего и конституирующий соответствующее этому способу и смыслу единое бытийно-смысловое пространство объективной реальности. Это пространство может быть определено как сфера объективного или сфера объектности. Любое сущее в этой сфере становится фиксированным, статичным и самотождественным, строго отграниченным от любого другого сущего, так же привязанного к своей самотождественной определенности. Тождество одерживает верх над различием и становлением, фиксированная определенность - над неопределенностью как возможностью свободного перехода границ различных опреде-ленностей. Трансценденция окончательно утверждает свое превосходство над трансгрессией. Таким путем -путем элиминирования трансгрессии - сущее становится объективным, оно становится объектом. Утверждение, что научная объектность сконститу-ирована дискурсом, не означает, что сфера объективной реальности представляет собой только мысль, лишь субъективный способ восприятия некой самой по себе сущей действительности. Материальный, интерсубъективный и принудительный характер объективной реальности нисколько не отменяется фактом ее дискурсивной определенности. Однако эта реальность не существует как нечто, отделенное и независимое от своего смысла, но образует неразрывное единство существования, значения и значимости. Отсюда следует, что смысл не привносится в реальность дискурсом как чисто субъективной и идеальной инстанцией. Дискурсы не субъективны и не объективны, не идеальны и не материальны, но представляют собой пространство бытийно-смысловой определенности, в котором только и могут быть выделены названные оппозиции. С учетом сказанного возможный упрек в субъективизме и солипсизме снимается как исходящий из заведомо неадекватных по отношению к настоящему исследованию установок. В свою очередь, вера в существование самостоятельной объективной реальности характерна только для грубых форм материализма, представляющих собой другую крайность по отношению к субъективизму. На конструктивный характер научной объектности указывали многие мыслители различных направлений. Одним из первых и наиболее значимых в этом плане был И. Кант, вслед за ним - И.Г. Фихте, Ф.В.Й. Шеллинг и Г.В.Ф. Гегель. Эту же тенденцию мы обнаруживаем в учениях А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, затем Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ж.П. Сартра, П. Рикера. Далее, в другом ключе конструктивный характер научной объектности был раскрыт в постпозитивизме (И. Лакатос, Т. Кун, П. Фей-ерабенд, В.С. Степин), структурализме и постструктурализме (особенно Г. Башляр и М. Фуко), социальном конструктивизме (П. Бурдье). Раскрытие сферы фиксированной себетождествен-ной объектности представляет собой фундаментальное событие конституирования объективного мира. Этому фундаментальному событию коррелятивно другое, не менее фундаментальное событие - консти-туирование человеческого бытия в качестве субъекта. Так же как объективность не является изначальным и единственным способом существования сущего, так и субъективность не представляет собой единственный и основной способ бытия человека. Противопоставленность субъекта объекту есть лишь одна из возможных бытийно-смысловых перспектив, которая устанавливается в пространстве соответствующих дискурсов, а не существует изначально как некая данность. Задолго до постструктуралистов и конструктивистов этот факт был выявлен Гегелем. Вот как он характеризует становление субъект-объектной модели: «Душа приобретает господство над своей природной индивидуальностью, над своей телесностью, низводит эту последнюю до подчиненного ей средства и выбрасывает из себя не принадлежащее к ее телесности содержание своей субстанциальной тотальности в качестве мира объективного. Достигнув этой цели, душа выступает в абстрактной свободе своего "я" и становится сознанием» [4. C. 131-132]. Здесь проявляется преимущество Гегеля перед Кантом. Кант, а вместе с ним и Гуссерль, признают конструктивность только объективного мира, но гипостазируют субъект и сознание в качестве основополагающих источников этого конституирования. Тем самым оба мыслителя утверждают радикальный субъективизм: постулирование трансцендентных вещей-в-себе или гилетического материала есть лишь неудачная попытка уйти от справедливых обвинений в субъективизме. У Гегеля, напротив, не только объективный мир, но и субъект и сознание есть результат кон-ституирования. И то и другое представляют собой в его учении лишь моменты, которые устанавливаются и в дальнейшем должны быть сняты. Следовательно, нет никакого трансцендентального субъекта и сознания (субъективизм), как нет и объективного мира самого по себе (материализм). И то и другое есть лишь конструкции дискурса, который начинает формироваться только в Новом времени. Противопоставленность субъекта объективному миру составляет основное условие для возникновения научного дискурса. Фиксированный себетождествен-ный объект вместе с таким же субъектом являются важнейшими компонентами этого дискурса. Сказанное выше характеризует, прежде всего, классическую науку - неклассическую и постнеклас-сическую в данной статье мы не рассматриваем. Классическая наука изначально базируется на транс -ценденции и всеми силами стремится подавить трансгрессию. Еще с Античности на стадии своего латентного существования в лоне философии она была движима поиском вечных и неизменных законов, лежащих в основании текучего и изменяющегося мира. Сфера объектности конституируется посредством трансцендирования любых бытийных сфер по направлению к объективному миру и к законам этого мира. Это означает, что объективированное сущее является трансцендентным по отношению к необъектным сферам бытия, но сохраняет имманентность по отношению к миру вообще, модифицированному в объективный мир, на фоне которого оно проявляется в качестве объекта. Только объективный мир, только объективированное сущее могут получить статус реальности. Это означает, что такой феномен, как реальность, есть прерогативная сфера науки, что именно с раскрытием научного дискурса нечто такое, как реальность, впервые становится возможным в человеческом бытии. Следует еще раз подчеркнуть, что под реальностью в данном случае понимается не совокупность всего сущего, изначально наличествующая в качестве первичной данности (наивный онтологизм). Объективная реальность есть специфическая, ограниченная жесткими рамками научного дискурса бытийная сфера. Все, что не соответствует этому дискурсу, не может раскрываться в рамках этого специфического пространства бытия. Бытийные сферы мифа, религии и искусства представляют примеры того, как бытие и сущее могут раскрываться не из перспективы объективной реальности. Одновременно с раскрытием пространства реальности происходит конституирование негативного Другого - того, что не соответствует базовым интенциям научного дискурса и должно поэтому быть раскрыто в качестве второго члена оппозиции «реальное - нереальное». На это указывает Лиотар: «Научное задается вопросом о законности нарративных высказываний и констатирует, что они никогда не подчиняются аргументам и доказательствам. Оно относит их к другой ментальности: дикой, примитивной, недоразвитой, отсталой, отчужденной, основанной на мнении, обычаях, авторитете, предубеждениях, незнании, идеологии. Рассказы являются вымыслами, мифами, легендами, годными для женщин и детей» [1. С. 73]. Задумаемся, что не подчиняется аргументам и доказательствам в перспективе классического научного дискурса? То же, что признавалось иллюзией элеата-ми, - всё то, что не поддаётся приведению к устойчивости и упорядоченности, что ускользает от фиксации смысла. Именно трансгрессия элиминируется из пространства реальности научного дискурса и получает статус нереального. Классическая наука идёт по стопам метафизики, подчиняя трансгрессию трансцен-денции и превращая её в негатив последней. У В. С. Стёпина мы находим самое непосредственное подтверждение этого тезиса в предлагаемой им характеристики специфики зрелой науки: «Для перехода к собственно научной стадии необходим был особый способ мышления (виденья мира), который допускал бы взгляд на существующие ситуации бытия, включая ситуации социального общения и деятельности, как на одно из возможных проявлений сущности (законов) мира, способной реализоваться в различных формах, в том числе весьма отличных от уже осуществившихся» [5. С. 60]. Взгляд на существующие ситуации бытия как на одно из возможных проявлений сущности мира - это классическая метафизическая установка, восходящая к Пармениду и Платону. В научном дискурсе место сущности занимает закон (Стёпин употребляет его в скобках как синоним сущности), который по своей сути остаётся трансцендентным первоначалом. Итак, многообразие форм и способов бытия сводится к единому закону-сущности как к своему основанию. Это означает, что в классической науке так же, как и в метафизике, становление и различие (трансгрессия) подчиняются бытию и тождеству (трансценденции). Еще в древности Парменидом была выявлена связь между бытием, тождеством и трансценденцией: бытие, полагаемое как высшее тождество, как то, что всегда остается равным себе и не знает никаких изменений, оказывается недоступным чувственному восприятию. В свою очередь, Гераклит одним из первых представил становление и различие в качестве основополагающего принципа мироздания. Разоблачение метафизического характера науки осуществляет Ф. Ницше: «Нет никакого сомнения, что правдивый человек, в том отважном и последнем смысле слова, каким предполагает его вера в науку, утверждает тем самым некий иной мир, нежели мир жизни, природы и истории; и коль скоро он утверждает этот иной мир. не должен ли он как раз тем самым отрицать его антипод - наш мир? Наша вера в науку покоится на метафизической вере... даже мы, познающие нынче, мы безбожники и антиметафизики, берем наш огонь все еще из того пожара, который разожгла тысячелетняя вера, та христианская вера, которая была также верою Платона, - вера в то, что Бог есть истина, что истина божественна» [6. С. 661-662]. В ХХ столетии отголоски этой метафизической веры проявятся в концепции «третьего мира» К. Поппера и в учении В. И. Вернадского о ноосфере. Таким образом, специфика научного дискурса состоит в установлении бытийно-смысловой перспективы объективной реальности. Конституируемое научным дискурсом пространство объективной реальности, в качестве основания которого полагается трансцендентная объектность (законы как аналоги метафизических сущностей), представляет собой эффект этого дискурса, так же как и противопоставленный объективному миру субъект. Поскольку классическая наука направлена на элиминацию перспективы трансгрессии, постольку она обращается к трансценденции, а вместе с ней - и к традиционной метафизической структуре, которая в научном дискурсе модифицируется показанным выше образом. Формальное отличие научного дискурса от метафизики в чистом виде состоит в том, что свои умозрительные конструкции (трансцендентную объектность) наука должна доказывать путем непосредственной репрезентации в объективном мире (т.е. эмпирически). Но это различие является сугубо формальным и не отменяет тот факт, что в своем классическом варианте научный дискурс остается модификацией метафизики. В сказке Экзюпери главный герой попадает на планету к некоему деловому человеку, занятому подсчётом звёзд: - Так что же ты делаешь со всеми этими звездами? - Ничего не делаю. Я ими владею. - Владеешь звездами? - Да. - А для чего тебе владеть звездами? - Чтоб быть богатым. - А для чего быть богатым? - Чтобы покупать еще новые звезды, если их кто-нибудь откроет. - И что же ты с ними делаешь? - Распоряжаюсь ими, - ответил делец. - Считаю их и пересчитываю. Это очень трудно. Но я человек серьезный. Однако Маленькому принцу этого было мало. - Если у меня есть шелковый платок, я могу повязать его вокруг шеи и унести с собой, - сказал он. -Если у меня есть цветок, я могу его сорвать и унести с собой. А ты ведь не можешь забрать звезды! - Нет, но я могу положить их в банк. - Как это? - А так: пишу на бумажке, сколько у меня звезд. Потом кладу эту бумажку в ящик и запираю его на ключ. - И все? - Этого довольно. Этот отрывок позволяет в наиболее простой и наглядной форме проиллюстрировать фундаментальные черты научного дискурса. 1. Исчисляющая объективация сущего. Только то, что исчислено, принято в расчет, как сказал бы Хайдеггер, обладает статусом реального, несомненного. Мы предлагаем сравнить фрагмент из «Маленького принца» с передоложенным В.И. Вернадским понятием «научный аппарат», под которым он подразумевает «комплекс количественно или качественно точно выраженных тел или природных явлений» [2. С. 504]. Далее: «Научный аппарат целиком проникнут и держится всё улучшающимися и углубляющимися систематизацией и методикой исследования. Этим путём наука охватывает и запечатлевает для будущего со всё ускоряющимся темпом ежегодно миллионы новых фактов и на их основе создаёт множество крупных и мелких эмпирических обобщений. Ни научные теории, ни гипотезы не входят, несмотря на их значение в текущей научной работе, в эту основную и решающую часть научного знания» [2. С. 538]. Деловой человек из сказки как раз занят пополнением научного аппарата «миллионами новых фактов», он производит количественно точно выраженные тела -исчисленные им звёзды. Характерно, что для делового человека значение имеет только точное число, а не то, к чему оно относится. Звёзды без числового выражения не могут быть включены в научный аппарат, стало быть, не имеют значения для научного дискурса. Сколь сильно отличаются эти объективированные физические тела от звёздного неба, приводившего в восхищение размышляющего о моральном законе Канта! 2. Исчисляющая объективация как владение. То, что подчинено научному дискурсу посредством исчисляющего раскрытия, то, тем самым, находится во владении, в распоряжении исчисляющего субъекта, который не имеет никакого другого доступа к сущему. Исчисление здесь - не простая математическая операция, но акт присвоения, осуществления власти. Деловой человек владеет звёздами, потому что он их подсчитал - поставил на учёт. 3. Владение как накопление про запас, имеющее в виду не непосредственное применение в актуальной практике, но исключительно приращение власти, накопление ради возможности накопления, ради накопляемости. Характерная формулировка: «Ничего не делаю. Я ими владею» - владение не есть делание, но накопление про запас, постановка в состояние готовности [7]. В.И. Вернадский: «Научный аппарат, т.е. непрерывно идущая систематизация и методологическая обработка, и согласно ей описание, возможно, полное и наиболее точное всех явлений естественных тел реальности, является в действительности основной частью научного знания. Он должен непрерывно расти с ходом времени и изменяться, отмечать и сохранять, как научная память человечества, всё кругом нас происходящее, должен всё больше углубляться в прошлое планеты, в её жизнь прежде всего, научно отмечать меняющуюся картину космоса - для нас - звёздного неба» [2. С. 59]. В этом описании чётко и открыто показана основная функция научного аппарата - тотальная власть над всем сущим (даже над тем, что было в прошлом) и накопление всего сущего («всё кругом нас происходящее») -непрерывно растущее и не знающее предела своей экспансии. Научный дискурс по своим сущностным характеристикам и структурной организации конституируется на основе перспективы трансценденции. Установка на поиск вечных и неизменных сущностей (законов) и предельных оснований (субстанций) характерна для классического варианта этого дискурса не в меньшей степени, чем для метафизики. Эта базовая установка дополняется ориентацией на элиминацию перспективы трансгрессии из конституируемого научным дискурсом пространства объективной реальности. Благодаря сочетанию этих двух тенденций - утверждение трансценденции и отрицание трансгрессии - классический вариант научного дискурса раскрывает бы-тийно-смысловую перспективу фиксированной определенности в качестве фундаментального критерия реальности. Трансгрессия получает статус второго члена структурной оппозиции «реальное - нереальное». Только в неклассическом и постнеклассическом варианте (наиболее ярко - в физике микромира и в синергетической парадигме) осуществляется экстраполяция перспективы трансгрессии на сферу объективной реальности. Фиксированная определенность растворяется в потоке становления и преобразования самоорганизующихся систем, превращается в момент, существующий между точками бифуркаций. Таким образом, трансгрессия интегрируется в пространство научного дискурса на содержательном уровне, что характеризует отличительную особенность современного этапа развития науки. При этом сам научный дискурс продолжает функционировать в трансценденталистском режиме, сохраняя фундаментальную установку на выстраивание универсальной перспективы, охватывающей все уровни существования (проект создания «единой теории всего сущего» актуален и для современной физики). Научный дискурс переходит в трансгрессивный режим лишь в ситуациях криза или тяготения в направлении сближения с философским дискурсом. Оба случая являются своеобразной зоной несовпадения научного дискурса с самим собой, бифуркацией, выводящей данный дискурс из равновесия и нарушающей границы конституируемой им определенности. На этом основании можно сделать заключение, что трансгрессивный режим не характерен для науки даже в ее современном варианте.

Скачать электронную версию публикации