The "third neighbor" as an ideological political concept.pdf Современная Монголия - это страна, территориально расположенная между двумя великими державами - Россией и Китаем. Именно с Москвой и Пекином Улан-Батор выстраивает стратегические отношения, рассматривая их в качестве своих самых значимых политических и торгово-экономических партнеров. В то же время монгольское руководство, не желая увязывать свою политику исключительно с двумя географическими соседями, стремится диверсифицировать внешние связи, развивая отношения с иными государствами мира. В отличие от отношений с Россией и Китаем, насчитывающих столетия, взаимодействие Монголии с внерегиональными странами можно признать относительно недавним явлением. Только в послевоенный период МНР сумела добиться значительных успехов в деле расширения внешних связей и международного признания. Первыми государствами, помимо СССР и Китайской республики, официально признавшими Монгольское государство, стали страны социалистического блока - Польша, Чехословакия, Венгрия, Румыния, Болгария, Албания, Югославия, КНДР. В 1949 г. подтвердили признание независимости Монголии пришедшие к власти в Китае коммунисты. В 1960-е гг. МНР устанавливает дипломатические связи со странами Западной Европы - Великобританией, Францией, Грецией, Австрией, Норвегией, Данией, Финляндией, а также с азиатскими государствами несоциалистической ориентации - Индией, Ираном, Египтом, Алжиром. В 1972 г. были установлены официальные отношения между Улан-Батором и Токио. Наконец, в 1987 г., в период монгольской «перестройки», состоялось взаимное признание Улан-Батора и Вашингтона [1. С. 256-257]. Таким образом, к концу 1980-х гг. МНР поддерживала дипломатические отношения с 83 странами мира, состояла в таких международных организациях как ООН, СЭВ, Движение неприсоединения и ряд других. Однако, несмотря на формально разветвленные международные связи, основной вес внешних контактов МНР приходился на СССР и его восточноевропейских союзников. В 1990 г. свыше 90% всей монгольской внешней торговли приходились на страны - члены СЭВ [Там же. С. 372]. Связи со странами, не входившими в социалистический блок, оставались крайне незначительными. С распадом Советского Союза и стремительным сокращением интенсивности российско-монгольских взаимоотношений в начале 1990-х гг., для Монголии исчезли прежние гарантии со стороны Москвы в области военной и экономической безопасности. Одновременно с этим основным источником потенциальных вызовов и угроз для страны воспринимался Китай, который, как считали многие в Монголии, способен экономически (а потенциально, и политически) поглотить Монголию [2. С. 7]. В сложившейся ситуации Улан-Батор, провозгласив стратегию «многоопорной» (монг. «олон тулгуурт») внешней политики, сделал акцент на увеличение контактов с внерегио-нальными государствами [3]. В рамках данной стратегии центральное место заняло понятие «третий сосед» (монг. «гуравдагч херш») [4], появившееся в монгольском общественно-политическом дискурсе в начале 1990-х гг. Во время своего визита в Улан-Батор в июле 1991 г. американский госсекретарь Дж. Бейкер назвал США «третьим соседом Монголии, на которого она может полностью полагаться» [5. С. 166-168]. Вскоре в это понятие стали включать множество стран. Наиболее часто называемыми «третьими соседями» Монголии являются США, Япония, Республика Корея, страны-члены ЕС, Канада, Австралия, Турция, Индия. В связи с этим можно заключить, что «третий сосед» подразумевает не одну конкретную страну, а целую группу стран, имеющих тесные связи с Монголией. В связи с этим возникает вопрос о том, по каким критериям та или иная страна может быть отнесена к «третьему соседу» Монголии. По мнению монгольского эксперта Д. Уламбаяра, стратегия «третьего соседа» носит геополитический характер и основана на принципе баланса сил между двумя географическими соседями Монголии и ее внерегиональными партнерами [6. С. 48]. Согласно данной логике, «третьими соседями» Монголии могут быть названы все без исключения страны, не имеющие с ней общих границ и в то же время способные уравновесить российское и китайское влияние. Однако, как показывает практика, далеко не все внешнеполитические партнеры, с которыми Монголия развивает отношения, называются «третьим соседом». Например, такие страны, как Казахстан, Иран, КНДР, с руководством которых Улан-Батор поддерживает довольно интенсивные контакты, никогда не обозначались в качестве «третьего соседа». В обновленной в 2010 г. Концепции национальной безопасности Монголии в качестве приоритета называется «развитие стратегии "третьего соседа", двустороннего и многостороннего сотрудничества с высоко развитыми демократиями в политической, экономической, культурной и гуманитарной сферах» [7]. В 2011 г. в новой редакции Концепции внешней политики Монголии также было упомянуто о «третьем соседе»: «Развитие стратегии "третьего соседа", партнерские отношения и сотрудничество со странами Запада и Востока и объединениями, такими как США, Япония, Европейский союз, Индия, Республика Корея, Турция, будет приоритетом» [8]. Иными словами, в понятие «третий сосед» включаются не все внереги-ональные страны, с которыми Улан-Батор поддерживает отношения, а только страны Запада и его союзники, традиционно маркированные как члены мирового демократического сообщества. В этой связи в политических взаимоотношениях Монголии с внере-гиональными государствами идеологический фактор с самого начала играл значимую роль, а само понятие «третий сосед» приобрело статус идейно-политического концепта. Подобная смысловая нагрузка концепта «третий сосед» обусловлена рядом важных факторов экономического и общественно-политического характера. К 1991 г. монгольская экономика оказалась в состоянии коллапса, что напрямую отразилось на социальном самочувствии населения. По признанию академика Т. Намжима, население Монголии в этот период столкнулось с проблемой нехватки продовольствия [9. С. 83-84]. В этих суровых условиях обращение Улан-Батора за помощью к различным международным организациям и экономически развитым государствам стало практически единственно возможным выходом из сложившейся ситуации. В свою очередь провозглашение Монголией курса на построение демократического общества выполняло функцию «рекламного проекта», при помощи которого можно было привлечь финансовые средства в форме льготных кредитов и безвозмездной помощи со стороны западных демократий. Как отмечают Г. Стейнер-Хамси и И. Столпе, «монгольские власти периодически использовали децентрализацию системы управления в качестве флага для привлечения внешнего финансирования» [10. С. 29]. По мнению Э.Д. Дагбаева, «монгольская многопартийность - это дань требованию Запада» [11. С. 273]. В этой связи провозглашенная многоопорная внешняя политика Монголии виделась составляющей демократических изменений в стране [12. С. 6]. США, Япония, страны Западной Европы со своей стороны, желая поддержать «зарождающуюся демократию в центре Азии», откликнулись на монгольский призыв и начали оказывать Монголии материально-техническую помощь. 12 марта 1991 г. обе палаты Конгресса США приняли резолюцию, в которой американская сторона обязывалась оказать максимальное содействие преобразованиям в Монголии [13. С. 115]. Вашингтон поддержал Монголию при ее вступлении в международные торгово-экономические и финансовые организации. В феврале 1991 г. Монголия стала членом МВФ и ВБ, в январе 1997 г. вступила в ВТО. Япония выступила инициатором движения стран-доноров в поддержку демократических преобразований в Монголии и перехода ее к рыночной экономике. 5-6 сентября 1991 г. японское правительство организовало Международное совещание с участием 7 стран и 3 международных организаций с целью оказания донорской помощи Монголии [13. С. 125]. Только в период с 1993 по 1997 г. японская помощь составила в сумме 507 млн долл. [14. С. 203]. Согласно оценке М. Россаби, на долю Японии в период с 1991 по 1996 г. пришлось 65,6% от всей иностранной помощи [15. С. 215]. В общей сложности западные и японские доноры по состоянию на конец 1992 г. предоставили финансовую помощь Монголии на общую сумму 168 млн долл., что равнялось 11% от ВВП страны [16. С. 344]. Финансовая помощь международных доноров и кредиторов в 2000 г. уже равнялась 17,5% от ВВП страны [17. С. 39]. Спустя годы, когда Монголия сумела преодолеть трудности переходного периода и стабилизировать экономику, у нее по-прежнему осталась крайне высокая степень зависимости от внешних источников, выраженных в иностранных финансовых дотациях, кредитах и инвестициях. А это, в свою очередь, имеет прямое отношение к демократическому имиджу страны. В ходе рабочего визита в США в 1993 г. премьер-министр Монголии П. Жасрай подчеркнул, что «демократия в Монголии укоренилась... и страна надеется быть для США надежным инвестиционным и торговым партнером» [18. С. 45]. Президент Ассоциации финансового рынка Монголии О. Ганзориг отметил, что Монголия «сможет привлечь иностранные инвестиции только тогда, когда сможет доказать им, что она является демократической страной» [19. С. 4]. В 2013 г. в ходе работы Мирового экономического форума в Давосе в рамках мини-конференции «Стратегический диалог по поводу развития Монголии» монгольский министр иностранных дел Л. Болд заявил о «важности поддержания имиджа Монголии в качестве открытой и демократической страны с точки зрения привлечения инвестиций» [20]. На экономическое развитие Монголии опосредованное влияние оказывают ее оценки в различных рейтингах демократий. Главными экспертами в оценке монгольской демократии являются западные неправительственные организации (НПО). Положительные оценки, даваемые монгольской демократии этими НПО, предоставляют возможность Монголии улучшить свой имидж как демократической страны, что, в свою очередь, способно повлечь за собой экономические выгоды - новые льготные кредиты и финансовую помощь западных стран, улучшение инвестиционного климата. Например, в 2014 г. спикер парламента З. Энхболд в своей речи на открытии осенней сессии Великого государственного хурала (ВГХ) отдельно отметил достижения Монголии в сфере борьбы с коррупцией, увязав их с оценками международной организации «Transparency International». По его словам, вследствие государственной политики и деятельности по борьбе с коррупцией Монголия поднялась со 124-го на 84-е место в рейтинге восприятия коррупции, составляемом данной организацией [21. С. 3]. Тем самым ситуация в сфере антикоррупционной политики Монголии напрямую увязывается с внешними оценками аффилированных с Западом организаций. Тема «общности демократических ценностей» неизменно подается «в одном пакете» с вопросами торгово-экономического и инвестиционного сотрудничества между Монголией и западными странами. Так, в ходе беседы монгольского президента Ц. Элбэгдоржа и президента США Б. Обамы (в рамках официального визита монгольского президента в США в июне 2011 г.) сторонами были отмечены «значимость защиты и развития демократии, прав и свободы человека, являющиеся общими интересами двух стран, а также важность интенсификации торгово-экономического сотрудничества» [22]. Американский посол в Монголии П. Кемпбелл, используя демократическую риторику, откровенно лоббирует экономические интересы американских компаний в Монголии: «Когда тендерный отбор будут проводить открыто, гласно и справедливо (в Монголии - прим. авт.), крупные американские компании смогут предложить свои цены и технологии, опираясь на свои сильные стороны. Например, такие, как компания «Пибоди», которая хотела бы принять участие в проекте по разработке Тавантолгой» [23]. Президент американской государственной корпорации «Фонд испытаний тысячелетия» Д. Хайд во время встречи с монгольскими официальными лицами подчеркнула прямую связь между решением предоставить финансовую помощь Монголии и укреплением в этой стране демократического правления [24]. Помимо американских политиков, к демократическому дискурсу в отношениях с Монголией прибегают и представители других стран. Премьер-министр Индии Н. Моди в ходе официального визита в Монголию в мае 2015 г. подчеркнул, что «наши страны объединяют такие ценности, как демократия, права человека, главенствование закона» [25. С. 5]. В совместном заявлении, сделанном в феврале 2015 г. японским премьер-министром С. Абэ и главой монгольского правительства Ч. Сайханбилэгом, первым пунктом было сказано, что «идея "Свобода и демократия, мир, взаимопомощь" является основой ценностью дружественных отношений между Монголией и Японией» [26]. Идеологический фактор используется в том числе для того, чтобы оказать влияние на отношения Монголии с ее географическими соседями. Рассуждая о демократии в Монголии, западные и некоторые монгольские политики и эксперты указывают на ее принципиальные отличия от России и Китая. При этом статус демократической страны, по замыслу авторов подобных заявлений, должен выступать безусловным преимуществом Монголии в сравнении с Россией и Китаем. Характерными в этом плане являются слова монгольского политика, депутата ВГХ М. Батчимэг о том, что «на карте мира, составленной организацией «Freedom House», Монголия выглядит как одинокий зеленый остров посреди широкого океана. недемократических стран» [27. С. 54]. Не менее показательна фраза научного сотрудника Университета Эмори Б. Кнауфта, утверждающего, что «Монголия являет собой позитивный пример страны, которая успешно развивается, даже будучи окруженной авторитарными и агрессивными сверхдержавами» [28. С. 8]. Современные образы соседей Монголии в интерпретации авторов из ряда внерегиональных держав, как правило, рисуются в негативном цвете, изображаются в качестве главных внешних вызовов и даже угроз по отношению к Монголии, ее независимости и безопасности, а также демократическому развитию. По мнению индийского исследователя Ш. Сони, «Китай не желает, чтобы Монголия усиливала свою демократическую идентичность» [29. С. 40]. Ш. Сони напрямую увязывает демократию и монгольскую независимость, указывая на два основных показателя демократии в Монголии - многопартийные выборы и независимую политическую идентичность [Там же. С. 43]. Американский политолог М. Фиш, подчеркивая уникальность демократической Монголии, указывает на ее «окружение со всех сторон авторитарными режимами» [30. С. 323]. Японский журналист О. Хироки сравнивает отношения Монголии с Россией и Китаем как ситуацию между Сциллой и Харибдой [31]. Экспертное сообщество, оценивая политическое развитие Монголии, также сравнивает ее с соседними постсоветскими республиками Центральной Азии. Ш. Сони пишет о монгольском опыте демократизации как «об относительно мирном транзите. контрастирующем на фоне бывших советских республик Центральной Азии». Это дает ему основание признать Монголию «единственной постсоциалистической демократией в Азии» [29. С. 31]. Сотрудник американского фонда «Наследие» (Heritage Foundation) Д. Тка-чик назвал Монголию «рекламной вывеской демократии в Евразии. резко контрастирующей с остальной постсоветской Центральной Азией, где президентские формы правления привели к установлению сильной единоличной диктатуры» [32]. Давая негативную оценку российско-монгольским и монголо-китайским отношениям, западные эксперты выдвигают в качестве «позитивной альтернативы» политику «третьего соседа». Бывший сотрудник Госдепартамента США, член Атлантического совета Дж. Метлз в интервью монгольскому журналисту выразил позицию о том, что «для Монголии сближение и с Китаем, и с Россией всегда было негативным... есть страны, заинтересованные в партнерстве с Монголией на уровне "третьего соседа", например, Япония. Поэтому Монголии следует уделять больше внимания своей внешней политике "третьего соседа"» [33]. Официальные представители США, демонизируя соседей Монголии, пытаются оказывать влияние не ее внешнеполитическую стратегию. Отвечая на вопрос монгольского журналиста о перспективах членства Монголии в ШОС, посол США в Улан-Баторе П. Кемпбелл заявила, что «самый первый вопрос, который должна задать себе любая страна при решении членства в любой международной организации, насколько принципы этой организации соответствуют ценностям и идеалам самой страны. При негативном результате страна рискует потерять свой авторитет на мировой арене. У Монголии пока статус наблюдателя, но предоставят ли члены этой организации Монголии возможность соблюдать самую большую ценность, которой придерживается Монголия: права человека?» [34. С. 2]. Стоит отметить, что данное высказывание прозвучало вскоре после официального визита в Монголию Си Цзиньпина и накануне рабочего визита в эту страну В.В. Путина. Во время визита президента Монголии Ц. Элбэгдоржа в Нью-Йорк в сентябре 2014 г. с целью выступления на Генеральной Ассамблее ООН со стороны американских властей ему были заданы вопросы, касающиеся сближения Монголии с Россией и Китаем. В частности, президенту намекнули на то, что «возврат к додемократическому мышлению» может затруднить интеграцию Монголии в мировую экономику через политику «третьего соседа» [35]. Что первично в иерархии интересов внерегиональ-ных держав в Монголии - стратегические задачи международно-регионального масштаба или же приверженность идейно-политическим принципам поддержки демократии в мире - вопрос отчасти риторический. Однако, каков бы ни был на него ответ, однозначно можно говорить о наличии серьезного внешнего фактора, выраженного в политике «третьего соседа», который оказывает постоянное влияние на политический процесс в Монголии. Как следствие, в политике на монгольском направлении российское и китайское руководство, преследуя собственные цели, не могут не учитывать фактор «третьего соседа».

Скачать электронную версию публикации