К этимологии рус. диал. тюха (да) матюха (-пантюха) да колупай с братом и под
Анализ севернорусских данных на общерусском фоне позволяет внести коррективы в предложенные ранее другими исследователями этимологии парных слов тюха-матюха и тюха-пантюха. Осуществляется мотивационная реконструкция других лексем в составе фразеологизмов с этими парными словами, в том числе их «субститутов» (ванька с манькой; прошка, ерошка и др.). Результаты этимолого-мотивационного анализа демонстрируют возможность онимизации апеллятива при паронимической аттракции к личному имени.
On the etymology of Russian dialectal tyukha (da) matyukha, tyukha (da) pantyukha (da kolupay s bratom) and others.pdf Вводные замечания Сотрудниками Топонимической экспедиции (ТЭ) Уральского университета во время полевых работ на территории Архангельской, Вологодской и Костромской областей было неоднократно зафиксировано устойчивое выражение тюха (да) матюха (пантюха) (да колупай с братом). Этот фразеологизм известен и на других территориях (причем как западнее, так и восточнее обследованной сотрудниками ТЭ) и, соответственно, по другим (словарным) источникам (сводные данные представлены в статье [1]). В вологодских говорах отмечено тюха-матюха 'нерасторопный, неуклюжий, неумелый человек' («Тюха - который медленно всё делает, и не получается у него ничего. Тюха-матюха, говорят»; «Тюха - ленивый это человек, неповоротливый, вот такой он тю-ха-матюха!») [2], 'о неповоротливой, медлительной женщине' («Тюха-матюха она, ходит, как спит, да и дома ничего не успевает сделать») [3. Вып. 11. С. 88]; 'ленивый человек, плохой работник'; 'необщительный, замкнутый, нелюдимый человек' («Тихоня если, всегда сам по себе, замкнутый да нелюдимый, так и говорят: "Тюха-матюха он, что взять!"») [2]. Эти парные слова, по-видимому, можно рассматривать в качестве исходного варианта фразеологизма: ср. смол. тюха-матюха 'нерасторопный, неповоротливый человек' [4. Вып. 10. С. 221]; пск. тюху-матюху наплести 'наговорить ерунды, рассказать много небылиц' [5. С. 75]. Семантика парного сочетания тюха-матюха под влиянием его редупликативной структуры развивается и в сторону увеличения числа обозначаемых: не один человек, а два и более - см. тюха-матюха костр. ' о людях немощных, неумелых, при этом ходящих (живущих) вместе' («Оне тюха-матюха, неповоротные, два сапога пара») [6]. Это, в свою очередь, ведет к изменениям лексического состава фразеологизма и синтаксических связей внутри него: ср. тюха да матюха арх., костр. 'о населении: старые, больные люди, инвалиды и т.п.' («Никого уж нет в Юмже, тюха да матюха остались» (арх.)) [2, 6]; влг. 'разношерстная компания, сброд' («У нас тутока всякие собрались, кто откуда, тюха да матюха») [2]; арх. тюха да матюха, да колупай с братом 'о группе собравшихся из разных мест людей: смешанном (из коренных и приезжих) населении деревни, разношерстной компании и т.п.' [2]. Лексическому варьированию подвергается, как правило, второй член бинома: тюха-пантюха влг. 'тихоня, нерешительный человек', 'лентяй, бездельник' («Тюхи-пантюхи опять сошлись - мужики ленивые, собираются часто, то вино пьют, то спорят») [Там же]; тюха да пантюха влг. 'о людях с разными физическими недостатками, приехавших из разных мест; всякий сброд', 'о болтливых людях' («Тюха да пантюха вместе сошлися») [Там же], костр. 'всякий сброд' [6]; тюха да пантюха (с пантюхой) да колупай (колубай) с братом влг. ' о собравшихся разговорчивых, болтливых людях; шумной, веселой компании', 'смешанное население; всякий сброд' [2]. В костромских говорах отмечается матюха да пантю-ха 'о бестолковых, ленивых людях, сброде' [6], возникшее в результате контаминации тюха да матюха и тюха да пантюха; ср. ср.-обск. фетюха-пантюха 'темный, забитый человек' [7. Вып. 25. С. 200] с заменой первого компонента двухчлена. Возможна замена всего бинома в первой части устойчивого сочетания - тюха да матюха (пантю-ха) - другими парными словами (именами): см. костр. шоша да матоша да колупай с братом 'всякий сброд; о собравшихся или ходящих вместе, не пользующихся уважением людях (глупых, неумелых или ленивых, пьяницах, попрошайках и т.п.)' [6] при наличии влг. шоша да матоша 'то же' [2], шоша-мотоша 'о случайно собравшихся, ничтожных, незначительных людях' («К нашей-то суседке по ночам всякая шоша-мотоша ходит, спать не дает») [3. Вып. 12. С. 102]. Этот вариант фразеологизма можно поставить в один ряд с омск. ванька с манькой да колупай с братом 'о неуважаемых, никчемных людях' [8. Т. 1/1. С. 117; 9. С. 22]; ленингр. прошка, ерошка да колупай с братом 'о малочисленности' («А у нас кто (в деревне)? Прошка, ерошка да колупай с братом») [7. Вып. 33. С. 50]. Структурные модели, семантика и степень «про-приальности» дериватов личных имен (или омонимичных им апеллятивов) в составе приведенных выше устойчивых выражений были нами рассмотрены в упоминавшейся выше публикации [1]. В настоящей статье речь пойдет об этимологии и мотивации рифмующихся друг с другом лексем, прежде всего тех, которые функционируют в том числе и на территории Русского Севера: тюха (да) матюха, тюха (да) пан-тюха и под. Анализ севернорусских данных на общерусском фоне позволяет внести коррективы в предложенные ранее другими исследователями этимологии тюха (да) матюха, тюха (да) пантюха. Что касается костр. шоша да матоша, то, насколько нам известно, оно ранее не рассматривалось, но и мы оставляем его за рамками нашего анализа, поскольку данное рифмованное сочетание входит в состав отдельного лексико-фразеологического гнезда, требующего отдельного изучения1. Основные компоненты парного сочетания: тюха, -матюха, пантюха тюха Вне рассматриваемых устойчивых сочетаний слово тюха засвидетельствовано также в брянских и среднеобских говорах со значением 'о бестолковом, глуповатом, несообразительном человеке' («Каждый тюха живет для брюха»; «С виду казался он тюхой, но умел ободрать каждого, как липку) [7. Вып. 46. С. 47]; см. также «растяпа, разиня» с пометой «просторечное» [Там же]. В тех же брянских говорах, а также смоленских отмечен глагол тюхать 'медленно, не торопясь идти, ехать' [Там же. С. 48], от которого и образовано имя. В данном случае можно предполагать развитие семантики глупости непосредственно от значения производящей основы в соответствии с метафорическим осмыслением интеллектуальной деятельности как движения в пространстве (о «пространственно-динамическом коде» в обозначениях ментальных действий см. [11. С. 173-195]). Ср. примеры Т.В. Леонтьевой: ср.-урал. доходить (до чего) 'понимать', догнать (что) 'понять', арх. догонить 'понять, догадаться', жарг. доезжать 'понимать, догадываться, додумываться' и др. [Там же. С. 185]. В то же время допустима оценка умственных способностей человека по его внешнему виду и двигательной активности: ' упитанный, толстый' и, как следствие, 'неповоротливый и нерасторопный', далее 'глупый'. Ср. приводимые Е.О. Борисовой примеры обратной семантической модели «глупый ^ медлительный»: перм. ваня задний 'отстающий, медлительный', свердл. ваньжа (ваньжа) 'простофиля' и вань-жа 'медлительный, небойкий, нерасторопный, тихий'2, яросл., сарат. простофиля 'неповоротливый, нерасторопный человек' [13. С. 145, 147-148]. Совмещение «ментального» и «динамического» значений можно наблюдать у других дериватов корня тюх-: свердл., новг. и др. тюхтя 'о неповоротливом, неуклюжем, медлительном человеке' и 'о бестолковом, несообразительном, глуповатом человеке'; тюхтяй свердл. 'о неуклюжем, медлительном, неповоротливом человеке' и морд. рус. 'о бестолковом, глуповатом человеке' [7. Вып. 46. С. 50]. Отглагольное происхождение для лексемы тюха в составе пермских идиом тюха да матюха 'о малоуважаемых' и тюха, пантюха да колупай с братом 'разный сброд, недостойные люди' предполагают И.А. Подюков и Е.Н. Свалова [14. С. 41, 49]. Авторы соотносят тюха с перм. тюхать 'медленно идти', однако представленные выше лингвогеографи-ческие данные скорее свидетельствуют о проникновении в пермские говоры наряду с существительным тюха - уже в составе парного сочетания - и его производящей основы. Указывается также на аттракцию отглагольного деривата к уменьшительной форме личного имени, ср. сибирское Тюха - от имени Христина [Там же]. И.В. Родионова [15. С. 164] ранее сопоставляла тюха в сочетании тюха-пантюха с другими личными именами - Артамон, Артемий, Матрона, которые приводятся в словаре Н. А. Петровского в качестве исходных для Тюша (форма Тюха здесь отсутствует) [16. С. 359]. Ср. между тем перечень женских и мужских имен, исходных для Тюха, в «Словаре народных форм русских имен» А.В. Суперанской: Тюха < Ав-тюха < Автоном; Артюха < Артём; Астюха < Астерий / Астий / Астион; Атюха < Атт / Аттий / Аттик; Евстюха < Евстафий / Евстигней; Евтюха < Евтихий; Матюха < Матвей; Устюха < Устин / Устина; Христюха х, арх., мурм. пантюха 'неопрятный человек, неряха' [25. Вып. 4. С. 390], пантюха 'тот, кто ходит неаккуратно одетым' [26. С. 34-35]; см. также орл. пантюшка 'плохо одетый человек, оборванец' [7. Вып. 25. С. 200]; - интеллектуальных способностях и / или степени образованности: ср.-урал. понтюха 'глупый человек' [27. С. 442]; арх. пантюха 'легкомысленный, беспечный человек' [25. Вып. 4. С. 390]; пантюха 'необразованный, неразвитый, темный человек' [2]; - чертах характера: мурм. пантюха 'необщительный, замкнутый человек, домосед' («Это уж какой-то пантюха, неразворотлив, сидун, он больше пути-дороги не знает») [25. Вып. 4. С. 390]; перм. понтюха 'тихоня, нерешительный человек' [28. Т. 2. С. 167]. Зачастую семантика диалектного слова вбирает в себя сразу несколько, коррелирующих друг с другом характеристик: пантк>х смол., влад. 'о неуклюжем, нерасторопном, глуповатом человеке' [7. Вып. 25. С. 200], ср.-урал. 'неловкий, нерешительный, несмелый человек' [27. С. 391]; пантюха ср.-урал. 'неповоротливый, несообразительный человек' [29. Т. 3. С. 112], новосиб., бурят. рус. 'глуповатый, медлительный и невежливый человек' («Вон в этой избе живет пантюха такой, неграмотный»; «Не взамужем, девки, нет? Ну и не ходите, мужики каки-то пошли пантюхи» [8. Т. 3. С. 172]); курган., кемер. новосиб., амур. 'о нерасторопном, глуповатом, необразованном человеке' («Муж пантюха такой, не работной человек, не добиться нигде ничего, у него в руках ничего не держится»; «А пантюха и чечас пантюха, значит, ни с чем пирожок, беспонятный») [7. Вып. 25. С. 200]. И.А. Подюков и Е.Н. Свалова, ставя пантюха в один ряд с тюха и матюха, которые, напомним, рассматриваются ими как отглагольные существительные, возводят данное слово к глаголу пантюхать ' медленно передвигаться' при аттракции к личному имени (какому, правда, не уточняется) [14. С. 41, 49]. В то же время Ж.Ж. Варбот включает лексему пан-тюха в одно морфо-семантическое поле со словом пентюх [30. С. 343-344, 338]. Для варианта слова с корневым е - пентюх - также не исключена возможность вторичной паронимической аттракции с именем Пантелеймон (ее просторечной формы - Пентелей-мон, распространенной преимущественно в низших социальных слоях) [подробнее см.: Там же. С. 568; со ссылкой на других исследователей: А. И. Соболевского, В.И. Чернышева, В.В. Виноградова]. В связи с вариантом пантюх, по мнению Ж.Ж. Варбот, заслуживает внимания вят. панта 'о бестолковом, беспамятном человеке' [7. Вып. 25. С. 199], с учетом которого пантюх толкуется как производное с суффиксом -(')ух, вытеснившее производящую основу вследствие своей большей выразительности и - добавим уже от себя - аттракции к уменьшительной форме личного имени. Для панта вероятна производность от ульян. пантать 'ходить с трудом после болезни', являющегося полонизмом: ср. польск. p^tac 'связывать, спутывать, стреножить (лошадь)'» [30. С. 570]. Существенно, как отмечает Ж.Ж. Варбот, что одно из вторичных значений глагола p^tac в языке-источнике - 'нищенствовать' [31. T. IV. S. 131], которое также могло отразиться в семантике русских производных (ср., в частности, выше пантюшка 'плохо одетый человек, оборванец'). От глагола в этом втором значении образовано pgtak 'нищий, жулик' [Ibid.] - еще один потенциальный источник пантюх / пентюх. Версия параллельного заимствования глагола и преобразования производного от него имени (при аттракции к пень) поддерживается вост.-словац. pentat' sa 'сходить с ума', 'безумствовать' и pentuch 'низенький толстяк' [32. T. II. S. 772, 773] (подробнее см. [30. С. 568]; здесь же приводятся и другие инославянские параллели). Этимология пантюх(а) / пентюх, предложенная Ж.Ж. Варбот, не вызывает возражений ни со стороны формы, ни со стороны содержания; правда, несколько смущает узкая география слова панта, которая может объясняться не только его плохой сохранностью, но и тем, что оно могло быть просто не зафиксировано собирателями на другой территории. С учетом этого, на наш взгляд, особую ценность приобретает лексема панта («прозвище»), обнаруженная нами в картотеке «Словаря говоров Русского Севера»: «Ах ты глупая панта, всё врёшь и врёшь»; «Панта прозывают кого-нибудь. У нас была Орина панта. Бабка у ней была панта. У бабки бака тоже панта» (Шенкурский р-н Архангельской обл.) [2]. Включение лексемы пантюха в устойчивое сочетание с тюха(-матюха), по-видимому, также объясняется притяжением к созвучному антропониму; возникшие же на его основе костр. матюха-пантюха и ср.-обск. фетюха-пантюха (см. выше) еще более соответствуют образцам неточной редупликации, демонстрируя возможность удвоения основы как справа от нее, так и слева. Подводя итог сказанному выше об этимологии лексем в составе парных сочетаний тюха-матюха (-матюха) и под., отметим, что, на наш взгляд, предпочтительнее рассматривать их следующим образом: тюха - омонимичный уменьшительной форме личного имени (имен) апеллятив; -матюха - возможно, апеллятив, образованный от тюха посредством редупликации с помощью приставки ма-, или же личное имя (уменьшит. от Матвей), рифмующееся с тюха; пантюха - полонизм, адаптации которого на русской почве способствовала его омонимичность русскому личному имени и которое образовало парное сочетание с тюха в рамках одной с тюха-матюха модели. Онимизации апеллятивов в составе тюха (да) матюха (пантюха), возможно, способствует семантика фразеологизмов (их денотативная отнесенность к человеку), а также наличие других устойчивых выражений со сходным значением, имеющих в своем составе семантические дериваты личных имен. Ср., к примеру: арх., бурят. рус., забайк. фомка и ерёмка 'о случайно собравшихся людях, которые берутся что-либо делать сообща, но делают неумело' [2; 8. Т. 5. С. 194; 9. С. 208]; перм. шиша да агаша, третья - палаша 'малопочитаемые люди' [28. Т. 2. С. 554]. «Удвоение» парного сочетания: тюха да матюха (пантюха), да колупай с братом и др. Заслуживают внимания и лексемы колупай, ковыряй и воропай в составе второго двучлена созданного посредством неточной редупликации фразеологизма; последние две - ковыряй и воропай - фиксируются только в пермских говорах: тюха да матюха да воро-пай (ковыряй, колупай) с братом 'о случайном сборище малоуважаемых людей' [5. С. 677]. В одном ряду с этими лексемами находится и слово брат, указывающее, вероятно, не на кровное родство, а на сходство обозначаемых фразеологизмом людей: ср. прост. ваш (наш, свой) брат 'человек, похожий, близкий по социальному положению, мировоззрению и т.п.; подобный' [33. Т. 3. С. 610]. Лексемы воропай и колупай засвидетельствованы в качестве древнерусских имен - см. в словаре Н.М. Тупикова Воропай, Колупай [34. С. 96, 191], -впоследствии прозвищ, легших в основу фамилий. Ср. в словаре «К истокам пермских фамилий» Е. Н. Поляковой [35. С. 54, 109, 110]: Воропаев - от прозвища Воропай, восходящего к вороп 'налет, набег; грабеж, разбой' [36. Т. 1. С. 245; с пометой «старое»], т.е. «налетчик, грабитель»; Колопаев - от прозвища Коло-пай (Колупай), из слова колупай 'нерасторопный, медлительный человек' [Там же. С. 200] (см. также Колупай в [37. С. 193]). Других свидетельств лексемы ковыряй, кроме как в составе рассматриваемого фразеологизма, нами не обнаружено - она могла быть образована по аналогии с отглагольным существительным колупай, от ковырять, обозначающего то же, что колупать, действие. Учитывая частотность и географию фиксаций, апеллятив колупай 'нерасторопный, медлительный человек' следует признать основным компонентом второго двучлена фразеологизма (арх., влг., костр., ленингр., ниж.-печор., омск.). Данная лексема выступает синонимом к тюха и пантюха; в этом отношении примечательно ниж.-печор. тюха-пантюха да иван-колупай 'говорится о ленивых и неумелых людях' [38. Т. 2. С. 339-340] как сочетание двух «парных слов» - личного имени (или - в случае с тюха - его омонима) и оценочно-характеризующего слова. В нижнепечорских говорах записан еще один вариант фразеологизма с парным сочетанием тюха-пантюха - тюха-пантюха (да иван) - ржаной сноп [38. Т. 2. С. 339-340]. Основания для метафорического уподобления человека снопу вполне очевидны, вместе с тем, возможно, не случайно сравнение именно со снопом (а не с каким-либо другим объемным и неподвижным предметом), и именно ивана. Ср. в географически близких вологодских говорах иванушка, ванька - наименования последнего снопа из овса в дожинальном обряде [39. Т. 1. С. 21; Т. 4. С. 297], последний ванька пришел 'о дожинальном снопе, который украшают лентами и вносят в избу' [2], которые на синхронном уровне являются примерами обратного действия той же метафорической модели, с использованием одного и того же личного имени4. Употребление эпитета ржаной продиктовано скорее всего особенностями ритмической организации фразеологизма (соразмерностью его левой и правой частей). В то же время значима коннотативная окрашенность прилагательного, которая обусловлена реальными свойствами ржи, ее культурной символикой и которая сообщает номинации ржаной сноп дополнительную уничижительную оценку. Ср., в частности, смол. па-шанишный / ржаной 'высокий / низкий (о женском голосе)', влг. пшеничная / ржаная песня 'песня, в которой имеются / отсутствуют обсценные слова и сексуальная тематика' [см: 41. С. 343-344; здесь же другие примеры]. Экспрессивное варьирование имен: X + Y да колупай с братом Аттракция к личному имени и экспрессивное варьирование имен обусловливают появление и омск. ванька с манькой да колупай с братом 'о неуважаемых, никчемных людях' [8. Т. 1/1. С. 117; 9. С. 22]; ленингр. прошка, ерошка да колупай с братом 'о малочисленности' («А у нас кто (в деревне)? Прошка, ерошка да колупай с братом») [7. Вып. 33. С. 50]. Употребление сочетания ванька с манькой в составе фразеологизма X + Y да колупай с братом скорее объясняется «растиражированностью» этого бинома во вторичной апеллятивной номинации (см., в частности, широко распространенные в говорах наименования различных травянистых растений иван-да-марья и под.). Ср., к примеру, пск. ваньку валять 'бездельничать' [42. Т. 3. С. 32]; омск., краснояр. ванька (рыжий) не чешись о безразличном отношении к чему-либо: всё равно, горя мало, ничего не поделаешь' [8. Т. 1/1. С. 117; 9. С. 22]; ниж.-печор., новосиб., омск. маша не чешись и ваня не царапайся 'не к чему придраться, все сделано отлично' [8. Т. 2. С. 268] (помету «омск.» имеет и рассматриваемый фразеологизм ванька с мань-кой да колупай с братом). Слово ерошка также известно вне фразеологизма, в значении - 'упрямец, склочник', - однако, в отличие от ванька и манька, допускается его производность как от уменьшительной формы личного имени - Ерофей (через еропа 'хвастун'), - так и от апеллятива -ёрш либо производный от него глагол ерошить [43. T. 1. С. 26; 44. Т. 1. С. 286]. См. также хакас., тюмен. шоша да ероша 'неодобрительно о людях: всякий сброд' («Разве смогут дело сделать, ведь там шоша да ероша»; «Собрались шоша да ероша, добрый человек туда и не суется») [9. С. 221; 10]. Что касается прош-ка, то его включение в состав парного сочетания объясняется прежде всего рифмой прошка - ерошка. В то же время оба этих имени - прошка (уменьшит. от Прокофий), ерошка - в составе номинации-характеристики ('всякий сброд') могут быть соотнесены с созвучными им апеллятивами: прошка - пропасть , ср. общенар. пропади ты пропадом!5, т.е. прошка в данном случае скорее всего обозначает пропащего человека; ерошка - ёрш, ерошить, ершистый, ерошливый и под.6 См., например, иллюстративный контекст к арх. ероха, ероша 'задира, смутьян, скандалист': «Ёра -это очень задиристый человек, уж очень, сразу в драку вроде лезет, ерошливый, ероша, кто задира, кто ероха назовёт, тоже ершистый такой человек, ему всё не нравится. О, ероха ты, мы с тобой заскандалили, пьяницы между собой заерошились, смотришь - до драки дошло» [39. Т. 3. С. 328]. В структурную модель X + Y да колупай с братом встраивается и влг. шоша (да) мотоша (матоша) ' всякий сброд; о собравшихся или ходящих вместе, не пользующихся уважением людях (глупых, неумелых или ленивых, пьяницах, попрошайках и т.п.)' [2; 3. Т. Вып. С. 102] - ср. с тем же значением костр. шоша да матоша да колупай с братом [6]. Данный пример мы здесь приводим только для иллюстрации «генеративных» возможностей рассматриваемой модели: варьирование рифмующихся друг с другом компонентов происходит как в рамках самой модели (см. выше), так и при контаминации с другими, функционирующими самостоятельно парными словами, независимо от их происхождения (от антропонима или от апеллятива). Для обоих компонентов парного сочетания шоша (да) мотоша (матоша) формально возможна производность от уменьшительных форм личных имен: Шоша < Софон, Софрон, Софья (София); Матоша < Матой [17. С. 354, 196]. Однако это, на наш взгляд, маловероятно с учетом возможности других истолкований на более широком лексическом фоне, рассмотрение которого выходит за рамки настоящей публикации (в частности, не исключена редупликация при звукосимволической мотивированности шоша, ср. подобную трактовку для шу-шер-а, шу-шерь, шу-шель 'сброд, сволочь', ши-шар-а 'то же' [48. С. 226]). Вместо заключения В статье Е.С. Коган выделяются «четыре ступени вхождения словосочетания с использованием местного онима или отономастического образования в региональный фразеонимикон» [49. С. 123]: 1) имеющие переносное значение словосочетания прозрачной образной мотивировкой, легко прочитываемой каждым членом локального социума, -например, костр. нарядиться как Анисья Климовская 'о безвкусно, неряшливо одетом человеке'; 2) словосочетания, в которых оним выполняет своеобразную функцию придания местного колорита общенародному фразеологизму, - костр. желнинский телёнок 'о кричащем человеке'); 3) фразеологизмы, включающие оним (обычно антропоним) в обобщенном значении, - костр. Маша с Яшей 'о неразлучно ходящих людях'; в отдельных случаях фразеологизмы этого типа могли возникнуть на материале выражений первого типа - костр. как Мамай с Пестимией 'о неразлучных людях': «Как Мамай с Пестимией - это супружеская пара или друзья близкие. А Мамай и Пестимия - это супруги были такие, пара очень верная, но не очень умная»; 4) утратившие мотивацию идиомы - новосиб. бучиться как туес колыванский в шабуре 'быть угрюмым, сердитым, нелюдимым, замкнутым' (Колывань -пгт в Новосибирской обл.). Эта классификация основана главным образом на представлении о постепенной деонимизации (апел-лятивизации) «воплощенного» собственного имени (антропонима, топонима) и переходе его в разряд имен нарицательных на стадии создания и/или последующего функционирования устойчивых выражений. Однако результаты этимолого-мотивационного анализа лексем в составе рифмованных сочетаний тюха (да) матюха (пантюха) и созданных на их сочетаний фразеологизмов демонстрируют возможность обратного процесса - (ква-зи)онимизации апеллятива при паронимической аттракции к имени собственному (по-видимому, речь может идти только о «невоплощенных» личных именах и их уменьшительных формах). Следует также иметь в виду, что оба этих явления - онимиза-ция и деонимизация - могут иметь место еще до включения языковых единиц в состав фразеологизма (пантюха, ванька с манькой, ерошка). ПРИМЕЧАНИЯ 1Лексема шоша образует рифмованные сочетания с разными словами и различным типом синтаксической связи, функционирующие сами по себе и в составе фразеологизмов, лексический состав которых также подвергается варьированию. См. также арх. шоша да моша 'о плохих людях' [2]; костр. шдша-барабдша 'всякий сброд' («Шоша-барабоша - собрались людёшки неважныё, бездомовики, ни дома ни лома, шоша да матоша»; «Собрались шоша-барабоша, не работают ничего»); шоша с барабошей 'о неразлучных людях' («Куда же мы с тобой друг без друга: шоша с барабошей. Это как два свясла») [6]; влг. насобирать сошу да барабошу 'пригласить в гости многих людей, без разбору' («У мня (так. - Л.Ф.) внука на праздник в дом насобирала сошу да барабошу») [3. Вып. 10. С. 93]; хакас., тюмен. шоша да ероша 'всякий сброд' («Разве смогут дело сделать, ведь там шоша да ероша») [10]. 2 Согласно А.К. Матвееву, ваньзя преобразовано из этнонима манси (с дистактной асссмилияцией м... н > в... н и озвончением -н'с- > -н'с-), его исходным значением могло быть 'абориген Зауралья (= манси)', откуда 'неразвитый, глупый человек' [см.: 12. Вып. 6. С. 55-56]. А.Е. Аникин отмечает, что для объяснения разных вариантов слова, в числе которых и ваньжа, приходится допускать контаминацию с именами Ваньша, Ваньзя (< Ваня, Ванька), на Урале также Ваньца [Там же]. 3 И.П. Петлева приводит второе слово без ссылки на словарь, поэтому уточнить его значение не представляется возможным, ср., однако, арх. тёпа 'об умственно отсталом, недоразвитом человеке', вят., свердл. и др. тёпать 'идти, шлепать по грязи' и пр. [7. Вып. 44. С. 43]. 4 О различных, наслаивающихся друг на друга семантико-мотивационных интерпретациях этих терминов дожинальной обрядности см.: [40. C. 278-292]. 5 Уменьшительная форма прошка встречается также в арх. будь ты прошка 'бранное выражение: будь ты проклят' («Белье вешать стала, зажимки забыла, тьфу, думаю, будь ты прошка!»; «Будь ты прошка, в магазин не сходил, хлеба-то нет»; «Будь ты прошка, негодяй, все цветы мне пообломал» «Бывало, сватья Фёкла говорила: "Будь ты прошка", когда дома что неладно сделат. "Будь ты прошка, негодяй, все цветы мне пообломал"») [25. Вып. 1. С. 32; Вып. 5. С. 325]. Словарная дефиниция этого «злопожелания» составлена с учетом предполагаемой связи гипокористики с неличной формой глагола проклясть (ср. будь проклят) Этой же точки зрения на происхождение имени в составе данного проклятия придерживаются Е.Л. Березович и О.Д. Сурикова [45. С. 101] (ср. приводимое авторами влг. будь ты прокоп! [2]). Для имени прошка в составе устойчивого сочетания прошка, ерошка да колупай с братом, учитывая значение фразеологизма, предпочтительнее, на наш взгляд, аттракция к глаголу пропасть. 6 О функционировании однокоренных с ероха, ерошка лексем в составе одного морфо-семантического поля пишет А.Ф. Некрылова, обосновывая версию происхождения названия хмельного напитка ерофеич от хрононима Ерофеев день [46; 47. С. 511-513]. «Святой Иерофей, став на русской почве Ерофеем, органично вписался в ряд следующих слов: ёрить, ёрник, ёрничать; ерепенить(ся); ерихонить(ся), ерихонка; ерошить, ерошничать. В русском языке, прежде всего в лексике диалектной, разговорной, просторечной, имеется немало слов если не производных от Ерофей-Ероха-Ерошка, то чрезвычайно "родственных" по огласовке: ерохвоститься, ероха, ерохи, ероховатый, ерошничать, ерофейничать, ерофениться и т. п.» [46. С. 170].
Ключевые слова
русская диалектная фразеология,
личное имя,
апеллятивизация,
редупликация,
парные слова,
этимология,
Russian dialect phraseology,
personal name,
apellativisation,
reduplication,
pair words,
etymologyАвторы
Феоктистова Любовь Александровна | Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б.Н. Ельцина | канд. филол. наук, доцент кафедры русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации | l.a.feoktistova@urfu.ru |
Всего: 1
Ссылки
Феоктистова Л. А. Еще раз о рус. диал. тюха-матюха (тюха-пантюха) // Науч. диалог. 2017. № 10. С. 98-110.
Картотека «Словаря говоров Русского Севера» (хранится на кафедре русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации Уральского федерального университета, Екатеринбург).
Словарь вологодских говоров : в 12 вып. / ред. Т.Г. Паникаровская. Вологда : Русь, 1983-2007.
Словарь смоленских говоров : в 11 вып. / под ред. А.И. Ивановой. Смоленск, 1974-2005.
Словарь псковских пословиц и поговорок / сост. В.М. Мокиенко, Т.Г. Никитина. СПб. : Норинт, 2001.
Лексическая картотека Топонимической экспедиции Уральского университета (хранится на кафедре русского языка, общего языкознания и речевой коммуникации Уральского федерального университета, Екатеринбург).
Словарь русских народных говоров / гл. ред. Ф.П. Филин (вып. 1-22); Ф.П. Сороколетов (вып. 23-42) ; С. А. Мызников (вып. 43-). М. ; Л. ; СПб. : Наука, 1965-. Вып. 1-.
Словарь русских говоров Сибири : в 5 т. / под ред. А.И. Федорова. Новосибирск : Наука, 1999-2006.
Фразеологический словарь русских говоров Сибири / под ред. А.И. Федорова. Новосибирск : Наука, 1983.
Картотека «Словаря русских народных говоров» (хранится в Институте лингвистических исследований РАН, Санкт-Петербург).
Леонтьева Т.В. Интеллект человека в русской языковой картине мира. Екатеринбург : Изд-во РГППУ, 2008.
Аникин А. Е. Русский этимологический словарь. М. : Рукописные памятники Древней Руси, 2007-. Вып. 1-.
Борисова Е.О. Русская лексика со значением быстроты и медлительности в семантико-мотивационном аспекте : дис. на соиск.. канд. филол. наук. Екатеринбург, 2016.
К пиру едется, а к слову молвится: народная паремика Пермского края : сб. фольклорных текстов с коммент. и истолк. / авт.-сост.: И.А. Подюков, Е.Н. Свалова. СПб. : Маматов, 2014.
Родионова И.В. Характерологические номинации антропонимического происхождения в русских народных говорах // Русский язык в научном освещении. 2005. № 2 (10). С. 159-189.
Петровский Н.А. Словарь русских личных имен. М. : Русские словари; Астрель, 2000. 480 с.
Суперанская А.В. Словарь народных форм русских имен. М. : Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010.
Минлос Ф.Р. Редупликация и парные слова в восточнославянских языках : дис.. канд. филол. наук. М., 2004.
Б]елетиЬ М. Исковрнути глаголи: типови експресивних превербалних форманата (на српском и хрватском ]езичком материалу). Београд : Ин-т за српски ]узик САНУ, 2006.
Петлева И.П. Архаические префиксы в русских говорах // Этимологические исследования : материалы I-II науч. совещаний по русской диалектной этимологии. Екатеринбург, 10-12 октября 1991 г.; 17-19 апреля 1996 г. Вып. 6. Екатеринбург : [б. и.], 1996. С. 31-38.
Шарифуллин Б.Я. К постановке проблемы протоиндоевропейской префиксации: префиксальные модели и типы их значения // Вопросы словообразования в индоевропейских языках 3. Томск : Изд-во Том. ун-та, 1979. С. 113-121.
Шарифуллин Б.Я. Об особенностях экспрессивных аффиксов в словообразовательной системе языка. Экспрессивные префиксы // Лексика и фразеология русских говоров Сибири. Новосибирск : Наука, 1982. С. 111-123.
Санников В.З. Русский язык в зеркале языковой игры. М. : Языки славянской культуры, 2002. (Язык. Семиотика. Культура).
Матвеева Т.В. Экспрессивность русского слова. Saarbmcken : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2013.
СРГК - Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей : в 6 вып. / гл. ред. А.С. Герд. СПб., 1994-2005.
Воробьев Б.Д. От абалтуса до угланчика, и кто такой «яд» : словарь синонимов, характеризующих человека в уральских говорах. Екатеринбург : Урал. гос. пед. ун-т, 1999.
Словарь русских говоров Среднего Урала. Дополнения / под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург : Изд-во Урал. н-та, 1996.
Словарь пермских говоров : в 2 т. / под ред. А.Н. Борисовой. Пермь : Книжный мир, 2000-2002.
Словарь русских говоров Среднего Урала : в 7 т. Свердловск : Средне-Урал. книж. изд-во, 1964-1988.
Варбот 2011 Варбот Ж.Ж. Исследования по русской и славянской этимологии / Ж.Ж. Варбот. М. ; СПб. : Нестор-История, 2012.
Karlowicz J., Krynski A., Niedzwiedzki W. Slownik j^zyka polskiego. T. I-VIII. Warszawa : Panstw. inst. wydawniczy, 1952-1953.
Slovnik slovenskych nareci / ved. red. I. Ripka. T. I-. Bratislava : Veda, 1994-.
ССРЛЯ - Словарь современного русского литературного языка : в 17 т. М. ; Л. : Наука, 1948-1965.
Тупиков Н.М. Словарь древнерусских личных собственных имен. М. : Языки славянской культуры, 2005. (История русской культуры : Исследования и источники).
Полякова Е.Н. Словарь пермских фамилий. Пермь : Книжный мир, 2005.
Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. 2-е изд. М. : Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1955.
Мосин А.Г. Уральский исторический ономастикон. Екатеринбург : Изд-во «Екатеринбург», 2001.
Ставшина Н.А. Фразеологический словарь русских говоров Нижней Печоры : в 2 т. СПб. : Наука, 2008.
Словарь говоров Русского Севера / под ред. А. К. Матвеева. Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2001-. Т. 1-.
Березович Е.Л. Язык и традиционная культура: этнолингвистические исследования. М. : Индрик, 2007.
Березович Е.Л. Русская лексика на общеславянском фоне: семантико-мотивационная реконструкция. М. : Русский Фонд Содействия Образованию и Науке, 2014.
Псковский областной словарь с историческими данными. Л. ; СПб. : Изд-во СПб. ун-та, 1967-. Вып. 1-.
Фасмер. М. Этимологический словарь русского языка : в 4 т. / пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачева. М. : Прогресс, 1964-1973.
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка : в 2 т. М. : Академия, 2002.
Березович Е.Л., Сурикова О.Д. К реконструкции лексического состава проклятий: категория актора и особенности ее реализации в текстах (на материале русских народных говоров) // Вопросы языкознания. 2018. № 3. С. 89-111.
НекрыловаА.Ф. «На Ерофея один Ерофеич кровь греет» // Studia Etnologica : тр. фак-та этнологии / под ред. А.К. Байбурина. СПб. : Издво Европ. ун-та в С.-Петербурге, 2004. Вып. 2. С. 166-174.
Некрылова А. Ф. Русский традиционный календарь на каждый день и для каждого дома. СПб. : Азбука-классика, 2007.
Колева-ЗлатеваЖ. Славянская лексика звукосимволического происхождения / ed. K. Agyagasi. Debrecen : Debreceni Egyetem, 2008. 356 p. (Tractata Slavica Universitatis Debreceniensis. Vol. 1).
Коган Е.С. Имя собственное в диалектном фразеологизме: этапы идиоматизации // Вопросы ономастики. 2014. № 1 (16). С. 122-127.