National aspects of Russian social thought of the second half of the 19th century in Soviet historiography (1920s-1980s).pdf К настоящему времени историографические исследования по истории общественной мысли России XIX в. велись, как правило, в рамках отдельных течений, акцентируя внимание на общих социальнополитических, философских идеях и воззрениях русских мыслителей [1. С. 246-270; 2. С. 133-160; 3. С. 5-22; 4. 397-408; 5; 6. С. 220-225]. Между тем многие значимые проблемы, связанные с определением роли и места национального вопроса в общественной мысли России второй половины XIX в., стали объектом научных исследований. Данная историографическая традиция, начавшаяся еще в конце XIX в., включает работы дореволюционных, советских, эмигрантских и современных исследователей. Первый период - дореволюционный - носил на себе явный отпечаток публицистических баталий, так как оценивалось развитие идей не только собственного направления, но и оппонентов. Кроме того первые историографические обзоры делались в ходе дискуссий их непосредственными участниками, что затрудняет задачу отделения историографических источников от исторических [7. С. 63-67]. Переход к советскому периоду историографии характеризуется утверждением односторонности в подходах к изучению истории общественной мысли России, господством единой классовой марксистско-ленинской парадигмы. Произошло четкое разделение течений общественной мысли на единственно верное - марксистское, и все остальные, объявленные идеологическими противниками. Поэтому история социалистического движения в России распалась на два этапа: подготовительный, когда шел идеологический и теоретический поиск и отрабатывались организационные формы революционного движения, и с 1880-х гг. - собственно этап подготовки социалистической революции. Если на первом этапе народничество несло в себе самые передовые идеи, то на следующем оно превратилось в противника пролетарского революционного движения. Соответственно, основоположники народничества и революционные организации, прежде всего, «Народная воля», освещались в достаточно позитивных тонах, но народническое движение 1880-1890-х гг. становилось утратившим революционный потенциал и выродившимся в либеральное движение. При этом к отражению национального вопроса в народнических программах был утрачен какой-либо научный интерес [8. С. 32-41; 9. С. 95-119; 10. С. 7-50; 11. С. 11-26]. Из работ 1920-х гг. можно выделить биографию М. А. Бакунина, написанную Ю. М. Стекловым [12]. В эпизодах участия М.А. Бакунина в революционных событиях 1848-1849 гг. достаточно подробно описаны увлеченность революционера идеей Всеславянской федерации и его искренняя вера в возможность преодоления недоверия между славянскими народами и даже поляками и русскими. Автор опровергает обвинение русского революционера в панславистских идеях, поскольку и тогда и позже он не выдвигал в качестве обязательной цели лидерство России в этом союзе. Более того, Ю. М. Стеклов постоянно подчеркивал, что при всей жажде революции в России М. А. Бакунин мыслил исключительно общеевропейскими масштабами, и Россия для его идей была лишь одним из регионов будущих революционных битв. Поэтому и во взаимоотношениях с поляками он готов был идти на гораздо больший компромисс, чем А. И. Герцен, не скрывавший желания сохранить Российское государство в послереволюционный период. Сама славянская федерация была для анархиста лишь одним из элементов послереволюционного устройства Европы [12. С. 264, 283-286]. Данный сюжет вновь был рассмотрен в работе З. П. Базилевой, посвященной истории «Колокола». Автор указывала на стремление М. А. Бакунина привлечь русских революционеров к участию в польских событиях, в то время как А. И. Герцен достаточно категорично выступил против этого [13. С. 247-251]. В 1920-е - 1950-е гг. в советской исторической науке взгляд на интерпретацию национального вопроса в воззрениях консерваторов очевидно утрировался. Их идеи были интересны исследователям в основном как предшественники черносотенного движения, различия с которым пропадали [14]. Более того, в 1930-е гг. на волне идеологического противостояния с фашизмом нередки были случаи объявления русских консерваторов основоположниками идеологии крайнего национализма [15. С. 427]. 136 Советские исследователи славянофильства 1920-1950-х гг. сосредоточили свое внимание на его оценке с точки зрения классового подхода [16. С. 74, 110]. В немногочисленных работах этого периода славянофилы представали «реакционерами, защитниками крепостного права» либо «группой националистически настроенной буржуазии» [17. С. 125-145; 18. С. 193-201]. В данном диапазоне идентификации славянофильства как буржуазного либо помещичьего общественного течения проходили дискуссии, акцентированные на социально-политической деятельности славянофилов, их участии в общественно-политической борьбе середины - второй половины XIX в. [19. С. 85-97; 20]. Обращение к национальным проблемам носило фрагментарный характер, чаще всего было ограничено общими заявлениями о стремлении консерваторов отвлечь трудящихся националистическими лозунгами от социальной борьбы [21. С. 48-56; 22. С. 71-79]. В 1960-1980-е гг. работы приобретают более объективный характер, хотя и остаются на позициях классово-идеологического подхода в оценке либерального и консервативного течений общественной мысли XIX в. как идейных антагонистов революционной идеологии. В этот период вышли работы П. А. Зайончковского, в которых внимание уделено ведущим государственным и общественным деятелям периода контрреформ и делается попытка отделить «реакционные» утопии с откровенно шовинистическими позициями от консервативных, не чуждых поискам компромисса в национальном вопросе [23. С. 170-194]. П. А. Балуев, изучавший политику правительства Александра III в отношении печати, предложил несколько сюжетов, связанных с освещением в российской прессе положения национальных окраин [24]. В 1970-е гг. исследование консерватизма начинает оформляться как самостоятельное направление в советской историографии. В определенной степени прорывом в исследовании национальной проблематики в консервативной мысли России стала работа В. А. Твардовской, посвященная общественно-политической деятельности М.Н. Каткова [25]. В.А. Твардовская видела в М. Н. Каткове главного имперского идеолога, оказывавшего существенное и непосредственное влияние на правительственную политику. Стержнем его идей и главной целью было сохранение единства Российской империи как важнейшего условия ее реформирования и сохранения статуса великой державы. В книге М. Н. Катков предстает твердым и убежденным апологетом абсолютизма и самых решительных мер по подавлению любого инакомыслия и покушения на империю. Перелом во взглядах М. Н. Каткова, некогда слывшего либералом, В. А. Твардовская связывала с польским восстанием 1863 г., ставшим вызовом для самого существования империи. Жесткая и однозначная позиция русского консерватора, оправдывавшего любые меры, направленные на подавление польского сепаратизма, противопоставляется славянофильской и либеральной, традиционно двойственной, призывавшей к установлению в Польше «культурной автономии», но после того как она будет усмирена диктаторскими методами [25. С. 30-32]. Монография опиралась на большой фактический материал, и ее автору удалось показать сложность и неоднозначность подходов к польскому вопросу в русском обществе. По мнению исследователя, даже в правительственных кругах и высших слоях дворянства не было единства в выборе вариантов политики «усмирения» Польши [Там же. С. 43-44]. Традиционно для советской историографии, при рассмотрении национальных конфликтов, автор видела в них проявление общего кризиса самодержавия. Апелляция М. Н. Каткова к национализму интерпретировалась как попытка противодействия социальной борьбе в самом русском обществе, а Польское восстание представлялось одним из эпизодов роста социальнополитической борьбы народов России с самодержавием [Там же. С. 54]. В. А. Твардовская писала о восприятии консерватором польско-русского противостояния как решавшего судьбу существования русского народа и русского государства, но данный тезис опровергался несовпадением интересов царизма и русского народа. Кроме того, указывалось в книге, М. Н. Катков выступил с резкой критикой Н. Н. Страхова, попытавшегося увести польско-русское противоборство в область конкуренции двух культур и оправдывавшего неудачу обрусения превосходством польской культуры. Это, по мнению советского историка, подтверждало апологию консерватором русской империи, но не национальных интересов русского народа [Там же. С. 25, 62]. В то же время в монографии отмечалось, что, отвергнув идеи Н. Н. Страхова, М. Н. Катков сам попытался обратиться к идее духовного единства империи с ее национальными окраинами. Поэтому обрусение было не под силу только государству, а требовало участия всего русского общества. Иллюстрируя реализацию данного тезиса на страницах Московских новостей, В. А. Твардовская не видела различий в задачах русификации, предлагавшихся М. Н. Катковым для самой Польши и Западного края, хотя консерватор считал, что именно там развернулась борьба против полонизма, т. е. попыток польской ассимиляции русского населения. Однако, пишет В. А. Твардовская, публицист изначально исключал участие местной интеллигенции в своих проектах, считая, что она представлена исключительно русофобской шляхтой. Поэтому проведение русификации вылилось в усиление давления великорусских бюрократов на национальную культуру и образование [Там же. С. 63]. В. А. Твардовская сделала центром своего исследования позиции М. Н. Каткова в национальном вопросе польскую проблему и совсем немного внимания уделила его отношению к Финляндии и Остзейскому краю, указав на полное неприятие консерватором любых поползновений на самостоятельность национальных окраин империи. Автор справедливо отметила «неоабсолютистскую» трансформацию понятия «народность». В катковской интерпретации оно утратило значение соответствия самодержавия интересам народа и приобрело противоположный смысл открытой и прямой поддержки народом власти [25. С. 72]. В целом, несмотря на заметное местами влияние идеологии при оценке деятельности русского консерватора, монография стала значительным шагом в исследовании национальной идеологии русского консерватизма. 137 В 1960-е гг. заметно вырос интерес исследователей к славянофильству. Значительный резонанс в научном мире имела дискуссия о славянофильстве, начавшаяся в 1969 г. на страницах журнала «Вопросы литературы» статьей А.Л. Янова. Первоначально в качестве темы для обсуждения была заявлена раннеславянофильская литературная критика, но дискуссия сразу же вышла за ее рамки. Исследователь обратил внимание на необходимость более дифференцированного подхода к консервативному крылу русской общественной мысли, выделив в нем «сразу две конкурирующие националистические идеологии^} - славянофильскую и «крепостническую» [26. С. 95]. По его мнению, в советской научной литературе была недостаточно показана оппозиционность славянофилов, идеям которых приписывалось полное соответствие теории официальной народности [Там же. С. 91-116]. Статья вызвала неоднозначную реакцию в среде исследователей. С. Покровский увидел в позиции А. Янова покушение на классовый подход к изучению общественной мысли [27. С. 117-118]. А. Дементьев, напротив, указал на отсутствие принципиальных новаций в идеях А. Янова, напомнив о еще довоенных работах С.С. Дмитриева, где подобный подход нашел достаточно полное освещение [28. С. 117]. Наиболее радикальное мнение высказал В.В. Кожинов, посчитавший, что дискуссия о классовой природе славянофильства вторична. Значение славянофилов он видел в продолжении многовековой традиции «самобытничества» в русской общественной мысли. Статья В.В. Кожинова выбивается из советского исторического дискурса и схожа по стилистике с дореволюционными научными трудами. Автор отмечал несправедливость обвинения ранних славянофилов в панславизме, подчеркивая их нацеленность на сохранение русской национальной духовности и культуры. То, что славянофильство сделало национальный вопрос приоритетным в своей общественнопублицистической деятельности, еще не являлось основанием объявления их националистами [29. С. 113-114, 130]. Подобная апология славянофильства вызвала довольно резкую отповедь С.И. Машинского, опиравшегося на ортодоксальную версию о перерождении славянофильства в «воинствующий национализм и панславизм, оголтелый религиозный обскурантизм и откровенное мракобесие^» [30. С. 102-140]. Дискуссия показала широкий разброс мнений по истории славянофильства и готовность советских историков к более объективному его изучению, в том числе позиции по национальному вопросу. Однако в 1970-1980-е гг. преобладающей осталась традиционная трактовка славянофильских взглядов на национальные проблемы. Попытки дифференциации консервативного крыла общественной мысли и отграничения позиций славянофилов от охранительного направления практически не затрагивали национальных аспектов. Здесь славянофилы представали адептами панславизма, ставшего идеологическим оформлением агрессивной политики царского самодержавия. Во внутренней политике славянофилы отождествлялись с охранителями в поддержке курса правительства на подавление национально освободительных движений [31; 32. С. 227-295; 33. С. 16-31; 34. С. 49-61]. Попытку отойти от такой интерпретации предпринял Н. И. Цимбаев. Настаивая на несовпадении позиции консерваторов и славянофилов, исследователь сосредоточился на доказательстве верности данного тезиса в отношении социально-политических вопросов. Но в его книгах можно проследить и отношение славянофилов к некоторым национальным проблемам, прежде всего польско-русским отношениям [35, 36]. Обращаясь к позиции И. С. Аксакова, исследователь пишет об оценке им польского восстания как национального, в противоположность М. Н. Каткову, видевшему в нем «просто мятеж или бунт». Но одновременно славянофильские издания не принимали безусловной поддержки польских сепаратистов «Колоколом» А. И. Герцена. Вместе с тем исследователь показал наличие серьезных разногласий в самом славянофильском движении в оценке правительственной политики в Польше между Ю. Ф. Самариным, полагавшим жесткие меры вынужденной необходимостью, и В. А. Елагиным, И. С. Аксаковым, считавшими их чрезмерными [Там же. С. 111-112]. Данный период в советской историографии был отмечен количественным и качественным ростом исследований, посвященных истории русского либерализма. Но участие либералов в национальном дискурсе оставалось вне интересов советских историков [37. С. 429-439; 38-40]. В 1960-1970-е гг. происходят очевидные позитивные перемены в изучении российского социалистического движения XIX в. Это не привело к полному отказу от восприятия народничества как утопического крестьянского социализма и обязательной критики его на основе цитат из работ В.И. Ленина, но акценты в рассмотрении его истории сместились в направлении ее трактовки как закономерного и важного этапа революционного движения в России, высшей формой которого стал марксизм [41-43]. Как и в изучении других направлений общественной мысли, большое внимание было уделено исследованию взглядов и деятельности выдающихся социалистов: А.И. Герцена, М.А. Бакунина, М.Л. Лаврова, П. Н. Ткачева, но приходится констатировать, что их воззрения на национальный вопрос по-прежнему освещались слабо [44-48]. Оживилось изучение народнических революционных организаций. Здесь гораздо больше внимания стало уделяться национальным аспектам тактики и взаимоотношений с национальными социалистическими группами [49-52]. Одним из наиболее активно изучаемых сюжетов в истории российского социалистического движения становятся его отношения с польскими революционными организациями. При описании советскими историками событий Польского восстания 1863 г. главная вина за противоречия между русскими и польскими революционерами возлагалась на польское дворянство, составлявшее «белое» крыло освободительного движения и ставившее на первый план националистические цели [53. С. 195; 54. С. 129-137]. Но, как отмечали советские историки, в 1870-1880-е гг. с формированием польского социалистического движения связи его с русскими социалистами становятся прочными, так как приобретают общность целей. В литературе подчеркивалось, что выдвижение на первый план социальнополитических задач сделало возможным сближение на основе классовой солидарности и исключало, тем самым, межнациональные противоречия в социалистическом движении [55; 56. С. 331-381]. 138 Достаточно редким примером исследования, специально посвященного национальной проблематике, стала монография В.М. Хевролиной [56]. Главным объектом изучения в ней являлось отношение русских социалистов к национальным процессам Европы 1860-1880-х гг. Автор акцентировала внимание на дифференцированном подходе народников к формирующейся национальной идеологии. Критерием стало требование обязательного сопровождения национальных задач социальными. Поэтому поддержку вызывали отнюдь не все национально-освободительные движения [56. С. 70, 73-76]. Большой интерес представляет раскрытие взглядов идеологов русского социализма на проблему национального государства. Автор указала на различия в их подходах, колебавшихся от анархистского федерализма М.А. Бакунина до жесткого унитаризма П.Н. Ткачева. Так же и в программах народнических организаций присутствовали оба варианта будущего государственного устройства России, хотя в конечном итоге стала доминировать централизованная система [Там же. С. 79-81]. Работа написана на богатом фактическом материале, удачно иллюстрировавшем выводы автора. В целом исследование отличалось объективностью, и хотя здесь присутствовала обязательная для работ советского периода критика народнической точки зрения с противопоставлением ее марксистско-ленинскому национальному учению, впервые в советской историографии был настолько спектр мнений теоретиков национальному вопросу. В 1983 г. в Тбилисском ситете была защищена диссертация С.А. Цицкишвили по теме «Домарксистская русская общественная мысль о национальном вопросе». Работа носила ярко выраженный идеологический характер. Верность основных положений доказывалась соответствием ленинским идеям по национальному вопросу. Характеристика различных течений общественной мысли и их представителей также давалась на основе высказываний В.И. Ленина, в том числе относящихся к современным ему процессам [57. С. 4-5]. полно показан широкий русского социализма по государственном универ- Бросается в глаза чрезвычайно скромный историографический обзор, ограниченный в основном литературой по истории философии 1950 -1960-х гг. [57. С. 5-6]. Вызывает сомнение адекватность типологии направлений общественной мысли России. В.Г. Белинский, А.И. Герцен, Н.А. Некрасов, Н.Г. Чернышевский показаны «революционными демократами», чьи представления о перспективах и способах решения национальных проблем России преподносятся как совпадающие, основанные на патриотизме и интернационализме [Там же. С. 18-21]. Аналогичным образом в категорию «революционных народников» были определены не только М.А. Бакунин, П.Л. Лавров, П.Н. Ткачев, М.А. Кропоткин, но и А.М. Скабичевский. Все они представлены как сторонники права наций на самоопределение, безусловно поддерживавшие национально-освободительные движения, несмотря на подчинение национального вопроса требованиям классовой борьбы [Там же. С. 26-27, 31]. Создатели теории «официальной народности» М.П. Погодин, Ф.А. Булгарин и славянофилы, чьи взгляды в диссертации определялись как идентичные ей, в трактовке С.А. Цицкишвили становились «идеологами царизма», апологетами политики усиления национального гнета и насильственной русификации [57. С. 14-15]. Либеральное направление, представленное идеями К.Д. Кавелина, Б.Н. Чичерина, А.Д. Градовского, В.С. Соловьева, выступает как оппозиционное славянофильскому национализму, поддерживавшее национально-осво-бодительное движение в Европе. В то же время подчеркивалась ограниченность либералов, не понимавших сущности исторических процессов и боявшихся социальной революции [Там же. С. 34-35]. В диссертации рассмотрена трактовка понятий «нация», «национальность» различными течениями, дан анализ их представлений о предпосылках и ходе процесса формирования наций, но на основе марксистско-ленинской теории [Там же. С. 49-41]. Таким образом, работа имеет определенный историографический интерес, но вряд ли может рассматриваться как значительный вклад в изучение темы. В целом советский период историографии проблемы характеризуется поступательным развитием исследовательского процесса, накоплением знаний о национальных аспектах идей различных течений общественной мысли России. Доминирование марксистской идеологии, безусловно, сказывалось на односторонности в подходах, особенно в 1920- 1950-е гг., когда единственно верной признавалась точка зрения, полностью коррелировавшая с господствующими догматами. В то же время следует отметить появление в 1960-1980-е гг. профессиональных и качественных исследований, позволивших сделать существенный шаг вперед в исследовании темы. Но изучение велось достаточно неровно и фрагментарно, в рамках отдельных течений общественной мысли и по персоналиям.

Скачать электронную версию публикации