The Experience ofHistorical Grammar of the Russian Language by F.I. Buslaev in the Linguistic Tradition of His Time (To .pdf Есть ученые и книги с необычной судьбой, жизнь которых не заканчивается быстро, а длится без счета времени и его приоритетов. К таким величинам в филологической культуре России можно отнести Ф.И. Буслаева (1818-1897) и его учебник по исторической грамматике - первый полный авторитетный свод правил и «этимологических» (в старой терминологии) законов русского языка. До него в отечественной традиции были отдельные удачные попытки описания исторических фактов в духе компаративистики (см., например: [1-3] и др.), но они не нашли широкого применения в практической работе и не выросли до глубоких исследований. Зависимость, во-первых, от культурно-эстетических вкусов в науке конца XVIII -начала XIX в., во-вторых, от авторитетов в лице М.В. Ломоносова, А.С. Шишкова, Н.М. Карамзина и академической грамматики 1802 г., в-третьих, от так называемых универсальных описаний языка в духе философов-логиков - не позволяла предшественникам Ф.И. Буслаева в России сформулировать четкий взгляд на историю языка как научную проблему. Он сочувственно замечал: «В течение столетий грамматика была верным отголоском схоластики, поместившей ее в число семи свободных искусств...» [4. Ч. I. С. XII]. В ученой среде не существовало общих воззрений на «самую живую часть педагогики - отечественное языкознание» [5. С. 237], как выразился один из рецензентов «Опыта исторической грамматики русского языка» (далее - «Опыт»). Ф.И. Буслаев был вовлечен в эту полемику с ранних лет. Сейчас почти забыт интересный факт из его биографии, свидетельствующий о том, что к избранному славяно-русскому направлению и в целом к компаративистике он шел сознательно даже в юные годы, когда под влиянием лекций М.П. Погодина, С.П. Шевырева, Н.И. Надеждина начинало проникать иное культурное течение в университетскую среду. В 1834-1836 гг. во время учебы в Императорском Московском университете он перевел с немецкого языка «Основания общей грамматики» Сильвестра де Саси, сопроводив их личными наблюдениями над русским языком (см.: [ОР РГБ. Ф. 42. Картон 1. № 1. Л. 2 об., 35 об. - 36, 40, 48 об. и др.]). Это был первый научный опыт Ф.И. Буслаева, который при всей тщательности исполнения так и остался неизвестным ученой публике (перевод не был опубликован). Далее с небольшими перерывами последовали журнальные статьи и рецензии Ф.И. Буслаева, где уже были четко обозначены его методические и лингвистические взгляды и предпочтения (см., например, отклик на «Сравнение русских слов с санскритскими» А.С. Хомякова [6]1, объемный разбор книги Г.П. Пав-ского «Филологические наблюдения над составом русского языка» [8], отзывы на работу К.С. Аксакова «О русских глаголах» [9]2 и учебник Н.И. Греча «Практическая грамматика русского языка» [11]3 и т.д. Об исследовании Г.П. Павского, в частности, он весьма откровенно писал В.И. Григоровичу 15 января 1852 г.: «Отделал его как следует: досадно, что надобно было взять довольно резкий тон, потому что большая часть его Наблюдений - такой вздор, о котором не стоило бы и говорить. Но что делать? Он пользуется даже в гимназиях большою популярностью, и можете представить себе, сколько приносит вреда» [ОР РГБ. Ф. 86. Картон 4. № 28. Л. 1 об.]4. Несмотря на то что общественное мнение уже в 1820-1840-х гг. было подготовлено к пересмотру позиций в сторону компаративистики, ни в гимназической, ни в университетской практике не уделялось должного внимания систематическому обучению в духе нового сравнительно-исторического языкознания. Пользовались в основном «Практической русской грамматикой» Н.И. Греча (1827) и другими его пособиями, «Русской грамматикой» А.Х. Востокова (1831), трудами Н.Ф. Кошанского, И.И. Давыдова, которые были учредителями правил обучения родному языку и лишь изредка выходили их пределы. Например, И.И. Давыдов в начальных строках своего сочинения «Общесравнительная грамматика русского языка» высказал нехарактерное для него суждение о «даре слова» и богатстве народной речи (цит. по изд.: [13. С. I-II]5). А лингвист-консерватор Н.И. Греч вдруг мельком обмолвился о «чувственных предметах» (цит. по изд.: [14. С. 24]). Это «условное понятие о языке», как писал Ф.И. Буслаев, не давало возможности раскрыть его духовные свойства: раньше «думали, что нет в языке ни одной грамматической формы, которая была бы обязана своим происхождением не случаю, а внутренней потребности человека» [4. Ч. I. С. XIII]. Были только слабые шаги в сторону филологии духа. А.А. Шахматов справедливо писал об этом времени: «Но исторической грамматики Во-стоков не оставил: он приготовил лишь материалы, которыми воспользовался Буслаев» [15. С. 8]6. Впрочем, в публичных лекциях, не связанных учебными обязательствами, популяризация истории языка и народной культуры имела успех даже в выступлениях традиционалистов вроде Н.И. Греча, на которые приходили не только ученики гимназий, но и высокие чины (см. подробнее: [16]). Прогрессивные педагоги, понимавшие смысл ис-торико-лингвистических занятий, не решались вступать в спор с установщиками «полицейских правил» в грамматике и очень осторожно вводили новые элементы в обучение. Так, П.М. Перевлесский в 1842 г. опубликовал «Практический синтаксис сложного предложения и стихосложение (курсив наш. - О.Н.)» [17], посвятив его И.И. Давыдову. Написанный на основе немецкой методики учебник он дополнил разделом, который ранее не учитывался в трудах языковедов. Позднее тот же автор выпустил «Грамматику старославянского языка» [18] и в пересмотренном виде - «Славянскую грамматику с изборником» (см. изд.: [19]). В последней работе он совместил историю языка и его «этимологию» с хрестоматией памятников древнего периода, очевидно, не без влияния Ф.И. Буслаева7. К середине XIX в. компаративистика медленно, но уверенно проникала в академические курсы, меняя отношение просвещенного общества к новой атмосфере в гуманитарных науках и к системе образования в целом8. Но еще несколько десятилетий амбиции консерваторов и их стереотипы мешали этому. Показательна в данном ключе фраза Ф.И. Буслаева из его «Предисловия» к «Опыту»: «Как классицизм французской теории вкуса осудил Шекспира в грубости и невежестве, так и готшедовская грамматика, знакомая только с искусственною фразою, видела в языке старинных литературных памятников и в народной речи жалкий лепет младенца, недостойный серьезного изучения» [4. Ч. I. С. XII]. Поколение ученых, к которому принадлежал Ф.И. Буслаев: И.И. Срезневский, В.И. Григорович, П.И. Прейс, П.С. Билярский и др., взвалило на свои плечи очень непростую задачу - утверждение исторического принципа в филологических исследованиях и становление славистики как учебной и научной дисциплины. Известно, что начальные эксперименты по компаративистике Ф.И. Буслаев провел в книге «О преподавании отечественного языка» [22] и в магистерской диссертации «О влиянии христианства на славянский язык.» [20]. В первой работе он еще оттачивал свой метод, применяя его в сугубо педагогических целях и доказывая верность того пути, на который он встал еще в студенческие годы [23]. Второй труд выдвинул Ф.И. Буслаева в число передовых компаративистов XIX в.: он овладел методами этой науки, тщательно изучил древний корнеслов, проник в дух слова языческих и христианских традиций, отраженных в тексте Остромирова евангелия. Между прочим, Ф.И. Буслаев показал себя здесь не только знатоком древних и новых языков, но и в некотором смысле провидцем: в эпоху логических воззрений на слово, интереса к его практической, грамматической стороне он применил другой подход к анализу древних текстов. То, что мы сейчас называем когнитивной лингвистикой и кон-цептологией, впервые было обозначено в этом исследовании [24]. Подобно своим кумирам В. фон Гумбольдту, Я. Гримму и отчасти А.Х. Востокову, ученый шел от «поэзии» старинного предания, заключенного в слове, к смыслу, находил его связи во всем пространстве литературы - устной и письменной. Недаром большое место в этой работе занимает проблема изучения «юридического и семейного быта» древних народов. От магистерской диссертации Ф.И. Буслаева до издания «Опыта» прошло еще десять лет упорной работы с рукописями, увлечения народным эпосом и искусством. Так он постепенно готовил программу изучения новой историко-лингвистической науки и впоследствии применил ее к анализу грамматического строя русского языка. Не случайно «Опыт» Ф.И. Буслаева предназначался для «военно-учебных заведений». В 1852 г. его пригласили вместе с известным специалистом и автором пособий по русской литературе А.Д. Галаховым «в комиссию, обсуждавшую реформу преподавания русского языка и словесности в этих училищах с целью поднять уровень образованности военного сословия» [25. С. 37]. Ф.И. Буслаев принялся за такую работу со всей ответственностью. В письме В.И. Григоровичу от 15 января 1852 г. он сообщал: «.я чувствовал себя в страшной пытке, когда, изготовив 1-ю часть русской грамматики, сравнительно со словенскою (так в тексте. - О.Н.), я почувствовал живо, сколько еще нужно приуготовить. работ для того, чтобы составить учебник на основании современных требований науки.» [ОР РГБ. Ф. 86. Картон 4. № 28. Л. 6]. Вторая часть книги - синтаксис - давалась Ф.И. Буслаеву легче, «хотя и приходилось почти на каждом шагу прорубать новый (курсив наш. - О.Н.) путь в темном лесу страшной груды выписок.» [Там же]. Заметим, что одновременно Ф.И. Буслаев работал над фундаментальной «Христоматией церковнославянского и древнерусского языков» [26]. Об истории создания и обсуждения книги сохранились любопытные воспоминания Ф.И. Буслаева, который при посредничестве графа С.Г. Строганова был приглашен начальником Главного штаба военно-учебных заведений Я.И. Ростовцевым «участвовать. в исполнении задуманного им плана улучшить обучение в военно-учебных заведениях» [27. С. 326]. Реализацией этого поручения занимался вместе с Ф.И. Буслаевым также А.Д. Галахов: первый готовил «обширную грамматику. и большую христоматию» (см. подробнее: [28]), а другому было поручено составить «подробную программу обучения русскому и церковнославянскому языкам, теории словесности и истории литературы.» [27. С. 326]. «Всякий раз, как Ростовцев приезжал в Москву, - вспоминал Ф.И. Буслаев, - непременно вызывал нас обоих к себе. и тогда мы должны были сообщать ему, что каждый из нас успевал сделать в предпринятых нами по его заказу работах. Таким образом, Я.И. Ростовцев вместе с Галаховым прежде всех других довольно основательно и подробно ознакомились с моею пространной грамматикою» [27. С. 327]. Перед утверждением и изданием «Опыта» Ф.И. Буслаеву предстояло пройти еще одно испытание чести - публичный диспут «перед судом многочисленного собрания», куда входили не только преподаватели и сотрудники военного ведомства, но «первое место занимали оба знаменитые автора общепринятых руководств русской грамматики» -А.Х. Востоков и Н.И. Греч [Там же]9. Кульминацией этого обсуждения была описанная Ф.И. Буслаевым реакция этих ученых [29], которой и завершился диспут: «Как учитель элементарной грамматики я был не хуже других в этом собрании, но как автор научного руководства для преподавателей я мог иметь соперником только такого специалиста, каким был Восто-ков. Н.И. Греч долгое время не принимал ни малейшего участия в диспуте и только изредка повертывался направо и налево к своим соседям и что-то сообщал им, размахивая руками: видимо, он кипятился; а когда я вежливо и сдержанно стал отклонять от себя озлобленные придирки его клиентов и почитателей, он вспылил, вышел из себя и наговорил мне разных дерзостей. После него никто уже не возражал. Тогда наступила очередь Востокова: он вполне одобрил мою грамматику, а встреченные им немногие ошибки и недосмотры отметил на полулисте и передал его мне для исправления замеченных им погрешностей». Таким образом, «патриарх русской науки о языке» [30. С. 96], как назвал его К. Войнаховский, поддержал Ф.И. Буслаева и открыл ему путь в будущее. Главный посыл, который сообщал автор читателям на первых же страницах «Опыта», заключался в том, что предшествующая традиция подготовки учебников по русскому языку опиралась исключительно на филологический принцип. Именно он использовался «в руководствах к изучению языков классических» [4. Ч. I. С. I], где описывался «образцовый язык», тогда как разговорный, «не возделанный искусством», оставался за пределами внимания ученых [Там же. С. II]. Другой недостаток такого подхода, по мнению Ф.И. Буслаева, состоял в том, что «филологическая грамматика» «не знает законов (курсив автора. - О.Н.) языка, которыми объясняются происхождение, существо и видоизменения грамматической формы» [Там же]. При этом он не отрицал и практических достоинств, главное из них - «учить правильно говорить и писать на каком-либо языке» [Там же]. Ф.И. Буслаев ставил себе иную задачу: обратить внимание на живое слово «в его видоизменениях исторических и местных» [Там же. С. V]. В противовес прежним руководствам, которые «трудно усвояются и легко выходят из памяти», ученый предлагал в новой грамматике строго различать «принятое обычаем от того, что основано на внутренних законах языка» [Там же. С. VI]. Лингвистический способ анализа языковых явлений, к которому прибег Ф.И. Буслаев, рассматривал язык «как самостоятельный предмет изучения» [Там же. С. XIV]. Вспомним здесь высказывание академика Ф.Ф. Фортунатова, ученика Федора Ивановича, который подхватил эту идею и сделал ее главной движущей силой своего направления: «Лингвистические задачи следует решать лингвистическими (курсив наш. - О.Н.) методами» (цит. по изд.: [31. С. 166]). А основным объектом изучения в языкознании, по мысли того же Ф.Ф. Фортунатова, должен быть «вообще человеческий язык в его истории» [Там же]. Отсюда и областное наречие, грубое и недостойное изучения, как считали раньше, «есть уже благородное произведение духовной природы» [4. Ч. I. С. XIV]. )шви ршвдат ВОЕППО-УЧЕЗДЫГЬ ЗЛВЕДЕИШ. опыта шиши! ттт 1Р57@@яй1г® asam. . ГЧЕШ0Е UOL&EJt ill'Uli 1.ННЛТГ.)Р|1. 'hen. I. 1Т1Ш9Г11. ©. 95». юоемм. им Федор Иванович Буслаев. Фото 1865 г. В «Предисловии» к «Опыту» особенно заметен сравнительно-исторический «романтизм» Ф.И. Буслаева, навеянный в том числе идеями немецких филологов. Его высказывания вроде «живой организм», «естественное выражение дара слова», язык «как яв- Титульный лист первого издания «Опыта исторической грамматики русского языка» (1858) Ф.И. Буслаева ление природы», сравнение лингвистики с естествознанием свидетельствуют о вполне прогрессивных взглядах ученого и его компетентности в ведущих разработках западных философов и лингвистов В. фон Гумбольдта, Я. Гримма, Ф. Боппа, А. Шлейхе-ра и других10. Особые симпатии питал Ф.И. Буслаев и к К. Беккеру. Его книгу «Организм языка» он упомянул в «Опыте», подчеркнув, что она «обаятельно подействовала на многих педагогов как новостью содержащихся в ней результатов сравнительно-исторической грамматики, так и стройною системою в изложении предмета.» [4. Ч. I. С. XVI]. Именно этот образец Ф.И. Буслаев использовал при написании синтаксического раздела своего учебника, хотя и критиковал К. Беккера за желание «оправдать язык логически» [Там же. С. XVII]. Тем не менее автор «Опыта» констатировал, что стройной, законченной философской системы у К. Беккера не получилось, а главный его недостаток, по мнению Ф.И. Буслаева, состоял в том, что он не установил границы между логикой и грамматикой и «не имел достаточного запаса исторических сведений о языках», а потому «нечувствительно сошел с прямого пути в развитии общих понятий о языке», т.е. отошел от гумбольдтов-ского взгляда и «принял ложное направление старинных, так называемых общих грамматик.» [Там же. С. XVI-XVII]. Собственные наблюдения и размышления Ф.И. Буслаева о народной словесности, ее «испорченных» формах и образцовой книжности, а также попытка разгадать исторические законы языка привели его к пониманию того, что инструментарий сравнительно-исторической науки способен проникнуть и в анализ грамматических форм классических языков [Там же. С. XVIII]. Значит, ее метод универсален: с его помощью можно решить вопрос «о внутреннем построении языка» [Там же]. Преимущество такого подхода он видел не в философском, как у предшествующего поколения лингвистов, а в культурно-историческом смысле: через факты, извлеченные из древних текстов разных жанров и их сравнение с родственными языками, можно проследить закономерность развития уровней языка как системы в целом. Замечательны слова ученого, прозревавшего будущее филологической традиции: «Эта наука рассматривает слово уже не только как средство для взаимного сообщения мыслей, но и как живой памятник духовного бытия народов, и притом памятник древнейший, которого история может быть постановлена во главе истории умственного развития человечества» [Там же]. Ф.И. Буслаев как подлинный гуманист здесь выразил и свою лингвистическую мечту: для него летопись языка была прежде всего историей развития общественной мысли, ее духовным камертоном, неотделимым от самой материи знака - текста - образа. Ф.И. Буслаев сформулировал свою концепцию построения исторической грамматики русского языка. Он изложил ее в нескольких положениях, вызвавших бурную полемику в филологическом сообществе того времени. Первый тезис заключался в том, что «историческая грамматика ведет изучение этого языка в непрерывной связи с изучением церковнославянского» [Там же. С. XIX], т.е. книжного. Здесь, как полагал ученый, удачно применим новый метод - сравнивать формы русского языка «с формами одного из славянских наречий», в котором сохранились «первоначальные свойства славянского языка» [4. Ч. I. С. XIX]. С его помощью можно объяснить и синтаксические формы книжной речи. Ф.И. Буслаев учитывал и педагогическую задачу: церковнославянский язык «скрепляет теснейшими узами живую связь нашей родной речи с языком Церкви» [Там же]. Это положение как отправной пункт исследования грамматических основ языка не вызывало возражения у современников Ф.И. Буслаева. Правда, использование только «одного из славянских наречий» (в терминологии ученого) и тогда уже казалось недостаточным, особенно после «Мыслей об истории русского языка» И.И. Срезневского - речи, произнесенной на акте Императорского Санкт-Петербургского университета в 1849 г., т.е. почти за десять лет до издания «Опыта». В ней была намечена программа исторического изучения славянских языков «в отношении лек-сикальном, грамматическом и историко-литературном» (цит. по изд.: [21. С. 80]). Ф.И. Буслаев, можно сказать, взялся за реализацию одной из задач. В практическом отношении он ограничился в основном сопутствующими ссылками на данные славянских языков и не ввел этот принцип в число ведущих инструментов описания истории грамматического строя родного языка11. Упоминавшийся им в «Опыте» О.М. Бодянский, один из первопроходцев славяно-русской филологии, немало содействовал тому, чтобы повысить научность этой стороны учебника Ф.И. Буслаева. Но все же, как признавался сам ученый, он опирался во многом на сочинения «лучших лингвистов нашего времени» В. фон Гумбольдта, Я. Гримма, Ф. Дица [4. Ч. I. С. XXXI], не учитывавших в данные восточнославянских языков как неотъемлемые элементы истории и теории компаративистики. Один из критиков замечал сразу же по выходе в свет этой книги «Опыта»: «Если бы г. Буслаев последовал плану, предложенному г. Срезневским относительно разделения истории языка на периоды, и представил бы в общих чертах характеристику каждого, то сочинение его вышло бы[,] вероятно^] занимательнее и целесообразнее. В таком периодическом подразделении всего более нуждается язык книжный» [5. С. 249]. Этого же мнения придерживался и В. Водовозов: «Славянские наречия отнесены автором на третьестепенное (курсив наш. - О.Н.) место, тогда как по своему живому употреблению они во многих случаях имеют еще более значения, чем язык церковнославянский» [12. С. 51]. Кстати, известный славист М.А. Максимович в 1839 г. опубликовал исследование об истории русской словесности древнего периода, где уделил большое внимание «народному русскому языку», его отношениям с западнославянскими и «иноплеменными» языками и т.д. [2]12. Ф.И. Буслаев же в основном строил историческую грамматику на анализе фактов древних языков. А.А. Шахматов также подмечал определенную двойственность историко-грамматической концепции: с одной стороны, писал он, Ф.И. Буслаев ввел «изучение русского языка в круг сравнительного индоевропейского языковедения, с другой, недостаточно определив его ближайшее отношение к языкам славянским, лишил свой труд тех главных исторических основ, на которые он должен был опираться» [15. С. 14]. И в описательном направлении у Ф.И. Буслаева критики отмечали погрешности. Так, имея в виду его «учение о словодвижении», А.Н. Майков замечал, что даже «церковнославянский язык вошел сюда для одного наглядного сравнения: образцы склонения взяты только из него; русских нет» [34. С. 52]. А исследователь творчества Ф.И. Буслаева известный педагог К.К. Войнаховский писал так: «Церковнославянский язык занимает в "Исторической грамматике русского языка" первое место, но источники изучения его составляли, в большинстве, собрания или описания рукописей, а не ученая разработка этого языка» [30. С. 90]. Вообще надо заметить, что в потоке разноречивых откликов не только на учебник, но и на самого Ф.И. Буслаева были настолько разные мнения: от восторженных до уничтожающих, - что говорило о культурной незрелости просвещенного общества и показывало многие его духовные противоречия (см. обзор некоторых отзывов: [35]). Одни, как мы уже говорили, критиковали Ф.И. Буслаева за непоследовательность сравнительно-исторической «методы», другие, напротив, - желали видеть больше «философии» (т.е. в понимании ученых того времени теории семантики). Приведем для примера и такую точку зрения, принадлежавшую рецензенту «Опыта» М. де Пуле: «Стоя на исторической почве, автор не мог увлечься философскими идеями, а между тем очень бы не мешало, например, представить более догматическое изложение о значении флексий и об отношении их к служебным частям, о значении местоимений, числительных, предлогов и союзов (курсив подлинника. - О.Н.)» [5. С. 249]. Второй тезис Ф.И. Буслаева содержал обновленное мнение о «книжном языке», под которым историческая грамматика разумела уже «не только слог высокий., но и речь разговорную, в сочинениях содержания повествовательного, драматического и т.п.» [4. Ч. I. С. XX]. А значит, поэзия и проза, рассуждал Ф.И. Буслаев, «должна иметь свое разумное основание в законах языка» [Там же. С. XXI]. Третий тезис во многом показывал оригинальность и смелость подхода ученого к описанию системы русского языка: «Все свои выводы историческая грамматика основывает на авторитете не только письменных, но и устных памятников языка, подчиняя личное суждение грамматиста свидетельству фактов» [Там же]. Значит, не абстрактное утверждение, не выдуманное правило, подгоняемое под схему «логики» языка, должен рассматривать лингвист, а опираться на те реальные условия, в которых тот живет и развивается. Здесь мы тоже видим очевидную связь с будущими положениями Московской лингвистической школы, сформулированными Ф.Ф. Фортунатовым и его учениками. Ф.И. Буслаеву было важно понять, какое место занимала народная словесность «в образовании языка книжного» [Там же. С. XXII]. И для этого он поставил задачу исследовать язык не только образцовых писателей, а вообще «всех лучших авторов, начиная от Ломоносова и до Пушкина включительно» [4. Ч. I. С. XXI]. В перечень таких источников вошли бы и некоторые стихотворения Державина, и комедии Фонвизина, и басни Крылова, и сочинения Грибоедова. Интересно, что Гоголя Ф.И. Буслаев обошел вниманием13. Практическую грамматику до Ф.И. Буслаева, как мы упомянули ранее, не интересовала бытовая сторона языка: народная, несветская словесность отвергалась ею и не использовалась в теоретических рассуждениях лингвистов. Ф.И. Буслаев, напротив, открыто заявил об этом в учебном труде, ведь «неправильности» в языке - это тоже документальные факты развития его грамматического строя. Четвертый тезис касался строения форм языка: «Историческая грамматика вменяет себе в обязанность положить в основу изучения подробный этимологический разбор форм языка для того, чтобы из этого разбора извлечь грамматические законы, понятные и убедительные в теоретическом отношении и вместе с тем применительные на практике» [4. Ч. I. С. XXIV]. При этом Ф.И. Буслаев отошел от имевшейся в то время традиции и отделил этимологию от синтаксиса. В первый раздел он внес «учение о правописании, основанное на исторических данных» [Там же. С. XXX], и исключил анализ орфографии, который намеревался рассмотреть в «исторической этимологии». В оценке спорных вопросов у рецензентов порой звучали критические нотки. Так, например, М. де Пуле писал в «Современнике»: «Зачем зашли в историческую грамматику правила о постановке знаков препинания и прописных букв, предписывающие даже слова господин и госпожа перед собственным именем писать большою буквою, напр. не г. Буслаев, а Г. Буслаев.» [5. С. 248]. Во второй раздел - «Синтаксис», - по мысли Ф.И. Буслаева, - должна войти «историческая часть словосочинения, состоящая в подробном синтаксическом разборе не только предложений, но и отдельных грамматических форм, каковы: залоги, виды, времена и проч.» [4. Ч. I. С. XXXI]». Еще одно нововведение состояло в том, что Ф.И. Буслаев предложил «общие основания для изучения отечественного языка сравнительно с иностранными, и преимущественно с новейшими, в отношении синтаксическом» [Там же]. И, наконец, пятый тезис Ф.И. Буслаева выражает компромиссную идею - «соединить оба способа изучения языков, т.е. филологический и лингвистический» [Там же. С. XXVII]. Далее он уточнял: «.старинной практической грамматики она следует способу филологическому, в подробном и тщательном изучении образцовых писателей. С другой стороны, основываясь на законах языка, открытых сравнительно-историческою лингвистикою, она расширяет область филологической грамматики отчетливым исследованием форм языка, на основании исторического их развития» [Там же]. Этим он хотел упростить учебные задачи и найти путь к разработке теории исторической грамматики русского языка, сделав ее доступной и понятной ученикам. В решении этой проблемы он балансировал между историческим и описательным языкознанием. Первое у него присутствовало во вводной части и в комментариях к разбору примеров и явлений. А второе в силу учебных задач во многом опиралось на логико-грамматические принципы практических грамматик. Он попытался соединить или, лучше сказать, примирить два разных подхода, но сделать это в русле исторической концепции было практически невозможно. Потому, на наш взгляд, более корректным, четко выстроенным и структурированным у него получилась вторая часть -синтаксис, который описан как раз именно с формально-грамматических позиций14. Один из критиков ученого по этому поводу сочувственно замечал в 1858 г.: «.г. Буслаеву первому принадлежит честь создания русского и церковно-славянского синтаксиса» [10. С. 16]. И в этом смысле исторический синтаксис Ф.И. Буслаева более концептуален, несмотря на другие методологические просчеты. Показательно мнение А.А. Шахматова, который в итоге положительно отозвался об «Опыте»: «.оторвав русский язык от почвы общего языкознания, не перенеся его на почву ближайшего сравнения с другими славянскими языками, Буслаев во многих отделах грамматики оставил целый ряд явлений без исторического освещения. И вместо того, чтобы дать историю русского языка, он оставил нам школьную грамматику, дополненную историческим материалом (здесь и далее курсив наш. - О.Н.). Но тем не менее многие части этой Грамматики остаются до сих пор незамененными. Говорю в особенности об историческом синтаксисе, в котором обилие материала, замечательное понимание духа языка, ясность изложения - в значительной степени искупают все его недостатки» [15. С. 15]. Современники, анализируя труд Ф.И. Буслаева, оценивали и педагогический смысл этой работы, которая при таком внушительном объеме была сложна для учащихся и потребовала бы дополнительных научно-методических разъяснений. «.какое назначение хотел автор дать своей книге?» - восклицал А.Н. Майков [36. С. 23] в рецензии на «Опыт». Он полагал, что она более подходила бы самим преподавателям [Там же. С. 27-28]. Такое же двоякое назначение предписывал своему труду и сам Ф.И. Буслаев: для учащих - это пособие, а для учащихся - «справочная книга» [4. Ч. I. С. XXIX]. Другой оппонент Ф.И. Буслаева В. Водовозов выразился более доброжелательно: «Мы смело можем сказать, что преподаватели русского языка до сих пор еще не имели такого прекрасного пособия» [12. С. 48]15. Но даже при очевидных недосмотрах и ошибках Ф.И. Буслаева (самая подробная рецензия на «Опыт» принадлежала К.С. Аксакову (см. изд.: [37]), вызванных главным образом недостаточной теоретической разработкой предмета его научного интереса и противоречивыми воззрениями самих деятелей науки, почти все критики в той или иной мере говорили об уникальности этого явления в отечественной лингвистической традиции середины XIX в. Авторитетный журнал «Современнике» в рецензии на «Опыт» высказался весьма эмоционально: «Нельзя не удивляться богатству источников, которыми пользовался г. Буслаев для своего труда, нельзя не изумляться терпению, с которым почтенный профессор собирал в этом множестве источников такие факты, которые легко могли ускользнуть от менее пытливого внимания. Для истории форм (грамматических) почти нечего делать теперь после г. Буслаева» [5. С. 246]. Он же назвал Ф.И. Буслаева единственным историком языка, превосходящим в этом отношении и г. Срезневского [Там же. С. 241]. Ф.И. Буслаев смог систематизировать и описать грамматические свойства родного языка в широкой историко-культурной панораме не только «образцовых», но и бытовых, деловых, народных текстов. С точки зрения источниковедческого состава «Опыт» Ф.И. Буслаева превзошел все имевшиеся исследования вплоть до начала XX в. и во многом подтолкнул ученых к прорыву в этой отрасли языкознания. Можно согласиться с В.В. Ивановым в том, что «концепция Буслаева, изложенная в "Опыте исторической грамматике русского языка" , долгое время сохранялась в преподавании этой науки» [38. С. 32]. Небезынтересно обратиться к обзору перечня рекомендованных Ф.И. Буслаевым пособий по сравнительно-исторической грамматике, в числе которых на первом месте стояли труды В. фон Гумбольдта. Его философские взгляды были осмыслены при написании «Опыта» [39. С. 110]. Далее помещены классическая «Сравнительная грамматика» Ф. Боппа и его «Глоссарий», «Немецкая грамматика»16, «История немецкого языка», а также «Немецкая мифология» Я. Гримма, совместное издание братьев Гриммов -«Словарь немецкого языка», работы Ф. Дица по романской компаративистике, сочинения А. Потта по этимологии индоевропейских языков, труды по истории языка А. Шлейхера и др. Из славистической литературы Ф.И. Буслаев указал на работы П. Шафарика с его «Славянскими древностями» и «Славянским народописанием», «Сравнительную грамматику славянских языков» Ф. Микло-шича, труды Й. Добровского, К. Калайдовича, А.Х. Востокова, В. Копитара, О.М. Бодянского, П.И. Кёппена, П.С. Билярского, словари и описания рукописей [4. Ч. I. С. XXXIII-XXXVII]. Отдельное место Ф.И. Буслаев уделил трудам по истории русского языка. Таких к середине XIX в. было создано совсем немного: им упомянуты имена М.Н. Каткова, Г.П. Павского, О.Н. Бётлингка, М.А. Максимовича, И.И. Срезневского, П.А. Лавровского, выпущенный к тому времени «Опыт областного великорусского словаря» (1852), «Известия ОРЯС» [Там же. С. XXXVII-XXXVIII]. Таков почти полный перечень историков языка того времени. Библиографию дополнили труды по другим славянским наречиям П. Шафарика, В. Караджича, Й. Добровского, П.А. Бессонова, словари С. Линде, Й. Юнгмана и В. Караджича. Небогатая, но фундаментальная литература по компаративистике - та основа, на которую во многом опирался Ф.И. Буслаев при написании «Опыта». При этом в своих взглядах он оставался верен Гриммов-ской школе, отдавая предпочтение этому удивительному романтику и певцу народного слова. Многие исследования, как можно заметить, вышли в первой половине XIX в. и подготовили основание для развития исторических грамматик национальных языков. На этом закончилось господство логицизма в мировой лингвистической традиции, и на культурное пространство науки вышли новые идеи, выразителями которых стали поколения учеников Ф.И. Буслаева, И.И. Срезневского, А.А. Потебни, составивших костяк московской, казанской, петербургской и харьковской лингвистических школ. А их девизом можно назвать известные слова Я. Гримма: «Наш язык - это также наша история» (цит. по изд.: [31. С. 50]). «Опыт» Ф.И. Буслаева - выдающееся явление в филологической традиции своего времени. Это «первая, истинно практическая грамматика, написанная по ис-торико-сравнительному методу», - замечал В. Водовозов, называя ее «настольною книгою» для преподавателей [12. С. 61]. По сути из учебного пособия у Ф.И. Буслаева получился экспериментальный научный труд. Новая источниковедческая база «Опыта» позволила ему значительно расширить возможности описания иллюстративного материала и привлечь его для анализа грамматического строя русского языка. В первом издании книга названа скромно «Опыт...»17. И здесь Ф.И. Буслаев не стремился подавить читателя своими новаторскими взглядами и вообще был всегда осторожен в высказываниях, а лишь предлагал вместе с ним погрузиться в грамматический замок «элементов языка», собранных в стройную систему, и удивиться совершенству и соразмерности деталей этой «конструкции», которая прочно держится на памятниках русской истории и культуры. При том, что особенно большие нарекания со стороны ученой публики вызвала логическая сторона его книги, в целом буслаевский подход остается актуальным (например, структурно-семантический синтаксис) для синхронического описания и в наши дни. Но еще почетнее культурно-историческое, общественное влияние «Опыта». Д.Н. Ушаков писал: «Громадное значение она имела в педагогическом мире, послужив образцом и источником для учебников, и имя Буслаева в течение полувека становится высшим авторитетом в России по всем вопросам рус грамматики» [Архив РАН. Ф. 502. Оп. 1. № 116]. «Опыт» Ф.И. Буслаева стал его последней крупной теоретической работой по истории языка. Больше к этим вопросам он уже не возвращался и увлекся проблемами изучения народной словесности, западноевропейской литературой, эстетикой, иконографией, но и позже старался последовательно проводить сравнительно-исторический принцип и придерживался тех высоких научных идеалов, которые каждый раз поднимали его исследования на новый уровень осмысления образа слова - в филологии, культурологии и искусстве. Ф.И. Буслаев, конечно же, осознавал уязвимые места своей книги. Осуществить полноценное описание грамматической системы языка в историческом аспекте в то время было невозможно. Ф.И. Буслаев был первым, кто осмелился провести научный эксперимент и верил, что будущие поколения лингвистов доведут данный опыт до конца. Спустя семнадцать лет после издания его книги, 8 марта 1875 г., прочитав первый том «Из записок по русской грамматике» A.А. Потебни, Ф.И. Буслаев написал автору: «Исправляя мои ошибки, Вы только разъяснили мне то, что мне самому смутно мерещилось. Хоть я исходил от твердого намерения противопоставить грамматику против логики, но, делая уступки обычаю, сворачивал с прямого пути. Теперь по Вашим Запискам я окончательно убедился в тех принципах, которых нетвердо держался» [42. С. 530]. Ф.И. Буслаев был создателем «исторической науки о русском языке» [15. С. 7], стоял у ее основания, как метко выразился о нем А.А. Шахматов, и в своих исследованиях поднялся на высоту прогрессивного европейского ученого, совместил глубокое знание языков с идеями немецких философов и зарождавшимися традициями славяно-русской компаративистики, уважение к исторической памяти с четкой системой занятий. Он видел структуру языка, как мы сейчас бы сказали, в лингвокультурологическом, семасиологическом отношениях и рассматривал его элементы как факты живой духовной летописи предков. Этим трудом наряду с последовавшей затем «Исторической христоматией...» [26] Ф.И. Буслаев воздвиг памятник отечественной словесности: описал историческую судьбу языка в грамматической традиции нескольких эпох, обозначил подлинно научную концепцию компаративистики на русской почве и способствовал утверждению новых взглядов в идеологии гуманитарного образования России XIX в. На актуальность идей Ф.И. Буслаева, как м

Скачать электронную версию публикации