Телеологический конституционализм, конституционная идентичность и публичный правопорядок (научное знание, российский, сравнительный и международный контексты)
Рассматриваются этимология слова «телеология», теоретические основы телеологического конституционализма, проблема телеологических норм конституции, их роль в качестве правовых предписаний, правовые элементы доктрины конституционной телеологии, соотношение правовых и моральных ценностей в большом и малом круге конституционализма, правовая природа конституции как коммуникации и среды для правовых инноваций, моральных традиций и конституционной идентичности.
Teleological Constitutionalism, Constitutional Identity and Public Order (Scientific Knowledge, Russian, Comparative and.pdf Телеология, научное знание и конституционализм Слово «телеология» происходит от греческих слов «telos» (телос) - результат, завершение, цель, и «logos» (логос) - слово, учение. Данное слово выражает мнение, что явления можно объяснить с точки зрения их цели, функции или предназначения. В философской энциклопедии телеология рассматривается как идеалистическое учение о цели и целесообразности, которое постулирует особый вид причинности: целевой, отвечающей на вопрос, для чего, ради какой цели совершается тот или иной процесс [1. С. 673]. Как раздел философии телеология утверждает, что каждый объект имеет конечную цель для своего бытия. В политической мысли телеологические аргументы были использованы, чтобы оправдать существование и функций государства, ссылаясь на цель человеческой жизни. Каждая из трех доминирующих традиций в политической и нравственной философии -аристотелевской, утилитарной и кантианской - в некоторой степени зависит от телеологических требований [2]. Телеология может использоваться в качестве современной научной дисциплины, которая обеспечивает исследовательский канал для сопоставления знаний (создания картографии знаний), когда она выступает основой для сбора стратегических знаний. Телеология рассматривается и как важный компонент концепции менеджмента знаний (knowledge management). Управление (менеджмент) знаниями в качестве дисциплины включает в себя несколько подотраслей: процессы управления знаниями основаны на философии Аристотеля или Платона; концепция основана на лучших практиках философии, управления информационными системами, организации науки, науки управления, когнитивной науки и на других областях [3. P. 137]. Телеологический принцип существует в научном познании мира. Проблема телеологии рассматривается как одна из самых неоднозначных и спорных проблем в истории западноевропейской философской и научной мысли [4. С. 3]. В истории развития идеи телеологии отмечается ее сильное влияние на биологию. По мнению биолога Эрнста Майра, возможно, «никакая другая идеология не оказала влияния на биологию более глубоко, чем телеологическое мышление» [5. P. 117]. Эволюционная теория Ч. Дарвина в биологии и теория развития в социологии и других общественных науках опровергли действие принципов механической причинности в живой природе и в обществе. Телеологические объяснения возникают у историков и социологов, которые сталкиваются с анализом целей, интенций и мотивов действий людей. По мнению Г.И. Рузавина, в настоящее время телеологические объяснения рассматриваются как эвристические способы исследования и допускаются как вспомогательные и дополнительные объяснения, которые желательно со временем свести к объяснениям с помощью законов и причин явлений [6]. Теологический принцип познания рассматривается и в контексте критики способности суждения Канта [7. С. 74], и в контексте развития философии истории (развертывание идеи истории). Р.Дж. Коллингвуд, опираясь на взгляды Равессона и Лейбница, отмечает, чтобы реальность существовала и сохраняла себя как целое, причинность должна быть представлена в ней в двух формах: в виде так называемых действующих причин, связывающих часть с частью, и в виде целевой причинности, организующей эти части в единое целое [8. С. 177]. Телеология претендует и на осмысление проблемы философии смысла. Философская проблематика смысла может истолковываться не только под гносеологическим или функционально-аксиологическим углом зрения, но и в рамках телеологии, направленной на обнаружение осмысленности и целесообразности человеческой деятельности, жизни, истории [9. С. 3]. В современной биофилософии на фоне обсуждения теорий самоорганизации и теории сложности, их применения в биологии и экологии вопрос о телеологии приобретает новое значение. Некоторые ученые настаивают на полной ликвидации какой-либо ссылки на телеологию из области естественных наук. Однако особенно сложно искоренить телеологические выражения на научном языке, когда речь идет о понимании живых существ. По этой причине другие ученые выбирают средний путь, который допускает некоторый телеологический язык. Тем не менее остается открытым вопрос о том, следует ли рассматривать телеологические выражения как играющие просто метафорическую или необходимую эвристическую роль в науках [10. P. 37]. По мнению исследователя, который опирается на Уайтхеда, телеология должна быть необходимой онтологической предпосылкой для осмысления действительности вообще; особенно важно данное предположение для понимания живых существ [Ibid. P. 69]. Телеология используется для понимания человеческой природы и эволюции общества, например, для осмысления поведения людей, которые живут в различных условиях и преследуют определенные жизненные цели. Сравнительная и историческая перспектива необходима для понимания сходства и различий в поведении людей во всем мире. Важно понимать, какие мысли и поведение могут быть универсальными, что может быть общим, но не универсальным, и что может быть редким или вообще не существовать. Никакие общие принципы человеческого поведения и человеческого общества не могут быть разработаны без сбора таких данных [11. P. XI]. Это подтверждает онтологическую значимость телеологии для осмысления человеческой деятельности. Применение категории «цель» в праве формирует научные представления о правовой телеологии, которая имеет как общетеоретическое значение, так и разветвленное отраслевое применение (в различных отраслях права). Сложность самой задачи исследовать право в качестве явления телеологического порядка, признавал Б.А. Кистяковский [12. С. 394]. Телеология в праве подразумевает цели правового регулирования, которые связаны как с объективными потребностями общества, государства, отдельных групп личностей или их объединений, так и с психологическими аспектами восприятия права различными субъектами, а также соотношение целей и средств правового регулирования. Анализ целей в праве способствует развитию инструментального подхода к осмыслению права. Наиболее продуктивной методологией исследования целей в праве, по мнению авторов, является рассмотрение цели в неразрывной связи с категорией «юридические средства» и юридической практикой, т.е. в рамках инструментального анализа правовой сферы [13. С. 29-41, 44]. Такая постановка проблемы целей и средств в праве рассматривалась в качестве фундаментального общетеоретического направления [14. С. 2]. Она позволяет иметь четкое представление о состоянии механизма действия права в целом, о совокупном влиянии в современных условиях правовой формы на социальные связи, а также выявлять теоретико-содержательную и технико-юридическую стороны правотворческой и правореализационной деятельности [15. С. 3-5]. Правовая телеология, правовой утилитаризм и правовая аксиология - взаимосвязанные категории и концепты в современной юриспруденции и философии. Цели в праве, как и интересы в праве, были предметом исследования Рудольфа Ие-ринга, который не распространял правовую телеологию на сферу конституционализма и конституционного права. Со времени появления трудов Р. Иеринга целеполагание в праве является значимым направлением исследований [16]. Рудольф Иеринг связывал появление цели в праве с действием закона причинности. Телеологическое понимание права было представлено в работах не только Р. Иеринга, но и Р. Штаммлера. В частности, Р. Штамлер соединил в учении о «правильном праве» кантианский подход к правопониманию и телеологическую концепцию права Р. Иеринга [17]. Следует отметить, право может рассматриваться как телеологически обусловленное явление. Под телеологическим обоснованием права Р. Штаммлер понимает раскрытие той цели, которой служит право. Это важное понимание правовой телеологии актуально и для современных правовых систем. В отношении взглядов Р. Иеринга другой теоретик права и государствовед Б.А. Кистяковский отмечал, что наибольшая неясность в исследовании Р. Иеринга царит относительно его основной темы -относительно цели в праве». Судя по его заглавию -«Цель в праве» - Р. Иеринг ставил себе задачу вскрыть и установить те цели, которые определяют самое существо права. Анализ данной работы, проведенный Б.А. Кистяковским, позволил ему упрекнуть Р. Иеринга в том, что он исследует не «цель в праве», а «цель вне права» [18. С. 388]. По мнению Б.А. Кистяковского, право - чрезвычайно многостороннее и многоликое явление: оно не только относится к сфере причинно обусловленных явлений, но и представляет собой продукт человеческого духа, так как теснейшим образом связано с логической и этической деятельностью человека, а в качестве такового оно, следовательно, включено в область явлений телеологического порядка. Научное познание права связано с объяснением его как «в причинной, так и телеологической зависимости» [Там же. С. 393]. В телеологической зависимости находятся и современные конституции, и конституционализм. Телеология призвана формировать и объяснять цели развития конституций и конституционализма, определять, опираясь на конституционную аксиологию, какая конституция может считаться хорошей. По мнению британского исследователя, «хорошая конституция» в демократической стране стремится уравновесить нравственность закона и нравственность правления (а не только правительства в узком смысле слова). В контексте британского конституционно-политического опыта хорошую конституцию можно рассматривать на уровне той абстракции, которая говорит как она относится к правам человека или в контексте перехода от парламентского к конституционному верховенству в правовой системе страны [19. P. 567-568]. В отношении ситуации в России хорошая конституция может рассматриваться как конституция, обеспечивающая переход от верховенства президента к верховенству конституции и подчинения верности конституции деяний главы государства и системы органов, формируемых с его участием. Конституция эволюционирует, однако не всегда в направлении, первоначально заданном при ее принятии, возможны регрессы конституционного опыта, недостижение намеченных конституционных целей. Как отмечает С.Ф. Ударцев, конституция - «эволюционирующее явление в правовых системах, выступающее частью других эволюционирующих динамичных систем в сфере политики и права, тесно связанных также с системами и подсистемами других сфер общества» [20. С. 6]. Достичь консенсуса в понимании конституционализма современными учеными - дело довольно сложное. Различные подходы к пониманию конституционализма позволяют синтезировать наиболее значимые компоненты доктринального уровня, отражающие многообразие взглядов и раскрывающие сердцевину проблем правового регулирования взаимоотношений государства, общества и личности. Набор современных качественных характеристик конституционализма впечатляет как широтой используемых метафор, так и приложенных к основному термину различных прилагательных, которые призваны раскрыть все новые грани воплощения не только в реальности, но и в нашем сознании представлений об этом явлении. Например, для выявления существенных отличий конституционализма в постсоветских государствах используется термин «девиантный конституционализм», несомненно, заимствованный из криминологии и социологии поведения (лат. deviatio -уклонение, англ. deviation - отклонение). Социальная девиация связана с отклонением от общепринятых и устоявшихся социальных норм. В юриспруденции девиантным (англ. deviation - отклонение) называется поведение, противоречащее установленным в обществе моральным и правовым нормам. Применительно к конституционным системам из-за их большого разнообразия и существования различных моделей конституционализма термин «девиантный» представляется малосодержательным и даже иррелевантным, имеющим, как видно, негативную окраску. Многие современные исследователи рассматривают конституционализм как набор принципов, убеждений или ценностей, связанных с организацией формы правления и устройством государства, порядком управления этим государством [21. P. 11-12]. В контексте исторической и антропологической перспективы понятие конституционализма неразрывно связано с развитием и рационализацией самоуправления в национальном и региональном масштабе (на общегосударственном и субфедеративном уровнях) и в условиях современного государства включает демократическое правление и конституционную демократию [22. P. 626-628]. Ответственность в конституционализме занимает лидирующее место как правовой и политический институт и как проблема достижения эффективности и подконтрольности публичной власти. Конституционализм имеет длительную традицию как в юриспруденции и конституционной теории, так и в политике и политической теории (если учитывать английский, европейский континентальный и американский правовой и политический опыт). По мнению Марка Грабера, существует значительное разногласие в вопросах начала данной традиции и в вопросах о том, что установило такую традицию [23. P. 14]. Одно направление в исследовании конституционализма выводит его из античной Греции и опирается на работу Аристотеля «Политика», которую рассматривают как первую великую работу по конституционализму, причем сам конституционализм - как исследование политических режимов. Другое направление ищет первые следы конституционализма в античном Риме или Средних веках. Современные конституционные режимы возникают как правила, которым привержено государственное правление в целом с определенными фундаментальными правовыми принципами и верховенством права. Третье направление в исследовании конституционализма развивается в Англии и США в течение XVII-XVIII вв. Либеральный конституционализм Возрождения был привержен ограниченному правлению и индивидуальным свободам. В современных исследованиях признается территориальное расширение моды на конституционализм, которая охватывает весь мир [24. P. 290]. Конституционализм и глобализация взаимодействуют, и одним из проявлений глобализации являются взаимосвязанные тенденции интернационализации конституционного права и конституционализации международного права [25. С. 7]. Термин «конституционализм» ведет свою родословную от концепции писаной конституции, которая обладает верховенством в системе национального права и высшей юридической силой в иерархии источников отечественного права. В современном публичном праве термин «конституционализм» часто возникает при обсуждении отношений между государственной властью, правом, демократией и сохранением либеральных ценностей, но он используется с широким спектром значений [26. P. 8]. Конституционализм как правовое проектирование черпает свои модели через доктрину конституционного дизайна. Как научное направление конституционный дизайн опирается на телеологию в качестве теоретической и аксиологической платформы для формулирования целей, ради которых создаются, развиваются и трансформируются конституции и конституционно-правовые институты. Конституционный дизайн для одних исследователей - часть научного направления «конституционная телеология» [27. С. 60-61], для других служит для «разработки конструкции институтов, способствующих достижению целей общественного благосостояния» [28. С. 344-345]. Телеологический конституционализм в системе национального и наднационального правопорядка Современный конституционализм имеет множество национальных форм воплощения в правовой системе различных государств. Имеет он и наднациональную форму своего бытия, претендуя на планетарный масштаб существования и воплощаясь пока в виде концепта или проектов глобального конституционализма. Планетарный, или глобальный, конституционализм претендует на «каркасообразующую» роль современного транснационального права. В процессе создания транснационального права используются методология и лексикон сравнительного конституционного права. По мнению С. Бартоле [29. С. 39-46], значимую роль в осмыслении процесса формирования транснационального права играет сравнительное конституционное право, которое вбирает не только современные модели конституционного регулирования, но и формирует наднациональный конституционный лексикон. Высказываются суждения (со стороны Гюнтера Тойбнера) в поддержку формирования транснационального конституционализма, который не только выходит за пределы национального государства, создавая институциональный политический сектор, но и участвует в создании «частных» секторов глобального общества [30. P. 2-3]. Внутренние и внешние цели развития конституционализма проецируются как на национальный государственно-правовой порядок, так и на международные отношения, на вопросы межгосударственных объединений и интеграционные процессы, в которых участвует Российская Федерации (как и другие государства). Конституционализм позволяет согласовывать иерархичность норм, предназначенных для регулирования внутригосударственного правового порядка и участия государств в международных отношениях. Целевой характер современного конституционализма усложняется благодаря множественности стратегических и тактических целей развития современных государств в контексте реализации задач внутренней и внешней политики. В исследованиях различных форм конституционализма предлагаются интерпретационные доктрины как в рамках современной юриспруденции, политологии, социологии, экономики и культурологии, так и в сравнительно новых областях охвата конституционной мысли, как, например, психология. В частности, профессор Дон Оливер предлагает рассматривать ряд интересных проблем психологического конституционализма [31]. Она полагает, что следует рассматривать в качестве основополагающего принцип конституционных договоренностей в Великобритании. Правительство на общенациональном уровне (как и другие государственные органы) может и должно поощрять общественный интерес, содействовать ему. Такой интерес служит здоровому публичному климату в государстве в отличие от поощрения интересов спонсоров, родственных групп или расовых, этнических, клановых или религиозных групп, к которым принадлежат представители органов государства. По мнению профессора, принцип конституционных договоренностей работает в контексте двух взаимосвязанных принципов: принципа общественных интересов и принципа государственной службы. Принцип общественных интересов требует, чтобы государственные органы действовали в интересах широкой общественности. Данный принцип, среди прочего, предполагает, что «общественность», или население, является достаточно последовательной группой с взаимосвязанными общими публичными интересами, которые должны обеспечиваться правительством страны, поскольку население соглашается с тем, что оно обслуживается правительством. Принцип государственной службы включает в себя идею о вполне реалистичном ожидании того, что политики и государственные служащие будут служить интересам, отличным от их собственных эгоистических интересов, - интересам широкой общественности. Следовательно, в психологическом плане конституционализм формирует общественные ожидания, основанные на обеспечении общественных интересов страны и предотвращении на государственной службе удовлетворения эгоистических или местнических интересов [31. P. 639-640]. Как конституционализм в национальном измерении не мог оставаться в рамках юридической парадигмы существования и анализа, так и глобальный конституционализм не является исключительно предметом юриспруденции. Глобальный конституционализм рассматривается в международных исследованиях как управленческая альтернатива государственной системе. В некоторых исследованиях отмечается взаимосвязь между проблемой нормативности международно-правовых норм и конституционной теорией, последняя позволяет разрабатывать для международного права концепцию нормативности и рационализации международно-правовых структур и институтов. В качестве такой теории может выступать международный конституционализм [32]. Глобальный и транснациональный конституционализм при относительной неясности границ и предметного поля формирования связан с доктринами глобализма и космополитизма. Несмотря на растущее число литературы по теории космополитизма, большая часть современного нормативного политического концепта глобальной политики остается в традиционной дихотомии между национальным демократическим суверенитетом и либеральным космополитическим конституционализмом [33]. В своей работе Сейла Бенхабиб осмысляет проблему «юридической генеративности права» («the jurisgenerativity of law») в вопросах соотношения перспектив создания глобальной конституции (полезности, желательности, или преждевременности, или даже вредности) и сохранения суверенитета современными государствами. В контексте российской юридической мысли представляется правильным говорить о правообразующей роли права или о том, что «право порождает право», а неправо может порождать и произвол, и право на защиту от произвола. С. Бенхабиб подробно рассматривает критические замечания в отношении правовых преобразований, связанных с проектом глобального конституционализма, и разграничивает тех, кто рассматривает универсализацию норм о правах человека как троянского коня глобальной империи или как неоколониалистские намерения утвердить имперский контроль над миром, и тех, кто стоит на демократических суверенных позициях, в отличие от националистов. По ее мнению, подобная критика игнорирует «юридическую генеративность права» («the jurisgenerativity of law»), или правообра-зующую роль права. Хотя представители сохранения демократического суверенитета ошибаются в минимизации того, как нормы в области прав человека улучшают демократическое самоуправление; глобальные конституционалисты также ошибаются в минимизации той степени, которой космополитические нормы требуют местной контекстуализации, интерпретации и народной культуры самоуправляющихся народов [Ibid. P. 691-692]. Отмеченные ранее, две доминирующие школы мысли, посвященные проблемам космополитизма и международного конфликта, берут начало в различных идейных истоках: демократический национальный суверенитет, вдохновленный Гегелем, имеет своих сторонников сохранения суверенных прерогатив и политической мощи современных государств; глобальный конституционализм, вдохновленный И. Кантом и переформулированный Ю. Хабермасом, предстает как новый проект и для нормативности международно-правового порядка, и для перспектив построения глобального управления [34. P. 24-26]. Современные конституции прошли путь от частичного закрепления отдельных целей и ценностей развития общества и государства, политической нации до значительного расширения конституционно-правового поля влияния как на внутригосударственное право и отдельные отраслевые сферы правового регулирования, так и на наднациональное право, активно вмешиваясь в процессы международной интеграции и кооперации, участвуя в имплементации норм международного права, создают «конституционные мосты» для реализации международно-правовых методов и форм правовой конвергенции. Конституция представляет собой систему взаимосвязанных и взаимозависимых норм, в основе которых лежит система ценностей и взаимосвязанных интересов различных участников конституционного строительства и субъектов конституционно-правовых отношений. Система конституции находится в определенной генетической связи с системой конституционного права, с осмысленной наукой, «работой» в правовом, политическом, экономическом, культурном и социальном поле конституционно-правовых институтов. Через юридическое свойство в качестве основы системы законодательства конституция обеспечивает множество правовых связей с различными отраслями права, претендуя на роль мегаучредительного акта для всей правовой системы. Система конституции как мегаучредительного акта создает правовую иерархию не только конституционных ценностей для всей правовой системы страны, но и проецирует в правовое пространство формы взаимодействия конституционных ценностей и отраслевых правовых ценностей в процессе работы конституционно-правовых институтов во взаимосвязи с отраслевыми правовыми институтами. Можно отметить, что современная конституция - это нормативный и структурный каркас для создания матрицы конституционных целей и ценностей, в рамках которых развивается как правовая система страны, так и формируются направления внутренней и внешней политики государства. Конституционный телеологизм - неотъемлемая часть теории и практики современных конституций. Наследие советских конституций с их программно-политическими положениями требовало переосмысления в контексте переходного периода после принятия Российской Конституции 1993 г., который к десятилетнему периоду ее действия подошел к концу, не решив проблему издержек проведенной конституционной революции [35. С. 83]. Матрица конституционных целей и ценностей питается не только юридической и конституционной теорией и практикой; в то же самое время знания в области современной эволюционной биологии показывают новое направление в изучении телеологии в биологии. В частности, утверждается, что телеология лежит в области композиционных иерархий. Дэниел У. Макши задает вопрос, как мы будем понимать телеологические системы? Чем объясняется их настойчивость (возвращение к прошлым траекториям после ошибок) и их пластичность (поиск той же траектории из разных исходных точек)? В своей работе он утверждает, что все, казалось бы, целенаправленные (целеустремленные) системы - например, организм, ищущий пищи; созданные человеком устройства, такие как термостаты и торпеды; биологическое развитие, поиск целей человека и сам эволюционный процесс - разделяют общую организацию. В частности, они состоят из сущности, которая перемещается внутри более крупной содержащей структуры, которая управляет ее поведением в общем виде без его четкого определения. Придерживаясь такой точки зрения, он отмечает, что таким образом телеология лежит в области теории композиционных иерархий [36. P. 663]. Возможно, чтобы лучше понимать значение конституции как нормативно-структурной основы конституционной телеологии, следует видеть в ней ту область общественных (правовых, политических, экономических, социальных и духовных) отношений, которая работает в контексте объясняющей ее теории композиционных иерархий. Представляется важным отметить, что сама по себе матрица конституционных целей и ценностей возможна, если признать существование потребностей согласования и последовательного воплощения в правовой системе страны норм и принципов конституции как важнейшей правовой оболочки взаимодействия различных субъектов права, государства и общества. В этом случае матрица конституционных целей и ценностей вовлекает в процесс создания иерархии ценностей не только официально уполномоченных субъектов толкования норм конституции и законодательства, но и научное сообщество, активных субъектов использования прав и свобод (граждан, их объединений). Такая матрица может создаваться с обязательной опорой на идеологию отечественного конституционализма и конституционную идентичность российского государства и общества, конституционные принципы основ конституционного строя с учетом их включенности в процессы международной и европейской интеграции, практику официального толкования Конституционным Судом РФ положений Конституции об основах конституционного строя, принципов российского конституционализма, основных прав и свобод, обязанностей человека и гражданина в конституционном и европейском пространстве. Система конституции и система целей и ценностей образует конституционную матрицу благодаря иерархическим связям и определенной комбинаторике сочетания конституционных, отраслевых и наднациональных интересов и ценностей, баланс которых в каждом конкретном случае находится в состоянии динамического равновесия. В основу конституционной матрицы иерархии конституционных целей и ценностей должен быть положен принцип толкования, согласно которому конституционные принципы (основы конституционного строя, принципы конституционализма) служат охране и защите основных прав, свобод и обязанностей человека и гражданина, тех прав и свобод отраслевого характера, которые генетически связаны с ними. Обратная взаимообусловленность принципов и прав не должна применяться, кроме случаев специально оговоренных. Права, свободы и обязанности не должны толковаться согласно принципу, что они служат для охраны и защиты конституционных принципов (основ конституционного строя, принципов конституционализма). Матрица конституционных целей и ценностей развития общества и государства способствует правовой определенности в иерархии и соотношении установленных Конституцией РФ 1993 г. основ конституционного строя и иных конституционных положений. Принцип правовой определенности должен обладать приоритетом при толковании конституционных принципов и положений конституции о правах и свободах личности. Исследование конституционной телеологии и конституционной аксиологии в современных научных публикациях связывается с различными конституционно-правовыми институтами и процессами в российской юриспруденции. Доктрина и практика конституционной телеологии на современном этапе складывается под влиянием как советского опыта создания программных положений конституций, так и развития и широкого использования конституционных ценностей применительно к различным государственно-правовым институтам и формированиям доктрины конституционной аксиологии, в том числе опираясь на практику конституционного правосудия (работы Н.С. Бондаря, А.А. Джагарян, Н.В. Джагарян) [37; 38. С. 27-34]. Происхождение современных конституций неразрывно связано с правовой кодификацией целей и ценностей развития политических сообществ, оформлявшихся в государства с конституционными режимами. Целеполагание имеет некоторые правовые формы закрепления и реализации в правовой системе страны. Нормы-цели и нормы-задачи создают юридические основы для целеполагания в праве. Однако определенные виды юридических норм, не сформулированные в виде целей и задач, могут обладать эффектом целеполагания, особенно если эти нормы в виде основ конституционного строя, принципов конституционализма, конституционных принципов организации и деятельности органов публичной власти закреплены в конституции страны и поддерживаются механизмом реализации в правовой системе в целом. Конституционно-правовое регулирование целей и задач Российского государства и общества имеет нормативное основание в Конституции РФ 1993 г. Правовое закрепление целей и задач в отношении различных элементов правовой и политической системы, институциональных средств их развития -устоявшиеся формы права, которыми создают важнейшие стратегические и ценностные ориентиры развития государства и общества, участия в международных отношениях и создания межгосударственных объединений и наднациональных правовых образований. Конституционно-правовые нормы опосредуют цели и задачи деятельности отдельных органов государства (по мнению Г.А. Гаджиева, цели, задачи и предназначение Конституционного Суда РФ вытекают из норм Федерального конституционного закона о КС РФ в интерпретации самого суда) [39. С. 10-16; 40. С. 8-11] или цели и задачи конституционного судопроизводства в России применительно к органам конституционного правосудия в субъектах РФ и иных федеративных государств (США, ФРГ) [41. С. 1-8; 42. С. 52-61]. Важным направлением исследований (работы И.А. Петина) стало выявление взаимосвязей конституционных норм и целей и задач уголовного законодательства, раскрытие их конституционной направленности и обусловленности положениями Конституции [43. С. 17-21]. Конституционные цели организации государственной власти проистекают из Конституции и федерального законодательства, а также из официального толкования конституционных норм Конституционным Судом РФ. Соотношение конституционных норм, их интерпретации и законодательного обеспечения - важная составляющая часть механизма реализации конституционных целей и правовых средств их регулирования и обеспечения применительно к организации государственной власти [44. С. 16-19]. Конституционализм основан на целях и ценностях, которые непосредственно отражаются в нормах конституций, и формирует конституционное целеполагание в контексте правового, политического и ценностного измерения. Декларативность норм Конституции рассматривается в работах как препятствие для реализации конституционных целей и задач, поставленных перед государственной властью. По мнению отдельных исследователей, например Н.М. Добрынина, «преодоление кризиса конституционализма следует начинать с указания в конституционном тексте на конкретные цели и ценности» [45. С. 13]. При этом остается весьма дискуссионным вопрос: нужно ли ставить новые цели и задачи в новой конституции или разобраться с имеющимся набором целей, задач и принципов, заложенных в Конституции РФ 1993 г.? Особенно важно согласование нормативных, интерпретационных и правореализационных компонентов осуществления конституционных целей и принципов российского конституционализма. Возникновение теории ценностей, или аксиологии как оформившегося направления теоретической мысли, связывают с концом XIX -началом XX в. Аксиология может рассматриваться и как общеметодологическая сфера знаний для различных наук, изучающих ценности, так как стремление выявить, по словам Н. Неновски, «общие принципы ценностей и оценок, их общие понятия» [46. С. 25] -связывает предмет аксиологии с потребностью изучить всеобщее в разнообразных ценностях. Разработка ценностей и их изучение - это одна из тенденций постнеклассической науки (эффект «аксиологиза-ции»). «Ценностный подход, - по мнению Е.В. Перепелица, - инвестирует содержательно новое - аксиологическое видение и измерение оснований права» [47. С. 11-14]. Конституционная аксиология формировалась с ориентацией на решение практико-прикладных конституционных и отраслевых задач, связанных с деятельностью органов конституционного правосудия. Представляется важным рассматривать концепт конституционной аксиологии с позиций системной и комплексной методологии познания правовых явлений. Выбор целей развития государства и общества, который опосредуется правовыми нормами и действующей в стране конституцией, предполагает сочетание внутригосударственных и международных факторов, исторических традиций и текущих задач управления, объективных потребностей решения государственно-правовых задач и субъективных ценностных ориентаций носителей государственно-властных полномочий. Заложенные в конституцию страны потенциальные правовые возможности могут искажаться под воздействием различных факторов политического, экономического, международного, личностно-психологического характера, создавать конституционные аномалии различного вида, создавать конфликтную область при «работе» телеологических и аксиологических детерминант в российском конституционализме. Исследование конституционной телеологии и конституционной аксиологии в современных научных публикациях связывается с различными конституционно-правовыми институтами и процессами в российской юриспруденции. Используя понятие парадигмы (Т. Кун), предлагается новое направление в исследовании российского конституционализма, а именно конституционная телеология [48]. Исследование доктрины и практики конституционной телеологии на современном этапе возникло под влиянием как советского опыта создания программных положений конституций, так и развития и широкого использования конституционных ценностей применительно к различным государственно-правовым институтам и формированиям доктрины конституционной аксиологии, в том числе опираясь на практику конституционного правосудия. Время действия Конституции, как правило, не оговаривается ее нормами, и в этом смысле «время жизни» основного закона страны - это развертывание его потенциала в правовой системе страны. Взгляд на конституцию как на ресурс правовых возможностей государства, общества и личности важен в перспективе понимания истори
Ключевые слова
телеологический конституционализм,
конституционный дизайн,
конституционная коммуникация,
телеологическая функция конституции,
конституционность,
правовая рациональность,
конституционная идентичность,
конституционное толкование,
teleological constitutionalism,
constitutional design,
constitutional communication,
teleological function of constitution,
constitutionality,
legal rationality,
constitutional identity,
constitutional interpretationАвторы
Кравец Игорь Александрович | Новосибирский государственный университет | д-р юрид. наук, зав. кафедрой теории и истории государства и права, конституционного права | kravigor@gmail.com |
Всего: 1
Ссылки
Философский энциклопедический словарь / гл. редакция: Л.Ф. Ильичёв, П.Н. Федосеев, С.М. Ковалёв, В.Г. Панов. М. : Сов. энциклопе дия, 1983. 840 с.
Choat S. Teleology // The Encyclopedia of Political Thought. M.T. Gibbons (Ed.). Published 2014 by John Wiley & Sons, Ltd. DOI: 10.1002/9781118474396.wbept0992.
Krbalek P., Vacek M. Teleology: A modern approach for knowledge mapping // International Journal of Knowledge-based and Intelligent Engi neering Systems. 2013. Vol. 17, № 2. P. 137-144. DOI: 10.3233/KES-130268.
Разеев Д.Н. Телеологический принцип в науке (трансцендентальный подход) : автореф. дис.. д-ра филос. наук. СПб., 2009. 36 с.
Mayr Ernst. The Idea of Teleology // Journal of the History of Ideas. 1992. Vol. 53, № 1. P. 117-135. D0I:10.2307/2709913.
Рузавин Г.И. Телеология // Философия : энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. М. : Гардарики, 2004. 1072 с.
Разеев Д.Н. Критическая интерпретация кантовской аналитики телеологической способности суждения // Философские науки. 2009. № 11. С. 74-87.
Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография / пер. и коммент. Ю.А. Асеева. М. : Наука, 1980. 485 с.
Пивоев В.М. Философия смысла, или Телеология. Петрозаводск, 2004. 114 с.
Muraca B. Teleology and the Life Sciences: Between Limit Concept and Ontological Necessity // Koutroufinis, SA (ed.) Life and Process: Towards a New Biophilosophy. Berlin; Boston : De Gruyter, 2014. P. 37-72.
Sanderson S.K. Human Nature and the Evolution of Society. New York : Routledge, Boulder, 2018. 466 p.
Кистяковский Б. А. Философия и социология права. СПб. : РХГИ, 1999. 800 с.
Малько А.В., Шундиков К.В. Цели и средства в праве и правовой политике. Саратов, 2003. 296 c.
Шундиков К.В. Цели и средства в праве: Общетеоретический аспект : автореф. дис.. канд. юрид. наук. Саратов, 1999. 24 с.
Шундиков К.В. Цели и средства в праве : дис.. канд. юрид. наук. Саратов, 1999. 182 c.
Иеринг Р. Цель в праве / под ред. В.Р. Лицкой; пер.: Н.Ф. Дерюжинский, Н.В. Муравьев. СПб. : Издание Н.В. Муравьева, 1881. 443 с.
Горбань В.С. «Учение о правильном праве» Р. Штаммлера как синтез формально-рационалистического (кантианского) подхода право-понимания и телеологической концепции права Р. Иеринга // Право и политика. 2017. № 9. С. 1-11. DOI: 10.7256/24540706.2017.9.24027.
Кистяковский Б.А. Социальные науки и право. Очерки по методологии социальных наук и общей теории права // Философия и социология права. СПб. : РХГИ, 1999. С. 5-402.
Laws J. The good constitution // The Cambridge Law Journal. 2012. Vol. 71, is. 3. P. 567-582.
Ударцев С.Ф. Конституция и эволюция общества (вопросы теории и философии права). СПб., 2015. 388 с.
Constitutionalism, Democracy and Sovereignty: American and European Perspectives / ed. by R. Bellamy. Aldershot : Avebury, 1996. 162 p.
Sweet A. S. Constitutionalism, Legal Pluralism, and International Regimes // Indiana Journal of Global Legal Studies. 2009. Vol. 16, is. 2. P. 621-645.
Graber M.A. A New Introduction to American Constitutionalism. Oxford : Oxford University Press, 2013. 320 p.
Epstein R. Can we design an optimal constitution? Of structural ambiguity and rights clarity // Social Philosophy and Policy. 2011. Vol. 28, is. 1. P. 290. DOI:10.1017/S0265052510000142/
Интернационализация конституционного права: современные тенденции / под ред. Н.В. Варламовой и Т.А. Васильевой. М. : ИГП РАН, 2017. 224 c.
Bradley A.W., Ewing K.D., Knight C.J.S. Constitutional and Administrative Law. 16 th edn. Pearson Longman, Harlow, 2015.
Кравец И.А. Конституционный дизайн, государственные преобразования и российский бикамерализм в начале XX века // Право и политика. 2018. № 4. С. 60-106. DOI: 10.7256/2454-0706.2018.4.25339.
Барциц И.Н. Конституционный дизайн (о красоте и эстетике конституций) // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2018. Вып. 41. C. 344-370. DOI: 10.17072/1995-4190-2018-41-344-370.
Бартоле С. Сравнительное конституционное право - незаменимый инструмент для создания транснационального права // Журнал зарубежного законодательного и сравнительного правоведения. 2018. № 1 (68). С. 39-46.
Teubner G. Constitutional Fragments: Societal Constitutionalism and Globalization. Oxford : OUP, 2012. 275 p.
Oliver D. Psychological constitutionalism // The Cambridge Law Journal. 2010. Vol. 69, is. 3. P. 639-675.
Widlak T.H. Remarks on the Normativity of International Legal Rules and Global Constitutionalism // Ratio Juris. 2016. Vol. 29, is. 4. P. 506518. DOI: 10.1111/raju.12145.
Benhabib S. Claiming Rights Across Borders: International Human Rights and Democratic Sovereignty // American Political Science Review. 2009. Vol. 103, № 4. P. 691-704. DOI:10.1017/S0003055409990244.
Rensmann L. National Sovereigntism and Global Constitutionalism: An Adornian Cosmopolitan Critique // Critical horizons. 2016. Vol. 17, № 1. P. 24-39.
Кравец И.А. Телеологическая функция конституции: к пониманию конституционализма переходного периода // Гуманитарные науки в Сибири. 2002. № 1. С. 83-88.
McShea D. Upper-directed systems: a new approach to teleology in biology // Biology & Philosophy. 2012. Vol. 27, № 5. P. 663-684. DOI:10.1007/s10539-012-9326-2.
Бондарь Н.С. Аксиология судебного конституционализма: конституционные ценности в теории и практике конституционного правосудия. Вып. 2. М. : Юрист, 2013. 176 с.
Джагарян А.А., Джагарян Н.В. Апология ценностного подхода в конституционном праве и правосудии // Юридический мир. 2014. № 2. С. 27-34.
Гаджиев Г.А. Цели, задачи и предназначение Конституционного Суда Российской Федерации (часть I) // Журнал конституционного правосудия. 2008. № 1. С. 10-16.
Гаджиев Г.А. Цели, задачи и предназначение Конституционного Суда Российской Федерации (часть II) // Журнал конституционного правосудия. 2008. № 2. С. 8-11.
Жилин Г.А. Задачи и цели конституционного судопроизводства // Журнал конституционного правосудия. 2016. № 3. С. 1-8.
Болдырева Е.В. Задачи и цели конституционного правосудия в субъектах федеративных государств (на примере США, ФРГ и Российской Федерации) // Журнал конституционного правосудия. 2007. № 2. С. 52-61.
Петин И.А. Конституционная направленность целей наказания и задач уголовного законодательства // Российская юстиция. 2011. № 8. С.17-21.
Степанова А.А. Конституционные цели и законодательство об организации государственной власти // Конституционное и муниципальное право. 2014. № 3. С. 16-19.
Добрынин Н.М. О категории целеполагания в контексте конституционализма // Государство и право. 2011. № 11. С. 13.
Неновски Н. Право и ценности : пер. с болг. / под ред. В.Д. Зорькина. М. : Прогресс, 1987. С. 25.
Перепелица Е.В. Познавательные задачи и возможности конституционной аксиологии // Конституционное и муниципальное право. 2016. № 10. С. 11-14.
Кун Т. Структура научных революций. С вводной статьей и дополнениями 1969 г. М. : Прогресс, 1977.
Страшун Б. Конституция России - среда обитания, требующая рационального использования // Конституционное право: Восточноевропейское обозрение. 1999. № 4 (29). С. 145-148.
Демидов В.Н. Конституция РФ и единство конституционно-правового пространства Российской Федерации // Журнал российского права. 2009. № 6. С. 14-23.
King A. The British Constitution. Oxford : Oxford University Press, 2007. 448 p.
Albi, Anneli. Supremacy of EC Law in the New Member States Bringing parliaments into the Equation of «Co-operative Constitutionalism» // European Constitutional Law Review. 2007. Vol. 3, is. 1. P. 25-67.
Schonthal, Benjamin. Formations of Buddhist constitutionalism in South and Southeast Asia // International Journal of Constitutional Law. 2017. Vol. 15, is. 3. P. 705-733. URL: https://doi.org/10.1093/icon/mox049
Gonzalez-Jacome J. From abusive constitutionalism to a multilayered understanding of constitutionalism: Lessons from Latin America // International Journal of Constitutional Law. 2017. Vol. 15, is. 2. P. 447-468.
Кравец И.А. Ценность конституционной телеологии и конституционная легитимность политического и идеологического многообразия: доктрина и практика // Российский журнал правовых исследований. 2015. № 3(4). С. 80-99.
Dixon R., Ginsburg T. The forms and limits of constitutions as political insurance // International Journal of Constitutional Law. 2017. Vol. 15, is. 4. P. 988-1012. URL: https://doi.org/10.1093/icon/mox080
Prosser T. Constitutions as communication // International Journal of Constitutional Law. 2017. Vol. 15, is. 4. P. 1039-1065. URL: https://doi.org/10.1093/icon/mox085
Rosenfeld M. Constitutional Identity // The Oxford Handbook of Comparative Constitutional Law / ed. by Michel Rosenfeld and Andras Sajo. Oxford : Oxford University Press, 2012.
Bui Ngoc S. Globalization of Constitutional Identity // Washington International Law Journal. 2017. Vol. 26, № 3. P. 463-533.
Marquand, D. The Once and Future Constitution // Government and Opposition. 2011. Vol. 46, is. 2. P. 278.
Кравец И.А. Конституционность нормативных правовых актов: понятие, критерии, последствия проверки актов на соответствие конституции // Проблемы права. 2005. № 4. С. 9-22.
Хюбнер К. Критика научного разума : пер. с нем. М., 1994. С. 159-164.
Whittington Keith E. Constitutional Construction: Divided Powers and Constitutional Meaning. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1999. 303 p.
Whittington K.E. Constitutional Interpretation: Textual Meaning, Original Intent, and Judicial Review. Lawrence : University of Kansas Press, 1999. XVI + 304 p.