In Case of War With a Sworn Friend (Russia's Chinese Political Projects in the Military Agents' Reports at the.pdf В конце XIX в. отношение Китая к России оценивалось как дружелюбное, и любая возможность конфликта между ними полностью исключалась. В публичной лекции видного востоковеда, профессора А.М. Позднеева, прочитанной им в Санкт-Петербургском университете в феврале 1887 г., акцент делался на противопоставлении отношений Китая с Россией, с одной стороны, и европейскими странами - с другой. Последние, на его взгляд, никак не могли пользоваться симпатиями Китая, поскольку их цивилизация, которой они так кичатся, показывает «образцы ненависти и коварства», а «цивилизаторская миссия» сводится к наводнению Китая опиумом и практически не знакомит с европейским производством. Утверждая, что в Китае у европейцев нет будущего, ученый подчеркивал, что «только одной России предстоит, широкое развитие своих сношений с Китаем. Соседя всему застенному Китаю, она не только никогда не потеряет в нем своих рынков, а, напротив, в силу особых территориальных условий своих владений необходимо будет увеличивать их». Дружба с Россией, продолжал далее ученый, выгодна и Китаю, который «только в русской обширной и богатой стране» найдет «сырые произведения для. переработки, которых не в силах будет доставить ему Европа». Подводя итоги своего выступления, он выразил уверенность в том, что «имя России пользуется в Китае, может быть, и не всегда ясно осознаваемой, но несомненной любовью», поскольку ее задачи на Востоке резко отличаются от задач Европы, чего не может не видеть Поднебесная. И, «несмотря на постоянные подстрекательства англичанами Китая против России», Китай может убедиться, что Россия преследует только цель развития коммерческих и дружественных отношений [1. С. 245-246, 261-263]. Это мнение укрепилось и в политических кругах, особенно после Японо-китайской войны 18941895 гг., когда Россия фактически стала гарантом целостности цинского Китая и его союзником против Японии в случае дальнейших агрессивных действий последней. Подписание контракта о строительстве и эксплуатации Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) ускорило российско-китайское сближение [2. С. 30], и его не мог ослабить даже тот факт, что Россия «прибрала» Порт-Артур. Газеты тиражировали мнение британского политического деятеля, будущего премьер-министра А. Бальфура, что действия русских моряков в Порт-Артуре вполне законны, слухи о противоречиях между Россией и Англией из-за китайского вопроса совершенно безосновательны, и мир на азиатском Востоке является «вполне обеспеченным» [3. 1898. № 23]. Однако были и те, кто не разделяли всеобщего оптимизма и, читая в прессе заверения о невозможности военных столкновений и гарантиях прочного мира, которому ничто угрожать не может, доверяли только лично собранным сведениям и собственным впечатлениям. С дотошностью ученых они изучали климатические условия и ландшафт китайских территорий, транспортные коридоры, экономический потенциал, нравы и обычаи населения, его политические предпочтения, степень религиозности, одежду и обстановку жилищ, положение женщины в семье и распределение домашних обязанностей. Продемонстрировав недюжинный исследовательский талант, они оценили Китай как «заклятого друга» - соседа, что предполагало постоянное взаимодействие, но и экономического и возможного военного соперника. Эти полноценные научные изыскания можно было бы принять за материалы экспедиций Русского географического общества, если бы не одно «но». Все их результаты издавались Военно-ученым комитетом Главного штаба Русской императорской армии (далее Главный штаб) и выходили под грифом «Секретно». Бывшие по легенде исследователями, изучающими местность в географическом, геологическом, этнографическом плане, на деле их авторы были военными агентами, чьей целью была оценка возможности победы Российской империи над Китаем в случае ведения здесь военных действий, ибо жизнь показала, что желание мира не исключает боевой готовности. В их донесениях климат, ландшафт, транспортная сеть рассматривались с точки зрения возможности передвижения российских войск во время военных действий, а экономическое развитие, глубина и чистота водоемов оценивались как возможность или затруднительность в снабжении армии продовольствием и водой. Экспедиции проводились в условиях строгой секретности, и об истинных целях не догадывались даже их участники, кроме проводников и рекомендовавших их, но они, как правило, об этом не распространялись. Р.А. Сыртланов, предпринявший поездку по Западному Китаю в 1909 г., изложил меры предосторожности, к которым пришлось прибегнуть для усыпления бдительности китайских властей, в специальном подразделе своего отчета «Препятствия работ и меры для скрытности ее». К примеру, скорость течения и глубину рек он незаметно измерял при купании, а глубину колодцев - опуская ведро на мерной бечеве [4. С. 190, 191]. Однако китайские местные власти, по-видимому, догадывались о цели экспедиции, поскольку запрещали населению входить с ее участниками «в какие бы то ни было сношения». Поэтому собранные при беседах с ними сведения, как отмечал, например, подполковник Стрельбицкий, в 1894 г. предпринявший семимесячное путешествие по Монголии и Маньчжурии, были «настолько скудны, что они далеко не могут доставить материала для правильного суждения о пригодности, важных направлений в отношении войскового движения.» [5. С. 55]. Подобные изыскания отнюдь не были прихотью Главного штаба. Китай тоже держал камень за пазухой. Газета «Забайкальские областные ведомости» перепечатала фрагменты книги китайского мандарина Тао «Шэнь-ши-вэй-янь» («Предостережение об опасности»), в которой он оценивал Россию как сильного и наиболее опасного врага, который при бездействии китайских властей может прибрать к рукам все пограничные области с той же легкостью, с какой без единого выстрела захватил обширные незаселенные китайские земли восточнее Амура [3. 1897. № 64, 65]. Однако, по-видимому, Российская империя более полагалась на устоявшееся мнение о благоприятных отношениях с Поднебесной, поскольку военно-научные экспедиции иной раз проводились не только по инициативе самих военных агентов, но даже за их счет, без подкрепления средствами Казны [4. С. 184, 185; 6. С. 289]. «.Политическое и стратегическое значение факта создания нового административного округа (Алтайского. - Авт.), укрепления и отряда войск близ нашей границы было слишком велико, чтобы можно было ограничиться имевшимися о нем туманными сведениями, - обосновывал необходимость своей поездки Р.А. Сыртланов. - Являлась настоятельная надобность в точном и возможно подробном расследовании этого факта и установлении, что из имевшихся сведений было правдоподобно и что представляло вымысел. Такое расследование я поставил первой целью своей поездки» [4. С. 178]. В определении театра будущих военных действий мнения расходились, поэтому военные агенты проводили экспедиции и в Монголии, и в Маньчжурии. Последняя казалась предпочтительней, поскольку проведение КВЖД, бывшей действенным средством усиления российского влияния, ставило под контроль России всю Восточную Маньчжурию. А финансирование строительства и эксплуатации КВЖД Русско-Китайским банком обеспечивало здесь и российское финансовое доминирование. Проводником «маньчжурского» направления восточной политики России был министр финансов империи С.Ю. Витте, полагавший, что российское железнодорожное строительство через Монголию в Китай обострит обстановку на Дальнем Востоке и вызовет негативную реакцию Китая и Японии [7. С. 112]. Полковник Генштаба Военного министерства Российской империи (далее Генштаб) Путята, предпринявший поездку по Маньчжурии еще в 1888 г., задолго до сооружения КВЖД и Транссибирской магистрали, считал, что «маньчжурский» вариант военных действий не потребует от России больших усилий. Во-первых, колонизация выходцами из Внутреннего Китая территорий Маньчжурии, граничащих с Приамурским военным округом, не представляет для России никакой опасности: не все стратегические районы удобны для сельского хозяйства. К тому же в случае разрыва с Китаем предпочтительнее иметь театром военных действий не пустыню, а культурную страну с трудолюбивым населением, «способствующим продовольствовать и содержать местными ресурсами оперирующий отряд и доставлять ему средства для дальнейшего движения к избранным целям». Полковник полагал, что для Китая в случае войны с Россией более надежной защитой служили бы труднопроходимые пустыни, чем облагороженные китайскими земледельцами плотно населенные районы, хотя в правительственных кругах его мнения не разделяли. Во-вторых, он сильно сомневался в боевых качествах маньчжур, которые за мирные годы «изленились», растеряли былое военное уменье, «обнаруживают полное непонимание дисциплины», постоянно спят в карауле, «стрелять. вовсе не умеют, а спросонья. могут стрелять и по своим». В качестве аргумента он приводит анекдотичный случай, когда в помощь унтер-офицеру для защиты от хунхузов был нанят половой из гостиницы. Впрочем, тут же оговаривается, что речь идет о самом слабом гарнизоне Маньчжурии. Характеризуя маньчжурские войска в Мукденской провинции, он замечает, что здесь придается большое значение подготовке уволенных в запас, которые получают плату и призываются на сборы и ученья два раза в год. Из всего этого автор донесения делает вывод о внимании китайского правительства «. в сторону, где вооруженное столкновение может иметь место с одной Россией» и что формирующиеся вспомогательные части призваны «. оказать наиболее энергичное сопротивление появлению русских войск в Маньчжурии» [8. С. 9, 10, 30, 33, 34, 37]. Выбирая предпочтительные маршруты передвижения российских войск, военный агент прежде всего сосредоточивается на кратчайших путях к Пекину, что не оставляет сомнений в целях возможных военных действий России в Маньчжурии. В случае их успеха выход российских войск в Южную Маньчжурию давал, по мнению агента, ряд стратегических преимуществ: более удобные по сравнению с имеющимися выходы к Тихому океану, новые способы действий против Срединной империи, жестокий удар по маньчжурскому дому в Китае и даже получение Кореи в качестве вассала [8. С. 110- 111]. В случае мирного развития событий предлагалось усиление экономического воздействия путем форсирования железнодорожного строительства. Здесь следует обратить внимание на дискуссионный момент: полковник Путята не согласен с профессором А.М. Позднеевым относительно перспектив китайского железнодорожного строительства. Если известный востоковед считал «покрытие» Китая сетью железных дорог делом далекого будущего из-за привычки к «тщательной обдуманности» всякого, «даже самого лучшего нововведения» [1. С. 258], то военный агент, напротив, полагал, что Китай опередил Россию в железнодорожном строительстве, проложив линию Тяньцзинь - Таку - Кайпин и, «по слухам, заслуживающим доверия», собираясь продолжить ее до Мукдена. Чтобы окончательно не проиграть экономическую битву за Восток, Путята предлагал поторопиться со строительством Сибирской железнодорожной магистрали, которая уже стояла в планах российского правительства. Ее проведение он рассматривал как средство превращения в русский маньчжурского рынка, на котором небольшой российский ввоз терялся в массе привезенных Англией, Германией и Соединенными Штатами товаров из-за дешевизны иностранных морских фрахтов [8. С. 41, 67, 74, 75]. (В перспективе предполагалось, что линия от Тяньцзиня, на строительство которой Китай ежегодно тратил 2 млн долларов, соединится с будущей Транссибирской магистралью. Однако Россия это только приветствовала, поскольку это могло способствовать торговому сближению с Китаем и таким образом устраняло «тяжело отзывающееся ныне на торговом обмене полное отсутствие удобных путей сообщения между двумя величайшими странами мира, границы коих соприкасаются на протяжении многих тысяч верст») [3. 1894. № 71]. Подполковник Генштаба Стрельбицкий, предпринявший поездку по Маньчжурии двумя годами позже, ограничился предложением экономических шагов по усилению российского влияния на данной территории. Он обратил внимание на слабую конкурентоспособность «нашего профессионального купца» по сравнению с китайцем, «так как последний вкладывает в дело всю свою национальную предприимчивость, изворотливость и энергию». И, хотя «есть такие статьи, которые могли бы вполне остаться за нами», указывает автор очерка, именно китайцы ввозят в Маньчжурию, импортера скота и мануфактуры, «седельные принадлежности и вообще кожевенный товар, сделанный преимущественно из материалов, закупаемых на нашей границе, а также дешевые бумажные ткани из Манчестера, Америки и т.д.». Забайкалье же, фактически находившееся в одной торговой группе с монголами, могло вывезти на рынок лишь излишек скота. И «...если сюда доходит немного русских фабричных произведений вроде самого дешевого цветного плиса, кумача и т.д., то лишь в самых ничтожных размерах, о более же серьезных попытках овладеть этим крупным рынком мне нигде не приходилось слышать» [5. С. 47, 50]. Большие надежды агент также возлагал на железные дороги, которые могли значительно улучшить ситуацию. Не рассчитывая, что «паровоз мог бы скоро одержать здесь решительную победу над кораблем пустыни», агент, однако, считает, что железнодорожные пути привлекут в Забайкалье «новых просвещенных пионеров русского дела», после чего китайской конкуренции можно будет не опасаться [5. С. 61]. Обозначая экономическую стратегию России в Маньчжурии, Стрельбицкий также не исключает возможности ведения здесь военных действий. Не слишком высоко оценивая боевые качества китайской армии, он характеризует ее как «изнеженную и нравственно расслабленную». А обилие параллельных дорог при отсутствии поперечных в районе Хулум-Буира во Внутренней Монголии (в авторской редакции - Хулумбур) он считает благом, так как разделенные отряды не испугают местное население, которое не откочует со своими стадами и уж тем более не поднимет восстание против русских, чего добивается китайская администрация [5. С. 58]. Маршрут военных действий им однозначно определен: «.с объявлением войны занятие Хулумбура неизбежно: мы захватываем этим узел из Пекина, Маньчжурии и Хал-хи, из коих два первых имеют выдающееся значение для наших операций и вместе с тем наиболее надежно прикрывают и Забайкалье от всяких неприятельских посягательств» [5. С. 63]. Большая часть исследований военных агентов посвящалась Монголии как возможному союзнику в войне с Китаем. Обстоятельный военно-статистический очерк, посвященный Монголии, написал командир 2-го драгунского полка А. А. Баторский [9]. В сферу его интересов попали «население и племенной состав» Монголии, его антропологический тип, одежда и жилище монголов, их повседневная жизнь, характер, обычаи, язык и религия. В своем очерке он описал важнейшие населенные пункты, дал характеристику экономической жизни жителей Монголии (земледелие, скотоводство, промышленность, торговля); оценил пути сообщения, степень проходимости почтовых и караванных дорог, проанализировал предпочтительные маршруты передвижения. Анализируя экономику Монголии, автор приходит к заключению о емкости монгольского рынка, который с легкостью поглощал всевозможные товары, вырабатываемые китайцами, русскими, англичанами и американцами, предлагая взамен главным образом продукты скотоводства и живой скот, перегоняемый во внутренние провинции Китая и пограничные местности Сибири [9. С. 114-115]. Основными торговыми партнерами Монголии были Китай и Россия, которая заметно уступала своему сопернику «по размерам и обширности своих оборотов». Российский консул в Урге оценивал обороты российской торговли как ничтожные. Причину военный агент видел в монопольном обладании Китаем товарами, «которые составляют насущную потребность кочевого населения страны»: кирпичный чай как главный продукт меновой торговли, китайский табак, бумажные китайские ткани и др. В свою очередь, Китай также нуждался в продуктах монгольского производства. Отмечая, что Монголия и Китай «находятся в тесной экономической зависимости» и что торгующее китайское купечество вследствие продолжительного общения с кочевым населением Монголии лучше знает его характер и потребности, автор очерка приходит к выводу, что у китайской торговли с монголами более завидное будущее, нежели у России [9. С. 125, 130]. Россия, для которой Монголия была посредником в чайной торговле, ценилась монголами как предоставляющая возможность хорошего заработка: перевозка чая по Монголии ежегодно приносила местному населению около 2 млн руб. В договорах между русскими купцами и возчиками-монголами последние были сильно заинтересованы, поскольку русские всю провозную плату вносили серебром, тогда как китайцы платили серебром только частично, внося остальную плату товарами китайского производства да еще и удерживали комиссию в размере 10% от общей суммы. Невыгодную в экономическом плане сделку военный агент оценил как стратегически верную, поскольку она «оказывает благоприятное влияние на усиление нашего значения в крае» [9. С. 124, 125]. В то же время автор очерка считал, что российская торговля вполне может составить конкуренцию Китаю на монгольском рынке, так как обладает товарами, с которыми китайские конкурировать не могут: юфть, плис, дешевые сукна, железные изделия и др. Для обеспечения своего будущего в качестве монгольского партнера А. Баторский предлагал России усовершенствование ведущих в северо-западную Монголию путей сообщения, устройство фабрик и заводов в приграничных с Монголией местностях для обеспечения потребностей кочевого населения предметами первой необходимости, более рациональную организацию торгового дела с серьезным наблюдением за правильностью торга и правительственную поддержку русского купечества. А. Баторский, не исключая, однако, возможности военных действий против Китая и определяя базой для них территорию Забайкалья, уделил особое внимание природным условиям в Монголии и изучению потенциальных маршрутов передвижения войск. Горную Монголию и песчаную Гоби он оценил как театр второстепенных военных операций, а при характеристике монгольского плоскогорья отметил, что при передвижении армии природу победить, пожалуй, будет труднее, чем неприятеля. Следовательно, исключительные условия обстановки должны вызвать и столь же исключительные меры для обеспечения войск, изучение которых «в смысле безостановочного и возможного продвижения» должно составить задачу администрации Забайкальской области [9. С. 140]. Заканчивая свой очерк, автор дал несколько рекомендаций, суть которых сводилась к приспособлению армии к природным условиям Монголии: заблаговременное заготовление топлива (преимущественно аргала); создание особых передовых отрядов для рытья и очистки колодцев; снабжение армии юртами и палатками; обзаведение стадами животных, хорошо приспособленных к местным условиям (верблюды, бараны); создание запасов кирпичного чая и жареной муки вместо хлеба. В ХХ в. интонация донесений военных агентов стала заметно резче, а «наступательные» нотки -настойчивее. Причиной тому было заметное обострение отношений двух недавних союзников из-за участия России в подавлении «боксерского» восстания в Китае 1898-1901 гг. В своих материалах военные агенты заостряли внимание на взаимоотношениях Китая и монгольских племен, неприязнь которых к Срединной империи рассчитывали использовать в военных операциях по захвату китайских территорий. Анализ этой группы источников начнем с донесения Статистического отделения генерал-квартирмей-стерской части Главного штаба. В нем «неожиданно разыгравшиеся события первостепенной важности в Китае в 1900 г.» описываются невнятно, а «боксерское» восстание даже не упоминается. Говорится о «народных волнениях» против русских или китайцев - в зависимости от племенной принадлежности восставших: враждебных китайцам дунган; лояльных киргизах, владеющих обширными землями «в китайских пределах»; подверженных сильным поборам монголов, что никак не способствует их преданности господствующему народу [10. С. 55, 65, 69, 70]. Восстание ихэтуаней описывается вскользь, как бы пунктиром. Причина его видится между строк: «территориальные захваты и навязчивый наплыв иностранцев, явившихся с целями наживы и эксплуатации, под благовидным предлогом внесения культуры, вызвали энергичный отпор». Результат - антиевропейское движение, охватившее в большей или меньшей степени всю восточную окраину Китая, доступную и важную для большинства держав как обширный торговый рынок. Вмешательство России в события автор оправдывает опасностью, которая угрожает ее границам. А указы «Императрицы матери об истреблении русских», принятые меры по мобилизации вооруженных сил Китая, «заносчивый тон администрации», ложные слухи о неудачах европейцев на востоке и об ограниченном количестве российских войск в Семиречье не оставляли сомнений в предстоящих наступательных операциях китайцев, которым нужно дать «симметричный ответ». Сосредоточение российских войск на границах, пишут далее авторы, произвело на китайцев сильное впечатление. Но, видя, что Россия воздерживается от «неприязненных действий» на западе и «умеренно» ведет себя на востоке, власти понемногу успокоились и начали в Илийском крае разоружение и «расклейку воззваний, заверяющих народ в мирных отношениях к России» [10. С. 58, 59]. Со схематичным описанием событий контрастируют резкие однозначные выводы авторов. Они считают, что торопливые и беспорядочные меры, принимаемые китайскими властями при всяком происшествии, сколько-нибудь выходящем за рамки обыденной жизни, демонстрируют их слабость. Это видит население, и только отсутствие авторитетного руководителя мешает повсеместному восстанию. По мнению авторов, сложился вполне благоприятный момент для перехода страны в русское подданство: взятие русскими войсками Таку, Тяньцзиня, Пекина и сосредоточение войск на границах уже уверили население Китая в этом намерении, и «большинство туземцев встретило бы нас, вероятно, как избавителей». Это, продолжают они, упредило бы действия англичан, которые уже показали пример «беззастенчивого отношения европейцев к населению восточного Китая» и могут начать практику таких же действий в западном. Однако, как не без некоторого сожаления констатируют авторы, «оккупация всей страны, которая последовала бы по необходимости за вступлением наших войск в китайские пределы», едва ли входит сейчас в намерение государства, которое имеет слишком много других насущных и неотложных задач. Поэтому следует сосредоточиться на достижении другой цели - мирного экономического завоевания страны [10. С. 73, 74, 76]. Детальное исследование Илийского края (провинция Синьцзян) предпринял подполковник Генштаба Федоров [11]. Хотя эта территория, находившаяся в ведении России в течение десяти лет после восстания дунган и уйгур в 1862-1869 гг., была передана Китаю в соответствии с Петербургским договором 1881 г., она представляла для России значительный интерес. Во-первых, западная часть Илийского края по договору закреплялась за Россией; во-вторых, Россия имела здесь довольно широкие торговые и политические права [12. С. 225-236]. Отчет, состоящий из краткой преамбулы, 14 разделов и заключения, представляет собой исчерпывающее, очень профессиональное исследование о состоянии края: его истории, границах, административном устройстве, орографии и гидрографии, климате, путях сообщения, населении, его этническом составе, религиозных верованиях, быте и нравах, занятиях, податях и повинностях, состоянии торговли, судоустройстве и т.д. Названия некоторых разделов не оставляют сомнений в военно-прикладном назначении отчета: раздел VI - «Пути сообщения. Общая характеристика. Маршрутные сведения - особенно по магистральным путям, могущим иметь военное значение»; раздел XIII - «Сведения, как можно расквартировать и довольствовать наши войска в Кульдже...»; раздел XIV - «Китайские войска, расположенные в Кульджинском районе. Числи-тельность и состав по родам оружия и дислокация их; их вооружение, устройство, дисциплина, обучение и проч.». Последний раздел, по-видимому, вызвал немалые затруднения при сборе информации: «Снаряжения (курсив в тексте. - Авт.) почти не приходилось видеть.; Артиллерия. Все имеющиеся орудия запрятаны в разные склады и видеть их не представлятся возможности»; «Лично увидеть учение китайских солдат очень трудно. Ни разу не приходилось видеть или слышать, чтобы ученье происходило вне стен импаня (казармы) или города. Проникнуть же в им-пань и видеть обыденное ученье невозможно» [11. С. 147-149]. Тем не менее, он составил свое нелестное впечатление о китайской армии: если маньчжуры и солоны хотя бы подчинены военной дисциплине, то у китайцев, занятых летом возделыванием собственных полей, а зимой отсиживающихся в помещениях из-за холода, нет и этого. Военная служба не пользуется у них почетом, и ввести среди них какое-то подобие дисциплины не представляется возможным, тем более что их начальники «сами подают пример совершенного равнодушия и незнания дела, продажности и взяточничества» [11. С. 150-151]. Вывод, который он делает в заключение, однозначен: несмотря на трудности передвижения по краю из-за множества рек без переправ и невозможности нормального расквартирования войск из-за «тесноты, грязи и негигиеничности помещений, а также нечистоплотности и накожных болезней местного населения», Илийский край должен быть занят российскими войсками [11. С. 97, 132, 160]. Основание для этого - сплочение в Кульдже мусульманского мирка, враждебного русскому делу, усиливающееся вооружение Китая и открытость границы с Илийским краем, которым китайцы могут воспользоваться как плацдармом для вторжения в российские пределы. (Звучит несколько нелогично с учетом его характеристики боеспособности китайской армии.) С приобретением Илийского края, утверждает агент, мы получаем границу, выгодную в стратегическом смысле для обороны и наступления. В исходе военных столкновений он не сомневается: в крае еще остались воспоминания о русском владычестве, китайские власти сами не верят в прочное обладание ими Кульджи, а население испытало уже столько переворотов, что к очередному отнесется равнодушно. Самым весомым аргументом для занятия Илийского края, которым агент завершил свой отчет, является тот, что нельзя ждать, пока Китай «вместо теперешнего вооруженного заржавленными самопалами воинства заведет армию... способную уже по одной численности к серьезному сопротивлению» [11. С. 161]. Донесение Б.В. Долбежева посвящалось политике Китая в отношении монгольских народов. Автор выделил в этой политике три этапа. Первый - разобщение и отчуждение монгольских племен по «классовому признаку» - «между правящими классами и простым народом, чтобы затем по очереди забрать их в свои руки». Для решения этой задачи китайцы рассчитывали использовать тщеславие стремившихся приблизиться к Пекинскому двору кочевых князьков, «прикармливая» их наградами и пожалованиями. Расчет был правильным: снедаемые мелким честолюбием и тщеславием, князья все больше отдалялись от рядовых соплеменников, которые сами, без организующего начала «своих естественных защитников» не были готовы к протестным действиям. (Любопытный момент: автор считал причиной развращения монгольских князей и отчуждения от собственного народа знакомство с китайской цивилизацией. Неприязнь к Китаю помешала агенту объективно проанализировать социальное «лицо» монгольской верхушки, по нравам мало отличающейся от китайской.) Вторым этапом китайских действий, «из области стратегий переходящих к чистой эксплуатации», автор считал привлечение монголов к отбыванию воинской повинности. На период его исследований для некоторых монгольских племен это уже стало реальностью. Наконец, третьим этапом автор считал полное окита-ивание монголов и лишение их князей всех владетельных прав [13. С. 9, 11, 13, 14]. Логическим дополнением труда Б.В. Долбежева служат записки Р.А. Сыртланова, которые он посвятил изучению военно-политических качеств кочевых народов с целью определения степени их лояльности китайской администрации и потенциальной поведенческой стратегии в случае войны с Россией. Автор абсолютно согласен с предшественником в отношении поэтапного «закрепощения» китайцами монголов, хотя средства его обозначает другие: принудительный неэквивалентный обмен чая на скот; колонизация монгольских земель, пригодных для земледелия; денежное закрепощение кочевников при посредстве китайских торговых фирм, хотя и не всегда успешное из-за изолированности некоторых монгольских племен [4. С. 63-66]. Особый интерес представляет предполагаемая автором стратегия поведения монголов в случае военных столкновений России и Китая, которую он выстроил на основе этнографического изучения обычаев, традиций и менталитета разных племен. Торгутов (в авторской редакции - торгоуты) Р.А. Сыртланов характеризовал как «политически и территориально раздробленных, диких и невежественных, доведенных китайцами и своими князьями до очень низкой степени благосостояния, забитых и запуганных». По его мнению, их предстоящая неизбежная ассимиляция сделает их самыми надежными союзниками России, «преданным нам народом, который охотно готов переменить китайское подданство на русское». Десятилетиями выработанные навыки племени («прекрасные и еще богатые скотоводы, неутомимые наездники и природные разведчики»), уверяет агент, могут оказать России неоценимую помощь, и их тяготение к России непременно надо использовать. Р.А. Сыртланов предостерегает самодержавие от очередного оказания помощи китайскому правительству в подавлении возможного восстания (намек на «боксерское» восстание), чем только нальет воду на мельницу своего противника. В отличие от торгутов чахары, по мнению агента, хотя и не особенно преданны Китаю, но ценят свою относительно благополучную жизнь, рисковать которой вряд ли станут ради интересов России, к которой у них нет ни вражды, ни тяготения. Автор предположил, что в случае войны России с Китаем чахары не выкажут особенного упорства в защите интересов империи и займут выжидательную позицию, спокойно подчинившись победителю. Племя олотов он оценил как тяготеющее к китайской власти, однако это не результат духовной близости, а скорее предпочтение твердой «руки», защищающей от бед и испытаний. Играя на том, что олоты ценят «жизненные блага выше идейных побуждений», китайцы завоевывали их симпатии оказанием им явного предпочтения перед всеми инородцами. Р. А. Сыртланов выказал уверенность, что в случае демонстрации силы Россией и проявления уважения к их идеям олоты вполне примирятся с новой властью. В качестве доказательства он приводит факт отказа олотов и других монгольских племен от войны с Россией ради китайских и маньчжурских интересов в 1900 г. Однако тут же оговаривается: «Правда, это было до русско-японской войны, когда обаяние имени России в Азии было почти безгранично. С тех пор, конечно, многое изменилось, слава непобедимости России в Азии исчезла, а военное могущество Китая растет на глазах у всех.». Автор предположил, что вероятной стратегией поведения олотов в военном конфликте будет следующая: встав на сторону Китая, они будут внимательно следить за ходом событий. В случае успешных действий России начнут переходить на ее сторону «без больших нравственных колебаний». А в случае ее несомненной победы - перейдут на ее сторону окончательно и будут воевать в ее рядах против китайцев, «особенно при уверенности, что в русском подданстве им будет житься не хуже, чем в китайском». В политическом плане это будет сомнительным приобретением, заключает автор, но в военном - несомненным, поскольку олоты выделяются среди других монгольских народов как хорошие воины [4. С. 67, 68, 72, 73, 76, 77, 85-88]. Из всех донесений военных агентов следует выделить отчет поручика Кушелева о поездке в Монголию, куда он был командирован Главным управлением Генштаба по собственной инициативе и за свой счет. Отчет его отличается тем, что, во-первых, поездка состоялась в 1911 г., после Синьхайской революции, изменившей расклад сил в регионе: Монголия, став самостоятельным государством, из гипотетического друга России превратилась в друга вполне реального и в высшей степени надежного. Во-вторых, его отчет, заостряющий внимание на политической ситуации, отличается более резкой наступательной интонацией, чем донесения предшественников, а все предположения автора лишены тени сомнений. В-третьих, он не только тщательно обрисовывает сложившуюся в Монголии социально-экономическую и политическую картину, способствующую принятию решений, но и сам выстраивает военную и экономическую стратегию России в регионе, показав недюжинный ум и широту мышления, достойные политического деятеля. Анализируя политическую ситуацию, поручик, разумеется, не мог обойти стороной синдром «желтой опасности», в начале века поразивший жителей приграничных с Китаем территорий, которые жили в постоянном ожидании китайского нападения [14. С. 85]. Потенциальная возможность российско-китайской войны в рассуждениях автора превращается в неизбежность, продиктованную наличием протяженной -в 6 тыс. верст - границы с Китаем и приобщением «желтой расы» к европейской цивилизации, которая всегда начинается с развития военного искусства. Если раньше серьезным противником в Азии была лишь Япония, которая в Русско-японской войне показала военную немощь России, что же станет с последней при столкновении «с огромной вооруженной силой Китая, который будет оказывать ею свое воздействие на нашу стратегию на всем необъятном протяжении нашей с ним границы?», - задается вопросом автор очерка. Для того, чтобы обезопасить российско-китайскую границу, далее указывает он, есть три способа. Первый - политику миролюбия и дружбы - он сразу отмел, поскольку азиатский народ «признает только и исключительно воздействие на себя силой». К тому же Китай не простит российское «вторжение» в Маньчжурию, и погасить «пока еще затаенное им недоброжелательство к России» вряд ли удастся. Второй - заключение политического союза с другими государствами для «отвлечения боевой силы Китая от наших пределов» - тоже показался ему маловероятным. Объясняет он это даже не столько неприязнью европейских держав к России, а тем, что «стоя за ее спиной», они недооценивают «желтую опасность» в отношении Китая, как недооценили ее и в отношении Японии. Между тем недавняя война наглядно продемонстрировала, что развитие вооруженных сил Японии представляет опасность для Европы и Америки, и интриги против России Японии только на руку. Единственным надежным и вполне осуществимым способом он считает третий - «отдаление от своих границ вооруженных силы Китая» и «ослабление энергии их воздействия на нашу границу», что фактически означало войну. И здесь поручик Кушелев выводит на авансцену Монголию, которая «искони веков» являлась «первым препятствием для направления Китаем своей энергии и своей предприимчивости к нашим пределам как страна, заселенная народом, враждебным китайскому» [6. С. 287]. Оценив географические, топографические и климатические свойства Монголии, «величину и природу ее населения», автор приходит к выводу: Монголия «может считаться тем надежным буфером, который обеспечивал нас от спавшего столько столетий Китая и будет, обеспечивать от Китая проснувшегося и вооружающегося» [6. С. 284-286]. Уверенность в правильности оценки определяется достигнутыми целями поездки: выяснение степени пригодности монгольской территории для ведения военных действии «в широких размерах»; определение степени лояльности населения Монголии Китаю «в связи с его реформированием» и оценка возможности оказания монголами сопротивления Китаю без помощи России; отношение монголов к русским [6. С. 288-289]. Пройдя значительную часть Монголии без каких-либо затруднений из-за условий местности или климата, он, человек ранее не знавший Монголии и не особенно опытный путешественник, решил, что степень проходимости ее высока и она вполне пригодна для военных действий. Зависимость Монголии от Китая он оценил как высокую. «Ввиду того, что Россия, к сожалению, недостаточно заботилась о процветании своей торговли в Монголии, -указывается в отчете, - ее успели зах

Скачать электронную версию публикации