Social and Political Practices of Adjusting the State-Religious Relations in Russia at the Turn of the 21st Century.pdf Введение Проблема взаимоотношений религии и политики в современном мире и России занимает все большее место в интеллектуальном и общественно-политическом пространстве. С позиции этой проблематики современность определяется как данность, характеризующаяся явлениями постсекулярного характера, а постсекулярность в современном социо-гуманитарном знании соотносится с постмодерном и рассматривается как феномен, вызов, новая эпоха. Постсекулярность в России анализируется в контексте зарубежных исследований, исторического развития мира и России, в связке секулярность - десеку-лярность - постсекулярность. Расширилось представление о содержании этого явления: от возвращения религий в публичное пространство до присутствия фактора религий, трансцендентного во всех сферах бытийствования современного социума [1. С. 60]. Среди исследователей проблематики религии и политики в новых условиях следует отметить М.М. Мчедлову и И.В. Кудряшову, которые разрабатывают методологические основы, выходя за границы существующих эпистемологических рамок [2]. В со-цио-гуманитарных науках современной России более динамично происходит процесс концептуализации постсекуляризма на основе зарубежных исследований, чем выявление, изучение и анализ его проявлений в нашей стране. Этот вывод можно распространить и на политологические исследования постсеку-лярности и согласиться с М.И. Богачевым, что авторы преимущественно «используют исторические и теоретические аргументы», недостаточно уделяя внимание эмпирическим данным [3. С. 143]. В условиях постсекулярной реальности вероисповедная политика, государственно-конфессиональные отношения (ГКО) приобретают все большую значимость в силу всепроникающего качества религиозности и активизации религиозных объединений и религиозной общественности. Общемировая практика свидетельствует, что расширение роли религиозных институтов и их экспансия в традиционно светские сферы жизни общества приводит к повышению уровня конфликтности и радикализации сторонников и противников десекуляризации [3. С. 142]. Наличие подобной тенденции изменения уровня конфликто-генности общественно-политических практик отмечают исследователи О.Д, Агапов, Э.А. Баторова, М.И. Богачев, С.Н. Лаврентьев, Ю.А. Наговицына, А.Н. Сергеева, А.А. Шевченко, Д. Узланер и в России [1. С. 58-59]. В этих условиях актуализируется необходимость исследования проявлений постсекулярно-сти в общественно-политической жизни страны. Современная Россия с 1990 г. находится в поиске собственной модели ГКО. Их выстраивание на основе светскости в новейшей истории происходит сложно [4. С. 389-456]. К концу ХХ в. за короткий промежуток времени Россия освоила либеральную (сепараци-онную) модель взаимоотношений государства и религиозных конфессий и, получив массу негативных последствий, начала выстраивать новую на основе принципов, закрепленных в Конституции 1993 г. и детализированных в Федеральном Законе «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г. [5. P. 147-154]. В современной научной литературе эта модель ГКО определяется по-разному: идентификационная [6. С. 168], кооперационная [7. С. 321-322]. Стремление общественности к корректировке ГКО на рубеже ХХ-ХХ1 вв. автором статьи рассматривается с позиции постсекулярных подходов в контексте поиска современной Россией собственной модели этих отношений. Целью проведенного исследования стал анализ общественно-политических практик по изменению дизайна ГКО, наполнению их новыми смыслами в пограничный период преодоления издержек сепарационной модели и формирования новой -кооперационной. Задачи состояли в определении факторов актуализации традиционной религиозности на рубеже ХХ-ХХ1 вв., раскрытии сути нормативного закрепления традиционной религиозности и выявлении направлений общественно-политических практик по корректировке ГКО. Цель и задачи, определенные автором, реализовывались на основе анализа периодической печати, на страницы которой выливалась общественно-политическая дискуссия, законопроектов, материалов по их обсуждению, современной научной литературы с позиции исторического, неоинституционального и сравнительного подходов. В условиях постсекулярности автор обратился к изучению не только институциональной светской и религиозной составляющих ГКО, но и выявил традиционную религиозность как институцию, вокруг которой разворачивалось общественно-политическое противостояние в стремлении скорректировать религиозную политику государства. Факторы актуализации традиционной религиозности на рубеже ХХ-ХХ1 вв. Рубеж ХХ-ХХ1 вв., с точки зрения ГКО, интересен разнообразием позиций в общественном мнении, активностью части общественности в стремлении защитить прежние отношения самоустраненности государства от регулирования религиозной сферы, а другой части - наполнить новую, формирующуюся модель конкретным содержанием, которое по-разному трактовалось. Реализация закона 1990 г. «О свободе вероисповеданий», с одной стороны, привела к религиозному возрождению и увеличению численности религиозных объединений. В истории России впервые полноценно реализовывались свобода совести и свобода вероисповедания, верующим были переданы тысячи культовых зданий, открыты десятки монастырей, духовных учебных заведений, религиозных центров, братств, миссий, церковных журналов и газет. Возросли престиж и уровень доверия общества к религиозным объединениям. В то же время расширились негативные проявления освоения религиозности в условиях абсолютной свободы и бесконтрольности. Произошло вторжение новых, нетрадиционных для России религий и культов, наблюдалась массированная атака иностранных религиозных миссий на традиционный менталитет народов России. Часть из них стремились не к искреннему религиозному возрождению нашей страны, а преследовала разведывательные, коммерческие и другие цели, не связанные с религией. Например, в 1994 г. в стране действовало около 5 тыс. организаций без регистрации своих уставов. Религиозная «пена» включала как экстремистов, так и откровенных авантюристов. Явления в рамках второй тенденции реализации сепарационной модели ГКО явно носили «деструктивный» характер и вызывали особую озабоченность общественности и властей ряда регионов [8. С. 627-628]. Освоение Россией религиозности в 1990-е гг. и поиск новой модели ГКО проходили в сложных социально-политических условиях. Резко падало доверие населения к власти из-за ухудшения социально-экономической ситуации в стране. Усилилась марги-нальность идеологической и духовной жизни российского общества. Нарастала политизация религии за счет включенности религиозного фактора в партийное строительство и выборный процесс. Расширялась и нарастала опасность сепаратизма, религиозного экстремизма и терроризма. Ситуация, сложившаяся в мире и стране, стала серьезным вызовом для государства и общества. Требовалась настоятельная необходимость корректировки религиозной политики, так как власть испытывала дефицит ресурсов, чтобы справиться с кризисом и восстановить управляемость страной, найти дополнительные механизмы усиления доверия населения. Таким ресурсом в решении прежде всего духовных и социальных проблем могли стать религиозные организации. Для этого необходимо было их стимулировать к позитивному участию в общественной жизни России, социальному служению. На рубеже ХХ-ХХ1 вв. произошло несколько значимых институциональных изменений, которые активизировали общественно-политические практики в рамках ГКО. В федеральных и региональных органах государственной власти и управления и при них начали формироваться специальные структуры (управления, отделы, комитеты, комиссии, советы), отвечающие за религиозную политику и взаимодействие с религиозными объединениями. На федеральном уровне важными субъектами ГКО стали такие структуры, как отдел по взаимодействию с религиозными организациями Администрации президента, Комитет Государственной думы по делам общественных и религиозных организаций (законотворческая деятельность), Комиссия по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ (решение конкретных текущих вопросов), Министерство юстиции (регистрация религиозных организаций). При органах власти субъектов РФ создавались межрелигиозные советы, которые стали активно представлять религиозный мир перед светскими властями. Наибольшую активность в этом проявляли представители местных ведущих религиозных организаций [9]. По инициативе Русской православной церкви (РПЦ) в декабре 1998 г. на встрече глав и представителей Московской патриархии, Совета муфтиев России, Центрального духовного управления мусульман России и европейских стран СНГ, Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений в России, Буддийской традиционной сангхи России был образован Межрелигиозный совет России (МСР), который позиционирует себя в качестве общественной организации, объединяющей духовных лидеров и представителей четырех традиционных конфессий России: православия, ислама, иудаизма и буддизма. На официальном сайте организации отмечается: «Целью деятельности МСР является укрепление межрелигиозного и межнационального мира, противодействие использованию религиозных чувств для разжигания межэтнических конфликтов, утверждение в обществе традиционных нравственных ценностей, согласия и стабильности» [10]. Созданный в рамках МСР союз представителей ведущих религий страны, органов государственного управления и общественных сил работает над поиском эффективных методов решения сложных социальных и национально-религиозных проблем. Процессу активизации и консолидации религиозного сообщества также способствовала необходимость прохождения регистрации в соответствии с требованиями нового законодательства, что вызывало недовольство, особенно у новых религиозных движений. В начале XXI в. появился еще один важнейший фактор активизации общественно-политических практик. Речь идет о принятии и обнародовании ведущими религиозными организациями общественно-политических доктрин, в которых излагалось их видение ГКО, места и роли религиозных практик в структуре политического процесса России, направлений сотрудничества с государством, социального служения [11. С. 498-525]. В целом в исследуемый период проходило институциональное оформление ГКО, которые с точки зрения структурного дизайна и основных характеристик существуют и сегодня. Нормативное закрепление традиционной религиозности: за и против Выявленные факторы актуализации поиска новой модели ГКО свидетельствуют об организационной активности религиозных организаций ведущих религий, поэтому не случайно со второй половины 90-х гг. ХХ в. в общественно-политическом обиходе все чаще стало использоваться понятие «традиционные религии». Проблема традиционной религиозности не просто актуализировалась, но и стала приобретать общественно-политическое значение. Исходной точкой дискуссии о характере новых ГКО и места в них традиционных религий стало содержание преамбулы ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г., в которой зафиксировано признание «особой роли православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры» и уважение «христианства, ислама, буддизма, иудаизма и других религий, составляющих неотъемлемую часть исторического наследия народов России» [12]. Споры вокруг содержания преамбулы активно проходили еще на стадии обсуждения законопроекта и продолжаются до сих пор. Для высказанных позиций характерно разнообразие оценок религиозной конкретизации. Одни были убеждены в неправомерности и оскорбительности данных положений в поликонфессиональной стране. Другую крайность представляли те, кто был удовлетворен перечислением конкретных религий и считал, что понятие «традиционные религии» необходимо нормативно закрепить в законе, так как происходит интенсивное освоение традиционной религиозности властью и частью общества. На рубеже XX-XXI вв. продвижением идеи традиционных религий активно занимался Комитет по делам общественных объединений и религиозных организаций Государственной думы РФ. В его состав входили депутаты, которые были убежденными сторонниками необходимости опоры в государственной политике на религиозные организации традиционных религий. К их числу принадлежал и председатель этого Комитета в 1994-2003 гг. В.И. Зоркальцев, который считал религиозные организации «одним из наиболее важных институтов гражданского общества» и в одном из интервью, объясняя религиозную традиционность, заявлял: «...традиционная для России религия - это та религия, которая существует за счет российской паствы, российских ресурсов, имеет российские канонические структуры, российских священников, находится в системе российских законов. И, безусловно, она должна иметь традиции, оставить след в истории государства» [13]. Комитет в различных формах активно продвигал идею традиционных религий. Например, на парламентских слушаниях в Государственной думе 2001 г., посвященных проблеме законодательного обеспечения государственно-церковных отношений в свете социальной концепции Русской православной церкви, были предложены рекомендации по оптимизации государственно-церковных отношений в направлении изменения законодательства «в сторону закрепления государственных вероисповедных предпочтений в лице "традиционных" конфессий» [14. С. 15]. Сторонники идеи введения в политико-правовое пространство России понятия «традиционная религия» активно пытались реализовать ее в законотворческой практике, разработав несколько законопроектов. Специалисты отмечают, что проекты такого рода выдвигались уже с 1993 г. и «неизменно вызывали опасения за сохранность конституционного принципа равенства религиозных организаций перед законом» [15]. Наиболее известными на рубеже веков стали проекты, получившие названия по фамилиям авторов: Шандыбина, Чуева, Глазьева. В ряду этих законопроектов одним из первых стал проект 1999 г. «О традиционных религиозных организациях» депутатов Государственной думы В.И. Шандыбина, В.У. Корниенко, В.А. Лисичкина, С.В. Житинкина [16]. Как свидетельствуют первоисточники, одним из самых настойчивых в реализации идеи юридического закрепления традиционной религиозности в начале XXI в. стал А.В. Чуев, заместитель председателя Комитета. Он предложил несколько вариантов проекта ФЗ «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации» (2002) [17] и законопроект «О социальном партнерстве государства и традиционных религиозных организаций» (2003) [18]. В 2003 г. депутатами С.Ю. Глазьевым и А.Н. Белоусовым в Государственную думу также был внесен проект закона «О социальном партнерстве государства и религиозных организаций» [19]. Как свидетельствуют изучение и сравнение проектов, общим для всех из них было только стремление узаконить традиционную религиозность, конкретизация же понималась и трактовалась по-разному. У депутатов было разное представление о названии субъекта желаемых будущих правоотношений. Так, проект Щандыбина предусматривал нормативное понятие «традиционная религиозная организация» с правовым статусом общероссийской организации [16]. А.В. Чуев во всех законопроектах предлагал различное количество видов традиционных религиозных организаций. Например, в проекте «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации» их предусматривалось четыре вида, и распределялись они на две группы. Религиозные организации, зарегистрированные в РФ, могли получить один из трех видов статуса: 1) традиционные религиозные организации народов РФ; 2) традиционные религиозные организации отдельных народов РФ; 3) исторически традиционные религиозные организации. На статус представительства иностранной религиозной организации могли претендовать только те зарубежные религиозные организации, которые признаны «неотъемлемой частью исторического, духовного и культурного наследия народов соответствующего государства» [17]. В проекте же «О социальном партнерстве государства и традиционных религиозных организаций в Российской Федерации» предусматривалось только два вида традиционных религиозных организаций: общероссийские и региональные. Предполагаемое отличие статусов традиционности более значимыми делало критерии отнесения к той или иной категории. В условиях поликонфесси-ональности именно критерии, по которым религиозные организации могли получить статус традиционных, стали предметом самых острых споров среди сторонников традиционной религиозности. Базовым признаком считалась неотъемлемость исторического, духовного и культурного наследия разных по статусу традиционности религиозных субъектов ГКО. В проектах также учитывалась численность верующих или последователей, выделялись территориальный и временной признаки функционирования религиозной организации. Например, в проекте Чуева «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации» «традиционная религиозная организация РФ» должна была действовать на территории РФ не менее 50 лет и объединять не менее одного миллиона верующих или последователей. «Традиционная религиозная организация отдельных народов РФ» - существовать на территории страны и на территории отдельных ее субъектов не менее 50 лет и насчитывать не менее ста тысяч человек. «Исторически традиционная религиозная организация» - на территории отдельных субъектов РФ или в отдельных местностях не менее 80 лет. Количественный состав верующих и последователей для этого вида не регламентировался [17]. Еще более ограничительные признаки были сформулированы этим депутатом в проекте «О социальном партнерстве государства и традиционных религиозных организаций». Требование к сроку существования для всех увеличивалось до 85 лет [18]. Если 50-летний срок отсылал как минимум к 1952 г., то 85-летний - к 1917 г., году, когда большевики еще не занялись активно атеистической религиозной политикой и в дореволюционной России функционировала модель государственной религии в лице православия. Сужался круг претендентов на получение статуса традиционной религиозной организации России и за счет введения положения о необходимости местных организаций, действующих на территории не менее чем в 10 субъектах РФ, хотя по действовавшему и сегодня действующему законодательству для регистрации централизованной структуры достаточно не менее трех местных организаций [12]. При предлагаемой разнице в статусе ни один из проектов А.В. Чуева не называл религиозные организации конкретных конфессий. Этот аспект проблемы традиционной религиозности зафиксирован в проекте Глазьева. В число традиционных религиозных организаций включалась РПЦ со статусом всероссийской, а также «мусульманские, буддистские и иудаистские религиозные организации в местах традиционного компактного расселения верующих соответствующих конфессий». Подчеркивалось, что именно религиозные организации таких конфессий, как православие, ислам, буддизм и иудаизм, составляют в современной России «неотъемлемую часть исторического наследия народов России» [19]. Конкретное определение религий, претендующих на статус традиционных, с одной стороны, снимало проблему критериев на федеральном уровне, но с другой - переносило ее на региональный, где местным властям, в том числе и муниципальным, предстояло определиться, является ли их территория местом компактного проживания мусульман, иудеев и буддистов. Выявленные признаки традиционной религиозности свидетельствуют об очевидном несовпадении мнений по этому вопросу, хотя общим очевидным следствием стало стремление сузить круг религиозных организаций, которые станут опорой власти. Некоторые критики считали, что, например, под предложенные Шандыбиным критерии традиционности подходили только православие и ислам [20]. Глазьев в проекте традиционные религиозные организации обозначил конкретно. Эти предложения противоречили процессам, происходившим в стране. Численность религиозных организаций в РФ неуклонно увеличивалась, как и вероисповедное многообразие [21. С. 185-195]. По сути, законопроекты предполагали уменьшение численности религиозных субъектов, с которыми государство должно было выстраивать отношения, и представляли новое видение прав традиционных религиозных организаций и обязанностей государства перед ними, что кардинально меняло бы характер существовавших ГКО. Проект Шандыбина предлагал традиционные религиозные организации наделить правом «иметь своих постоянных представителей при федеральных и региональных органах власти по согласованию с ними», и органы государственной власти в рамках своей компетенции могли оказывать эти организациям содействие в их социальной деятельности [16]. В проектах Чуева и Глазьева акцент делался на социальном партнерстве, механизмах его реализации, обязанностях государства. Так, законопроект «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации» Чуева предусматривал оказание финансовой поддержки для создания религиозных СМИ, их развитие путем размещения государственных заказов. Предлагалось на безвозмездной основе предоставлять государственные и муниципальные СМИ для освещения деятельности традиционных религиозных организаций «в целях распространения своего вероучения, религиозного образования и воспитания, миссионерской и благотворительной деятельности», в том числе «демонстрации богослужений, религиозных церемоний обрядов и других значимых событий религиозной жизни». Практически полностью освободить от налогов не только сами организации и их структурные подразделения, но также принадлежащие им предприятия; предоставить значительные льготы, если не полное финансирование, в области образования, благотворительности и социального обслуживания [17]. Еще более расширительно трактовались обязательства государства во втором проекте Чуева. Отношения социального партнерства рассматривались как «весь комплекс взаимодействий между органами государственной власти и традиционными религиозными организациями, направленных на социальное, духовное, культурное и нравственное оздоровление общества», в рамках которого государство должно оказывать «содействие... в реализации федеральных, межрегиональных и региональных целевых программ и иных мероприятий в сфере образования, культуры, социального обслуживания и других сферах общественных отношений». Глава 4. «Государство и традиционные религиозные организации» фиксировала 11 основных направлений взаимодействия и достаточно конкретно указывала обязательства государства. Кроме организационной и материальной поддержки, предусматривалось «поэтапное возвращение имущества традиционных религиозных организаций, изъятого у них ранее во внесудебном порядке и находящегося в государственной или муниципальной собственности», и льготное налогооблажение для всего круга хозяйственной деятельности [18]. В проекте Глазьева субъектами договоров о социальном партнерстве могли стать только традиционные религиозные организации и органы государственной власти и местного самоуправления. Государство должно было учитывать отличия статусов традиционности. Традиционные религиозные организации имели право на получение государственной поддержки [19]. Из логики этого документа следовало, что договоры о социальном партнерстве на всероссийском общегосударственном уровне могли заключаться только с РПЦ, а региональные органы государственной власти и местного самоуправления наделялись правом устанавливать партнерские отношения с местными мусульманскими, буддистскими и иудаистскими религиозными организациями, признанными традиционными на их территории. Это естественно как минимум сужало пространство использования социального потенциала других конфессий и ранжировало даже ведущие религиозные организации страны. Видение А.В. Чуевым ГКО предполагало не только институциональные изменения в религиозной составляющей этих отношений, но и государственной. В одном проекте он предлагал создать Федеральную комиссию по поддержке традиционных вероисповеданий, которая наделялась широкими полномочиями и должна была состоять из 20 постоянных членов. 5 из них должны назначаться Государственной Думой, 5 - Советом Федерации, 10 - распоряжением Президента, который 5 членов Комиссии выбирал из кандидатур, представленных от православных, исламских, иудаистских и буддистских организаций [17]. В другом - схематично, без детализации предусматривалось формирование на общегосударственном уровне Совета по поддержке традиционных вероисповеданий при Президенте Российской Федерации, а на региональном - «региональных Советов по поддержке традиционных вероисповеданий, состоящих из представителей региональных традиционных религиозных организаций» [18]. Нормативное закрепление статуса традиционности оказало бы серьезнейшее влияние на светский и религиозный мир России. Во-первых, предлагалось существенно изменить место и роль государства в регулировании религиозного мира. Многие положения проектов противоречили конституционным принципам ГКО, могли привести к их клерикализации. Во-вторых, все религиозные организации делились на две категории: традиционные и нетрадиционные, что противоречило конституционному принципу равноправия. В-третьих, большинство законопроектов предусматривало различия в статусе традиционных организаций, что ранжировало уже мир традиционной религиозности. Выдвигаемые депутатами проекты для светского общества и религиозного мира стали общественно-политической провокацией. Сама процедура рассмотрения законопроектов предполагает широкое привлечение общественности, подключение средств массовой информации, получение экспертных заключений, писем-поддержек от представителей власти. Авторами и активными сторонниками проводились парламентские слушания, круглые столы, пресс-конференции, давались интервью. В орбиту обсуждения включались эксперты, общественные объединения, религиозные организации. Например, к обсуждению проекта А.В. Чуева «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации» были привлечены такие структуры, как Ассоциация защиты семей и лиц от негативных информационно-психологических воздействий, Фонд развития парламентаризма, Собор православной интеллигенции, Историко-правовая комиссия Русской православной церкви, представители Президента РФ в федеральных округах и др. В СМИ, как печатных, так и электронных, появились самые разные отклики на этот законопроект [22]. Вообще вокруг проблемы введения в политико-правовую практику понятия «традиционная религия» в начале XXI в. развернулась настоящая борьба, а само обсуждение превратилось в общественно и политически значимое явление. Идея нормативного закрепления традиционной религиозности получила широкое распространение и поддержку как в религиозной среде, так и среди специалистов и общественных деятелей. За несколько лет до внесения собственного проекта на парламентских слушаниях в Государственной Думе (2001 г.) депутат С.Ю. Глазьев обратил особое внимание на следующий момент: «.для того чтобы Россия успешно развивалась, помимо чисто экономических факторов, необходимо сохранение наших традиционных нравственных устоев. И здесь наш главный союзник - традиционные религии, с которыми государство, по моему мнению, должно выстраивать отношения социального партнерства. Государство и традиционные религии имеют не только общее поле деятельности, но и несут в какой-то степени общую ответственность за нравственный климат в обществе» [23]. В ходе дискуссии в пользу нормативного закрепления традиционной религиозности выдвигалась и более конкретная аргументация, которую можно объединить в четыре группы. 1. Это необходимо для «обеспечения реализации прав граждан на свободу вероисповедания, укрепления основ общественной нравственности, а также в целях осуществления гармоничного взаимодействия между государством и религиозными организациями, являющимися неотъемлемой частью исторического духовного и культурного наследия народов Российской Федерации» [24]. 2. Действующее законодательство не справляется с задачей ограничения деятельности псевдорелигиозных, экстремистских организаций, цели которых весьма далеки от религиозных. В России отсутствуют препятствия для использования государственных ресурсов псевдорелигиозными тоталитарными организациями, которые под различными благовидными предлогами широко используют государственные и муниципальные образовательные заведения для вовлечения в сферу своего влияния молодежи. 3. В обществе созрела новая ситуация, настоятельно требующая снятия излишних барьеров, препятствующих соработничеству Церкви и государства, назрело понимание того, что отделение Церкви от государства как государственного аппарата не означает еще отделения Церкви от общества, более того, такое отделение не принесет обществу ничего, кроме вреда. 4. Понятие «традиционные религии» уже носит правовой характер, так как их названия перечислены в преамбуле ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» 1997 г., поэтому конкретизация этой категории в законодательстве вполне логична и необходима [25. С. 132-135]. Появились и публикации с развернутым обоснованием проблемы. Так, юрист И.В. Понкин, директор Института государственно-конфессиональных отношений и права, назвал «мифом» светское государство, в котором все религии фактически равноудалены, которое поддерживает фактически равные взаимоотношения со всеми религиозными объединениями в независимости от численности их верующих. Этот миф о «полностью внерелигиозном» государстве навязывается или по незнанию и некомпетентности, или намеренно, из личных идеологических побуждений, к которым можно отнести «нетерпимость к традиционным для России религиям, приверженность к атеистической идеологии и пр.». Необходимость преференций государства крупнейшим религиозным организациям ученый объяснял обязанностью государства содействовать коллективной реализации свободы совести и вторичностью государства по отношению к народу. Он критически оценивал разработанные законопроекты и считал их «не более, чем пиаровскими акциями депутатов», слишком «сырыми» из-за отсутствия конкретики. Сам же специалист в области ГКО предлагал государству выделить перечень религиозных организаций традиционных религий, с которыми возможно расширенное сотрудничество в нескольких вариантах: «на основе системы административных практических решений, на основе заключаемых договоров, на основе комплексного изменения целого ряда законов или на основе отдельного специально принимаемого закона». И.В. Понкин, писал, что сегодня трудно определить, какой из этих вариантов лучше, но наиболее оптимальным считал их комплексное использование [26]. У идеи нормативного закрепления традиционной религиозности были не только сторонники, но и противники. В развернувшейся дискуссии исходной позицией для них стали положения Конституции РФ, согласно которым Россия - светское государство, и религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом, поэтому в качестве одного из важнейших аргументов приводилось утверждение об антиконституционной направленности предлагаемых проектов. Противники рассматриваемой идеи также видели ее ущербность с позиции прав человека. С одной стороны, права верующих окажутся производными от прав неких самодовлеющих структур, мало похожих на добровольные объединения граждан, и верующие фактически станут заложниками конфессиональной бюрократии. С другой - такой подход позволит власти использовать религию в политических целях в качестве идеологии для удержания власти, путем некоего «сотрудничества» с конфессиональной бюрократией, делая уже заложниками все общество и каждого человека в отдельности [27]. Подключившиеся к дискуссии исследователи доказывали, что дефиниция «традиционные религии» имеет «культурно-исторический характер», но не «имеет самостоятельного нормативного значения», не может выступать в качестве законодательной функции [20]. Активные противники идеи С.А. Бурьянов и С.А. Мозговой категорично заявляли: «Введение в правовой оборот неопределенного термина "традиционная" конфессия вообще может ввести в заблуждение общество и правоохранительные органы. Сколько времени необходимо религиозному объединению, чтобы стать традиционным? 15, 50, 100 или 1 000 лет? Каких-либо критериев ни в науке, ни в праве не существует» [28]. Вердикт этих активных участников дискуссии был однозначным: правовые критерии религиозной традиционности создать невозможно. Противники идеи также отмечали, что с переходом понятия «традиционные религии» в область права возникает вопрос о списке конкретных религиозных организаций. При этом вполне правомерным считалось употребление понятия «традиционные религии» в религиоведческом или обыденном обиходе. Критически к идее выделения «традиционных религий» отнесся и А. Верховский, его статья с анализом рассмотренных законопроектов называлась «Битва за привилегии». Именно так этот специалист расценивал стремление наделить некоторые религиозные организации России статусом традиционных [15]. В контексте изучения общественно-политических практик корректировки ГКО необходимо выявить позицию религиозных организаций, так как обсуждаемые законопроекты имели к ним непосредственное отношение, дифференцируя религиозный мир России и углубляя в нем конфликтность, усложняя и так не простые взаимоотношения. На первый взгляд, может сложиться впечатление, что ведущие конфессии выступили на стороне защитников нормативного закрепления традиционной религиозности, но это не так. Например, как свидетельствуют материалы Отдела коммуникации ОВЦС Московского патриархата, РПЦ, считая идею важной, к положительным сторонам отнесла предложение о вводе в законодательство нескольких категорий традиционных религиозных организаций и создании государственного органа. В то же время были отмечены «серьезные недостатки»: отсутствие прописанного правового статуса традиционных религиозных организаций разного уровня; слабая проработанность ряда положений, опасность идеи «поддержки иностранных религиозных организаций». По мнению РПЦ, большая часть разработанных положений не является нормами права, а остается лишь декларативными положениями о сотрудничестве государства с традиционными религиозными организациями [24]. В целом руководители РПЦ никогда прямо не поддерживали проекты, разработанные депутатами Государственной думы. Изучение позиции РПЦ позволяет согласиться с мнением, что в отношении ко всем подобным законопроектам у РПЦ наблюдалась определенная схема: одобрение идеи в целом и конкретные серьезные юридические и содержательные замечания [15]. Резко против идеи выступил председатель Конференции католических епископов РФ. В интервью «Независимой газете» он заявил: «Теперь возникла идея создания еще одного закона о так называемых традиционных религиях. Предложил его депутат Чуев. Я категорически против этого закона. Согласно его проекту мы, католики, может быть, и будем признаны традиционной конфессией... допустим, православный и католик в закон попадут, а протестант - нет. То есть закон о религии, которая должна примирять всех, делит людей на какие-то классы. Стремление сверху руководить свободой совести - это остатки советского периода» [29]. К «остаткам советского периода» религиозные организации даже ведущих конфессий относили и создание специального органа по религиозной политике, их насторожило стремление усилить государственную составляющую в управлении религиозной сферой [30. С. 230-234]. Общественная активность, по сути, «похоронила» рассмотренные проекты. В политико-правовое поле России ввести традиционную религиозность не удалось. После выборов в Государственную думу 2003 г. общественная и законотворческая активность в этом направлении снизилась. Традиционная религиозность в контексте разработки Концепции ГКО Параллельно с разработкой, выдвижением и обсуждением законопроектов шла работа над концепцией религиозной политики, что можно отнести к стремлению ответить на появление общественно-политических доктрин ведущих религиозных организаций, зафикс

Скачать электронную версию публикации