Soviet Aid to the Spanish Republic in 1936-1939: Modern Conservative Versions.pdf 80 лет назад, 1 апреля 1939 г., в Испании завершилась почти трехлетняя гражданская война, победу в которой одержали противники демократического пути развития этой страны, поддержанные фашистской Италией и нацистской Германией. Активное вмешательство этих держав в испанский конфликт, быстрое формирование в мятежной зоне диктаторского террористического режима во главе с генералом Ф. Франко, пытавшегося копировать некоторые элементы итальянского фашизма и германского нацизма, создали в большинстве стран устойчивое представление об антифашистском характере войны, которую вела Испанская республика. Обращение руководства Испанской республики о продаже оружия за золото для борьбы с мятежниками к «великим демократиям» - Франции и Великобритании встретило горячую поддержку демократической общественности этих стран и более чем прохладное отношение правящих элит, опасавшихся революционных процессов, развертывавшихся в ходе гражданской войны. В соответствии с принятой политикой невмешательства в испанскую гражданскую войну, руководство Франции и Великобритании отказало демократическому буржуазному правительству Испанской республики в продаже оружия для борьбы с мятежниками, нарушив, в том числе, заключенные ранее торговые соглашения. В этих условиях правительство Испанской республики было вынуждено обратиться за помощью к СССР, с которым у республики не было даже официальных дипломатических отношений. Первоначальная реакция советского руководства была отрицательной, что объяснялось отсутствием интересов в этой далекой по меркам того времени стране. Однако по мере увеличения количества обращений представителей республики по различным каналам, расширения масштабов германской и итальянской помощи мятежникам, угрозы военного поражения сторонников республики, формирования собственных внешнеполитических интересов советское руководство меняет свою позицию и принимает решение об оказании широкомасштабной, в том числе военной помощи Испанской республике. Специфические особенности механизма принятия принципиальных решений в СССР в тот период и связанное с этим практическое отсутствие документальных и мемуарных источников привели к появлению большого количества версий о причинах вмешательства СССР в испанский конфликт, наиболее распространенными из которых являются четыре основные, сложившиеся в историографии за 80 лет. В Советском Союзе помощь Испанской республике официально объяснялась интернациональным долгом советских граждан перед рабочим классом и крестьянством Испании, вступившими в вооружённую борьбу с международным фашизмом. Среди консерваторов на Западе было широко распространено представление о том, что Советский Союз, поддерживая республику, стремился к «мировой революции» и установлению коммунистического режима в Испании. Демократическая общественность западных стран, видя в Советском Союзе наиболее последовательного лидера всех антифашистских сил мира, полагала, что Москва не могла не прийти на помощь испанцам, сражавшимся с международным фашизмом. В противном случае СССР рисковал утратить авторитет среди антифашистов и растерять сторонников в разных странах мира, а этого нельзя было допустить. Вместе с тем значительная часть исследователей отвергает и «интернационалистическую», и «консервативную», и «антифашистскую» версии, указывая на прагматические расчеты советского руководства, перед лицом фашистской угрозы пытавшегося через оказание помощи Испанской республике установить более тесное сотрудничество с Францией и Великобританией [1. С. 201]. Современные российские историки, как правило, также указывают на прагматические задачи, стоявшие перед дипломатией СССР в 1936-1939 гг. [2-4]. В отечественной историографии их впервые раскрыл мой научный наставник М.Т. Мещеряков, подчеркнувший, что «долговременные стратегические интересы понуждали Советский Союз к активному участию в испанской войне» [5. С. 87]. В соответствии с принятыми руководством страны решениями СССР оказал Испанской республике существенную гуманитарную помощь, оплаченную добровольными пожертвованиями советских граждан [2], всю возможную в тех международных условиях дипломатическую поддержку [3], организовал поставки современного оружия и направил в Испанию военных специалистов на коммерческой основе [6]. По признанию и современников, и историков, именно помощь Советского Союза позволила Испанской республике вести длительную вооруженную борьбу с объединенными силами мирового фашизма [7. С. 27]. Возникла парадоксальная ситуация, когда коммунистический Советский Союз помогал испанской демократии, а демократические страны - Франция, Великобритании, США - скорее оказывали помощь фашистскому режиму генерала Франко. Этот достойный эпизод истории советской внешней политики давно стал предметом самых изощренных домыслов и спекуляций и во франкистской, и в консервативной западной историографии, представители которой пытаются бросить тень на действия СССР, а заодно и оправдать близорукую предвоенную политику руководства «великих демократий». В 2007 г. нам казалось, что одной из основных тенденций в развитии мировой историографии гражданской войны в ближайшие годы будет интеграция национальных литератур и поиск компромиссных оценок по спорным сюжетам, приближение к исторической истине [2. С. 309]. Как показало дальнейшее развитие событий, этот прогноз оказался преждевременным. Неоконсервативная волна в западной историографии начала XXI в. оказала влияние и на литературу о гражданской войне в Испании, причем в центре внимания вновь оказалась советская помощь Испанской республике. Мы уже отмечали, что в условиях XXI в. известный американский историк, крупнейший специалист по истории гражданской войны в Испании Стенли Пейн предпринял попытку реанимировать версию о том, что СССР пришел на помощь Испанской республике с целью продвижения мировой коммунистической революции и установления при определенных условиях в Испании еще одной советской республики [8. С. 128]. Будучи профессиональным историком высшей квалификации, Пейн приходит к этому выводу на основании изучения широкого круга источников, включая изданные в СССР и в современной России сборники документов, произведения вождей мирового коммунистического движения (И. Сталина, Г. Димитрова, П. Тольятти, Д. Мануильского, Х. Диаса, Д. Ибаррури и др.), воспоминания, дневники и эссе очевидцев гражданской войны (в том числе М. Кольцова, И. Эренбурга, Н.Г. Кузнецова, С.А. Ваупшасова), труды советских и российских исследователей с 1930х гг. до наших дней [9]. Пейн подробно анализирует неудачные попытки приблизить мировую коммунистическую революцию, неоднократно предпринимавшиеся советским руководством с 1920-х гг., в том числе и случаи оказания военной помощи различным революционным движениям в соседних с СССР государствах. Вместе с тем он рассматривает изменение тактики коммунистов после состоявшегося в 1935 г. VII конгресса Коминтерна, призвавшего к созданию антифашистского «народного фронта» - широкой коалиции демократических партий и движений, которая могла бы легальным путём добиться власти и сформировать своё правительство без участия коммунистов, но при их полной поддержке. Это называлось «демократией нового типа», более «передовой» по сравнению с «буржуазной». Однако, как отмечает Пейн, «пролетарская революция оставалась главным пунктом повестки дня». Подтверждением этого он считает выступление Г. Димитрова, заявившего: «Мы должны честно сказать массам: народный фронт не может принести окончательного освобождения... Необходимо готовиться к социалистической революции. Советская власть и только советская власть может принести окончательное освобождение» [9. P. 63]. Тем самым, утверждает Пейн, даже если коммунисты искренне боролись за демократию в Испании в 1936-1939 гг., всё равно после возможной победы они захотели бы установить собственный режим и образовать ещё одну советскую республику. И хотя, по словам Пейна, «общепризнанно, что к середине 1930-х годов Сталин полностью потерял интерес к Коминтерну и отказался от идеи разжигания мировой революции», революционная перспектива «оставалась частью фундаментальной советской имперско-революционной парадигмы» [9. P. 128]. Неоконсервативная, неофранкистская трактовка концептуальных положений истории гражданской войны характерна и для современной испанской историографии [10. С. 511-512]. Журналист, публицист, историк Луис Пио Моа Родригес, опираясь преимущественно на модернизированные франкистские мифы, предпринимает попытку пересмотреть некоторые положения общепринятой в западных странах и современной России демократической концепции испанской гражданской войны в целом и советской помощи Испанской республике в частности. Его материал впервые появился в 2016 г. на одном из сайтов в связи с 80-летием начала гражданской войны в Испании [11], а затем был издан в переводе Е.А. Полетаевой в «Русском сборнике», посвященном этому же событию [12. С. 81-99]. В статье с характерным названием «Некоторые принципиальные ошибки в представлениях о гражданской войне в Испании» он пытается преимущественно на основе домыслов подвергнуть ревизии ряд общепринятых версий, связанных с различными аспектами оказания Советским Союзом помощи Испанской республике, включая ее мотивы. Подобно Пейну [9. С. 1-7], Родригес полагает, что советское видение гражданской войны в Испании необходимо рассматривать в рамках ленинской теории империализма как высшей стадии капитализма, сопровождаемой неизбежными войнами ведущих держав за передел мира. Первая мировая война привела к революции в России и образованию СССР, противоречия между империалистическими державами должны были неизбежно привести к новой мировой войне [12. С. 81]. Согласно Пейну и Родригесу, которые ссылаются на одну и ту же цитату из труда С. Коткина, по их мнению, адекватно отражающую сущность советской внешней политики, «будущий вооруженный конфликт между сильнейшими капиталистическими государствами представлялся неизбежным в силу самой природы капитализма. Целью Советского Союза было уклонение от ближайшей большой «империалистической войны» до тех пор, пока главные капиталистические страны окончательно друг друга не ослабят, и последующее решительное вступление в нее с целью обеспечить мировую победу коммунизма» [12. С. 82]. В соответствии с данной целью СССР, по версии Родригеса, начал помогать Испанской республике не для борьбы с фашизмом, не ради защиты испанской демократии и даже не для того, чтобы через совместную работу по оказанию помощи Испанской республике наладить сотрудничество с Францией и Великобританией. Оказывается, хитроумный, коварный и всемогущий Сталин, приглашая в 1936 г. Францию и Великобританию к совместным действия в испанском вопросе, на самом деле пытался втянуть их в вооруженную конфронтацию с фашистскими державами. Сталин якобы способствовал возрастанию противоречий между империалистическими державами, «другими словами, он добивался, чтобы война, представлявшаяся неизбежной, вспыхнула на Западе, между нацистской Германией и демократиями, а не на востоке, между Гитлером и СССР» [12. С. 82-83]. Родригес утверждает, что если бы стратегия столкновения демократических и фашистских государств Европы из-за Испании имела успех, то в новой мировой войне СССР оказался бы не участником, а арбитром, «наблюдающим за тем, как противники истощают друг друга». Неизбежным следствием войны должны были стать разруха и нищета, «которые привели бы к новым коммунистическим революциям» [12. С. 83]. Приглашая рассматривать советскую политику в отношении испанского конфликта в контексте предыдущих рассуждений, Родригес утверждает: «Испанская война приобрела исключительную важность для Сталина. Первое время он относился к ней с опасением, поскольку она угрожала «мирному» развитию левых революционных сил в Испании. Когда же Сталин убедился в том, что борьба затягивается, стала очевидной двойная возможность: во-первых, столкнуть империалистические государства между собой там, на значительном расстоянии от собственных границ, во-вторых, установить в другой стране режим, лояльный советскому» [12. С. 84]. Бездоказательно изображая из Сталина всесильного мирового лидера, способного манипулировать великими державами, Родригес замалчивает общеизвестный факт относительной военно-экономической слабости СССР в 1936-1939 гг. Возможности СССР серьезно влиять на мировую политику в тот период были крайне ограничены, и отмеченное выше желание Сталина, если оно и было, очень трудно было воплотить в реальность. Все известные документальные источники говорят о том, что главной целью советской политики в ходе конфликта была победа Испанской республики в гражданской войне с сохранением существующего конституционного строя в рамках буржуазной демократии. Практически все историки, в том числе придерживающиеся консервативных взглядов, отмечают, что Сталин решительно пресекал все попытки социалистического экспериментирования и даже постановки задач по установлению социализма в Испании, понимая нереальность таких целей в тех конкретноисторических условиях. Предполагалось, что после победы в гражданской войне Испанская республика сохранит дружественные отношения не только с Советским Союзом, но и со всеми демократическими государствами, прежде всего с Францией и Великобританией. Пытаясь привлечь Францию и Великобританию к сотрудничеству по оказанию помощи Испанской республике, советское руководство рассчитывало на установление с ними партнерских союзнических отношений. Родригес объясняет отсутствие встречного движения со стороны Франции и Великобритании революционными процессами в Испании, опасениями советизации Испании, хотя на самом деле это было проявлением более глубинной, публично не афишируемой политики британского и французского империализма - политики взращивания германского нацизма для будущей войны с СССР [13. С. 69-70]. Консервативный тезис о намерении Сталина столкнуть демократические и фашистские государства на полях Испании не выдерживает критики и по другим основаниям: в 1936-1938 гг. военный конфликт между ними был невозможен в силу абсолютной неготовности Германии к большой войне и в силу пацифистских настроений во Франции и Великобритании, о чем Сталин был прекрасно осведомлен. В русле консервативной концепции, существенно преувеличивая влияние СССР в Испании, Родригес утверждает, что «Сталин не ограничился оказанием помощи левосепаратистскому лагерю, он практически подчинил его себе с помощью трех инструментов: контроль над финансовыми резервами, влиятельные военные советники и, главное, Коммунистическая партия Испании, которая являлась прямым агентом Москвы» [12. С. 89]. Первым из трех инструментов Родригес называет установление советского контроля над финансовыми резервами Республики, имея ввиду перебазирование золотого запаса Испании в Советский Союз в октябре-ноябре 1936 г. [14]. Он прямо пишет, что «благодаря переводу значительной части испанских финансовых резервов в Москву в руках Сталина оказалась судьба Народного фронта» [12. С. 86]. В действительности же испанское золото находилось в Москве на хранении, и практика передачи золота с этой целью в другие страны была достаточно широко распространена. Так, в частности, поступила Франция в годы Первой и Второй мировых войн, перебазировав свое золото в США [9. P. 149]. Испанское правительство полностью контролировало расходование находившегося в Москве золота. В 1936 г. золотой запас Испании оценивался в 783 млн долл., причем часть его стоимостью 155 млн долл. в начале конфликта была перебазирована во Францию для кредитования закупок товаров гражданского и военного назначения, где эти активы были «заморожены». Испанское золото (510 т) рыночной стоимостью около 500 млн долл. перевезли в Москву [15. С. 292]. Часть его на сумму 202,4 млн долл. была использована на оплату масштабной советской военной помощи [6. С. 98], остальное израсходовано на закупки оружия и различных материалов в третьих странах. Отмечаемые многими исследователями малоэффективные закупки в третьих странах привели к быстрому исчерпанию золотого запаса, и Испанское правительство было вынуждено просить у советского руководства кредиты для оплаты советских военных поставок, что привело к определенному охлаждению отношений [16. P. 118-119], так что разговоры о «полном контроле над финансовыми резервами» являются преувеличением. Точно также выглядит ситуация и со вторым инструментом советского влияния - военными советниками. За годы войны в Испанию было командировано 584 военных советника, в том числе в 1936 г. - 100, в 1937 г. - 150, в 1938 - 250, в 1939 - 84. По мнению главного военного советника в 1937-1938 гг. Г.М. Штерна количество советников было совершенно недостаточным, оно обеспечивало потребности Народной армии Испанской республики на 25%, лишь на уровне корпусов, дивизий и бригад, в то время как во франкистских войсках иностранные советники были прикомандированы к каждому батальону, как правило, по два немецких офицера и по семь унтерофи-церов на каждый батальон [2. C. 247]. Рамки полномочий советских офицеров были жестко ограничены. В известном письме И. Сталина, К. Ворошилова и В. Молотова премьер-министру Л. Кабальеро подчеркивалось, что «советский работник, будучи иностранцем в Испании, может принести действительную пользу лишь при условии, если он будет строго придерживаться рамок советника и только советника» [2. С. 248]. Относительно краткое пребывание советников в Испании, как правило, около 6 месяцев, незнание испанского языка и особенностей сложной социально-политической обстановки в республиканской зоне отнюдь не способствовали налаживанию нужных для организации влияния связей с гражданским и военным руководством Испанской республики. Многие советники были молоды и неопытны, так же как их испанские коллеги, которым они должны были давать советы. Р.Я. Малиновский отмечал, что советники при некоторых командирах дивизий были «отличными лейтенантами, прекрасными командирами рот и взводов, но, конечно, не были готовы командовать дивизиями - да и как давать советы о том, о чем не имеешь понятия?» [17. С. 275]. По мнению авторитетного британского историка Э. Бивора, многие серьезные проблемы во взаимоотношениях советников и испанских офицеров проистекали из столкновения очень разных культур в политической и социальной сферах, у советских граждан не было опыта общения с иностранцами, особенно несогласными с политикой Сталина, что приводило их в шоковое состояние [17. С. 275]. Наиболее серьезным инструментом советского влияния являлась Коммунистическая партия Испании (КПИ), ставшая в годы гражданской войны «воюющей партией», подчинившей всю свою деятельность одной главной цели - достижению военной победы. Беспримерные жертвы и успехи коммунистов снискали им уважение даже у их заклятых врагов в руководстве Испанской республики, что открывало возможности для расширения зоны советского влияния. КПИ практически беспрекословно шла в фарватере сталинской политики, что особенно ярко подтверждается ее активным участием в разгроме и физическом уничтожении настоящих и мнимых сторонников Л. Троцкого на территории Испании. После печально известного февральско-мартовского 1937 г. пленума ЦК ВКП(б) генеральный секретарь ЦК КПИ Хосе Диас подчеркивал: «Мы боремся с троцкистами потому, что они являются агентами наших врагов, пробравшимися в ряды антифашистов. Ошибочно было бы считать троцкистов частью рабочего движения. Это беспринципная группа контрреволюционеров, агентов международного фашизма. Глава этой контрреволюционной банды - Троцкий - прямой агент гестапо» [2. С. 272]. Тот факт, что КПИ была послушным орудием в руках Сталина, вовсе не значил автоматического увеличения советского влияния в республиканской зоне, так как компартия была лишь одной из составляющих Народного фронта, причем не самой значительной, и возможности коммунистов были весьма ограничены. В целом утверждение Родригеса о том, что Сталин «практически подчинил» себе республиканскую зону, представляется сильно преувеличенным, скорее можно говорить о попытках политических и военных советников оказывать влияние на тех или иных руководителей Испанской республики с целью принятия решений просоветского характера, а также о противодействии этим попыткам представителей буржуазнодемократических партий, а также социалистов и анархистов. Развивая на основе домыслов свою версию мотивов вмешательства СССР в испанский конфликт, Родригес заявляет, что в ноябре 1936 г., когда франкисты готовились к захвату Мадрида, «СССР усилил материальную и организационную помощь, создав условия для окончания войны и разгрома Франко. С этой целью левые, после консультаций с Советским Союзом, попытались использовать свое материальное превосходство, чтобы остановить и уничтожить малочисленную «фашистскую» армию… Если бы левые тогда победили, Москве не удалось бы привлечь на свою сторону демократические государства, но она, по крайней мере, могла бы рассчитывать на обязанный ей и политически близкий режим, в котором решающую роль играла бы Коммунистическая партия Испании» [12. С. 87]. В приведенной цитате содержатся по крайней мере три спорных утверждения. Во-первых, общеизвестно, что в ноябре 1936 г. в районе Мадрида республиканцами проводилась оборонительная военная операция и отсутствовали планы полного разгрома франкистской армии. Во-вторых, Москве так и не удалось, несмотря на все усилия, убедить руководство демократических стран оказать помощь Испанской республике. В-третьих, если бы произошло чудо, и в ноябре 1936 г. республиканцы победили в гражданской войне, вряд ли СССР мог рассчитывать на содействие КПИ в налаживании взаимодействия с руководством республики по очень простой причине - компартия в тот период была малочисленна и не имела того морального авторитета, который она приобретет по мере развертывания событий гражданской войны. Нельзя не согласиться с версией Родригеса о причинах поражения Испанской республики. Действительно, гражданская война началась при значительном материальном превосходстве республиканцев, под их контролем находились почти все финансовые резервы, главные промышленные и сельскохозяйственные регионы, крупные города и коммуникации, почти половина армии, значительная часть флота, авиации и сил безопасности. «То, - подчеркивает Родригес, - как Народный фронт потерял это превосходство, наиболее ярко демонстрирует его несостоятельность, увеличенную соперничеством и раздорами внутри партий. Исключение составляли коммунисты, руководимые непосредственно Москвой. У Коммунистической партии Испании, изначально слабой, действительно была политическая и военная стратегия и дисциплина, которые в скором времени позволили ей занять лидирующее положение в Народном фронте, хотя это и не было абсолютным лидерством» [12. С. 88]. Оценивая объемы военной помощи республиканцам и франкистам со стороны СССР, Италии и Германии, Родригес придерживается версии о примерном ее паритете и о том, что иностранная военная помощь не была решающим фактором в победе франкистов и поражении республиканцев. Мы придерживаемся схожей точки зрения, правда с учетом закупок оружия, произведенных Испанской республикой не только в СССР, но и в других странах. Мы полагаем, что военное превосходство франкистов стало следствием не большего количества поставленного оружия, а более эффективного его использования [2. С. 311]. Нельзя также не согласиться с общеизвестными фактами расходования средств республиканцами и франкистами на закупку оружия: «Расходы Народного фронта были гораздо более значительными, чем у его противников, возможно, из-за широко распространенной коррупции» [12. С. 89]. С Родригесом солидарен Пейн, который пишет, что все расходы республиканцев по закупкам оружия за рубежом, включая поставки из СССР, составили около 800 млн долл. в текущих ценах того времени, причем все было оплачено немедленно золотом. Для сравнения: генерал Франко получил военных товаров и услуг из зарубежных источников на сумму около 700 млн долл., на 225 млн долл. из Германии и на 410 млн долл. из Италии, причем все поставки были произведены в кредит, погашение которого предполагалось после окончания гражданской войн. Пейн подчеркивает, что, оплачивая поставки оружия и военного снаряжения с помощью кредитов, а не золота, как Испанская республика, Франко смог закупить больше оружия и военного снаряжения, что было важно для достижения военной победы [9. С. 158]. Родригес пытается поставить под сомнение антифашистский характер гражданской войны, рассматриваемой большинством зарубежных и российских авторов как вооруженное столкновение демократии и фашизма, предъявляя в качестве аргумента дискуссионную версию о сущности франкистского режима не как фашистского, а как чисто авторитарного: «Франкизм был авторитарным, но не тоталитарным режимом, и внутри него соперничали четыре основные тенденции, которые называют «политическими семьями (familias politicas): фалангисты, карлисты, монархисты и католические политики… Как единственным общим пунктом программ левых было радикальное неприятие католицизма, так все франкистские «семьи» объявляли себя католическими, так что режим в итоге определил себя католическим с точки зрения идеологии и конфессиональной принадлежности» [12. С. 99]. Делая акцент на некоторых особенностях франкизма, действительно имевших место, Родригес совсем «забывает» об общих, схожих его чертах с другими разновидностями фашизма: франкизм периода гражданской войны подобно итальянскому фашизму и германскому нацизму создавался на основе разрушения устоев прежней государственности - Второй испанской республики, основанной на признании всеобщих выборов как источника верховной власти; франкизму, как и другим фашистским государственным системам, была характерна максимальная концентрация власти, вплоть до ликвидации самого принципа разделения различных ее ветвей [18. С. 48]. Франкизм как форма государственности был призван выполнить те же функции, что и прочие разновидности фашизма - прежде всего обеспечить при помощи комплекса специфических мер, включая беспощадный террор против политических противников, укрепление ослабленной социально-политической структуры, действовавшей в конечном счете в интересах землевладельческой олигархии и реакционной военщины и создать для них надежную гарантию безопасности от грядущих потрясений [18. С. 47-48]. В этом политическом раскладе фактор католицизма не имел решающего значения, но он был с успехом использован франкистами в пропагандистских целях. Известный советский и российский испанист С.П. Пожарская так оценивала ситуацию, связанную с формированием франкистского режима в период гражданской войны: «В ближайшем окружении каудильо господствовало убеждение, что в условиях гражданской войны надо делать ставку только на “традиционно правящие элементы” в политической и экономической сфере, т.е. на финансовую и промышленную олигархию, земельную аристократию, армию и епископат. Вместе с тем советники Франко, типа Серрано Суньера, разделяя в общем эти убеждения, пытались внести некоторые коррективы, касающиеся скорее формы, нежели существа дела, полагая, что новым временам больше соответствуют “новые формы” авторитарного государства, образцом которого они считали государство фашистского типа, и такое правительство, где бы фалангисты играли видную роль. В этом франкисты, подобно Серрано Су-ньеру, видели также залог благосклонного отношения к “националистической Испании” Германии и Италии, без помощи которых победа в гражданской войне была невозможна. В итоге законодательство, определившее основы франкистского государства, представляло собой своего рода компромисс между этими точками зрения» [19. С. 322]. В подтверждение своей версии Родригес представляет также дело таким образом, как-будто режимы Гитлера и Муссолини в 1936-1939 гг., главные союзники франкистов в гражданской войне, были вполне приемлемыми для политического сотрудничества: «С морально-политической точки зрения, фашизм Муссолини не отличался большой кровожадностью, политика Гитлера еще не превратилась в геноцид… часто не делают различия между Гитлером того времени и Гитлером периода Второй мировой войны - недопустимая хронологическая ошибка для состоятельной исторической концепции» [12. С. 89]. Пытаясь приукрасить итальянский фашизм и германский нацизм и «забыв» о сотнях тысяч репрессированных членов Коммунистической партии Германии и граждан этой страны еврейской национальности в период с 1933 по 1936 г., упрекая авторов демократической ориентации в «хронологической ошибке», Родригес сам совершает подобную, не делая различия между франкистским режимом периода гражданской войны - террористическим и диктаторским, характеризуемым как «испанская разновидность фашистской государственности» [18. С. 47], и более поздним, послевоенным, вынужденным приспосабливаться к условиям сотрудничества со своим новым главным союзником - «оплотом демократии» - США. Доказав, как ему представляется, что франкистский режим периода войны не имел никакого отношения к фашизму, Родригес предпринимает попытку реанимировать старый франкистский миф о том, что Испанская республика была не демократическим государством: «Огромное количество авторов (А. Виньяс и многие другие) отстаивали и продолжают отстаивать мнение, что испанский режим, поддерживаемый и в значительной степени руководимый Сталиным, был демократией и что западные демократические государства совершили большой грех, бросив его на произвол судьбы. Эта версия представляет собой настоящий гротеск. Французское и, в особенности, английское правительства прекрасно осознавали: то, что совершили противники Франко, было очевидной и жестокой революцией, ничего общего не имевшей ни с какой буржуазной демократией. И они боялись, что она распространиться на Европу и повергнет ее в кризис. Вряд ли они хотели закрывать глаза на очевидное: им было достаточно лишь поверхностного взгляда на партии, которые составляли Народный фронт, чтобы избежать какой-либо ошибки» [12. С. 90]. Произвольно манипулируя фактами, в том числе относящимися к довоенному периоду, Родригес пытается доказать, что главную роль в политической системе Испанской республики играли революционные партии - социалисты, анархисты и коммунисты, а не буржуазно-демократические партии, входившие в Народный фронт. Революционное трио социалистов, анархистов и сталинистов, по мнению Родригеса, отводило буржуазно-демократическим партиям скорее «декоративную роль, используя их для того, чтобы внешне это было похоже на демократию» [12. С. 91]. Желание выстроить данную версию вынуждает Родригеса пренебрегать общеизвестными фактами. Используя понятие «революционное трио», Родригес пытается создать иллюзию некоего единства трех партий - социалистической, анархо-синдикалистской и коммунистической, якобы вместе стремившихся к революционным преобразованиям в стране. В действительности же эти партии преследовали разные цели в ходе гражданской войны и противоречия между ними иногда доходили до вооруженных столкновений. Так, в Испанской социалистической рабочей партии он замечает только одно ее революционное крыло во главе с Л. Кабальеро, совсем не упоминая о внушительных фракциях центристов и правых социалистов во главе с И. Прието и Х. Бестейро, совсем не революционных, придерживавшихся реформистской тактики Социалистического интернационала. Ничего не пишет Родригес и о падении влияния анархистов, действительно пытавшихся проводить революционные преобразования в 1936-1937 гг., после известных событий в Барселоне в мае 1937 г. Эти неудобные факты не вписываются в версию Родригеса о не демократическом характере политической системы Испанской республики, тем более, что в другой части своей статьи Родригес верно подчеркивает, что испанские коммунисты отказались от беспорядочных революционных реформ, предлагая отложить их до победы в гражданской войне, заключив союз с мелкой буржуазией [12. С. 86]. Умеренно консервативные подходы демонстрирует испанский историк Антонио Мануэль Мораль Рон-каль в статье «Советский посол в Мадриде: реакция иностранного дипломатического корпуса Испании» в переводе Е.А. Полетаевой [20. С. 170-199]. Статья начинается с рассмотрения некоторых фактов революционного террора на территории Испанской республики [21. P. 268-288], описания попыток посольств ряда иностранных государств предоставлять убежище подозреваемым в антиреспубликанской деятельности, а также анализа гуманитарной деятельности Международного Красного Креста. Из представленного материала создается впечатление, что террор в отношении политических противников проводился только в республиканской зоне, террор во франкистской зоне автором даже не упоминается. Ронкаль или не знаком, или сознательно избегает использовать фундаментальную монографию известного британского историка Пола Престона «Испанский холокост», в которой подведен итог многолетним дискуссиям о характере и масштабах террора и в республиканской, и во франкистской зонах. Вывод Престона однозначен: террор в республиканской зоне был спонтанной реакцией на франкистский террор и характерен лишь для первых месяцев войны; франкистский террор носил планомерный и организованный характер, он продолжался не только на протяжении всей войны, но и в послевоенный период. Престон приводит практически точные цифры репрессированных - около 150 тыс. во франкистской зоне и около 50 тыс. в республиканской зоне, соотношение 3 к 1 [22. P. XVII-XVIII]. Казалось бы, законченная дискуссия продолжается, Х. Руис со ссылкой на Пейна пишет в 2016 г. лишь о 100 тыс. репрессированных республиканцев в годы гражданской войны [23. C. 323]. Даже не упоминая об этом невыгодном для него сравнении - 3 к 1, Ронкаль пытается связать террор в республиканской зоне с Советским Союзом, представить Сталина его вдохновителем: «Сталин был убежден в том, что одной из основных причин поражения республиканцев может стать присутствие в их тылу предателей. Как и в России, советский лидер потребовал вести себя с предателями решительно. Задача выбора исполнителей, призванных доставить ему такую радость своей работой в Испании, легла на плечи иностранных коммунистов, в особенности немецких, которые объявили о своей готовности защищать Народный фронт и представляли собой наиболее дисциплинированную и организованную группу, а также на активистов Коммунистической партии Испании. В этих случаях офицеры НКВД действовали как инструкторы и надзиратели, контролирующие выполнение советских секретных заданий многочисленными иностранными солдатами интернациональных бригад» [20. С. 187-188]. Трудно не согласиться с данным высказыванием Ронкаля, тем более, что он ссылается на известную работу Б. Володарского о деятельности советских спецслужб в Испании в период гражданской войны [22]. Однако чрезмерное фокусирование внимания на данной версии создает впечатление, что вся репрессивная деятельность в отношении врагов на территории Испанской республики была следствием сталинских указаний, что не соответствует действительности. По приказу Сталина шло точечное уничтожение его политических противников. Речь может идти о сравнительно небольшом количестве людей, что не сопоставимо с десятками тысяч репрессированных. Инициаторами физических расправ с истинными и мнимыми врагами Испанской республики, как правило, выступали даже не органы власти Республики, а различные региональные и местные комитеты и советы, специальные подразделения политических партий и даже толпы простых граждан, разгневанных бомбардировками мирных городов [1. С. 340; 23. С. 345]. Ронкаль находит «тень Советского Союза» в организации бессудных расправ над политическими заключенными мадридских тюрем в ноябре 1936 г., когда войска Франко готовились к захвату столицы и освобождению из тюрем своих сторонников. «Советские советники, - пишет Ронкаль, - также отстаивали необходимость провести в Мадриде чистку среди заключенных, чтобы не допустить их перехода в руки солдат-франкистов» [20. С. 195]. Ссылаясь на «некоторых исследователей», Ронкаль утверждает, что представители советских спецслужб Александр Орлов и Иосиф Григулевич оказывали значитель

Скачать электронную версию публикации