Explaining “How... Politics Actually Work”: The German Historian Wolfgang Reinhard, the Theory of Verflechtungen and Mic.pdf «Почти половину века меня занимает проблема “как... на самом деле функционирует политика”». Такое необычное для того времени название Вольфганг Райнхард выбрал для пробной лекции в Аугсбургском университете в 1978 г. К этим же словам Райнхард вернулся в своей последней работе 2017 г., подытоживавшей его научные труды, в том числе в области применения сетевого анализа в исторических исследованиях [1. С. 273]. Международное признание В. Райнхард, «самый непровинциальный из всех немецких историков» (Ю. Остерхаммель) [2. С. 32] получил, прежде всего, как представитель «глобальной истории» («global his-tory»), опубликовавший с начала 1980-х гг. серию работ о колониализме, европейской экспансии и сравнительной конституционной истории Европы [3-6]. В то же время в немецкоязычном пространстве специалист по истории Раннего Нового и Нового времени, возглавивший соответствующие кафедры в университетах Аугсбурга (1978-1990 гг.) и Фрайбурга (19902002 гг.), не менее известен своими более ранними работами. Уже в конце 1960-х гг. В. Райнхард понимал скрывающийся в методе сетевого анализа потенциал для исторических исследований. В 1979 г. появилась монография Райнхарда «“Друзья и креатуры”: “Переплетения” как концепция для изучения исторических элит; Римская олигархия в 1600 г.». - полностью переработанная версия концептуальной главы, защищенной им в 1973 г. во Фрайбургском университете докторской диссертации «Семья и клиентела I» (Familie und Klientel, Bd. 1) [7]. В этой работе ученый впервые представил свою теорию переплетений (Ver-flechtungen) как концепцию для изучения элит на примере папского двора начала XVII в. [8]. Свое основное понятие переплетения Райнхард заимствовал из социальной антропологии. По его мнению, ни классовая теория, ни концепции элит не могли объяснить до конца природу доминирующих социальных слоев или групп, равно как и способы пополнения их новыми членами. Более того, историк считал необходимым дополнительно рассмотреть конкретные взаимодействия исторических акторов до и во время принадлежности к той или иной элите, чтобы найти объяснение старому, но неизменно актуальному вопросу: почему такие дефицитные ресурсы, как «деньги, информация, помощь и привязанность или они все вместе» более доступны одним людям, нежели другим? [9. С. 50]. При разработке своей концепции Райнхард ориентировался на социометрию американского социолога Дж. Л. Морено и на ранние формы анализа социальных сетей (social network analysis) британской антропологии 1950-1960-х гг., а также опирался на опыт американских социологов второй половины 1970-х гг. [8. С. 19-23]. Относительно известных в то время математических методов он остановил свой выбор на таких метриках, как путевое расстояние (path distance), плотность (density) и центральность (centrality). Кроме того, для визуализации структур межличностных отношений он привлек социоматрицы и социограммы [8. С. 25-29]. Понятие переплетения В. Райнхард определил как результат и одновременно исходную точку социального взаимодействия. Предложенная им модель основывалась на четырех типах взаимоотношений - родственных, земляческих и дружественных связях, а также на патрон-клиентских отношениях. Именно последние, по его мнению, играли главную роль в политике в Раннее Новое время. Однако в исторической действительности эти типы не всегда разделимы. Они подчас не проявляются в своей чистой форме и могут накладываться друг на друга, а доминирование того или иного типа взаимоотношений в разных констелляциях зависит от социального контекста и обусловливается позицией, занимаемой конкретным лицом в определенном поле деятельности. Основываются ли отношения на принципах взаимности и если да, то в какой степени, определяется, главным образом, культурными предпосылками. Вытекающие же из последних ожидания и обязательства служат связующими элементами для конституирования группы и поддерживают ее целостность во внутренних и внешних связях. При этом вид и качество обмена постоянно изменяют соотношение сил взаимодействующих персон [8. С. 35-41; 9. С. 49-50]. Согласно Райнхарду преимуществом теории переплетений является то, что анализ участия индивида в различных коммуникативных сетях позволяет взглянуть на его вертикальные и динамичные связи помимо горизонтального деления на классы и слои [8. С. 35-41; 9. С. 49-50]. Необходимо отметить, что на немецком языке понятие «Verflechtungen» (переплетения) звучало довольно непривычно в научном контексте. В связи с этим у его немецких читателей возникал вопрос: почему Райнхард не использовал в целом устоявшееся в социологии к этому времени понятие «Netzwerk», бывшее калькой английского «network» и означавшее совокупность всех отношений как единого целого? Так, Н. Элиас в своем знаменитом «Придворном обществе» пользовался словом «Netzwerk». Это был исключительно эстетический выбор: «дословный перевод “Netzwerk” меня вдохновлял» [9. С. 48]. Получалось, что Райнхард вводил в научный язык ряд своих авторских понятий, у которых существовали англоязычные синонимы. Однако в долгосрочной перспективе они не прижились. Языковые предпочтения, в значительной мере, диктуются духом времени. Как результат, в 1990-е гг. Райнхард отказался от таких своих понятий как, например, «Buschel» (пучок, клок) в пользу утвердившегося в международной науке термина «cluster». Более того, в поздних работах он стал писать «Netzwerke» вместо «Verflechtungen» и затем даже «network» [8. С. 29; 9. С. 48]. В. Райнхард, задав своей книжкой 1979 г. концептуальную рамку, предоставил ее апробацию своим ученикам, переключившись на исследования по другой проблематике. В работах его аугсбургских аспирантов и сотрудников, появившихся в первой половине 1980-х гг., изучалось, главным образом, значение олигархических переплетений для рекрутирования и активности социально-экономических элит в биконфессиональных верхнегерманских городах1 в период между Реформацией и Тридцатилетней войной [10, 11]. С переходом Райнхарда во Фрейбург в 1990 г. сменился и предмет исследований. В центре внимания научных изысканий его учеников и сотрудников теперь находились переплетения в Папском государстве во время понтификата Павла V Боргезе (1605-1621 гг.) [12-14]. Применение теории переплетений на практике сопровождалось рядом затруднений. В начале В. Райн-хард и его научный коллектив столкнулись, прежде всего, со сложностями технического характера, к которым позднее добавились концептуальные проблемы. Пять лет спустя после опубликования книги «Друзья и креатуры» Райнхард, выступая на посвященном патрон-клиентским отношениям коллоквиуме, которым руководил польский историк Антонин Мончак в Историческом Коллеге Мюнхена (Histori-sches Kolleg Munchen), сетовал по поводу «незаконченного характера» его начинания. В связи с этим он даже надеялся получить советы от «собравшихся здесь экспертов для выяснения множества нерешенных вопросов» [9. C. 47]. Далее, в первое время из-за отсутствия высокомощных компьютеров, способных произвести необходимые подсчеты и графическую визуализацию, пришлось сузить поле исследования. Когда же со второй половины 1990-х гг. необходимые технические решения стали доступны, возможность была упущена. Дело в том, что Райнхард и его сотрудники отказались от графической визуализации переплетений. При этом фрайбургские ученые, занимаясь исследованием взаимодействия элит в Папской области, столкнулись с ограничениями, связанными с источниковой базой. Ученые были вынуждены ограничиться анализом прошений и рекомендательных писем, а также инструментализации семейных связей с Папской курией. Как результат, они пролили свет лишь на часть сети взаимоотношений и не смогли раскрыть всей сложности переплетений. Отметим, что тема патрон-клиентских отношений как целое стала разрабатываться в европейской исторической науке с 1970-х гг. Причины интереса к этой теме были различны. В качестве основных можно указать на два отчасти противоречивых момента: с одной стороны, кризис политической истории, способствовавший большей открытости для методов исследований «современных» социальных наук, с другой - кризис модернизационной парадигмы и марксизма, что привело к смене парадигмы в социальных науках. Эти изменения совпали в 1970-х гг. и привели, прежде всего в социологии, к появлению (социальной) антропологии и к исследованиям малых социальных групп и территориальных единиц, акцент в которых ставился не на сословных или классовых признаках, но, прежде всего, на вертикальных связях и сетевых переплетениях. В истории же это привело к оживлению развития социальной истории как отдельной дисциплины, в том числе и в Западной Германии. Немецким историкам могло даже показаться, что травматические последствия «спора Лампрехта» были преодолены2. Ученые послевоенного поколения, как, например, относившиеся к так называемой Биле-фельдской школе историки Ю. Кокка и Г.-У. Велер, сделали первые попытки преодолеть дефицит в теории посредством привлечения социологических категорий и методов [16]. Соответственно, подход В. Райнхарда должен был оказаться в тренде. Тем не менее этого не произошло. Райнхард столкнулся с проблемами в рецепции его теории переплетений, нашедшей мало сторонников как в тогдашней Западной Германии, так и в исторической науке в целом. В западноевропейских странах рецепция импульсов из социальной антропологии проходила более гладко. Там она в момент появления книги «Друзья и креатуры» уже находилась в полном расцвете, что объясняется иными историографическими традициями: контакты французской исторической науки с социологией благоприятствовали рождению школы «Анналов», что впоследствии облегчило трансфер социально-антропологических моделей. Подобное можно сказать об англоязычном пространстве, где с 1970-х гг. историки активно использовали результаты этнологических исследований. Однако главная проблема заключалась в другом. Теория переплетений В. Райнхарда не соответствовала преобладавшему тогда в Западной Германии консенсусу. Несмотря на микросоциологическую и социально-антропологическую ориентированность, у концепции Райнхарда возникли негативные теоретикоидеологические коннотации. Дело в том, что в тренде социальной истории была история повседневности. Райнхард же и его ученики изучали только элиты; их не интересовали ни деревня, ни жизненные миры низших слоев общества. Более того, вне внимания историка остался исследовательский поворот в духе «thick discriptions». Как результат, разработанный Райнхардом подход стали воспринимать как политологический, а не как микроисторический. Кроме того, вопреки намерению «объяснить, как... функционирует политика», концепция В. Райнхарда в итоге не способствовала достижению поставленной цели из-за того, что неформальные структуры власти рассматривались как феномен, преимущественно свойственный обществам, отличавшимся высокой степенью мобильности, с одной стороны, и малоразвитой государственностью - с другой. Таким образом, теория переплетений превращалась в функциональную часть модернизационной модели, что, в какой-то мере, приводило обратно к социологии власти М. Вебера с его рассуждениями о переходе от патримониального государства к государству бюрократическому. Выводы Райнхарда касательно сетей неформальных отношений в Римской курии о том, что «с исторической точки зрения изученная нами система вовсе не описывает всей развращенности коррупции, а лишь описывает промежуточный этап - необходимый и при этом весьма функциональный и целесообразный для развития современного общества», диаметрально расходились с замыслами классического анализа социальных сетей [17. C. 333]. Судя по содержанию работ и выбранной тематике, Райнхарда следует отнести к исследователям клиентелизма, увидевшим именно в образовании патрон-клиентских отношений решающий импульс для модернизации государственного аппарата Раннего Нового времени [18-20]. Впрочем, Райнхард продолжил развивать идею анализа социальных сетей. Идя навстречу ходу времени, он смирился и с понятием «Netzwerk» и стал употреблять его вместо принятого в международной науке «network» [17. C. 312]. С середины 1990-х гг. Райнхард также дистанцировался от терминов переплетения и теория переплетений, отдавая отныне предпочтение нововведенной категории микрополитика. «Под микрополитикой», - как сформулировал Райнхард в докладе «Amici e creature. Политическая микроистория Римской курии в XVII вв.», с которым он выступил в 1996 г. в Германском историческом институте в Риме «мы должны понимать более или менее планомерное задействование сетей неформальных личных отношений для достижения политических целей, при котором сам процесс комплектования вакансий и ранг претендентов на них играют политически более значимую роль, чем сама деятельность выбранного лица». Иными словами: «От должностных лиц, в первую очередь, требуется лояльность; их компетентность, напротив, является второстепенным качеством» [17. C. 312]. Как можно заметить, и в данном определении присутствует понятие сеть. Это, однако, следует рассматривать как чисто технический прием, позволяющий и в будущем (хотя лишь метафорически) обращаться к терминам сеть и создание сетей при изучении микрополитических процессов, происходящих на фоне неформальных социальных взаимоотношений или содержащих последние. Данное определение Райнхард продолжает использовать в неизмененном виде и в более поздних работах [1, 21]. От применения формальных методов для анализа структур межличностных связей он, однако, решительно отказался. В 2005 г. Райнхард написал: «В последнее время практически все говорят и пишут... о сетях, что привело к тому, что в исторической науке это понятие наряду с еще более популярным словом дискурс превратилось в пустую фразу» [22. C. 135]. Теория переплетений, в конечном счете, не внедрилась, осталась «невлиятельной» в отличие от «влиятельных работ Мунье и Кеттеринг», в чем Райнхард признался в своей рецензии на немецкое издание монографии А. Мончака «Неравная дружба» [23]. Тем не менее, говорить о полном провале предложенной Райнхардом модели было бы неправильно. Ее ценность раскрывается в ретроспективе. В 1970-е гг. трансфер методов и теорий из других научных дисциплин в историю можно справедливо оценить как новаторский шаг. В рамках немецкоязычной исторической науки работы В. Райнхарда маркировали раннюю стадию такой рецепции. Долгие годы его методологические разработки являлись единственным доступным введением в анализ социальных сетей в немецкоязычном пространстве, составленным с учетом потребностей именно историка. Если посмотреть на общие дебаты по теории переплетений, можно признать, что патрон-клиентские отношения анализировались дифференцированно вместе с бюрократическими и административными структурами, принимавшими решения. Исторические исследования в рамках теории переплетений, наибольшее влияние на которую оказал в немецкоязычном пространстве Райнхард, изначально исходили из того, что с помощью клиентских связей восполнялся дефицит государственной власти Ватикана. Следовательно, в Европе расцвет патрон-клиентских отношений датировался Ранним Новым временем, где они были системной необходимостью. Соответственно, в современном государстве отношения такого рода рассматривались как паразитический атавизм. Как уже говорилось, концепция В. Райнхарда не прижилась. Теория переплетений не соответствовала задававшим тогда тон в немецкой исторической науке тенденциям то ли из-за того лишь, что она, как предположил сам Райнхард, опережала свое время, то ли потому, что ее функциональная интерпретация клиен-телизма осталась слишком зависима от «взгляда сверху». Главная заслуга теории переплетений Райнхарда для изучения патрон-клиентских отношений в немецкой исторической науке заключается в том, что она стала отправной точкой для работ его учеников. Благодаря множеству посвященных этой теме диссертаций, написанных под руководством Райнхарда, к настоящему времени стала возникать дифференцированная картина, указывающая на более комплексные, чем изначально предполагалось, взаимоотношения между клиентами, властью и растущей бюрократией. Осторожный шаг в сторону от прогрессистской теории развития сделали, например, его ученики Арне Карстен, профессор истории в Бергише университете в Вуппертале, и его коллега в университете Ростока, Хиллард фон Тиссен в изданном в 2006 г. под их редакцией сборнике «Полезные сети и коррумпированные группы неформальной поддержки» [24]. Опираясь на девять кейсов - таких как движение защиты природы в послевоенное время и в ретроспекции вплоть до итальянских городов-республик позднего Средневековья - авторы сборника попытались доказать, что неформальные виды властных практик и воздействий могут присутствовать повсюду. Единственным ограничителем для них являются нормативные представления об их допустимости, а, значит, степень их визуального присутствия может существенно варьироваться. К концу своей карьеры В. Райнхард пришел к схожему выводу, сделав крюк через микрополитику, использовав нововведенный термин в качестве своего рода «выхода», или, прямо говоря, потому что порой и учителя превращаются в учеников. В «Amici e creature» (1996) микрополитическая система, опирающаяся на дружеские и патрон-клиентские отношения, еще толкуется как преимущественно домодерное явление. Однако в своих последних работах Райнхард отказывается от модернизационного подхода и, соответственно, от проведения временных ограничений. Теперь он пишет, что «микрополитику мы можем обнаруживать везде, где и происходит политика». Таким образом, значимость сетей неформальных личностных взаимоотношений одинаково велика как для принятия решений в Римской курии XVII в., так и «для занятия министерских должностей в сегодняшних немецких кабинетах» [1. C. 275]. ПРИМЕЧАНИЯ 1 Касательно медиевистики и Раннего Нового времени понятием «Oberdeutschland» (верхняя Германия) главным образом обозначаются территории позднее созданных швабского, франкского и баварского имперских округов; к верхнегерманскому региону относились также Эльзас, немецкоязычные кантоны Швейцарии и западная часть Австрии. Главными биконфессиональными городами, чье население в примерно равных долях образовалось из католиков и протестантов, в данном регионе являлись Нюрнберг, Регенсбург, Нёрдлинген, Аугсбург, Равенсбург, Мемминген, Ульм, Констанц, Базель и Страсбург. 2 Лейпцигский историк культуры Карл Лампрехт (1856-1915 гг.) является инициатором так называемого методологического спора в немецкой исторической науке. В 1890-е гг. он призвал ученых отказаться от тогдашнего тренда, потребовав смещения фокуса с преобладавшей в науке политической истории и изучения истории знаменитых личностей на другие направления. По его мнению, историки должны сконцентрироваться на исследовании исторических закономерностей и рассмотреть историю Германской нации как чередование «культурных эпох», уделяя при этом особое внимание массовым явлениям в культуре, обществе и политике. С дебатами о выделении социальной истории в отдельную дисциплину, которые велись в западногерманской исторической науке во второй половине 1960-х гг., дискуссии об историософии Лампрехта возобновились: с точки зрения одних ученых на Лампрехта следовало смотреть как на открывателя истории структуры в Германии (пандана французской школы «Анналов»), а другие увидели в нем основоположника так называемой народной истории в таком духе, как ее толковали немецкие ученые О. Бруннер, В. Конце и Т. Шидер [15. C. 73].

Скачать электронную версию публикации