The Coup d'Etat in Bolivia: Internal and External Factors.pdf Введение События в Боливии по целому ряду признаков указывают на произошедшую в ней разновидность цветной революции - технологии демонтажа политических режимов, инспирируемой извне одним или несколькими игроками мировых политических процессов. Впрочем, на наш взгляд, нельзя отрицать и наличие внутренних факторов, создававших противоречия внутри этой страны. Поэтому, как представляется, реальная картина боливийских событий 2019 г. сложней. Ранее исследователями прогнозировалось, что в обществе Боливии, где сохраняются этнические противоречия, дестабилизация способна привести к социально-политическим кризисам [1. С. 9], что дополняется территориальным спором [2. С. 149], поскольку белое население (креолы) сосредоточено преимущественно в восточных департаментах страны1. При этом, как отмечается в работе [3. С. 171], в боливийских конфликтах присутствуют все эти компоненты, куда добавляется борьба за контроль над природными ресурсами, земельными угодьями и территориями (имеющими культурно-символический смысл для традиционно на нем расселенного народа), требование прав на самоопределение и политическую автономию, противопоставление господствующей элиты и широких слоев населения, а также конфликт устоев, обычаев и традиций боливийских народов при неприятии индустриализации и экстрактивной экономической модели. Следовательно, все компоненты для кризиса октября-ноября 2019 г. были заложены раньше. Однако исключительно внутренними причинами объяснить произошедшее нельзя; государственный переворот прошел не без участия внешних игроков, которые воспользовались проблемами Боливии, а всеобщие выборы использовали как триггерный механизм для свержения Эво Моралеса. Ниже мы представили свое видение того, что же произошло в Многонациональном Государстве Боливия. Внутренние противоречия как факторы переворота в Боливии После прихода к власти Э. Моралеса в конце 2005 г. Боливия совершила существенный рывок в экономике. Ее резервы с 2006 г. увеличились приблизительно в 10 раз (максимум пришелся на 2014 г., после чего начался некоторый спад [4]), чистые резервы центрального банка на 2018 г. составили 21,1% ВВП [5], сам ВВП возрос в четыре раза - в текущих ценах с 9,5 млрд долл. США в 2005 г. до 40,2 млрд долл. США в 2018 г. [6], рост экономики в 2013 г. составил 6.8% [7] (позже этот показатель снизился, но все равно оставался одним из самых высоких в регионе). Безработица, по данным Всемирного банка, составила 3,3% в 2019 г. [8], очень низкая инфляция - в 2018 г. на уровне 2,8% [9], серьезно улучшилось благосостояние коренного и самого бедного населения, появился средний класс. Однако экономический рост не разрешил имевшиеся системные противоречия - он лишь решил ряд вопросов, из-за которых, в частности, лишился власти предыдущий президент Карлос Меса, являвшийся главным конкурентом Э. Моралеса на выборах 2019 г. Бедное и нищее индейское население было электоральной опорой для Э. Моралеса, и впервые именно при нем оно получило практически те же права, что и белое население, сосредоточенное преимущественно в восточных регионах Боливии, например в департаменте Санта-Крус. Возникает вопрос: что могло послужить причиной недовольства значительной части населения в развивающейся стране? Проблема состояла в том, что решение противоречий при Э. Моралисе носило не стратегический характер, на перспективу. Вышеупомянутые достижения в экономике оказались возможны во многом благодаря «мягкой» национализации ряда компаний, когда новая власть заставила отдавать большую часть доходов государству. Еще одной мерой стало обложение налогами наиболее богатых слоев населения и компаний. Кроме того, Э. Моралес ввел жесткий контроль над использованием природных ресурсов, включая газ, нефть, литий и другие полезные ископаемые. Нововведением в соответствии с измененной в 2009 г. Конституцией стало право властей выделять земли общинам индейцев. И действительно: в первые десять лет правления Э. Моралеса это дало внушительный результат, однако частично решенные противоречия (выравнивание в правах коренного населения с белым, контроль над природными ресурсами, повышение благосостояния и пр.) обострили старые (нерешенные) и создали новые. Одним из таких противоречий стала мягкая форма декатолизации, а конкретно отказ от католицизма как государственной религии в Боливии. В результате местные индейцы получили право почитать богиню земли и плодородия Пачамаму2. Такой ход не мог не вызвать противодействия со стороны белого креольского населения, и в некоторой степени метисов, считающее себя наследниками испанской культуры. Решение отказаться от католицизма как от единственной государственной религии вызвало резкую реакцию и в консервативных кругах Ватикана. Еще одним существенным фактором недовольства стало предоставление статуса государственного 37(!) языкам наравне с испанским, причем один из них обязателен для использования в государственных учреждениях. Это создало культурные и организационные проблемы для той части населения, которая никогда не использовала языки коренных народов ни в личном общении, ни в работе или в официальном документообороте. Другим противоречием, обостренным решениями Э. Моралеса, стало недовольство восточных регионов Боливии решением о национализации природных богатств, поскольку львиная доля ВВП страны формируется именно там (например, в упомянутом департаменте Санта-Крус), наибольшие запасы газа также расположены на востоке. Именно в городе Санта-Крус-де-ла-Сьерра - столице департамента Санта-Крус, крупнейшем и наиболее экономически развитом городе Боливии - начались беспорядки. К ним мы еще вернемся. Местное белое население и их политические лидеры на протяжении долгого времени относились к коренному населению как к людям второго сорта, и приход к власти индейца из племени аймар вызвал у них крайнюю неприязнь. Еще больше она увеличилась, когда он своими внесениями изменений в боливийскую Конституцию перераспределил ресурсы в пользу коренного индейского населения, при том, что их значительная доля находится на территории восточных регионов. Фактически, опираясь на индейцев и будучи выразителем их интересов, он стал действовать в ущерб интересам креолов, вследствие чего не увеличил и без того крайне низкую базу поддержки среди них, а уменьшил. Этим были созданы условия для большего раскола в обществе. Уменьшение поддержки Э. Моралеса также связано и с его действиями в Национальном парке Исеборе Секуре и территории коренных народов (Territorio Indigena y Parque National Isiboro Secure, TIPNIS), а именно со строительством шоссе Вилла Тунари-Сан Игнасио де Моксос (Villa Tunari - San Ignacio de Moxos). Это решение, отмененное в 2011 г., но потом всё же вступившее в силу с принятием соответствующего закона от 2017 г. [10], вызвало резко негативную реакцию у коренных народов, проживающих на территории TIPNIS. В границе парка также есть зоны, где разрешена добыча нефти, которую добывает боливийская государственная нефтяная компания YPFB, венесуэльская PDVSA, бразильская Petrobras и др. По оценкам Центра документации и информации Боливии (Centro de Documentation e Information de Bolivia, Cedib), это способно привести к негативному воздействию на окружающую среду, а наличие шоссе способствует ускорению нефтеразведки и нефтедобычи [11]. Этим и объясняется определенное недовольство со стороны части коренного населения Э. Моралесом и снижением его поддержки по сравнению с тем уровнем поддержки, которым он обладал десять лет назад. Если на выборах 2009 г. он получил 64% голосов населения, то на выборах 2019 г., согласно официальным подсчетам, его поддержка уменьшилась и составила 47%, т.е. на 17% сократилась по сравнению с показателем десятилетней давности. Как следствие, его позиции перестали быть неоспоримыми. Представляется, что проблема Э. Моралеса и его партии «Движение к социализму», а вместе с этим практически всех левых правительств в странах Латинской Америки и Карибского бассейна, состоит в том, что достигнув определенных успехов в первые годы своего правления, они не находят возможности закрепить результат. Поясним. После прихода к власти практически любое левое руководство в Латинской Америке действует по схожей схеме, хотя и с определенными отличиями, обусловленными конкретными особенностями в каждой, отдельно взятой стране, где на определенном историческом этапе к власти приходили левые, социалистические силы. Суть ее состояла в той или иной форме национализации богатств, перераспределении ресурсов в пользу наиболее бедной части населения (которая и становилась социальной опорой новой левой власти), в повышении налогов для самой состоятельной части граждан, в пользу коренного населения решались земельные вопросы, активировался индихенизм, осуществлялась выплата пособий и субсидий, трансформировалась система выборов, которая калибровалась под новую власть, на первых порах сокращалась существовавшая социальная поляризация и т.п. Таким образом, на начальных этапах левые власти делали все то, что и нужно делать властям, которые пытаются уйти от внешней зависимости, проводят суверенную политику, решают проблемы большинства, разрешают накопившиеся противоречия. Но проблема в том, что данный этап самый простой в осуществлении. По сути, речь идет о перераспределении ресурсов, которые раньше получали транснациональные корпорации и местные олигархические группы в пользу, в первую очередь, наиболее бедных слоев населения. Однако после того как эта задача в целом решалась, в стране появлялся, по местным меркам, средний класс, населению больше не хватало только одних лозунгов о равенстве, справедливости, достатке в еде и т.п. Помимо этого население нуждалось в возможностях. Этот аргумент будет понятней, если привести пример с другой страной, где также строится специфический социализм, а именно Китай. Совершенно очевидно, что в нынешнее время лозунги времен начального периода правления Мао Цзэдуна совершенно непригодны: если бы сейчас председатель Си Цзиньпин вышел и с трибун начал продвигать все те же идеи, что и Мао в 1950-1960-е гг., то это было бы, по меньшей мере, странно, а как максимум, начни КПК проводить то, что было актуально в середине прошлого века, завершилось бы социально-политической катастрофой. Однако этого не происходит и произойти не может в принципе. Еще Дэн Сяопином была заложена реформа, которой Китай во многом следует и сейчас - построение социализма с китайской спецификой. Именно то, что КНР, не отказываясь от своего прошлого, смогла выйти на путь подлинного развития, создать своей проект будущего, и лежит в основе китайского социальноэкономического и технологического рывка. Разумеется, китайцы сумели по-максимуму использовать благоприятные условия (советско-американское противостояние, открытие западных рынков, приход инвестиций и технологий, вывод ряда американских производственных мощностей в Китай и др.), но в этом и состоит гений Дэн Сяопина, которого можно смело назвать одним из крупнейших государственных деятелей XX в. Однако важнее то, что Коммунистическая партия Китая сумела воспользоваться представившимися возможностями и дала своему народу проект будущего. В 1990-2000-е гг. китайская экономика росла почти экспоненциально, а в последнее десятилетие происходит качественный скачек от экономики, основанной на дешевой рабочей силе, к экономике высокотехнологичной, активно проходящей фазу индустриализации и входящей в фазу неоиндустриализации (или, согласно [12], в интегральный мирохозяйственный уклад), с переходом в шестой технологический уклад. Для гигантского населения оказалось возможным применение своих талантов, реализация творческого потенциала, продвижение по социальной лестнице3, сохранение вертикальной мобильности. То есть проект будущего требует усложнения общества и примитивным подходом через изъятие ресурсов у олигархата и корпораций с последующим распределением среди большей части населения здесь нельзя ограничиться. Если человек решил свои базовые потребности (в соответствии с пирамидой Маслоу), у него появляется необходимость в реализации потребностей более высокого порядка, а это невозможно либо крайне трудно сделать в присваивающей, но не развивающейся экономике. Следовательно, нужен переход от перераспределения к преумножению, с сохранением тех гарантий для населения, которые обеспечили приход к власти и ее удержание. И вот как раз здесь у левых сил в Латинской Америке начинаются проблемы. Как только первый этап «вернуть и перераспределить» пройден и по всем признакам нужно переходить к этапу «развивать и преумножить», возникает торможение. Власть либо не имеет адекватного проекта, либо не в состоянии его реализовать. Чаще всего имеет место и то и другое. Происходит бюрократизация, рост коррупции, криминализация, ликвидация вертикальной мобильности, хотя есть и некоторые исключения, которые, впрочем, не сильно меняют картину в целом. Другой фактор носит внешний характер. Во времена Советского Союза многие из стран региона зависели от Москвы не только в политическом, но и в экономическом плане, а после 1991 г. понесли серьезный урон из-за прекращения поддержки, оказывавшейся, в частности, по линии Совета экономической взаимопомощи. Также нужно сделать оговорку, что левые политические правительства в Латинской Америке никогда не были в полной мере социалистическими, так как их экономика имела все признаки капитализма с сильным государственным участием. Политико-идеологическая составляющая носила ярко выраженный эклектичный характер, в которой к «левизне» примешивались и иные составляющие (например, достаточно вспомнить высказывания венесуэльского лидера Уго Чавеса, который в свое время поочередно называл себя марксистом, коммунистом и троцкистом, хотя ранее публично заявлял, что не являлся ни марксистом, ни коммунистом). Также имеет место целенаправленная подрывная деятельность со стороны внешних сил. В первую очередь, это влияние США, которые пользуются самыми разными инструментами воздействия на страны с неугодными режимами, проводящие независимую от них политику. Сюда можно отнести активацию диверсионно-террористической деятельности на территории этих стран, экономические санкции и блокаду (например, в отношении Венесуэлы и Кубы), политико-дипломатическое давление, попытки инициации в них цветных революций и др. Практически все левые режимы в Латинской Америке в той или иной степени подвержены влиянию указанных процессов. Подчеркнем: это отнюдь не значит, что крах левых проектов неизбежен, это не так, однако на данный момент нет ни единого примера по-настоящему успешной левой силы в Латинской Америке, которая сумела бы решить в долгосрочной перспективе ключевой вопрос: одновременно сохранить суверенитет станы, поддерживать устойчивость собственной властной системы и развивать страну в соответствии со своим проектом будущего. Иными словами, даже под воздействием внешнего системного враждебного фактора (агрессивная политика США и их сателлитов по отношению к стране с левым правительством) суметь развивать страну и сохранять поддержку большей части населения. Разумеется, нельзя не сказать о военных, чье влияние в латиноамериканских странах трудно переоценить. От вопроса о том, насколько власть сумеет их инкорпорировать в себя военных, создав условия для поддержки с их стороны, во многом зависит устойчивость всего строя. Если военные высоко интегрированы во властную систему левого типа (как в Венесуэле), вероятность военного переворота существенно снижается. В противном случае (как в Боливии, где генералитет и офицерская среда тесно связаны с оппозицией и структурами в восточной части страны, например с рядом фашистских организаций, а кроме того, проходили стажировку в США, о чем подробней будет сказано ниже) военные в той или иной форме принимают участие в перевороте. В этой связи есть основания усомниться в высказываниях некоторых экспертов, утверждавших, что в Боливии военные не принимали участие в перевороте. Это не соответствует действительности. Отсутствие или незначительный масштаб непосредственных силовых действий с их стороны не означает отсутствие участия в свержении главы государства. Военные одним своим заявлением о «рекомендации» Э. Моралесу покинуть свой пост серьезным образом воздействовали на него и стали одним из важных факторов, вынудивших уже экспрезидента отказаться от власти и попросить помощи у правительства Мексики. Такая «просьба» равносильна угрозе вынудить Э. Моралеса с помощью силы отказаться от своего поста. Разве это не участие в перевороте? Угроза применения силы порой эффективней самой силы. Однако переворот в Боливии, как будет показано ниже, носил более сложный и комплексный характер. Пока же сделаем несколько промежуточных выводов. Неспособность левых правительств вывести страну на новый этап развития приводит к ослаблению поддержки среди населения, делает существующий левоориентированный строй уязвимым для государственного или военного переворота, либо - в менее радикальном варианте - к поражению на выборах и передаче полномочий своим политическим противникам. Чаще всего это праволиберальные или ультраправые режимы, которые в целом проводят схожую политику, что ранее наблюдалось в Чили, Аргентине, Бразилии, Венесуэле, в самой Боливии и других латиноамериканских странах. Они ориентированы на Вашингтон, международные финансовые институты, создают режим наибольшего благоприятствования для транснациональных корпораций, усиливают налоговую нагрузку на население, вследствие чего увеличивается социальная поляризация в обществе. В результате происходит постепенное (или, наоборот, резкое) увеличение недовольства среди жителей, обостряется вопрос социальной справедливости, центр сил смещается к иным кланам и политическим группам, активируется недовольство в среде военных. Тогда происходит возврат маятника развития страны от правого к левому строю, а затем, нередко, история повторяется и левый строй сменяется правым, и т.д. Пока ни одной левой власти в Латинской Америке и Карибском бассейне не удалось прервать этот процесс, и в лучшем случае левым правительствам удается поддерживать свою властную систему, но без существенного прогресса в развитии страны. Ресурсы развития уходят на поддержание устойчивости и противодействию внешнему враждебному влиянию (санкциям, блокаде, иной подрывной работе). Нечто подобное произошло на Кубе, где Коммунистическая партия удерживает власть вот уже шестьдесят лет, чему способствует географическое положение Острова свободы и ее эффективные спецслужбы4. При этом еще раз подчеркнем: отсутствие успеха левых правительств в деле сохранения суверенитета с параллельным поддержанием устойчивости властной системы и реализацией проекта развития страны не означает принципиальную невозможность этого. Наконец, нельзя не отметить мощного системного враждебного фактора, негативно сказывающегося на попытках социалистических или квазисоциалистиче-ских сил добиться успеха в деле вывода своих стран на новый виток развития. Именно этому вопросу в контексте боливийского госпереворота и посвящен следующий раздел. Внешние факторы переворота После событий в Боливии появились публикации некоторых обозревателей и аналитиков, которые практически не учитывали фактор внешнего воздействия на события в этой стране. Их аргументация сводится в основном к тому, что в Боливии и так очень часто в истории происходили перевороты, поэтому якобы видеть в произошедшем признаки цветной революции - подход неверный, а подлинные причины свержения Эво Моралеса лежат сугубо внутри страны. Однако здесь резонно задаться вопросом: разве факт значительного числа переворотов в прошлом Боливии исключает возможность внешнего воздействия в форме цветной революции в новейшее время? Полагаем, не исключает. Кроме того, сама Боливия не является государством в том смысле, в каком это понятие применяют к России, КНР или США; из ЛаПаса контроль над деятельностью граждан в тех или иных регионах довольно условный. С 1825 г., когда Боливия получила независимость, у нее так и не сформировалась устойчивая институциональная система, а неразрешенные межэтнические и культурные противоречия вместе с разными геоклиматическими особенностями регионов Боливии и войнами с соседними державами дополнительно осложняли формирование сильного государства. Соответственно, в стране нет системы сдержек и противовесов (будь то в однопартийной системе или многопартийной), свойственных странам с более развитой организацией. Поэтому перевороты в Боливии - довольно привычное явление. Именно слабость органов государственной власти делает Боливию довольно уязвимой к подрывной работе извне. Напомним, что технологии демонтажа политических режимов по типу цветных революций осуществляются не без серьезных причин. Их применяют тогда, когда социально-экономические и политические условия страны-мишени ухудшаются настолько, что внешний агрессор решается на более активное вмешательство, вплоть до устранения неугодного режима. В случае необходимости существующие негативные факторы в стране искусственно обостряются, после чего какое-либо событие, даже сравнительно незначительное (как, например, повышение цены на электроэнергию, проезд в общественном транспорте, использование мессенджеров либо принятие спорного законопроекта и т.п. - в общем, все что угодно), используется в качестве повода, запала для активации конкретного алгоритма технологий демонтажа. Чем страна слабее в институциональном отношении, чем менее суверенно государство, чем сильней местные элиты в ценностно-идейном, финансовом и культурном отношении завязаны на агрессора, тем больше шансов у последнего осуществить переворот в стране-мишени [14. C. 172]. Боливия здесь не является исключением, и наибольшая ее уязвимость - в слабости государства и в отсутствии (если говорить о власти Э. Моралеса) проекта его развития у левого правительства, способного разрешить существующие противоречия и поддерживать собственную устойчивость на протяжении длительного времени, при этом сохраняя субъектность государства. Моралесу не удалось этого сделать, из-за чего он неизбежно стал мишенью не только для своих противников внутри страны, но и для ряда внешних сил, стремящихся удержать весь регион под своим контролем. Дальнейший анализ показывает, что нет никаких сомнений в причастности внешних игроков к перевороту в Боливии. Некоторые специалисты считают, что в Боливии «изначально не было протестов социального характера, а проявилось возмущение значительной части электората и оппозиции фальсификациями, позволившими левому президенту Эво Моралесу победить уже в первом туре президентских выборов (20 октября 2019 г.)» [15. С. 9]. Однако более тщательный анализ показывает, что поводом и сигналом для переворота стали действия Организации американских государств (ОАГ) во время подсчета голосов всеобщих выборов в Боливии 20 октября 2019 г. Именно сообщения ОАГ о нарушениях в ходе избирательной кампании стали поводом для протестов и беспорядков. Так, в выводах предварительного доклада ОАГ «Electoral integrity analysis General Elections in the Plurinational State of Bolivia» [16] сказано, что «в четырех рассмотренных факторах (технология, цепочка поставок, целостность учетных листов и статистические прогнозы) были обнаружены нарушения, от очень серьезных до свидетельств того, что что-то не так. Это заставляет группу технического аудита поставить под сомнение достоверность результатов выборов 20 октября 2019 года». Также было сказано, что «принимая во внимание статистические прогнозы, возможно, что кандидат Э. Моралес пришел первым, а кандидат Карлос Меса - вторым. Однако статистически маловероятно, что Э. Моралес получил разницу в 10%, необходимую, чтобы избежать второго раунда». Однако главный избирательный орган Боливии Tribunal Supremo Electoral (TSE) 25 октября опубликовал официальные результаты выборов, в соответствии с которыми Э. Моралес набрал 2 889 359 голосов (47,08%) против своего ближайшего конкурента К. Месы с 2 240 920 голосами (36,51%). Э. Моралес, набрал на 648 439 голосов больше5, т.е. на 10,5% обогнал своего преследователя, а значит, одержал победу в первом туре без необходимости проведения второго тура. Напомним, что в соответствии с законодательством Боливии кандидат, получивший более 50% голосов или не менее 40% с 10-процентным опережением кандидата, занявшим второе место в первом туре, объявляется победителем. Схема подсчета голосов следующая. В Боливии применяется так называемый быстрый подсчет (Transmisiуn de Resultados Electorales Preliminares, TREP). Данная система была внедрена в соответствии с рекомендациями ОАГ. Для выборов 2019 г. она внедрилась частной компанией совместно с Servicio de Registro Civico (SERECI) -Службой регистрации актов гражданского состояния, и разработана с целью обеспечить быстрый, но неполный и не окончательный результат в ночь выборов, чтобы дать СМИ представление о тенденции голосования и информировать общественность. Однако, как показывает анализ базирующегося в Вашингтоне Центра экономических и политических исследований (Center for Economic and Policy Research, CEPR) [17], местный центризбирком TSE вряд ли может обработать 100% результатов при быстром подсчете голосов по всей стране из-за материально-технических и логистических ограничений, а обрабатываемая сумма может сильно различаться в зависимости от географического положения и типа бюллетеня. О логистических трудностях прямо заявил министр юстиции и институциональной прозрачности Эктор Арсе Законета (Hector Arce Zaconeta), выступая в Вашингтоне 24 октября 2019 г. [18]. Вторая система подсчета голосов - это официальный подсчет (так называемый computo), обладающий обязательной юридической силой в соответствии с законодательством Боливии. Официальный подсчет является более тщательным и точным и занимает больше времени. TSE использует эту систему для определения и объявления окончательных результатов выборов. После завершения голосования отдельные избирательные бюллетени подсчитываются на избирательных участках и объединяются в акты или листы подсчета голосов. Для быстрого подсчета результаты из учетных листов отправляются операторам проверки SEREQ через мобильное приложение вместе с фотографиями самих листов. После чего учетные листы физически отправляются в Ведомственный избирательный трибунал (Departmental Electoral Tribunal, TED), где информация проверяется и заносится в официальный подсчет. 21 октября Миссия ОАГ по наблюдению за выборами в Боливии выпустила первоначальный пресс-релиз после выборов, в котором «выразила глубокую обеспокоенность и удивление по поводу резких и трудно объяснимых изменений в тенденциях предварительных результатов (из быстрого подсчета. -Прим. авт.), обнаруженных после закрытия опросов» [19]. В соответствии с процессом быстрого подсчета на предыдущих выборах, TSE завершила быстрый подсчет на 83,85% проверенных листов. Это показывает, что Э. Моралес получает 45,71% голосов, а К. Меса - 37,84%, что составляет разницу в 7,87%. Два дня спустя миссия ОАГ опубликовала свой предварительный отчет о выборах, в котором кратко повторилась критика о том, что «изменения в тенденции TREP (быстрый подсчет. - Прим. авт.) трудно объяснить и они не соответствуют другим доступным измерениям» [20]. Однако специалисты CEPR вскрыли причины того, что в ОАГ сочли «необъяснимым». Во-первых, официальный подсчет никогда не прерывался и регулярно обновлялся без существенного перерыва. Любое потенциальное нарушение должно было повлиять и на быстрый подсчет, и на официальный, чего не было выявлено. Во-вторых, Миссия ОАГ потребовала перезапустить быстрый подсчет, что и было сделано через 23 ч. Этот подсчет показал, что Э. Моралес приближается к 10-процентному отрыву от К. Меса, дающий победу над ним. В ОАГ же выразили «глубокую обеспокоенность и удивление резким и трудно объяснимым изменением тенденции предварительных результатов, выявленных после закрытия избирательных участков». В-третьих, росту поддержки Э. Моралеса специалисты CEPR дали абсолютно исчерпывающее объяснение. Дело в том, что в Боливии голоса из сельских и периферийных районов страны имели тенденцию непропорционально благосклонно относиться к Э. Моралесу и партии «Движение к социализму». Из-за материально-технических, технологических и, по всей видимости, логистических ограничений (учитывая условия и труднодоступность, например, высокогорных районов страны, где проживает значительная часть электоральной базы Э. Моралеса) эти голоса в итоге подсчитываются позже, т.е. имеет место запаздывающая отчетность. Это относится как к быстрому, так и к официальному учету, на который влияет та же география и инфраструктура. Сельские и более бедные места, которые, как правило, оказывали большую поддержку Э. Моралесу, медленнее передают данные или отправляют списки избирателей избирательным трибуналам. Поэтому, как указывают специалисты CEPR, разрыв между Э. Моралесом и К. Месой неуклонно увеличивался по мере продвижения процесса подсчета. Созданная модель командой специалистов CEPR показывает, что с ростом числа обработанных голосов среднее значение отрыва Э. Моралеса от К. Месы составляет 10,35%, при этом 80% результатов попадают между значениями 10,3% и 10,4%. Эти результаты с очень высокой точностью согласуются с официальным результатом 10,57%. Однако крайне важным является то, что ОАГ фактически без предъявления каких-либо доказательств заявили о «трудно объяснимых тенденциях» в быстром подсчете и сразу же рекомендовала провести новые выборы. Конкурент Э. Моралеса К. Меса отказался признавать итоги голосования, что активировало протесты в стране, переросшие в беспорядки. К таковым имеют отношение и праворадикальные группировки, например, мотокерос (motoqueros) из движения Resistencia Juvenil Cochala [21] (примечательно, что страница этой организации в Facebook [22] была создана только 3 ноября, т.е. после выборов; до этого о данной организации мало кто слышал). Эти боевики на мотоциклах стали одной из главных ударных сил в беспорядках, вступая в стычки со сторонниками Э. Моралеса и его партии. Кроме них в беспорядках принимали участие боевики из «Союза молодежи Санта-Круса» (Union Juvenil Crucenista, UJC) - боевого крыла «Гражданского комитета за Санта-Крус» («Comite CMco Pro Santa Cruz»), ультраправой фашистской организации, возглавляемой Луисом Фернандо Камачо, являющимся одним из лидеров оппозиции и близким соратником К. Меса. Данная организация известна своим своеобразным христианским фундаментализмом, фашистскими и расистскими высказываниями и действиями в отношении коренного индейского населения. Кроме того, она активно выступала за отделение департамента Санта-Крус от Боливии. Малоизвестный как среди населения Боливии, так и за ее пределами до выборов 20 октября 2019 г., после них Л. Камачо приобрел широкую популярность по аналогии с радикальными парафашистскими группировками из Украины (например, так называемый «Правый сектор» после переворота 2013/2014 гг.). Сам Л. Камачо имеет тесные связи с боливийцем хорватского происхождения по имени Бранко Маринко-вич - крупным латифундистом и бизнесменом, активировавшим поддержку правой оппозиции после принятия Э. Моралесом законов о национализации земли и других природных ресурсов [23]. Подчеркнем: поскольку в Санта-Крус содержатся очень значительные полезные ископаемые, включая газ, медь, драгоценные камни (аметисты, аметрины) [24], тянутся нефтепроводы (например, Санта-Крус-де-ла-Сьерра - Арика), находятся нефтяные месторождения, расположены крупнейшие теплоэлектростанции (на которые приходится большая часть производимой в Боливии электроэнергии) и др., контроль над этим департаментом имеет стратегическое значение. Поэтому наиболее сильные выступления против Э. Моралеса проходили именно в этом восточном регионе страны. Сам Б. Маринкович довольно примечательная личность. Он имеет хорватское происхождение, а его родители перебрались в Боливию из Европы после Второй мировой войны. Учитывая то, что в Боливию активно стекались немцы, итальянцы и хорваты из числа нацистов, фашистов и усташей соответственно, с высокой долей вероятности они были сторонниками хорватского прогитлеровского движения усташей, возглавлявшегося Анте Павеличем. И хотя Б. Марин-кович утверждал, что его отец сражался с гитлеровцами, все же возникает вопрос, почему он с семьей уехал в Латинскую Америку, да еще туда, где оседали пронацистские элементы? Даже специалисты из разведывательно-аналитической кампании Stratfor считают его наследником усташа [25]. На это же указывают и его ультраправые взгляды. Помимо этого, как выявило боливийское обвинение [26, 27], в 2008 г. для устранения Э. Моралеса он пригласил в Боливию членов Первой международной части хорватской армии, принимавших активное участие в войне на Балканах в 1991-1995 гг. Среди боевиков был Эдуардо Росса-Флорес - наемник, воевавший на стороне хорватов против сербов. Он имел тесные контакты с аргентинскими ультраправыми эксвоенными «карапинтадас» [28] (тоже замеченные в Балканских войнах), наладить связи с которыми ему помогал венесуэлец-античавист Пенья Эсклуса, руководитель НПО «UnaAmerica», финансируемой из США [29]. Координацию всей этой деятельности осуществлял посол США Филипп Гольдберг [30], который был одним из разработчиков Дейтонских соглашений, результатом чего стала, например, передача Боснии и Герцеговины под контроль наднациональных структур [31. С. 231]. В итоге операция провалилась: трое террористов, включая Э. Россо-Флореса, были ликвидированы в отеле «Лас Амери-кас» в городе Санта-Крус-де-ла-Сьерра 16 апреля 2009 г., еще двое были арестованы. Предположительно, связным у Э. Россо-Флореса был Уго Ача (Hugo Acha) - представитель Human Rights Foundation, НКО базирующейся в Нью-Йорке [32, 33], а также двойной агент венгерского происхождения времен холодной войны Иштван Беловаи (эта информация была получена из ноутбука, изъятого вместе с другими предметами диверсионно-террористической группы, нейтрализованной в отеле «Лас-Америкас» [34]), с которым Э. Россо-Флорес познакомился в начале 1990-х гг. во время войны на Балканах. После предъявленных прокуратурой обвинений в причастности к заговору против Э. Моралеса Б. Маринкович покинул Боливию и с тех пор находится в Бразилии [35] (по другим данным, некоторое время он пребывал в Бока-Ратон, Флорида, США). Американский посол Ф. Гольдберг был выгнан с территории Боливии. Однако серьезные наработки в Боливии американские спецслужбы имели еще со времен печально известной операции «Кондор», когда при поддержке американского правительства и разведсообщества, прежде всего ЦРУ, осуществлялась координация транснационального взаимодействия между разведками и службами безопасности ультраправых режимов в Аргентине, Боливии, Бразилии, Уругвае, Чили и других стран Латинской Америки с целью подавления и уничтожения любых левых движений, политиков, партизан и им сочувствующих. Фактически в 19601980-е гг. был развернут систематический антикоммунистический террор в континентальном масштабе, жертвами которого стали сотни тысяч человек, включая десятки тысяч убитых и замученных, а также сотни тысяч отправленных в концлагеря и тюрьмы. Именно в Боливии ЦРУ развернуло широкомасштабную деятельность, итогом которого стала поимка Героического партизана Эрнесто Че Гевары и его убийство. Причем, по некоторым предположениям, к этому мог иметь отношение нацистский преступник Клаус «Леонский мясник» Барьбе, завербованный американскими спецслужбами и также использовавшийся в операции «Кондор». В 1971 г., с американской поддержкой, к власти в Боливии пришел немецкого происхождения Уго Бан-зер Суарес, родом из Санта-Круса, откровенно фашистского типа государственный деятель, в системе органов безопасности которого работал все тот же нацист Клаус Барбье. Примечательно, что, по мнению государственного обвинения Боливии, в подготовке теракта против Э. Моралеса, Э. Россо-Флоресу и его боевикам оказывал поддержку Гари Прадо Салмон -командир действовавшего под руководством ЦРУ подразделения, захватившего Э. Че Гевару [36]. Кроме того, был арестован и один из сыновей Г.П. Саль-мона Гари Прадо Арауз. Поэтому история использования Вашингтоном неофашистских главарей, нацистских преступников и ультраправых организаций в Боливии весьма длительная и насыщенная. Более того, неофашистов Вашингтон, вместе с другими мировыми игроками (например, Ватиканом; известно, что Э. Россе-Флорес был членом папского ордена и спецслужбы «Op

Скачать электронную версию публикации