The Requirement of Legality of Decisions of the Criminal Court: The Legal Basis and Content Components.pdf Введение В российской процессуальной науке законность признается неотъемлемым свойством приговора и иных судебных решений, образующим в совокупности с другими свойствами решений суда: обоснованностью, мотивированностью и справедливостью - систему взаимосвязанных условий, соблюдение которых обеспечивает вынесение судом правосудного решения [1. С. 7, 11; 2. С. 6, 15; 3. С. 53-54; 4. С. 88, 97; 5. С. 8890, 112-113; 6. С. 52]. Требование законности выделяется в качестве конструктивного элемента правосудности уголовно-процессуальных решений суда ввиду его нормативной определенности (ст. 7, 297, 305, 307 УПК РФ) и распространяется на любые их виды. Судебные решения наделяются свойством законности посредством выполнения (соблюдения) судом в ходе осуществления правосудия конкретно-определенных правовых требований, охватываемых понятием законности судебного акта. Являясь предъявляемым к судебному решению требованием и одним из условий его правосудности, законность изначально предстает в качестве идеального образа судебного решения («желаемого результата»), но будучи реализованным в конкретном судебном решении становится его внутренним свойством [7. С. 20]. Правовое требование законности судебного решения вытекает из принципа законности уголовного судопроизводства и полностью охватывается его содержанием. В свою очередь принцип законности уголовного процесса есть проявление таких социальноправовых реалий более общего порядка, объединенных единым термином «законность», как «принцип, режим и метод функционирования общества и государства, в основе которых лежит точное исполнение законов и подзаконных актов государственными органами, должностными лицами, общественными объединениями и гражданами» [8. С. 63]. Таким образом, законность как «общеправовой принцип, общеправовое требование, которому должна отвечать деятельность всех государственных органов и должностных лиц, юридических и физических лиц» [9. С. 101], распространяет свое действие на деятельность суда по осуществлению правосудия и обязывает суд при ведении уголовного производства строго следовать нормам права. Обеспечение законности выносимых в процессе уголовного судопроизводства актов правосудия требует в первую очередь ясного и однозначного представления о содержании данного императивного требования, которое не имеет достаточно четкой и исчерпывающей регламентации в нормах УПК РФ. В связи с этим актуальной остается задача законодательного закрепления всех сторон и составных элементов правового требования законности применительно к уголовно-процессуальным актам суда. Для ее решения необходимо на доктринальном уровне точно определить характер и объем правовых предписаний, которым должны соответствовать принимаемые судом процессуальные решения, но прежде - уточнить правовые источники этих предписаний. Современное доктринальное толкование понятия законности судебных решений По мнению некоторых исследователей, употребление категории «законность» в качестве принципа судебного правоприменения (Р.Р. Рафиков) или для обозначения соответствующего свойства судебного решения (М.В. Беляев) изжило себя, не отвечает современным реалиям, поскольку неадекватно (искаженно и не в полной мере) отражает существо обозначаемых ею понятий. Р.Р. Рафиков в связи с этим предлагает считать принципом судебного правоприменения не законность, традиционно означающую, по его мнению, лишь общеобязательность действующих юридических норм, их непременное и строжайшее соблюдение независимо от их качества, а принцип «правозаконно-сти», который тоже означает «строгое и неукоснительное проведение в жизнь юридических норм, но не любых, а, прежде всего и главным образом, начал гуманистического права, основных неотъемлемых прав человека, других связанных с ними правовых институтов и принципов» [10. С. 16]. При этом данный автор убежден, что понятие правозаконности «применительно к специфическим российским реалиям позволяет соединить и проводить две величайшие идеи: принцип господства права и принцип верховенства закона» [10. С. 17]. М.В. Беляев, в свою очередь, пришел к выводу, что «законность не вполне точно характеризует соответствующее свойство судебного решения, поскольку формально означает лишь соблюдение требований нормативно-правовых актов, что не охватывает всей совокупности правовых норм, регулирующих процесс принятия решения и его содержание», поэтому «теоретически обоснованным и практически необходимым представляется определение в качестве важнейшего свойства судебного решения его соответствие требованиям правовых норм (правовой характер судебного решения)» [5. С. 129]. Разделяя озабоченность указанных авторов преданием судебному правоприменению в целом и судебным решениям в частности большей правовой основательности и поддерживая их стремление подчеркнуть объективно необходимое соответствие судебных актов не только законодательным установлениям, но и иным формам права, тем не менее, не считаем остро необходимым устранение привычного понятия законности из характеристики судебных правоприменительных актов и его замену на предлагаемые «право-законность» (Р.Р. Рафиков) либо «правовой характер судебного решения» (М.В. Беляев), так как, во-первых, проблема состоит не в терминологическом обозначении исследуемого требования (принципа), а в адекватности смыслового значения, вкладываемого в него доктриной и правоприменительной практикой, а во-вторых, предлагаемые указанными авторами формулировки не представляются безукоризненными с точки зрения удобочитаемости, ясности и точности передачи вложенного в них смысла. На наш взгляд, термин «правозаконность» несет в себе некоторое противопоставление права и закона, что представляется принципиально неверным и при употреблении каждый раз требует разъяснений соотношения соединенных в нем понятий. Фраза «правовой характер судебного решения», как мы понимаем, буквально означает относимость судебного решения к правовым явлениям и подчеркивает его юридическое значение, поэтому использование словосочетания «правовой характер судебного решения» в придаваемом М.В. Беляевым смысле вынужденно сопровождается пояснением о «соответствии решения требованиям правовых норм», что удлиняет, хотя это, безусловно, дело вкуса, и без того не лаконичное название соответствующего свойства. Безусловно, нельзя отрицать, что с началом судебно-правовой реформы (с конца 1980-х гг.) и на протяжении всего периода государственно-правовых преобразований современной России вследствие множества социально-политических, идеологических, правовых, мировоззренческих, культурологических и иных факторов, общеправовая категория законности обрела новые смыслы и наполнилась новым содержанием, выходящим за пределы сугубо легистского пра-вопонимания1, преобладавшего в отечественной правовой науке и общественном правосознания [12. С. 6]. Согласно Конституции РФ 1993 г.2, Россия - демократическое правовое государство (ч. 1. ст. 1), высшей ценностью в нем объявлены человек, его права и свободы (ст. 2), которые признаются и гарантируются согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией РФ (ч. 1 ст. 17); права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими, определяют смысл, содержание и применение законов и обеспечиваются правосудием (ст. 18), в связи с чем каждому гарантируется судебная защита его прав и свобод (ч. 1 ст. 46); Конституция РФ имеет высшую юридическую силу, прямое действие и применяется на всей территории РФ, законы и иные правовые акты не должны противоречить Конституции, а общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы, при этом правила международного договора имеют приоритет перед правилами, предусмотренными российским законом (ст. 15). Последнее положение действует при условии, что международный договор не противоречит Конституции РФ. Согласно изменениям в Конституцию РФ, принятым на Общероссийском голосовании 1 июля 2020 г., не соответствующие Конституции РФ международные договоры РФ и признанные таковыми при их проверке Конституционным Судом РФ не подлежат введению в действие и применению (п. «г» ч. 2 и ч. 6 ст. 125 Конституции РФ). Данным конституционным установлениям корреспондирует ст. 1 УПК РФ (в редакции Федерального закона от 08.12.2020 г. № 419-ФЗ3), которая к источникам уголовно-процессуального права - законодательству РФ, регулирующему уголовное судопроизводство, относит Конституцию РФ, уголовнопроцессуальный закон (УПК РФ), общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации. При этом применение правил международных договоров РФ не допускается в их истолковании, противоречащем Конституции РФ, когда такое противоречие установлено в порядке, определенном федеральным конституционным законом. В согласовании и единстве с положениями ст. 1 УПК РФ следует понимать и закрепленное в ч. 4 ст. 7 и ст. 297 УПК РФ требование законности приговора и иных судебных решений, которое вслед за расширением границ права и правосудия доктринально стало трактоваться шире и более емко, включать в себя не только соответствие уголовно-процессуальных решений суда законам и подзаконным нормативно-правовым актам, но и другим правовым источникам, а в приоритете - положениям Конституции РФ и общепризнанным принципам и нормам международного права и международным договорам РФ [13. С. 14; 14. С. 6-7]. В соответствии с приведенными нормативноправовыми предписаниями Верховный Суд РФ разъяснил, что а) судам при рассмотрении дел, в том числе уголовных, следует оценивать содержание закона или иного нормативного правового акта, регулирующего рассматриваемые судом правоотношения, соизмерять его с конституционными положениями и во всех необходимых случаях применять Конституцию РФ в качестве акта прямого действия; б) под общепризнанными принципами международного права следует понимать основополагающие императивные нормы международного права, принимаемые и признаваемые международным сообществом государств в целом, отклонение от которых недопустимо, а под общепризнанной нормой международного права следует понимать правило поведения, принимаемое и признаваемое международным сообществом государств в целом в качестве юридически обязательного; в) международные договоры, которые имеют прямое и непосредственное действие в правовой системе Российской Федерации, применимы судами, в том числе при разрешении уголовных дел, в частности, когда международным договором РФ установлены иные правила судопроизводства, чем уголовно-процессу-альным законом РФ, или регулируются отношения, в том числе отношения с иностранными лицами, ставшие предметом судебного рассмотрения; г) при осуществлении правосудия суды должны иметь ввиду, что неправильное применение судом общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ может являться основанием к отмене или изменению судебного акта в апелляционном, кассационном или надзорном порядках (п. 1, 5, 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия» (в редакции от 03.03.2015 г.)). Помимо прямо указанных в Конституции РФ и УПК РФ форм права, которыми судам надлежит непосредственно руководствоваться при осуществлении правосудия по уголовным делам, современный российский суд широко использует правоприменительные решения и интерпретационные акты (акты толкования права) Европейского Суда по правам человека (ЕСПЧ), Конституционного Суда РФ и Верховного Суда РФ. К этому его обязывают положения нормативно-правовых актов, устанавливающих обязательность для судов РФ решений ЕСПЧ4 и Конституционного Суда РФ (ст. 6 и 79 Федерального конституционного закона от 21.07.1994 № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» в редакции от 09.11.2020 г.), а также полномочие Верховного Суда РФ давать судам разъяснения по вопросам судебной практики в целях обеспечения единообразного применения законодательства Российской Федерации (ст. 126 Конституции РФ, ч. 4 ст. 19 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 г. № 1-ФКЗ «О судебной системе Российской Федерации» в редакции от 05.02.2014 г.; п. 1 ч. 7 ст. 2 Федерального конституционного закона «О Верховном Суде Российской Федерации). При этом обязательность учета правовых позиций и толкований Верховного Суда РФ при осуществлении правосудия в настоящее время вытекает не столько из нормативных предписаний (упоминание о «руководящем» характере разъяснений Верховного Суда РФ в указанных законах отсутствует), сколько из правового обычая российско-советской действительности, который зиждется на иерархичности судебной системы и инстанционности правосудия [15. С. 60], а также на авторитете Верховного Суда РФ как высшего судебного органа государства. Кроме того, как верно отмечают К.В. Барановский, А.В. Безруков и А.Г. Калугин, «законодательная регламентация уголовно-процессуальных отношений не является исчерпывающей, постоянно дополняется и корректируется решениями Конституционного Суда РФ, которые включаются в содержание отраслевых процессуальных норм, однако не всегда полностью и своевременно» [16. С. 68]. В таких условиях учет и непосредственное использование в судебном правоприменении правовых позиций Конституционного Суда РФ особо востребованы. В сегодняшних правовых реалиях невозможно себе представить судебное правоприменение в процессе осуществлении правосудия, в том числе по уголовным делам, без учета постановлений Конституционного Суда РФ, устанавливающих соответствие или несоответствие Конституции РФ отдельных положений российских законов и, следовательно, пределы их допустимого применения, а также без использования иных решений Конституционного и Верховного Судов РФ и содержащихся в них правовых позиций, раскрывающих смысл, содержание и юридическое значение тех или иных правоположений российского законодательства, подлежащих применению при разрешении конкретных судебных дел. Современная судебная практика по уголовным делам изобилует примерами обоснования судами своих процессуальных решений прямыми ссылками на конкретные решения высших судебных органов страны и содержащиеся в них правовые позиции. Схожее значение для отправления правосудия, важнейшее с точки зрения правильного понимания и применения российскими судами положений европейской Конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. (далее - Конвенция) приобрела практика ЕСПЧ, в решениях которого раскрывается смысл и содержание прав и свобод человека, а также гарантий этих прав и осуществляется их динамическая интерпретация. В силу обязательности (принятых в отношении России) решений ЕСПЧ для российских судов, последние при рассмотрении конкретных уголовных дел обязаны учитывать даваемые ЕСПЧ толкования и интерпретации прав человека и основывать свои решения на правовых позициях, изложенных в постановлениях данного суда, ориентироваться на разработанные им стандарты соблюдения прав человека при осуществлении правосудия. Верховный Суд РФ еще в 2003 г. указал, что применение судами Конвенции во избежание любого ее нарушения должно осуществляться с учетом практики ЕСПЧ (п. 9 и 10 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 10 октября 2003 г. № 5). Принятое спустя десятилетие Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27.06.2013 г. № 21 «О применении судами общей юрисдикции Конвенции о защите прав человека и основных свобод от 4 ноября 1950 года и Протоколов к ней» побуждает суды при осуществлении правосудия активнее использовать решения ЕСПЧ. В этом документе Верховный Суд РФ ориентирует суды на то, что правовые позиции ЕСПЧ, которые содержатся в его окончательных постановлениях, принятых в отношении Российской Федерации, являются обязательными для судов и учитываются при применении российского законодательства. В частности, содержание прав и свобод, предусмотренных законодательством РФ, должно определяться с учетом содержания аналогичных прав и свобод, раскрываемого ЕСПЧ при применении Конвенции и Протоколов к ней (п. 2, 3 Постановления). Более того, Верховный Суд РФ призывает российские суды с целью эффективной защиты прав и свобод человека учитывать также правовые позиции ЕСПЧ, изложенные в окончательных постановлениях, принятых в отношении других государств - участников Конвенции, если обстоятельства рассматриваемого ими дела аналогичны обстоятельствам, ставшим предметом анализа и выводов ЕСПЧ (п. 2 Постановления). Таким образом, несмотря на сохраняющуюся на доктринальном и законодательном уровнях неопределенность статуса решений ЕСПЧ как источника (формы) права, сомнения в судейской среде относительно прямого действия Конвенции и возможности непосредственного использования ее положений (в интерпретации ЕСПЧ) при отправлении правосудия практически развеяны. Практика осуществления правосудия по уголовным делам свидетельствует, что суды ориентируются на выработанные ЕПСЧ правовые позиции, заимствуют из его актов юридические формулировки, раскрывающие смысл и содержание того или иного положения Конвенции, и все чаще в своих решениях по уголовным делам ссылаются на конкретные прецеденты ЕСПЧ [17]. Вместе с тем следует заметить, что в настоящее время, в соответствии с внесенными в 2020 г. изменениями в ст. 79 Конституции РФ, судам при осуществлении правосудия надлежит исходить из того, что решения межгосударственных органов, принятые на основании положений международных договоров РФ в их истолковании, противоречащем Конституции РФ, исполнению в Российской Федерации не подлежат. Это значит, что решения ЕСПЧ не имеют для России абсолютной юридической силы и могут быть «заблокированы» Конституционным Судом РФ (п. б ч. 5.1 ст. 125 Конституции РФ), если основаны на противоречащей Конституции РФ интерпретации конвенциальных прав и свобод человека либо налагают на Россию обязанности в противоречие основам публичного правопорядка Российской Федерации. Соответственно, проблема выбора для применения в судебном решении конфликтующих между собой правовых позиций ЕСПЧ и Конституционного Суда РФ по одному и тому же вопросу должна решаться в пользу позиции последнего. Не углубляясь в сложный и весьма дискуссионный вопрос о правотворческой сущности решений высших судов России и ЕСПЧ и юридической природе изложенных в них правовых позиций, отметим, что независимо от того, придается ли данным правовым актам значение источника (формы) права [18-21] или только «прецедента толкования права» [22. С. 110-111; 23. С. 227-228], «прецедента индивидуального судебного регулирования» [24], решения суда в уголовном судопроизводстве помимо норм позитивного права должны соответствовать актам (правовым позициям) указанных судебных органов и основываться на них. Без этого соответствия правосудность судебного решения не может быть обеспечена. Из всего изложенного следует, что прежнее, ушедшее в прошлое буквальное понимание законности как требования соблюдения исключительно законодательных и подзаконных нормативных актов исчерпало свои социальные, теоретические и правовые основания,и уступило место новой признанной большинством юристов концепции законности. Данный вывод подтверждается и результатами опросов работников уголовной юстиции. Согласно данным, полученным М.В. Беляевым, абсолютное большинство опрошенных (91,7% судей, 88,1% прокуроров, 95% адвокатов) подтвердили, что связывают законность судебного решения с соблюдением не только закона и нормативных актов, но и положений Конституции РФ, общепризнанных принципов и норм международного права, а также с необходимостью учета при принятии судебных решений позиций Конституционного Суда РФ, Верховного Суда РФ и ЕСПЧ [5. С. 119, 459]. Опрошенные И.Г. Смирновой судьи подтвердили, что постоянно руководствуются правовыми позициями Конституционного и Верховного судов РФ и в большинстве случаев (69,4 и 65,3% соответственно) мотивируют ими свои процессуальные решения, а также опираются на правовые позиции ЕСПЧ [25. С. 151]. Таким образом, обращенное к судебным решениям требование законности, сохраняя традиционное и привычное для юридической науки, процессуального законодательства и правоприменительной практики название, в современном его толковании означает соответствие решения суда требованиям правовых норм, т.е. не слепое, формальное следование указаниям закона, а их применение через широкое правопо-нимание в комплексе и через призму конституционных положений, правовых, в том числе общепризнанных, принципов и международных норм права, основополагающих прав и свобод человека. Иначе говоря, в модернизированной парадигме российского правосудия законное судебное решение обрело значение правомерного акта правосудия (правомерный - «находящийся в соответствии с правом» [26. C. 355], «внутренне оправданный, закономерный, основанный на праве» [27. С. 498]), призванного обеспечить верховенство права и его защиту. Содержательные компоненты законности решений уголовного суда: историческая преемственность и развитие В теории уголовно-процессуального права законность судебных решений изначально (И.Я. Фойниц-кий) связывали с согласованностью «вынесенного судом ответа с законом по существу тех мер, которые устанавливаются судебным решением» («материальная законность») и с соблюдением того порядка, который установлен для постановления решений («формальная законность») [28. С. 342], хотя нормативно материальная и процессуальная стороны в требовании соблюдения закона не выделялись5. В основном в таких же аспектах законность судебного решения рассматривалась и трактовалась в советский период развития уголовного процесса, но главным образом в отношении приговора, что было обусловлено особенностями нормативно-правового регулирования уголовного судопроизводства тех лет. В УПК РСФСР 1923 г. требование законности не было закреплено в отдельном предписании ни для приговора, ни для определений суда, но исходило из общих положений уголовно-процессуального закона, из установленных в УПК права на кассационное обжалование судебных решений (ст. 349) и обязанности кассационной инстанции рассмотреть по поданной жалобе все производство по делу в ревизионном порядке на предмет допущенных в ходе него нарушений закона (ст. 350 и 412), а также из оснований к отмене приговора (ст. 413, 415-416). Принятые Президиумом ЦИК СССР 31 октября 1924 г. Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и Союзных Республик в качестве оснований для отмены приговоров в кассационно-ревизионном порядке предусматривали: а) такое нарушение форм судопроизводства, которое помешало суду всесторонне рассмотреть дело и повлияло или могло повлиять на вынесение правильного приговора; б) нарушение или неправильное применение законов СССР или союзной республики, если при этом допущенная судом ошибка повлекла за собой назначение иной меры социальной защиты, нежели та, которая должна бы быть определена судом при правильном применении закона (ст. 26); а в порядке надзора - признанное надзорным судебным органом существенное нарушение форм судопроизводства или законов СССР или союзных республик (ст. 28). Основы уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик 1958 г. (далее - Основы) в ст. 43, а вслед за ними и УПК РСФСР 1960 г. (далее -УПК РСФСР) в ст. 301 прямо установили требование законности приговора, но аналогичное требование к иным судебным решениям по-прежнему выводилось из норм общего действия (задач и принципов уголовного процесса - ст. 1, 2, 4, 8, 10, 17 Основ, ст. 1, 2, 4, 11-14, 16, 22 УПК РСФСР) и положений закона об обжаловании и основаниях отмены и изменения судебных решений в судах вышестоящих инстанций (ст. 49 Основ, ст. 325, 331, 342, 345-347, 350, 371, 379, 478, 486, 496, 498, 499 УПК РСФСР). Сообразно состоянию правовой регламентации уголовно-процессуальной деятельности вплоть до конца прошлого столетия большинство ученых под законностью приговора понимали требование вынесения приговора с точным соблюдением всех норм (предписаний) уголовно-процессуального законодательства и с правильным применением материального права, т.е. постановления приговора на основе закона и в порядке, установленном законом [30. С. 10; 31. С. 15; 32. С. 191-200; 33. С. 325]. В ряде научных работ аналогичное по смыслу требование законности, взятое в единстве его двух сторон: материального (на основании закона) и формального (в установленном законом порядке), было приложено и к иным процессуальным, в том числе судебным, решениям [34. С. 1194; 35. С. 36; 36. С. 12; 37. С. 36]. В этот же период в юридическом правосознании утверждается идея о том, что вследствие системности уголовного судопроизводства и процедурной взаимосвязи его стадий и этапов законность судебного решения (приговора) обеспечивается не только соблюдением процессуальной формы его вынесения, но обусловлена законностью предваряющей решение деятельности по его подготовке и принятию [35. C. 36] и, более того, всего предшествующего производства по делу, включая его возбуждение, расследование и судебное рассмотрение [38. С. 118, 121]. Выработке и закреплению в теории и судебной практике такого диалектического подхода к пониманию свойства законности (правомерности) судебного решения способствовало совокупное толкование в судебной практике понятия «существенное нарушение уголовно-процессуального закона» как основания отмены или изменения приговора (равно как и иного судебного решения), предусмотренного ст. 345 УПК РСФСР, в сочетании с таким основанием возвращения дела судом для дополнительного расследования, как «существенное нарушение уголовно-процессуального закона при производстве дознания или предварительного следствия» (п. 2 ч. 1 ст. 232 УПК РСФСР). Верховные Суды СССР, РСФСР, а затем и РФ, давая разъяснения относительно существенных нарушений уголовного-процессуального закона, влекущих отмену приговора, включали в их примерный перечень и нарушения, свойственные органам расследования - непредъявление обвинения, невручение копии обвинительного заключения, непроведение экспертизы, когда она по закону обязательна, и другие6. Указанные высшие судебные органы страны также призывали суды при производстве по уголовному делу тщательно проверять соблюдение органами дознания и предварительного следствия требований уголовнопроцессуального закона при возбуждении и расследовании дела, ориентировали судебные органы на нарушения закона, наличие которых препятствует судебному разбирательству, а устранение требует направления дела на дополнительное расследование7. В период действия УПК РСФСР правоприменительная практика судов по вопросу оценки законности приговора и иных судебных решений сформировалась и в дальнейшем основывалась на постулате о том, что существенные нарушения уголовно-процессуального закона, допущенные органом предварительного расследования или прокурором, в равной мере, как и существенные нарушения процессуальных норм судом, препятствуют вынесению законного акта правосудия, поэтому должны быть по возможности исправлены (преодолены) в ходе производства в суде первой инстанции либо, если характер процессуального нарушения этого не позволяет, устранены самим органом предварительного расследования или прокурором после возращения дела на дополнительное расследование [39. С. 293-295, 414-419; 40]. Выработанные в советский период подходы к определению законности актов правосудия через единство материальной и формальной (процессуальной) сторон и посредством включения в структуру ее «процессуальной» составляющей в качестве обязательного компонента соблюдение процессуальной формы на всем протяжении предшествующего уголовного производства закрепились в российской уголовно-процессуальной науке [14. С. 6-7; 41. С. 9; 42. С. 205; 43. С. 14; 44. С. 190-191] и получили дальнейшее развитие, в том числе в законодательстве и правоприменительной практике. Нормативно-правовое закрепление требования законности судебных решений нуждается в дальнейшем совершенствовании Действующий УПК РФ в отличие от предыдущих уголовно-процессуальных законов распространяет требование законности на все судебные решения без исключения (ч. 4 ст. 7, ч. 1 ст. 297) и уточняет, что приговор признается законным, если он постановлен в соответствии с требованиями УПК РФ и основан на правильном применении уголовного закона (ч. 2 ст. 297). Последнее положение ценно тем, что в нем законодатель впервые попытался раскрыть нормативное понятие законности приговора, соединив в нем материальный и процессуальный аспекты, но в то же время оно содержит в себе и существенный недостаток - материальная сторона законности приговора в данной формулировке ограничивается соответствием нормам уголовного права, тогда как при разрешении всей совокупности вопросов уголовного дела (как основного, так и сопутствующих) суду помимо уголовного закона доводится применять нормы практически всех иных (материальных) отраслей права. Более того, те или иные положения материальных законов могут быть положены в основание принятия и других, помимо, приговора, актов уголовного правосудия. Например, без учета и применения гражданского законодательства в части имущественных прав невозможно принять верное решение по такому, казалось бы, сугубо процессуальному вопросу, как наложение ареста на имущество (ст. 115 УПК РФ), а принятие решений по судебно-исполнительным производствам в ряде случаев (п. 3, 14, 18, 18.1, 19 ст. 397 УПК РФ) сопряжено с применением уголовноисполнительного законодательства. Другое, связанное с изложенным законодательное упущение, перекочевавшее из предыдущего уголовно-процессуального закона (ст. 342 УПК РСФСР), усматривается в отсутствии в перечне предусмотренных ст. 389.12 УПК РФ оснований пересмотра решений суда первой инстанции неправильного применения иных материальных законов, помимо уголовного. Не предусмотрено такого основания и для отмены (изменения) судебного решения в кассационном и надзорном порядках (ч. 1 ст. 401.15, ч. 1 ст. 412.9 УПК РФ). Если следовать формальному, буквальному толкованию указанных норм, то неприменение или неверное применение иного материального закона, например по вопросам имущественных взысканий (по иску, некоторым видам процессуальных издержек), не влияет на законность приговора. В действительности подобное нарушение не может быть легализовано и на практике влечет отмену или изменение судебного приговора, несмотря на отсутствие в процессуальном законе необходимого указания. Иное положение невозможно представить, поскольку оно извращало бы саму суть судебного правоприменения, противоречило бы правозащитным целям уголовного правосудия и предназначению судебной власти. Так, определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ отменен в части удовлетворения гражданского иска приговор Челябинского областного суда в отношении осужденных Мезенцева, Похлебаева, Плотникова и Бахарева ввиду того, что в нарушение ч. 1 ст. 1080 ГК РФ компенсация морального вреда в солидарном порядке возложена не только на осужденных, но и на законного представителя несовершеннолетнего Бахарева, тогда как он, не являясь непосредственным причинителем вреда, не может нести солидарную с причинителями вреда ответственность, а только долевую8. Приговором Василеостровского районного суда г. Санкт-Петербурга гр-н К. осужден по ч. 3 ст. 264 УК РФ, в пользу территориального фонда обязательного медицинского страхования по иску прокурора взыскано 223 661,1 руб. в качестве возмещения расходов на лечение потерпевшего. Судебная коллегия по уголовным делам Санкт-Петербургского городского суда, отменяя приговор в части данного взыскания, указала, что у суда отсутствовали материальноправовые основания для удовлетворения иска прокурора, поскольку вред здоровью потерпевшей причинен неосторожными действиями осужденного, а по ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 25 июня 1973 г. № 4409-VIII «О возмещении средств, затраченных на лечение граждан, потерпевших от преступных действий» взысканию с осужденного в доход государства подлежат лишь средства, затраченные на стационарное лечение пострадавших, вред здоровью которым причинен умышленно9. Президиум Самарского областного суда своим постановлением изменил приговор мирового судьи в отношении осужденной по ч. 1 ст. 159.1 УК РФ гр-ки С., которым удовлетворен гражданский иск в пользу коммерческой организации о взыскании имущественного вреда, а в доход государства с осужденной взыскана государственная пошлина в соответствующем размере. Суд кассационной инстанции, исключая из приговора решение о взыскании госпошлины, указал, что действующее законодательство о налогах и сборах взимание госпошлины при производстве по уголовному делу не предусматривает10. Примечательно, что во всех приведенных и других аналогичных примерах суд вышестоящей инстанции не приводит юридическое (процессуальное) основание отмены (изменения) проверяемого приговора из числа предусмотренных уголовно-процессуальным законом и не ссылается на конкретные нормы УПК РФ, предусматривающие эти основания, что вполне объяснимо: ни одно из них не подходит к указанным случаям нарушения закона. Налицо явный пробел нормативно-правового регулирования, который длительное время компенсируется правоприменительными решениями судебных органов, т.е. судебной практикой, но очевидно требует правотворческого начинания и четкого законодательного решения. Другой проблемный вопрос, непосредственно связанный с определением содержательной стороны законности судебного решения, возник вследствие недостаточной регламентации полномочий судов всех инстанций по реагированию на выявленные в уголовном деле нарушения уголовно-процессуального закона, допущенные в досудебном производстве. Полностью ликвидировав при принятии УПК РФ институт возвращения уголовных дел на дополнительное расследование, законодатель не учел сложившуюся к этому времени устойчивую парадигму законности актов правосудия и не обеспечил в новом уголовнопроцессуальном законе действенного механизма устранения судом процессуальных ошибок и нарушений со стороны органов уголовного преследования. Судебная процедура возвращения уголовных дел прокурору в порядке ст. 237 УПК РФ, пришедшая на смену упраздненному институту возвращения дела для дополнительного расследования, содержит неоправданно ограниченный перечень процессуальных препятствий судебному рассмотрению дела, служащих основанием для возвращения дела прокурору. Ситуацию, как известно, исправили сами органы правосудия благодаря правовым позициям Конституционного Суда РФ, позволившим использовать широкое толкование оснований и процессуальных границ применения процедуры, предусмотренной ст. 237 УПК РФ [45]. В 2003 г. Конституционный Суд РФ, подтвердив, что существенное процессуальное нарушение, допущенное органами дознания или предварительного следствия, которое суд не может устранить самостоятельно и которое, как повлекшее лишение или стеснение гарантируемых законом прав участников уголовного судопроизводства, исключает возможность постановления законного и обоснованного приговора, является препятствием для рассмотрения дела судом, в Постановлении № 2-П11 констатировал соответствие Конституции РФ положений п. 2 ч. 1 ст. 232 УПК РСФСР, допускавших возвращение уголовного дела прокурору для устранения существенных нарушений уголовно-процессуального закона, если это не связано с восполнением неполноты предварительного расследования, а затем в Постановлении № 18-П12 признал не противоречащей Конституции РФ и ч. 1 ст. 237 УПК РФ, растолковав при этом, что ее положения по своему конституционно-правовому смыслу не исключают право суда возвратить дело прокурору для устранения препятствий к его рассмотрению судом во всех случаях, когда в досудебном производстве были допущены существенные нарушения закона, не устранимые в судебном производстве, если возвращение дела не связано с восполнением неполноты проведенного дознания или предварительного следствия. Исходя из выявленного Конституционным Судом РФ правового смысла ч. 1 ст. 237 УПК РФ, Пленум Верховного Суда РФ в ряде постановлений последовательно разъясняет, что на основе указанной нормы закона суд любой инстанции в целях обеспечения законности п

Скачать электронную версию публикации