On the Failed Preventive War of Marshal Pilsudski Against Germany in 1933.pdf Время неумолимо движется вперед, помогая исследователям постигать истинный смысл, казалось бы, уже известных всем событий и проблем. Одной из таковых принято считать так называемую превентивную войну, при помощи которой маршал Юзеф Пилсудский, манипулируя политическими и дипломатическими уловками в отношении Франции и СССР для оказания давления на Берлин, угрожал германскому руководству в течение весны, а затем осенью 1933 г. Рассмотрению данной проблемы польская историография посвятила немало исследований. Первыми были работы польских эмигрантских авторов, положивших начало дискуссии и ставивших либо под сомнение достоверность факта польского предложения Франции совместного военного выступления против Берлина, либо оправдывавших это мероприятие необходимостью сближения с Германией из-за отказа Франции от проведения этой самой превентивной войны [1. S. 108-114; 2. S. 737-740; 3; 4]. К почину незамедлительно подключились историки Польской Народной Республики (ПНР), у которых основной выступала идея о том, что планы ее проведения предназначались для решения не силовых, а политических целей [5. S. 3; 6. S. 225-228; 7. S. 54; 8. S. 5-49]. Даже такой крупный авторитет по внешней политике режима «санации», каковым являлся в эпоху народной Польши Х. Батовский, склонен был относиться к ней чуть ли не как к мифу [5. S. 3; 6. S. 225228]. А Т. Кузьминьский и Е. Козеньский хотя и уделяли ей пристальное внимание, но также рассматривали данную проблему как инструмент Пилсудского, использовавшего ее для демонстрации, с одной стороны, нежелания следовать в курсе западноевропейской политики, а с другой - силы в отношении пришедшего к власти в Германии нацистского руководства [7. S. 54; 8. S. 5-49]. Одним из наиболее «продвинутых» знатоков данной проблемы эпохи ПНР можно считать М. Згурня-ка, опубликовавшего, среди прочего, ценную информацию из Центрального военного архива касательно армейских мероприятий, предпринимавшихся маршалом весной - осенью 1933 г. [9. S. 189-215]. Не мог обойти её молчанием и такой авторитетный ученый, как М. Войчеховский, ограничившийся дипломатичным упоминанием об «атмосфере, а не стремлении к войне» [10. S. 31-44; 11. S. 105-181]. В той или иной мере ей уделяли внимание различные польские авторы [12; 13. S. 143-174; 14. S. 142; 15. S. 143; 16. S. 17]. Определенным прогрессом можно считать позицию современного исследователя К. Рака, следующего в курсе мнений, господствующих в польской историографии относительно превентивной войны, но чуть ли не первым среди польских историков выдвинувшего предположение, что Польше могла быть уготована судьба союзника фюрера в его восточных планах [17]. В отличие от польских историков, отрицающих серьезность намерений маршала применить в отношении Берлина силу, их немецкие коллеги ни на секунду не ставили и не ставят под сомнение готовность Пилсудского преподать Веймарской республике показательный урок в 1933 г. [18-20]. Крупнейший американский специалист польского происхождения Пётр Вандыч, изучив доступные архивные и иные документы, в том числе и по этой проблеме, не нашел письменных подтверждений предложений маршала французскому руководству провести превентивную войну. Однако ему удалось выявить напряженнейшую работу Пилсудского в этом направлении, а главное его сверхсекретность и меры по дезинформации в работе с одним из своих посланцев на французском направлении в 1933 г. - сенатором Е. Потоцким [21. P. 302; 22. S. 11; 23. S. 81-83]. В отечественной исторической науке данная проблема до настоящего момента не становилась темой отдельного исследования, хотя эпизодически присутствовала в работах тех или иных авторов, которые либо следуют в русле польской историографии [24. С. 91-93], либо, используя рассекреченные в 1990-е гг. архивные материалы, выдвигают совершенно новую гипотезу не только о готовности Пилсудского применить силу в 1933 г., но и о шантаже последним фюрера с целью правовой интеграции Польши в его потенциальные «восточные» планы [25. С. 122-123; 26. С. 7-28]. Данная статья посвящена обоснованию именно упомянутой научной версии. Прежде, чем перейти к изложению материалов, следует, пожалуй, обратить внимание на некий основополагающий базисный компонент, имеющий непосредственное отношение к полноценному раскрытию данной темы, которым упорно пренебрегали и продолжают пренебрегать польские исследователи и подавляющее большинство отечественных коллег. Речь идет ни более ни менее как о негласной установке маршала Пилсудского, сформировавшейся у него к концу жизни, поквитаться с Россией за участие в разделах его Отчизны во второй половине XVIII в. Ему виделось воссоздание Великой Польши в ходе теоретически возможного, с его точки зрения, приобщения к реализации комбинаций на «восточном» направлении, предуготованных закулисными «локарнскими стратегами» для Германии [27. С. 84-89; 28. С. 14-87; 29. С. 136-147; 30. С. 49-70; 31. С. 80-84]. Принимая во внимание тот факт, что данным соображением старый конспиратор предпочитал ни с кем не делиться, практически не оставив документальных подтверждений вышеприведенной парадигме, солидаризируясь тем самым с закулисными режиссерами, нам придется применить исследовательский прием чередования документально-историографических свидетельств с гипотетическими выкладками автора. Начать, пожалуй, следует с того, что административный ресурс для шантажа Берлина угрозой проведения превентивной войны был заложен маршалом в результате майского переворота 1926 г., произведенного им после того, как за два месяца до этого, в начале марта, польский сейм ратифицировал, а президент Станислав Войчеховский подписал один из правовых документов Локарнской конференции - польско-германский арбитражный договор [32. S. 302309]. Последний предусматривал обязательства по изменению взаимных границ Польшей и Германией посредством внешнего арбитра на основе 19-й статьи Устава Лиги Наций. Осознав, что часть польской территории, например, так называемый польский коридор, может быть передана Берлину без учета мнения Варшавы, маршал, произведя майский переворот, неофициально сосредоточил в своих руках единоличные бразды правления внешней политикой Польши, сделав тем самым возможным и проведение так называемой силовой линии во взаимоотношениях с соседями с целью противодействия попыткам изменения гос-границ с Германией при помощи правовых инструментов внешними силами, т. е. закулисными режиссерами. В качестве одного из первых примеров ее применения можно рассматривать инцидент с польским эсминцем «Вихрь», имевшим место в данцигском порту 15 июня 1932 г., когда тот, воспользовавшись благоприятным моментом в связи с визитом английской эскадры, также вошел туда. В соответствии с решением, которое тамошние власти получили в декабре 1930 г. в Гаагском международном суде, польским кораблям было запрещено использовать этот порт, в связи с чем капитан «Вихря» имел приказ (надо полагать, напрямую от маршала) открывать огонь в случае любых враждебных действий со стороны немецких властей Данцига. Последние не решились на таковые, и дерзость не просто сошла с рук, но и принесла реальный результат. Учитывая предстоящий визит в данцигский порт германской эскадры и стремясь предотвратить возможный польско-германский конфликт, Генеральный секретарь Лиги Наций Э. Друммонд и глава Форин-офиса Д. Саймон, добились от городских властей подписания 13 августа 1932 г. соответствующего документа, разрешавшего польским военным кораблям пользование портом [33. S. 127]. Эту авантюру чистейшей воды следует рассматривать в качестве своеобразной визитной карточки времен режима «санации», это был один из первых результатов применения маршалом силовой линии во внешней политике. Последовавшие вскоре события на международной арене показали, что данная линия вскоре может подвергнуться модификации в сторону усложнения и укрупнения проводимых комбинаций. В качестве сигнала, свидетельствующего о предстоящих грядущих переменах, можно рассматривать присоединение Франции к «Декларации пяти держав» от 11 декабря 1932 г. о предоставлении Германии и другим странам, которых касались парижские постановления о разоружении, «равноправия в вооружениях в рамках системы безопасности, одинаковой для всех» [34. С. 138-139]. Когда же французский парламент 14 декабря проголосовал за то, чтобы не возвращать военные долги США [34. С. 111-113], то у Пилсудского появились весомые основания, дабы растолковать этот шаг как следствие сговора влиятельных финансовых воротил с частью французских правящих кругов. Париж, еще в период Локарно показавший свою несостоятельность в качестве защитника интересов младших западнославянских партнеров, вновь продемонстрировал непоследовательность своей позиции в отношении Берлина, чем поставил под сомнение свою надежность в качестве союзника. В Варшаве маршалом было незамедлительно проведено совещание Совета министров и высших армейских офицеров, где было принято решение об определенной корректировке польской внешнеполитической линии в пользу сближения с Германией [35. С. 173]. Однако Берлину, находившемуся после вхождения осенью 1925 г. в «рейнский гарантийных пакт» на более высокой ступени в иерархии международных отношений по сравнению с Варшавой, было не с руки подписание с последней какого-либо политического договора. На этот случай в колоде маршала был заготовлен козырный на тот момент туз - соотношение военных сил Польши и Германии. По условиям Версальского договора Веймарская республика была ограничена цифрой 100 тыс., а ряды Войска Польского насчитывали более 300 тыс. человек [33. S. 128]. Именно данный фактор позволял обеспечить маршалу победоносный исход потенциального военного противостояния в тот период. Возникает вопрос, а насколько серьезно германские военные учитывали возможность возникновения вооруженного конфликта с Польшей? Факты свидетельствуют, что последние до такой степени опасались подобной возможности, что на случай развертывания военных действий с Польшей был разработан мобилизационный план, единственно существовавший на тот момент у германского военного руководства [36. S. 13]. Другими словами, на случай упрямства и нежелания Берлина идти на политическое сближение с польскими партнерами у последних, в лице маршала, единолично распоряжавшегося внешней политикой государства, потенциально были возможности для неотразимого аргумента в виде сначала угрозы, а затем и нанесения превентивного военного удара по германской территории, дабы подтолкнуть Берлин к заключению политического соглашения. Однако вот так вот взять и под носом у Англии и Франции начать выворачивать руки или тем более накостылять их собрату по «рейнскому гарантийному пакту» Германии, было все-таки неким «перебором», вследствие чего маршал решил использовать многоходовую комбинацию. С ее помощью предполагалось, с одной стороны, оказывать силовое давление на Берлин, а с другой - при помощи различных политических и дипломатических маневров создать впечатление у последнего, дабы сделать более сговорчивым, о военно-политическом сближении Варшавы с Парижем и Москвой. 11 января 1933 г. во французскую столицу прибыл сенатор Е. Потоцкий со сверхсекретным заданием маршала и провел встречу с премьер-министром Ж. Поль-Бонкуром [37]1. Несмотря на соблюдение сановным посланцем всех мер предосторожности, предписанных «комендантом», содержание разговора впоследствии стало достоянием гласности. Оказывается, особый посланец маршала привез с собой личное послание с настойчивой просьбой сообщить мнение Франции относительно своевременности превентивной войны против Германии. Речь шла «о 5 польских армейских корпусах, которые в случае необходимости могли бы вступить в Восточную Пруссию и остановиться на Одере, в то время как Франция должна была бы оккупировать часть Рура, а Англия - лишь ожидать второго этапа операции». По мнению известной, хорошо информированной и вхожей в высшие властные круги французской журналистки Ж. Та-буи, послание было составлено таким образом, чтобы вызвать отказ Франции, который можно было бы использовать в качестве предлога для политического сближения Польши с Германией [35. С. 176]. Таким образом, первый шаг в далеко идущей и многоходовой комбинации был предпринят. Приход 31 января 1933 г. к власти в Германии национал-социалистов во главе с А. Гитлером с его оголтелой риторикой территориальных захватов способствовал росту активности его сторонников в Данциге, предпринявших антипольский выпад, приведший в свою очередь к новому штриху в силовой линии маршала. 16 февраля 1933 г. данцигский сенат без согласия портового совета, в котором были и представители Польши, принял решение о роспуске портовой полиции, заменив ее городской [40. S. 46]. Не на шутку осерчавший маршал,решил принять адекватные меры, и 5 марта, когда выборы в германский рейхстаг принесли победу нацистам, в ту же ночь на полуострове Вестерплятте2 был высажен польский военный отряд численностью 200 человек. М. Войче-ховский назвал это действие «аферой на Вестерплят-те», необходимой для того, чтобы «предостеречь и оказать давление на Гитлера и одновременно дать ответ западным державам, питавшим благосклонность к германским реваншистским требованиям» [10. S. 24]. Предпринятая маршалом силовая акция вновь принесла плоды. Вопрос о высадке польского десанта на Вестерплятте был поставлен в Совете Лиги Наций, где под нажимом Англии и Франции Польша уступила, добившись, однако, в качестве компенсации отмены решения данцигского сената, изъявшего портовую полицию из ведения особого портового совета, в котором имелись польские представители. Президент сената Вольного города Данцига Цим обещал принять достаточные меры, гарантирующие польские права в Данциге, а министр иностранных дел Бек заявил в ответ о готовности вывести войска с Вестерплятте, что и было предпринято 16 марта 1933 г. [41. С. 870]3. Для усугубления пущего эффекта с высадкой десанта одновременно были предприняты шаги для устрашения упрямого германского канцлера и во французскую столицу направился второй по счету посланец. «В марте 1933 г. польский маршал Пилсудский информировал французское правительство о том, что Германия в нарушение Версальского договора усиленно вооружается; немцы мечтают о реванше. Маршал предлагал принять меры против этой опасности, - одни лишь дипломатические представления Берлину не могут достигнуть цели. Пилсудский заявлял, что польские войска готовы в любой момент выступить против немцев, если Франция поддержит Польшу в случае польско-германского военного столкновения. Французская дипломатия дала Пилсудскому отрицательный ответ» [42. С. 471]4. Не успел польский десант покинуть Вестерплятте, как на международной арене была обнародована столь значимая по своим возможным последствиям для Варшавы инициатива, что маршалу пришлось в срочном порядке думать о мерах по интенсификации подготовки превентивной войны. Из итальянской столицы поступило предложение о создании так называемого директората четырех держав, более известного в научной литературе как пакт четырех. Компетенция нового органа, в состав которого должны были войти Англия, Италия, Франция и Германия, была столь широка, что включала даже пересмотр условий существующих международных договоров. «Коменданту» не нужно было долго объяснять, что предлагаемая структура, куда, как и в «рейнский гарантийный пакт», вновь позабыли включить Польшу, есть не что иное, как тот самый арбитр, которому, возможно, предстоит применить положения польско-германского арбитражного договора и на основе 19-й статьи Устава Лиги Наций провести новую границу, передав, к примеру, польский коридор Германии. 28 марта глава варшавского МИД Ю. Бек передал английскому послу заявление о том, что лишенная возможности судить точно о проекте данного «пакта», так как текст ей не был сообщен, Польша «считает этот проект противоречащим духу и букве пакта Лиги Наций» и оставляет за собой свободу действий» [44. Л. 10]. Поскольку, как уже известно, польские инициативы не встретили поддержки в Париже, маршал взялся за дело серьезно. Стараясь максимально привлечь внимание, он провел встречи с высшим военным руководством, поручил рассмотреть план проведения превентивной войны Главному штабу, который и произвел соответствующие подготовительные мероприятия. В начале апреля 1933 г. были сконцентрированы войска на польско-германской границе в Су-валках и в «коридоре», куда были передислоцированы с советско- польской границы части Корпуса охраны границы. Военные действия планировалось начать вскоре после апрельских выборов в Данциге, на которых, по предположению военных, должны были победить нацисты. Это привело бы к внутренним беспорядкам и тогда «было бы трудно выяснить, кто является зачинщиком, а кто нет». Также в течение апреля были проведены штабные учения, военные сборы, проведена пробная мобилизация [7. S. 55; 9. S. 202; 41. С. 210, 223; 45]. Германская сторона не на шутку была встревожена. В сообщениях посланника в Варшаве Г. фон Мольтке от апреля 1933 г. указывалось на растущую напряженность. Опытный дипломат не исключал возможность превентивной войны и полагал, что «пакт четырех» и страх перед перевооружением Германии могут стать весомыми доводами в пользу того, что Польша может решиться на подобного рода меру. Поэтому он рекомендовал Берлину избегать любых действий, способствующих ухудшению ситуации, поскольку был уверен, что пересмотр границы был невозможен до перевооружения Германии [9. S. 202; 43. S. 43; 46. № 180, № 192]. Генерал Вильгельм Адам, тогдашний глава Truppenamt, т.е. Генерального штаба, в мемориале, представленном правительству, поделился тревожным настроением, царящим среди генералов, вызванным польскими военными приготовлениями. Он заявил, что в настоящий момент Германия не может вести войну с Францией и Польшей, тем более с учетом выступления Чехословакии. Оборона по линии Одера была бы возможна при условии наличия боеприпасов, в то время как их текущих запасов хватило бы только на 14 дней. В связи с этим Германия была способна только проводить локальные контратаки, Восточную Пруссию пришлось бы оставить на произвол судьбы, и даже линию Одера не удалось бы сохранить, если бы Чехословакия приняла участие в военных действиях. «Мы не можем вести войну. Мы должны сделать все, чтобы предотвратить её, даже ценой политических уступок». Командующий вооруженными силами генерал фон Хаммерштейн занял аналогичную позицию. 7 апреля глава МИД К. фон Нейрат выступил с речью о политической ситуации в Германии на заседании правительства. Он заявил, что неизбежную опасность превентивной войны нельзя недооценивать. Действительно, Германия не может отказаться от пересмотра границ на Востоке, но этот вопрос может найти только общее, а не частичное решение. В связи с этим пересмотр границ может иметь место только тогда, когда рейх станет сильнее в политическом, военном и финансовом отношении [18. S. 80; 9. S. 203]. Гитлер не мог не учитывать позиций генералов и главы Вильгельм-штрассе и попытался публично уличить поляков в вынашивании недобрых замыслов. Через вице-канцлера Ф. фон Папена было публично заявлено об агрессивных намерениях Польши, а «дедушка»5 в ответ через «Газету Польску» публично опроверг подобные намерения (ведь официальных письменных предложений о проведении превентивной войны предусмотрительно составлено не было), напомнив при этом о предложенном Польшей пакте о ненападении [44. Л. 13]. Поскольку ответа не последовало, то маршал вновь активизировал французское направление. «В апреле 1933 г. польский посол в Париже передал французскому правительству новый меморандум о вооружениях Германии, прямо предлагая обсудить вопрос о превентивной войне, чтобы воспрепятствовать вооружению Германии и силой оружия укрепить пошатнувшуюся версальскую систему». Однако новый премьер Даладье отклонял все эти предложения6 [42. С. 472]. Для того чтобы сделать Берлин более уступчивым и оказать на него дополнительное давление, было решено наряду с парижским задействовать и московское направление. Еще ранее в зарубежной и значительной части польской прессы, дипломатических кругах была создана атмосфера наличия существования (виртуального - С.М) секретного польско-советского антигитлеровского пакта. К началу апреля этот процесс набрал значительные обороты, свидетельством чего можно рассматривать письмо члена Коллегии НКИД Б. Сто-монякова полпреду в Польше В.А. Антонову-Овсеенко. «В прессе разных стран появляются неверные сообщения, исходящие в основе из польских источников, о заключении между Польшей и СССР далеко идущих соглашений и об установлении единого фронта Польши и СССР против Гитлера. Дело доходит до того, что полуофициальные представители польского правительства, вроде Литауера, и корреспондент ПАТ или “Газеты Польской”, не стесняясь присутствия первого секретаря полпредства т. Толоконского, уверяли английских собеседников в наличии соглашения между Польшей и СССР, позволяющего первой сосредоточить свои силы против Германии. Аналогичное заявление было сделано недавно одним из французских депутатов на заседании комиссии по иностранным делам палаты депутатов. Во всей Прибалтике твердо распространено убеждение, что Польша и СССР окончательно договорились и что вследствие этого заключение блока между прибалтами и Польшей не может быть направлено против СССР, а исключительно против Германии. Даже такой политик, как Циеленс, заявляет об этом открыто, ссылаясь многозначительно на то, что он имеет абсолютно аутентичную информацию о полной договоренности между Польшей и СССР» [41. С. 218]. Следует полагать, что в результате совокупности проведения военно-тактических мероприятий, политических маневров на парижском и московском направлениях к концу апреля атмосфера грядущей превентивной войны была создана настолько убедительно, что маршал решил разыграть решающую сцену на дипломатической арене, которая должна была убедить германского канцлера в серьезности намерений Варшавы и добиться от него проведения некоего действия, позволившего бы начать процесс взаимного сближения. 1 мая 1933 г. Пилсудский в присутствии Бека принял полпреда СССР Владимира Антонова-Овсеенко, избегая в разговоре с ним затрагивать политические темы, а 2 мая польский посланник в Берлине Альфред Высоцкий7, явно разыгрывая советскую карту, поставил перед германским канцлером в ультимативной форме вопрос о дальнейших польско-германских отношениях. Подобный демарш и в такой же форме произвел в Варшаве министр Бек относительно германского посланника Г. фон Мольтке [44. Л. 13]8. Вскоре было опубликовано официальное коммюнике, в котором говорилось, что беседа касалась текущих вопросов польско-германских отношений. Среди прочего германский канцлер заявил о твердом желании германского правительства строго придерживаться существующих договоров в своих взаимоотношениях с Польшей [49]. После этого Бек принял фон Мольтке и во время беседы подтвердил ему, что польское правительство решило сохранить свою позицию и свое поведение строго в рамках действующих договоров. Затем польский министр выразил пожелание, чтобы оба государства рассмотрели и обсудили взаимно интересующие вопросы, соблюдая спокойствие [50]. Таким образом, маршал добился важного результата - официального заявления германского правительства о неизменности польско-германских границ, опасность, грозившая коридору, была устранена. Теперь можно было предпринимать шаги к взаимному сближению. По мнению В. Антонова-Овсеенко: «Демаршем 2-го мая Польша, уже используя улучшение с Советским Союзом, вступила на путь непосредственных переговоров с Германией» [44. Л. 14]. 8 мая Пилсудский встретился и имел беседу с германским военным атташе, генералом Шиндлером [11. S. 44; 18. S. 131], а 17 мая 1933 г. фюрер выступил с заявлением, что ни одно германское правительство не нарушит по собственной инициативе договоров, заключенных в 1919 г. [51. S. 21; 52. P. 365-367]. Вступив на тропу польско-германского сближения, маршал мог на время позволить себе сделать перерыв в проведении силовой линии в отношении своего германского визави и предпринять уместные для данного этапа организационные шаги. Вскоре германскую столицу покинул посланник А. Высоцкий, а в августе на эту должность прибыл начальник Западного отдела варшавского МИД Юзеф Липский, начавший прилагать значительные усилия для устранения существовавшего между Польшей и Германией недоверия [7. S. 64-66]. В Польше сторонники сближения с Берлином на почве возможного взаимодействия на Востоке также не сидели сложа руки. В конце августа 1933 г. эксглава МИД князь Э. Сапега, представитель близкой к пилсудчикам политической группировки земельных магнатов, тесно связанный с персонами, определявшими польскую внешнеполитическую линию, сделал доклад. В нем была, по сути, изложена программа превращения Польши в «великую державу путем колониального освоения территорий и природных богатств Советского Союза». В реализации данной программы любезно приглашали принять участие Европу, после чего докладчик резюмировал: «Реальной нашей задачей должно быть договориться с нашим западным соседом» [24. С. 122]. Берлин не остался равнодушным, и глава тамошнего МИД К. фон Нейрат во время сессии Совета и Ассамблеи Лиги Наций в Женеве предложил своему польскому коллеге Ю. Беку встретиться. Это был тот самый долгожданный шанс, которого последовательно добивался маршал Пилсудский. 25 сентября 1933 г. Бек провел рандеву с Нейратом, а 26 сентября - с министром пропаганды Третьего рейха Й. Геббельсом. Во время бесед выяснилось обоюдное стремление к дальнейшему сближению, которое должно было носить исключительно двусторонний характер. Не допускалось какое-либо привлечение к нему третьих стран или международных организаций. Хотя при первом свидании глав санационного и нацистского внешнеполитических ведомств вопрос о координации совместной деятельности на восточном направлении не был затронут, «заинтересованные правительства уже тогда рассматривали польско-германское сближение в ракурсе их планов в отношении СССР» [24. С. 130]. Казалось бы, все идет как по маслу, и процесс польско-германского сближения помчится вперед со скоростью курьерского поезда. Однако вскоре произошло неожиданное. Воспользовавшись обнародованием нового британского плана, предусматривавшего, что Германия получит равенство только через 4 года, Гитлер направил 14 октября телеграмму Ген-дерсону, объявлявшую о том, что Германия покинет Конференцию по разоружению, а пять дней спустя (19 октября 1933 г.) рейх и вовсе вышел из Лиги Наций. Официально Гитлер заявил, что Германия не допустит, чтобы к ней относились как к меньшинству, и призвал к проведению выборов в рейхстаг, которые должны были стать плебисцитом в поддержку этого шага [9. S. 206]. Польская историография, пытаясь комментировать данное действие, склонна солидаризоваться во мнении касательно коварных и агрессивных замыслов фюрера [7. S. 64-66]. Однако есть серьезные основания полагать, что в основе данного исключительного, во многом неожиданного и нелогичного шага лежал шок, испытанный впечатлительным германским канцлером в связи с раскрытием, приблизительно в это время, последствий деятельности шпионской сети резидента польской разведки в Берлине майора Е. Сосновского. Любвеобильный военный посредством барышень-секретарш умудрился умыкнуть из сейфов Генерального штаба тот самый, существовавший в единственном экземпляре, мобилизационный план, охватывавший польское направление [25. С. 124]. На деле выходило, что поляки, убеждая фюрера в искренности своих намерений в деле совместного сотрудничества на Востоке, самым что ни на есть коварным способом сделали беззащитной его горячо любимую родину. Гитлер, бывший по своей природе неврастеником и имевший склонности к истерикам, одновременно имел мелкую, злобную и мстительную натуру, требовавшую непременного возмездия за содеянное. В прошлом художник, а последние, как известно, имеют тонкую и чувствительную психику, он возомнил, что против его униженного Версальским договором фатерлянда ополчился весь мир и, не имея соответствующего инструментария для нанесения точечного удара, отомстил всему миру, выведя Германию из Лиги Наций. Предприняв столь нелогичный шаг, фюрер тем самым вверг страну в состояние изоляции. Осознав это и не желая иметь дела со столь ненадежным, с точки зрения политической последовательности, партнером, фюрер не замедлил предложить, в пику польскому руководству, пакты о ненападении Чехословакии и Франции, однако те предпочли не связывать себя с данной инициативой [7. S. 65-67]. А вот маршал не замедлил воспользоваться оплошностью своего менее искушенного в международных интригах и впечатлительного партнера и приступил к продолжению проведения силовой линии в отношении Берлина по уже имевшему место в прошлом сценарию. Последний, как известно, включал следующие элементы: демонстративные совещания с военными, концентрация войск и проведение учений; политические маневры в отношении Парижа и Москвы с целью оказания давления на Берлин; дипломатический ультиматум, предъявленный бы в устной форме молодому и, пока еще не слишком опытному, канцлеру. Осознав, что теперь рыбка уж наверняка не сорвется с крючка, Пилсудский уже 21 октября, посовещавшись с Беком и начальником Главного штаба Гонсиоровским, потребовал подготовить подробный доклад о состоянии германских вооружений, куда были бы включены и данные французской разведки, не были забыты и военные учения с участием армейских подразделений [21. P. 302; 43. S. 81-82]. На следующий день Бек передал пожелание маршала французскому послу Ж. Лярошу, объяснив, что этот жест следует рассматривать не как эмоциональное проявление, а как стремление дать серьезную оценку возможным последствиям германского шага. Французский дипломат поспешил передать эту просьбу в Париж, указав, что впервые военные приготовления Пилсудского в отношении Германии носят столь явный характер и речь идет о взаимодействии польского и французского высших штабов [53. P. 136; 54. P. 623-625]. Прибывший вскоре из Парижа в Варшаву полковник Кельц привез необходимые документы, которые были переданы Пилсудскому в обмен на германские секретные документы, включавшие и мобилизационный план10 [21. P. 302]. Однако, по мнению Ляроша, стремление Варшавы к углублению военного сотрудничества с Парижем вовсе не означало, что она сойдет с пути, ведущего к сближению с Берлином [53. P. 136; 54. P. 673]. Дальнейшие шаги Пилсудского подтвердили это предположение. Маршал счел необходимым активизировать второй этап силового сценария и подключить французское направление. Он дал поручение Людвику Мор-штину, писателю, который когда-то был офицером связи при маршале Фоше и имел хорошие отношения с генералом Вейганом, отправиться в Париж с конкретной миссией - получить от французского правительства ответ на два вопроса11. Объявит ли Франция всеобщую мобилизацию в случае германской атаки на польско-германскую границу? Сконцентрирует ли Франция все свои воинские подразделения на франкогерманской границе? После того, как Вейган передал их Поль-Бонкуру, кабинет министров известил о своей позиции - в случае польско-германского военного конфликта Франция готова оказать Польше помощь оружием и обмундированием, продолжать взаимодействие между генеральными штабами и оказать политическую поддержку12 [56. S. 161-166]. На московском направлении для устрашения Берлина на этот раз был использован визит летной эскадрильи во главе с начальником польской авиации полковником Райским. Экипажи долетели до Минска, но ввиду нелетной погоды летчики проследовали до Москвы поездом, где присутствовали на параде 7 ноября на Красной площади. До 12 ноября они посетили, среди прочего, Тушинский аэродром, Академию РККА, имели встречи с замнаркомами М.Н. Тухачевским и Н.Н. Крестинским, посетили концерты, выставки и т.д.13 [41. C. 868]. Одновременно в течение первой декады ноября в Берлине и Варшаве с обеих сторон могли иметь место эпизоды взаимного зондажа. Так, ходили слухи, что полковник Стежиньский мог встречаться с министром пропаганды Геббельсом, а берлинский журналист Зибург - с министром Беком, а возможно даже с маршалом [41. C. 690]. Это, однако, не помешало последнему продолжать неуклонно проводить элементы своей силовой линии в соответствии с уже известным сценарием. Приближалось время его завершающего этапа - предъявление дипломатического ультиматума. Вызванный из Берлина Липский 2 ноября имел встречу с маршалом, который на следующий день вызвал Бека [41. С. 693]. 5 ноября Липский получил от Пилсудского соответствующие инструкции. Смысл их был таков: сообщить Гитлеру, что безопасность Польши зависит от двух обстоятельств - прямых отношений между обеими странами и Лиги Наций как своеобразного гаранта. Уход Германии из Лиги Наций лишил Польшу этого второго элемента защиты, и умудренному опытом польскому дипломату предстояло задать вопрос германскому канцлеру, как Берлин собирается компенсировать Варшаве его потерю. Если господин Гитлер предложит пакт о ненападении, то Пилсудский намерен рассмотреть его весьма серьезно и тогда Беку придется тяжело потрудиться на ниве переговоров. Если же этого не произойдет, то Пилсудский, как главнокомандующий вооруженными силами Польши, «будет серьезно обеспокоен» [43. S. 84-85; 57. S. 270-271]. По утверждению главного редактора «Газеты Польской» Медзиньского, вопрос был поставлен ребром, в духе 1927 г. литовцу Вольдемарасу - «мир или война?». На случай неудовлетворительного ответа был заготовлен приказ по войскам прикрытия западных границ. Об этом решении маршала знали до 15 ноября лишь трое - Липский, Бек, маршал. Ничего не знал министр Нейрат, для которого полной неожиданностью явилась постановка вопроса Гитлеру Лип-ским14 [41. С. 670]. По окончании встречи Гитлера с Липским 15 ноября 1933 г. агентство Вольфа опубликовало официальное коммюнике, в котором говорилось, что обмен мнениями выявил «единодушное намерение обоих правительств разрешить вопросы, касающиеся обеих стран, путем непосредственных переговоров и в целях укрепления мира в Европе отказаться от применения всякого насилия в отношении друг друга» [41. С. 869]. Текст данного коммюнике впоследствии почти полностью будет включен в «Декларацию о мирном разрешении споров и неприменении силы между Польшей и Германией» [58. С. 41-42]. Таким образом, применение силовой линии себя оправдало, и маршал Пилсудский добился от рейхсканцлера Гитлера желаемого результата - 26 января 1934 г. вышеупомянутую декларацию подписали Липский и Нейрат. Польско-германское сближение произошло, а через месяц - 25 февраля - за «пактом Липский-Нейрат» будет сокрыт секретный «пакт Гитлер-Пилсудский» о пропуске через польскую территорию германских войск [25. С. 211]. Оба документа интегрируют Польшу в восточные планы германского фюрера, в ходе реализации которых, по мнению «дедушки», должно будет непременно произойти возрождение Великой Польши за счет раздела советской территории. В теоретическом плане можно утверждать, что силовая линия реализовалась маршалом схематично и поэтапно. Структура ее, как было показано выше, состояла из четырех элементов - концентрации армейских корпусов в польском коридоре, на границе с Восточной Пруссией и на западе; политического маневрирования на парижском и московском направлениях с целью оказания дополнительного давления на Берлин; предъявления дипломатического ультиматума. Касательно этапов, то на сегодняшний день можно говорить о двух - весеннем и осеннем. Весенний продолжался в течение марта - апреля и завершился ультиматумом посланника Высоцкого и заявления Гитлера о намерении Германии строить отношения с Польшей в рамках существующих договоров. Осенний длился в течение второй половины октября - середины ноября до предъявления ультиматума посланником Липским и опубликования коммюнике 15 ноября. М. Згурняк, правда, утверждает, что в декабре якобы имела место еще одна попытка угрозы проведения превентивной войны маршалом, но убедительные доказательства, на наш взгляд, к настоящему моменту не приведены [9. S. 211].

Скачать электронную версию публикации