The evolution of the thematic zone “Age” in Marina Tsvetaeva's poetic worldview.pdf В задачи статьи входит анализ восприятия М.И. Цветаевой категории «Возраст» в разные периоды жизни и творчества поэта. Обращение к данному вопросу представляет особый интерес, во-первых, в связи с недостаточной изученностью индивидуальноавторского восприятия Цветаевой возраста на разных этапах взросления и становления личности поэта, во-вторых, для изучения оригинальной поэтической картины мира автора и его идиостиля. Исследование проводится с учетом контраста как лексической регулятивной универсалии, характерной для поэта, основано на анализе тематической классификации текстовых парадигм антонимического типа в лирике автора разных лет. Это позволило проследить динамику развития поэтической картины мира М.И. Цветаевой и эволюцию универсума мировиде-ния поэта. За основу в выявлении лексических регулятивных универсалий были взяты работы Н.С. Болотновой о коммуникативных универсалиях [1], И.Н. Тюковой [2, 3] об индивидуальных коммуникативных универсалиях и другие исследования по коммуникативной стилистике, когнитивной лингвистике и психологии. Под лексическими регулятивными универсалиями нами понимается вербальное воплощение в характерных для текстов автора средствах и способах лексической регулятивности особенностей его мышления и способа взаимодействия с адресатом [4]. Регулятивные средства выделяются на уровне элементов текста, «с их помощью выполняется та или иная психологическая операция в интерпретационной деятельности читателя» [5. С. 167], а способы регулятивности отвечают за организацию текстовых микроструктур, регулирующих процесс восприятия на основе соотнесенности с целью текста и спецификой его связи с адресатом [5. С. 168]. Материалом исследования послужили 1 098 текстовых парадигм антонимического типа, выявленных в 586 стихотворениях и 82 циклах в лирике М . И . Цветаевой 1910-1940-х гг. За основу тематической классификации текстовых парадигм антонимического типа положена концепция Р. Халлига и В. Ватбурга [6. С. 51], заключающаяся в систематизации лексической системы языка посредством распределения слов по трем основным категориям: «Человек»; «Вселенная»; «Вселенная и Человек», которые были уточнены нами на основе исследования творчества Цветаевой. Категория «Возраст» относится к тематической зоне «Человек», «Человек как живое существо». Понятие возраста в науке связано с выделением двух его типов: абсолютного (хронологического, календарного) и условного [7. С. 16]. Абсолютный, или хронологический, возраст «выражается количеством временных единиц (секунд, лет, тысячелетий), отделяющих момент возникновения объекта от момента его измерения» [7. С. 16]. «Условный же возраст, или возраст развития, определяется путем самоощущения субъекта в определенном эволюционно-генетическом и социокультурном контексте, процессе развития» [8. С. 25]. Условный, иначе субъективный, возраст «становится тем стержневым представлением, относительно которого человек воспринимает себя на жизненном пути, испытывая удовлетворенность или неудовлетворенность собственной жизнью» [9. С. 92]. Опираясь на понятие субъективный возраст, человек оценивает, воспринимает себя и окружающих. Это не только представление о себе, суждение о том, какой «я» и как видят меня другие, но и как вижу «я» - других. Если «я» молод, то кто-то относительно меня - стар и т.п. При этом важную роль играет «общественный дискурс, конструируемый вокруг процесса старения» [8. С. 25]. Рассмотрим тематическую зону конептосферы «Возраст» более подробно. Условный возраст и возраст хронологический у Цветаевой в ранней лирике совпадают. Это возраст до 30 лет, сочетающий в себе одновременно ощущение молодости и взрослости. В 1912 г. Цветаева становится замужней женщиной, а к началу 1920-х гг., до своего тридцатилетия, - матерью двоих детей, поэтом, издавшим уже не один сборник стихотворений. В раннем периоде творчества поэта, в 1910-х гг., зона концептосферы «Возраст» в первую очередь представлена наиболее частотной антонимической парадигмой «молодость» («юность») - «старость», что отражает максимализм авторского восприятия. Для Цветаевой как будто промежуточного этапа взросления человека не существует. Молодая Цветаева уверена, смела в своих оценках и высказываниях. Старость представляется ей « делом темным», «безумным» («Пусть не помнят юные о согбенной старости», 1918). «Не учись у старости, / Юность златорунная!», «Ах, не наДо юностью любоваться - старости!» - восклицает Цветаева (здесь и далее стихи цитируются по изданию [10]). Наделение старости отрицательной коннотацией, нечеткость представлений об этом «темном деле» двадцатишестилетней Цветаевой говорит о многом, ведь «то, как мы представляем пожилых людей, является оценкой нашего собственного будущего» [11. С. 987]. В стихотворении поэта «Есть колосья тучные, есть колосья тощие» (1918) лирическая героиня фамильярно обращается к нищему старику: «Борода столетняя! - Чай, забыл, что смолоду / Есть беда насущнее, чем насущный хлеб», «Ты на старость, дедушка, просишь, я - на молоДость!». О какой беде идет речь в стихотворении? Не об отсутствии пропитания или денег пишет Цветаева. Она противопоставляет вещественному нечто более ценное для себя, молодой. В связи с неоднозначностью ответа автора, нами был проведен небольшой экспресс-опрос среди молодых людей в возрасте от 18 до 35 лет. Было опрошено 10 информантов - студентов вузов (ТГУ, СибГМУ, ТГПУ) и работающей молодежи г. Томска. Предлагалось ответить на вопросы: «Как вы считаете, что за беда насущнее, чем насущный хлеб, есть в молодости? О чем пишет Цветаева»?». Половина информантов (5 из 10) посчитали, что Цветаева пишет здесь о любви: «Может, что в молодости нам кажутся более важными вещи типа любви и т.п.? Что пока молодой, несешься куда-то, забывая о еде, считая её чем-то неважным?» (студентка СибГМУ, 20 лет). Тему выбора своего жизненного пути и самореализации отметили трое информантов (3 из 10): «Поиск смысла предстоящего жизненного пути, достойной сферы приложения своих сил; творческая самореализация, признание (для творческих людей, в частности - для поэтов, это важно)» (мед. работник, 30 лет). Возможно и предположение о продолжении рода: «чтобы потом повзрослевшие дети и внуки заботились о родителях» (педагог, 33 года) - на этот смысл указал 1 из 10 информантов. Приведем интересный пример развернутого ответа: «Мне кажется, что здесь действительно имеется в виду, что в молодости заботы в голове немного другие. В молодости кажется, что всё впереди и жизнь бесконечна. Прагматично о еде мало кто думает. В молодости мысли могут быть о любви, о том, как определить свой путь, о том, чтобы свершить что-нибудь могучее и великое для всего мира, совершить какой-нибудь подвиг. С возрастом приходит понимание, что жизнь часто сводится к каким-то обыденным вещам. К тому, чтобы заработать деньги, накормить семью. Романтика уходит на второй план...» (лаборант ТГУ, 30 лет). Таким образом, можно сделать вывод, что человека в молодости больше занимают вопросы о любви и выборе своего жизненного сценария. Так и Цветаева ставит для себя приоритетом категории вечные, априорные над материальными благами. Интересно стихотворение «Безнадежно-взрослый вы? О, нет!» (1910 г.), в котором наблюдается противопоставление не только по возрасту «дети» -«взрослые», но и по внешнему/внутреннему признаку, когда взрослость является лишь внешним фактором. Обращаясь к лирическому герою, автор подчеркивает контраст в восприятии его личности, который виден ей невооруженным глазом, а именно внешнюю взрослость, включающую в себя параметры фактического возраста и мнение о самом себе, и внутреннюю незрелость, детскость в отношениях и восприятии окружающих. Лирический герой, по мнению поэта, лишь только воображает себя взрослым, серьезным, а на деле представляет собою дитя. Определение «дитя» в контексте стихотворения Цветаевой также рассматривается двояко. С одной стороны, дети - это «тайны», «в Детях рай», они искренни и чисты, но с другой - «... Дети так жестоки: / С бедной куклы рвут, шутя, парик, / Вечно лгут и Дразнят кажДый миг», «в Детях все пороки», «Их слова неумолимо-колки, / В них огонь, зажженный мятежом». Разное отношение к детям отражает сомнения автора в лирическом герое, к которому обращено стихотворение. Она боится отношений с этим человеком, ожидая подвоха с его стороны, ведь он -дитя, и какие качества доминируют в нем при этом, угадать сложно, что выражается в риторическом вопросе: «Вы - Дитя. Но все ли Дети - тайны?!» Размышление Цветаевой о природе «детскости» во взрослом человеке подчеркивает проблему, которая возникает при несовпадении возраста хронологического и условного в человеке. Можно быть юным и при этом вести себя как недовольный жизнью старик, а можно быть взрослым с поведением капризного ребенка и несерьезным отношением к жизни. Сама Цветаева, рассуждая об этом, кажется человеком внутренне целостным и зрелым, способным разгадать эту разницу двух возрастов в одном человеке и не поддаться этому раздвоению самой, ведь она уже ощущает себя не как «Дитя», глядя на мир и окружающих с позиции взрослого человека. В 1920-х гг. оппозиция «молоДость» («юность») -«старость» по-прежнему остается актуальной для Цветаевой, но на восприятие жизни поэтом накладывают отпечаток события конца 1910-х гг., страшные потрясения в стране и перемены в личной жизни автора. Это и смена политического строя с кровавым свержением царя, и длительная разлука с мужем Сергеем Эфроном, который был солдатом Добровольческой армии в рядах Белого движения в то время, когда Марина Цветаева оставалась в Москве, и тяжелый быт, похожий на выживание, и смерть младшей дочери Ирины в приюте в феврале 1920 г. Цветаева в возрасте чуть больше тридцати лет уже прощается с молодостью. Жизнь точно вынуждает подводить итоги настоящего и «примерять» на себя седину будущего. Так, «СеДой - не увиДишь, / Большим - не увижу» (цикл «Разлука», 1921) - непростые строки, написанные поэтом, обращенные посмертно, слова матери своему ребенку, «ушеДшему в граД осиянный». Именно в этих словах выражается многое - и боль от потери дочери, и ощущение движения времени и жизни, когда одна из нитей прервалась. Две прямые линии жизни матери и ребенка в плоскости времени - она должна была стареть, а он - расти, она должна была стать седой, а он - большим. Но последнего уже не случится. Здесь седина представлена как неотъемлемый атрибут будущей старости, грядущей, но такой естественной по шкале времени и даже, при условии взросления ребенка, - желанной. Смерть дочери и внутренние события в стране с противостоянием России прошлого и России будущего, отцов и детей - все это послужило усилению внимания Марины Цветаевой в 1920-х гг. к разнице поколений, к необходимости обратиться к потомкам. Можно отнести это к внутренней, душевной потребности связать прошлое, настоящее и будущее, исторические вехи и этапы истории, проследить причинно-следственную связь событий, происходивших в 20-х гг. с прежней Россией и собой, некогда счастливой и беззаботной, юной Мариной. В связи с этим закономерным кажется появление и использование в творчестве поэта 1920-х гг. антонимических парадигм «ДеДы» - «внуки»: «Я с ДеДом играю в кости, / А с внуком - пою» («Н. Н. В.» (6), 1920); «ДеДы» - «сыны»: «Вся жизнь твоя - в еДином крике: /- На ДеДов - за сынов!» («Петру», 1920) и др. Марина Цветаева смотрит на жизнь уже в ретроспективе и перспективе: «ПреДок твой был горД и громок, - / Правнук - ты Дурной потомок» («Ты разбойнику и вору...». 1920), определяя свое положение на хронологической шкале времени: «Как змей на старую взирает кожу - / Я молоДость свою переросла» (цикл «Хвала Афродите», 1921). Таким образом, происходит «конструирование собственной периодизации жизни» [8. С. 25] Цветаевой, «структурирование течения времени, выделение в нем хронологических элементов, имеющих определенное содержательное и дискурсивное значение для конкретной личности» [8. С. 25]. Важным произведением в лирике этого периода, отражающим восприятие поэтом себя на жизненном пути, становится небольшой цикл стихотворений «Молодость», написанный в ноябре 1921 г., в котором М.И. Цветаева обращается к молодости, называя ее «чужой» и прощаясь с ней: «МолоДость моя! - НазаД не кличу. / Ты была мне ношей и обузой», «Неспроста руки твоей касаюсь, / Как с любовником с тобой прощаюсь. / Вырванная из груДных глубин - / Молодость моя! - ИДи к Другим!». В последних строках мы можем наблюдать пример контраста «я» - «другие», когда «я» противопоставлено «Другим» по признаку наличия и отсутствия молодости: «я» уже была молодой, настал черед быть молодым кому-то «Другому». Это важный момент, определяющий субъективный возраст Цветаевой, ее представление о самой себе относительно других людей. Она как будто поднимается на одну ступень выше, двигаясь вперед и уступая место другим, шагающим в «молодость» со ступени «детство». Прощание с молодостью Цветаевой выглядит в стихотворении добровольным и осознанным, случившимся раньше назначенного времени: «Скипетр тебе вернув До сроку - / Что уже Душе До яств и брашна!». При этом прощание наполнено грустью, несмотря на то, что молодость, по определению самой Цветаевой, была ей «ношей и обузой». Поэт провожает молодость как гостью, как сестру, чье время визита уже прошло, и просит прежде об утешении, до прощания: «МолоДость! Простимся накануне... /Постоим с тобою на ветру! / Смуглая моя! Утешь сестру!», «Утешь, спляши!» и т.д. Интересно восклицание Цветаевой: «Скоро уж из ласточек - в колДуньи!», в котором видится два ключевых образа - «ласточки» (символ молодости) и «колДуньи» (символ взрослости, старости). Ласточка здесь олицетворяет образ девушки, ласковой, нежной, юной; ассоциируется с перелетной птичкой, легкой и юркой. Колдунья же - образ более мистический; ассоциируется с женщиной, обладающей тайными знаниями, хитростью, умом, внешне, как правило, воображаемой морщинистой и немолодой старухой или женщиной средних лет, характеризующихся, возможно, холодной красотой, уже лишенной легкости и крылатой одухотворенности. Если сравнить в ассоциативном плане образы женщины-ласточки и женщины-колдуньи, то возникают два совершенно противоположных ассоциативных поля, сопоставимые с образами юности и старости. Приведем данные, полученные на основании проведенного нами пилотажного ассоциативного эксперимента с участием 10 молодых людей в возрасте от 18 до 35 лет, студентов вузов (ТГУ, СибГМУ, ТГПУ) и работающей молодежи г. Томска, которым предлагалось написать свободные ассоциации на слова «ласточка (в значении “обращение к женщине")» и «колДунья». Сравним полученные ответы: Ласточка - девочка (4), девушка (3), молодая (3), легкость (2), добрая (2), одинокая (2), заботливая, услужливая, послушная, сочувствующая, жизнерадостная, веселая, понимающая, любит, готова прийти на помощь, безмятежность, простота, неопытность, белое непышное платье, в платье, ленточки в волосах, беззаботная, красивая, нежная, светлая, чистая, небо, солнце, свет, песни, голос красивый, фея, искренняя. Колдунья - старая (4), злая (3), властная (2), бабка, старуха, не добрая, черствая, жадная, мстительная, сухая, дряхлая, дряблая, коварная, некрасивая, хитрая, носатая, горбатая, жуткая, страшная, кот черный, гиперконтроль, власть, готова подчинять себе других людей, сила, безумие, гордость, черное пышное платье с множеством украшений, холодные глаза. Образ колдуньи оказывается ассоциативно связанным с темой старости, а ласточки, напротив, с атрибутами детства и юности. Колдунье приписывают негативные эмоции и злобные черты, ласточке - добрые качества, понимание и любовь. Ласточка видится информантам «беззаботной, оДинокой (в смысле брака и Детей), может быть Девочка (по возрасту)», а колдунья определяется «женщиной, которая уже в возрасте, но так и не нажила женского счастья» (студентка СибГМУ, 20 лет), «озлобленная на жизнь тетка» (студентка ТГУ, 19 лет). Анализируя цикл «Молодость», возникает закономерный вопрос: что подвигло Цветаеву к прощанию с молодостью? Почему она отпускает молодость, не держится за нее, как многие женщины, а добровольно готова отдать ее другим, при этом будто выступая инициатором данного расставания. Ответ оказывается очевиден. Когда буря врывается в дом, а на пороге стоит смерть и война, оставаться юной и беспечной уже нельзя. Это не просто трудно, это уже непозволительно. С этой точки зрения прощание с молодостью выглядит не столько уже добровольным, сколько добровольно-принудительным, вынужденным. Отсюда - безвыходность этого прощания. В 1930-х гг. для Цветаевой понятия «молоДости» будто больше не существует. Актуальной становится оппозиция «стара» - «старей». Это происходит в связи с осознанием Цветаевой «возраста», движения жизни, и себя она теперь определенно относит не к «молодым», а к «старым». Молодость для поэта уже безвозвратно и окончательно прошла, а переходного этапа полноты сил, и зрелости как будто не было совсем, хотя в конце 1930-х - начале 1940-х гг. Цветаевой нет еще и пятидесяти лет. Субъективный возраст поэта: «старость». Рассмотрим яркий пример: «- Пора! Для этого огня - / Стара! / - Любовь -старей меня! / - Пятидесяти январей / Гора! / - Любовь - еще старей: / Стара, как хвощ, стара, как змей, / Старей ливонских янтарей, / Всех привиДен-ских кораблей / Старей! - камней, старей - морей... / Но боль, которая в груДи, / Старей любви, старей любви» («Пора! Для этого огня стара!», 23 января 1940). Интересное стихотворение, в котором автор противопоставляет «себя» - «Любви» по оценке возраста, по признаку «старости». Поэт будто пытается выяснить, рассуждая сама с собой, - может ли она еще любить, не стара ли она для этого, неужели все прошло и осталось далеко позади? Судя по признанию автора, «любовь» оказывается «старше» лирической героини, как извечное начало, существующее еще до сотворения мира. В оппозицию с «любовью» вступает и «боль»: «Но боль, которая в груДи, / Старей любви, старей любви». Как отмечает О. Максимова [8], старость воспринимается большинством людей не как процесс, а как некое мгновенное изменение, часто связанное с событийным форматом. Так, можно предположить, что критерием старости у М. И. Цветаевой выступает любовь. Способность, возможность искать и желать любви, любить горячо, страстно и глубоко, полностью отдаваясь и погружаясь в чувство. «Боль», накопленная годами, придала Цветаевой ощущение старости под тяжестью событий прожитых лет. На основе проведенного анализа можно отметить несовпадение возраста хронологического и условного. Субъективно Цветаева ощущает себя гораздо старше своих лет. При этом открытых сожалений о прошедшей юности у Цветаевой не наблюдается. Есть принятие возраста, и даже готовность поспорить с любовью - «кто старше?», побороться за право «любить» еще. Возникает ощущение смирения перед неизбежностью и тем, что следует за старостью -окончанием земного пути жизни, смертью. В творчестве поэта 1930-х гг. происходит усиление связи категории «Возраст» с категорией «Времени», с «прошлым, настоящим и будущим», наметившейся в лирике 1920-х гг. М. Цветаева противопоставляет время уходящее -поколению «нового», настоящего и грядущего. «Отцы», «ДеДы», «преДки» оказываются в оппозиции с «Детьми», «внуками» и «правнуками». Себя Цветаева причисляет к первой категории: к поколению «старой России», к людям уходящей эпохи, с иными взглядами на этот мир и на свою страну, к поколению, «наломавшему дров». Происходит глобальное осмысление и переосмысление отношений с миром, к миру. С ней-то, с Цветаевой, все понятно - стара, и вся ее любовь осталась в прошлом, «отжила». Но поэт переживает за других -за «детей», за потомков, которые унаследуют ошибки дедов: «Дети! Сами пишите повесть / Дней своих и страстей своих», «Ваш край, ваш век, ваш День, ваш час, / Наш грех, наш крест, наш спор, наш - / Гнев» (1932 г.) «Наш» здесь отражает связь с «отцами», «преДками». Как показало исследование, эволюция восприятия возраста связана у Цветаевой с осмыслением своего жизненного пути, с изменением взгляда на себя и окружающий мир. Эволюция представлений о возрасте и самой личности поэта включает этапы от ощущения молодости, сил и энергии, жизни здесь и сейчас - к осознанию изменчивости времени, определению этапов взросления, взгляду на жизнь в ретроспективе и перспективе; через проецирование на себя седины - к глубинному ощущению этих седин и осознанию себя «старой», старой для любви, для жизни, для всего. По мере взросления Цветаевой наблюдается тенденция к несовпадению между возрастом абсолютным (хронологическим) и условным (субъективным). Интересно, что субъективный возраст в самоощущении Цветаевой оказывается больше хронологического, в то время как для большинства людей в возрасте 40-50 лет и даже 60-70 лет, наоборот, характерно оценивать себя моложе хронологического возраста, потому что желание чувствовать себя более молодым связано с механизмом «психологической передержки (механизм психологической защиты, совладания с проблемами старения») [12]. Таким образом, когнитивная иллюзия возраста («разница между хронологическим и субъективным возрастом человека, которая возникает в процессе жизни» [12]) Марины Цветаевой кардинально отличается от тенденции, характерной для большинства людей. По мнению психологов, ощущение человеком себя старше своего хронологического, абсолютного возраста свидетельствует об унынии, в котором находится человек, о его депрессивном состоянии, что вполне может соответствовать действительности в проекции на внутреннее состояние поэта в конце 1930-х - начале 1940-х гг. Эта тенденция к повышению субъективного возраста наблюдается еще в лирике поэта 1920-х гг., когда тридцатилетняя Цветаева прощается с молодостью, отпуская ее к другим. Можно сделать вывод, что исследование восприятия М.И. Цветаевой категории «Возраст» в разные периоды жизни и творчества поэта позволяет проследить не только изменение взглядов автора на возраст, но и развитие ее личности, динамику внутреннего мира и отражение психологического состояния в разные годы. Важной для Цветаевой является тема любви. Любовь, как ценностное и смысловое начало жизни, становится основным критерием в определении себя относительно той или иной возрастной категории по принципу способности или неспособности любить ярко, горячо или неспособности любить и отдавать эту любовь, что равноценно для Цветаевой старости и смерти.

Скачать электронную версию публикации