Improvement of the institution of confiscation of property based on the experience of foreign countries.pdf Проблема назначения адекватной меры уголовноправового воздействия лицу, совершившему общественно опасное деяние, имеет трансграничный характер. В этой связи сравнительно-правовой метод справедливо признается обладающим исключительным научным потенциалом и позволяющим выявить положительный опыт правового регулирования, достойный адаптации и отражения в национальном законодательстве [1. С. 7-11]. Ученые отмечают, что с 1990-х гг. заимствование и адаптация правового опыта зарубежных стран (в особенности европейского и американского) приобрели актуальность для всего постсоветского пространства [2. С. 166-173]. В современный период имеется тенденция конвергенции национальных правовых систем [3. С. 13-14], в силу которой взаимопроникновение опыта правового регулирования из одной страны в другую представляется естественным и отчасти необходимым способом совершенствования законодательства. Долгое время конфискация имущества в отечественном уголовном праве была регламентирована как дополнительный вид наказания. Однако с принятием Федерального закона от 8 декабря 2003 г. № 169-ФЗ [4] соответствующие нормы были признаны утратившими силу, что вошло в определенное противоречие с международными обязательствами России в части соблюдения Конвенции ООН против коррупции [5], Конвенции ООН против транснациональной организованной преступности [6] и др. В этой связи 27 июля 2006 г. Федеральным законом № 153-ФЗ [7] соответствующие положения о конфискации имущества вновь получили отражение в уголовном законодательстве России, но уже в статусе иных мер уголовно-правового характера, что по сей день продолжает вызывать серьезные разногласия на страницах юридической печати [8. С. 5]. С нашей точки зрения, авторы небезосновательно указывают о наличии лишь видимости конфискации имущества как средства противодействия преступности [9. С. 61], что подкрепляется данными официальной статистики последних лет, свидетельствующих о крайне низкой востребованности норм, особенно применительно к преступлениям коррупционной направленности. Так, в 2020 г. конфискация применена в отношении 2 933 человек (менее 0,4% осужденных), при этом только за совершение преступлений коррупционной направленности было осуждено 4 012 человек [10]. В данной работе мы постараемся вычленить положительный зарубежный опыт, позволяющий придать отечественным уголовно-правовым правовым предписаниям о конфискации имущества большую эффективность и практическую востребованность. Используя традиционную в теории права дифференциацию англо-саксонской и романо-германской правовых семей [11. С. 18-30], включим в страноведческую выборку, во-первых, США и Великобританию, а во-вторых, Францию и ФРГ, поскольку в этих странах за последние годы накоплен достаточно интересный опыт правового регулирования отношений соответствующей тематики. В главе 46 раздела 18 Свода Законов США предусмотрены нормы об уголовной конфискации (criminal forfeiture), под которой понимается дополнительный вид наказания, предполагающий изъятие движимого или недвижимого имущества, вовлеченного в преступление либо полученного в его результате, а также орудий и средств совершения преступления [12]. Данная мера может применяться в дополнение к таким наказаниям, как штраф, пробация, тюремное заключение. Для реализации уголовной конфискации сторона обвинения должна доказать, что соответствующие активы приобретены виновным именно в результате незаконной деятельности либо взаимосвязь имущества с такой деятельностью. При этом конфискация имущества предусмотрена в качестве одного из видов наказаний, применяемых к юридическим лицам. Возможность реализации мер уголовно-правового воздействия в отношении юридических лиц в России во многом справедливо ставится некоторыми авторами под сомнение, поскольку юридическое лицо как некая правовая фикция не может совершить преступление и, соответственно, подвергаться уголовной ответственности [13. С. 57]. Формула уголовной ответственности именно физического лица согласуется с базовыми принципами карательной деятельности, рожденными еще классической школой уголовного права [14. С. 102]. Кроме того, при рассмотрении вопроса о возможном использовании зарубежного опыта уголовно-правового воздействия в отношении юридических лиц важно учитывать позицию Конституционного Суда (КС) РФ, выраженную в Постановлении от 25.01.2001 № 1-П, где обозначено, что наличие вины является общим принципом юридической ответственности во всех отраслях права, и всякое исключение из него должно быть выражено прямо и недвусмысленно [15]. Применительно к данному вопросу перспективной видится реализация объективного направления концепции вины корпорации, в соответствии с которым организация признается виновной в совершении правонарушения, если будет установлено, что у нее имелась возможность для соблюдения правил и норм, за нарушение которых предусмотрена ответственность, но ей не были приняты все зависящие меры по их соблюдению (Постановление КС РФ от 25.04.2011 № 6-П) [16]. Подобное понимание вины юридического лица раскрыто в нормах административного права (ст. 2.1 КоАП РФ), где организация изначально выступает в качестве одного из субъектов состава административного правонарушения. Безусловно, любые предложения, касающиеся распространения сферы уголовно-правового воздействия, в отношении юридических лиц будут не безупречны. Но, вместе с тем, полный отказ от учета в уголовной политике государства современных реалий вредоносной деятельности преступных корпораций, с нашей точки зрения, противоречит назревшему общественному запросу. Учеными справедливо отмечается, что преступная деятельность юридических лиц затрудняет создание здоровых основ отечественной социальной, политической и экономической жизни [17]. Соответственно, необходимо продолжение поиска компромиссных вариантов расширения потенциала применения, в том числе конфискации имущества применительно к преступным корпорациям. Однако подобные законодательные решения будут эффективны лишь в сочетании с изменениями стандартов доказывания и корректировки перечня имущества, подлежащего безвозмездному изъятию в пользу государства, о чем соответствующие выводы будут сделаны ниже. Помимо уголовной американское законодательство предусматривает гражданско-правовую конфискацию, в том числе применяемую в отношении вещи (in rem). Спецификой гражданско-правовой конфискации является перераспределение бремени доказывания законности владения имуществом от государства к лицу, в отношении которого есть подозрения в совершении противоправного деяния. В ситуациях, когда лицо не предоставляет убедительных доказательств законного приобретения собственности, имущество конфискуется государством. Возможность использования гражданско-правовой конфискации предусмотрена при нарушениях законодательства об «отмывании» денег, в сфере противодействия незаконному обороту наркотиков, незаконной банковской деятельности и др. Считаем, что подобные подходы к распределению бремени доказывания законности происхождения активов могут быть использованы отечественным законодателем при совершенствовании норм УК РФ о конфискации имущества, полученного в результате совершения преступлений коррупционного характера. Нормы о конфискации имущества в Великобритании закреплены в различных правовых актах и предполагают реализацию данной меры, в том числе, в отношении следующего имущества: 1) доходы свыше 10 000 фунтов стерлингов, полученные в результате незаконной деятельности (Закон об уголовном правосудии 1988 г.); 2) активы, связанные с финансированием террористической деятельности (Закон о терроризме 2000 г.); 3) активы, связанные с торговлей и перевозкой запрещенных наркотических веществ (Закон о торговле наркотиками 1994 г.) и др. [18. С. 296] Примечательно, что в Великобритании, как и в США, также предусмотрен такой инструмент изъятия в пользу государства преступных доходов, как конфискация in rem. Данный вид конфискации предполагает предъявление гражданско-правового иска не к лицу, совершившему преступление, а к имуществу. При этом, как и в упомянутых выше американских нормах, спецификой реализации данной меры выступает перераспределение бремени доказывания законности происхождения актива на его титульного владельца. В случае отсутствия у последнего разумных аргументов, подтверждающих легитимность источников приобретения имущества, оно обращается в доход государства. Согласимся с авторами, утверждающими, что подобный недооцененный отечественными юристами цивилистический инструментарий является наиболее эффективным средством в противодействии корыстной, в том числе коррупционной преступности [19. С. 52]. Так, профессор В.А. Уткин в рамках анализа целесообразности реформирования системы уголовных наказаний отмечает перспективность введения в отечественное уголовное законодательство института конфискации in rem [20. С. 129]. Профессор А.А. Арямов справедливо предлагает рассматривать данный вид конфискации в качестве одной из альтернативных форм решения уголовно-правового конфликта [21. С. 26]. Однако, учитывая заданные рамки нашего исследования, направленного на изучение мер непосредственно уголовно-правого характера, мы вынуждены ограничиться выводом о перспективности использования российским законодателем при модернизации УК РФ лишь отдельных принципов конфискации in rem. Соответствующие принципы нашли свое отражение в британском законодательстве и при регламентации норм о так называемой расширенной конфискации (Закон о преступных доходах 2002 г.), которая занимает промежуточное положение между гражданско-правовой конфискацией in rem и уголовноправовой конфискацией. Данный инструмент предполагает возможность изъятия в пользу государства имущества, нажитого «в связи с преступным поведением общего характера или преступным образом жизни» (criminal lifestile). При этом стандарт доказывания в механизме реализации данной меры не требует установления связи между получением выгоды и конкретным преступлением [22. С. 80]. Расширенная конфискация применяется судьей путем вынесения приказа, основанного на презумпции, что все доходы, полученные субъектом в период антисоциального образа жизни, являются криминальными и подлежащими конфискации [23. С. 70]. Лицо, в отношении которого реализуется данная мера, в целях уменьшения размера имущества, подлежащего конфискации, праве приводить доводы в пользу того, что вся либо какая-то часть активов, приобретенных в определенный период, имеет законный источник происхождения, что, с нашей точки зрения, справедливо. Переходя к рассмотрению законодательства стран романо-германской семьи, необходимо отметить, что в Уголовном уложении (УУ) ФРГ установлен открытый перечень преступлений для реализации конфискации. Так, если исполнитель или участник приобрёл что-либо посредством совершения противоправного деяния или за совершение этого деяния, то суд назначает конфискацию приобретённого (§ 73 УУ ФРГ) [24]. Российский же законодатель ограничил сферу реализации конфискации преступлений лишь отдельными составами преступлений, что, с нашей точки зрения, сомнительно. Во-первых, конфискация имущества назначается за совершение наиболее тяжких преступлений против личности (убийство при отягчающих обстоятельствах, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, похищение человека). При этом, например, законодатель допускает назначение конфискации по ч. 2 ст. 126 УК РФ (видимо, исходя из признака корыстных побуждений, который, собственно, может являться катализатором, получения виновным материальной выгоды, подлежащей конфискации), а по ч. 3 - более тяжкой, включающей совершение преступления организованной группой (в том числе при возможном наличии таких же корыстных побуждений), - не предусматривает. В данном случае очевидно, что похищения людей ради наживы, совершенные организованными преступными группами, не являются редкостью. Во-вторых, в п. «а» ч. 1 ст. 104.1 УК РФ предусмотрено назначение конфискации имущества по делам о преступлениях в сфере экономической деятельности (например, ст. 171.1-171.4 УК РФ). В данном случае создается дисбаланс следующего содержания. Как известно, ст. 76.1 УК РФ допускает освобождение от уголовной ответственности в связи с возмещением ущерба на указанных в ней условиях. Перечень статей УК РФ, на которые это правило распространяется, согласован со ст. 104.1 УК РФ не полностью. Например, преступление, предусмотренное ст. 171.1 УК РФ, может влечь за собой назначение наказания и конфискацию имущества, а может - применение привилегированной нормы ст. 76.1 УК РФ. В первом случае осужденный лишается всего имущества, обращаемого в доход государства, отбывает наказание и претерпевает уголовно-правовые последствия судимости, а во втором - только выплачивает предусмотренную законом сумму в федеральный бюджет. В данной части, полагаем, что законодателем не вполне взвешенно спрогнозирована потенциальная эффективность правовых предписаний. Далее можно отметить, что характер и степень общественной опасности некоторых деяний, влекущих конфискацию имущества, значительно уступают аналогичным параметрам преступлений, таких последствий не влекущих. Например, преступление небольшой тяжести - незаконная розничная продажа алкогольной и спиртосодержащей продукции (ст. 171.4 УК РФ) - указано в перечне деяний, влекущих конфискацию имущества. Совершается это преступление, как правило, продавцами магазинов, не имеющих разрешение на реализацию такой продукции. Потребность конфискации имущества в этом случае (и при достаточно распространенном явлении, когда в материалах уголовного дела фигурирует сумма продажи, исчисляемая несколькими сотнями рублей [25]) весьма сомнительна. При этом на основе изученных нами материалов уголовных дел, возбужденных по ст. 171.4 УК РФ, не выявлено ни одного случая назначения конфискации имущества, причем в приговорах судов по этим делам целесообразность (или возможность) ее назначения даже не обсуждалась. В-третьих, конфискация имущества может быть применена по делам о преступлениях коррупционной направленности (при осуждении по ст. 201.1, 204, 285, 285.4, 290 УК РФ). Отметим, что из данного перечня «выпал» целый ряд коррупционных проявлений (в том числе, посредничество во взяточничестве или в коммерческом подкупе), а сам он - гораздо уже, нежели приведенный в ст. 1 Федерального закона «О противодействии коррупции». Обусловленность подобного законодательного решения не может не вызывать вопросов. В-пятых, конфискация имущества предусмотрена в отношении денег и ценностей, полученных в результате совершения преступлений против общественной безопасности (в том числе преступлений террористической направленности, преступлений против общественной нравственности и здоровья населения). Это закономерное решение, поскольку для посягательств данного вида характерна максимально высокая общественная опасность, и противодействию им государство придает приоритетное значение. Однако возникает вопрос о причинах отсутствия в перечне соответствующих преступлений ст. 234.1 УК РФ, тогда как незаконный оборот новых потенциально опасных психоактивных веществ является сверхдоходным криминальным бизнесом, распространенным на всей территории России [26. С. 30-34]. В-шестых, конфискацию имущества влечет совершение преступлений против государственной власти. Однако некоторый дисбаланс может быть выявлен и здесь: например, вполне логично применять конфискацию по делам о государственной измене или шпионаже, но достаточно сомнительно - по делам о даче ложных показаний. Как представляется, применение этой меры уголовно-правового характера, возможно, будет оправдано при установлении корыстных побуждений, о чем законодатель сделал оговорку применительно к другим преступлениям. В этой связи можно заключить, что, использовав перечневый подход при определении структуры деяний, влекущих за собой конфискацию имущества, законодатель допустил недочеты, из-за чего некоторые более характерные и опасные деяния в этот перечень не попали, а деяния с низкой общественной опасностью и сомнительным «конфискационным потенциалом» оказались в нем. «Традиционные» посягательства корыстной направленности, составляющие около половины структуры зарегистрированной преступности (кража, грабеж, разбой), в такой перечень не попали, хотя и в советском законодательстве, и в соответствии с нормами о конфискации имущества, включенными в первую редакцию УК РФ, конфискация имущества за их совершение предусматривалась. В целом соглашаясь с тем, что это произошло в связи с отсутствием в большинстве случаев возможности реального обращения имущества в собственность государства [27. С. 28-32], и с тем, что в подобных ситуациях приоритетным должно быть возмещение ущерба потерпевшему [28. С. 10-15], отметим, что принцип целесообразности в структуре конфискации имущества выдержан не до конца. Соответственно, считаем перспективным использование зарубежного опыта, в соответствии с которым важность представляет закрепление не конкретного закрытого перечня преступлений, правовым последствием которых может быть конфискация, а универсального подхода, когда изъятию подлежат любые доходы от преступной деятельности. Следует положительно также оценить немецкий опыт применения расширенной конфискации, предполагающий назначение рассматриваемой меры даже в том случае, когда денежные средства и предметы получены виновным в результате других противоправных деяний, не являющихся предметом публичного обвинения (§ 73a УУ ФРГ). Данный вид конфискации применяется при совершении тяжких деяний в составе организованных преступных групп. Безусловно, подобные правила в какой-то степени ставят под сомнение реализацию принципа in dubio pro reo (при наличии сомнений дело решается в пользу подсудимого), но являются оправданными инструментами противодействия организованной преступности, в том числе, коррупционного характера. Наличие судейского усмотрения в целом неизбежно при реализации уголовно-правовых норм, что, как представляется, распространимо и в отношении оценки происхождения имущественных активов, подлежащих расширенной конфискации. Конфискация имущества в УК Франции предусмотрена в качестве наказания. При этом данная уголовно-правовая мера имеет два варианта реализации: 1) общая конфискация (полная либо частичная), применимая в отношении имущества преступника, не связанного с совершением конкретного преступления, при совершении преступлений против человечества и ряда преступлений, связанных с незаконным оборотом наркотиков; 2) специальная конфискация, которая связана с изъятием имущества, служившим совершению общественно опасного деяния, либо полученного в результате преступного деяния. Примечательно, что в перечень имущества, подлежащего конфискации, включены, в том числе, животные, в отношении либо с помощью которых было совершено посягательство (ст. 131-39 УК Франции) [29]. Аналогично нашим выводам, касающимся немецкого опыта, следует положительно оценить положения ст. 131.21 УК Франции, не ограничивающие возможность реализации конфискации имущества, полученного в результате совершения преступления, отдельными составами. Кроме того, в УК Франции, как и во всех исследованных выше законодательствах, предусмотрена возможность применения конфискации в отношении юридических лиц, которые признаются субъектами уголовной ответственности, на что, как мы отмечали выше, российскому законодателю стоит обратить внимание. Таким образом, считаем возможным сделать следующие выводы. Во-первых, эффективным представляется использование зарубежного опыта в части расширения сферы уголовно-правового воздействия в отношении юридических лиц, в том числе путем распространения возможности реализации иной меры уголовноправового характера - конфискации имущества. Во-вторых, считаем верным реформирование института конфискации в части изменения подходов к стандарту доказывания легитимности происхождения активов, в отношении которых есть разумные основания считать, что они приобретены незаконным путем. Внедрение расширенной конфискации как эффективного средства антикоррупционного противодействия соответствует прогрессивной мировой практике. В-третьих, важным направлением использования зарубежного опыта является установление открытого перечня преступлений, в результате совершения которых может применяться конфискация.

Скачать электронную версию публикации