The genesis of Eastern European text in Donna Tartt's novels: Bestiary and poetics of cold in The Secret History.pdf Лауреат Пулитцеровской премии Донна Луиза месту рождения: Гринвуд, Миссисипи). Ее второй Тартт - писательница географически «южная» (по роман «Маленький друг» рассматривают сквозь призму «южного мифа», «южной готики» [1. С. 165-170]. Однако поэтике холода в каждом из трех романов Д. Тартт отведена важная роль - значимыми являются противопоставления «Севера» и «Юга» (как географически и политически, так и символически), мотивы метели, снегопада, холодной зимы. Кроме того, в творчестве Д. Тартт присутствуют многочисленные бестиарные ассоциации, которые рифмуются как с темами природы, стихии, судьбы (от атмосферного фронта до азартных игр), так и с важной для Д. Тартт темой России и Восточной Европы. В результате возникает отчетливый мотивный комплекс «холод - бестиарий -Восточная Европа (в частности, а иногда и в первую очередь - Россия)», так или иначе проявленный в трех романах писательницы. Эта связь имеет свои историко-культурные корни. Напомним, что Л. Вульф в работе «Изобретая Восточную Европу» [2] среди тенденций конструирования восточноевропейских (и русских) образов отмечал холод, бестиарные описания и сюжеты, связанные с охотой и дикостью (оборотностью, амбивалентностью, склонностью к насилию), «колебание между самоотождествлением и отчужденностью» [2. С. 20]. Корреляция восточноевропейского текста с поэтикой холода и бестиарием, помимо теоретических постулатов Вульфа и литературных текстов, раскрывается и на бытовом уровне. Например, в феврале 2018 г. циклон из Сибири, засыпавший Европу снегом, был назван «Beast from the East» («Зверь с Востока»), в 2021 г. подобное атмосферное явление было названо «Зверь с Востока - 2», а некоторые заголовки статей о природном явлении «обвиняют» Россию в «экспорте холода». Сразу оговоримся, что отдельно взятые поэтика холода и бестиарная символика не могут быть отнесены исключительно к восточноевропейскому тексту, но подкрепленные культурными аллюзиями, они становятся значимым составляющим в творчестве американской писательницы. Наиболее отчетливо восточноевропейский текст проявился в третьем романе Д. Тартт «Щегол», в котором образ Бориса Павликовского предельно сконцентрировал в себе все реконструированные Вульфом компоненты. Парадоксальное сочетание бестиарных мотивов и поэтики холода ярко проявлено как в образе самого Бориса, так и в восточноевропейских образах, его окружающих, например: «Я, конечно, боялся к нему приближаться - это как к дикому зверю подходить, но все равно шагнул, неловко выставив вперед руки. Он ухватил их своими задубевшими, холодными ладонями» [3. С. 265-266], - говорит рассказчик об отце Бориса. Однако уже в первом романе Тартт «Тайная история» намечены приемы и подходы, проявившиеся более ярко в последующих произведениях - тем важнее проследить генезис и развитие мотивов, вызванных очевидным интересом Тартт к русской культуре и литературе, созвучным вниманию, уделяемому восточноевропейскому тексту современными писательницами-славистами Э. Батуман и В. Гроскоп. В романе Д. Тартт «Тайная история» восточноевропейский текст представлен упоминанием Собора Василия Блаженного, Толстого (что перспективе обращения к темам природы, стихии, судьбы вполне закономерно), Достоевского [4] и «достоевщины» [5. С. 338], в том числе прямого цитирования нарратором Достоевского: «Это я убил тогда старуху-чиновницу и сестру ее Лизавету топором и ограбил» [5. C. 424] и ассоциациями с холодом, зимой1, охотой. Кроме того, к этому же комплексу мотивов можно, как представляется, отнести и сферу бессознательного/под-сознательного дионисийского [6. С. 245-259], которое противопоставлено в романе «нормальному» американскому способу жить. Упоминание в романе одновременно Толстого и Достоевского на фоне постоянных античных ассоциаций с аполлоническим и дионисийским, космосом и хаосом открывают дополнительный уровень для литературоведческих сравнений. Любопытно, что оба сравнения с авторами русской литературы принадлежат Генри, герою-идеологу и объединения студентов, и убийства одного из них: «Успокойся. Где ты набрался этой достоевщины?» [5. С. 338] - об опасениях товарищей и «Словно какой-нибудь эпизод из Толстого, правда?» [5. C. 370] - о масштабных поисках пропавшего (убитого ими) студента. Восточноевропейский контекст, безусловно, является не единственным смыслообразующим контекстом для романов Тартт - в частности, для ее первого романа «Тайная история» важны темы Античности [7], елизаветинского театра [8], аллюзии на тексты американских и английских авторов, связанные с темой холода, зимы, Севера и одновременно - с бести-арными образами: «Северные рассказы» Джека Лондона, «Хроники Нарнии» К. С. Льюиса и др. Сюжет романа «Тайная история» сконцентрирован вокруг убийства студента-шантажиста его однокурсниками (включая его предысторию и последствия). Главный герой - Ричард Пейпен - уроженец теплой, но скучной Калифорнии2, вовлечен в круговорот событий при поступлении в колледж в северном штате Вермонт. Его коллеги по изучению греческого: близнецы Чарльз и Камилла Маколей (находящиеся в сомнительно близких отношениях3), не скрывающий своих любовных интересов (к которым относится и рассказчик) Фрэнсис Абернати, одаренный, но таинственный Генри Винтер и Банни Коркоран, с убийства которого и начинается книга. Значительную роль в книге и судьбе главного героя играет также преподаватель греческого языка Джулиан Морроу. Новая жизнь кажется рассказчику волшебной и интересной: «я чувствовал себя так, как будто находился в чужой стране с загадочным бытом, странными людьми и непредсказуемой погодой» [5. С. 85], «и сама жизнь казалась мне тогда волшебной: сплетение символов, совпадений, предчувствий, знамений» [5. С. 108]. Но постепенно, вместе с первыми холодами, у Ричарда появляются тревожные мысли, предчувствия, подтвердившиеся впоследствии. Поэтика холода. О. Скубач отмечает важную тенденцию западного мира ассоциировать с Севером (и холодом) «семантику тайны, угрозы, опасности или преступления» [9. С. 104], что становится эстетической и культурной нормой. Однако для Тартт мотивы холода и метели приобретают амбивалентную природу и часто оказываются связанными с темой судьбы и Рождества, когда все проблемы героя волшебным образом решаются - как это произошло в романе «Щегол». Это может быть связано и с биографией писательницы - дата ее рождения 23 декабря. Под Рождество появляется на свет и героиня романа «Маленький друг», но для героя «Тайной истории» рождество как раз «незаметно промелькнуло» [5. С. 134], а тема холода имеет огромное значение и мотивно перекликается с пассажами из следующего ее романа - холодное, бледное, белое у Тартт часто рифмуется со смертью. Например, в романе «Тайная история» рассказчик описывает свою первую холодную зиму: «Я считал, что мои еженощные мучения - чуть ли не норма для жителей Вермонта зимой. Холод, от которого ломило кости и болели суставы, свирепый холод, беспощадно вторгавшийся в мои сны - плавучие льды, пропавшие экспедиции, прожектора поисковых самолетов, скользящие по белым вершинам айсбергов, и я - в бесконечном дрейфе по беспросветным арктическим морям» [5. С. 132]. Далее тема смерти сопрягается в романе с темой холода: «... все вокруг пусто и белым-бело, никаких звуков, только шум ветра. В старину снега наметало по самые крыши, люди сидели запертые в своих домах, как в клетках. И умирали голодной смертью. Их находили только весной» [5. С. 123]. Ср. ниже: «. я стал замечать, что контуры предметов подергиваются белизной» [5. С. 137]. Во втором романе писательницы - «Маленький друг» - присутствует расширенное определение холодности и бледности (гиперболизированных) как мертвенности, также связанное с темой Севера: «. кожа была сморщенная, грубая, как заношенная перчатка, и холодная-холодная-холодная. Так вот что за тайну знали и капитан Скотт, и Лазарь, и Робин, тайну, которую в последний свой час узнал и кот: вот он каков - путь к витражному окну. Когда, восемь месяцев спустя, отыскали таки палатку Скотта, Боуэрс и Вильсон лежали в спальных мешках, застегнутых наглухо, а Скотт - в открытом, приобняв Вильсона. То была Антарктида, а тут -свежее зеленое майское утро, но тело у нее под рукой было холодным, как лед писал Скотт холодеющей рукой, когда вокруг него мягко смыкалась белизна белых просторов, а бледные карандашные буквы на белой бумаге бледнели еще сильнее» [10. С. 66]. В третьем романе Тартт «Щегол» восточноевропейские образы - Борис Павликовский и его спутники - постоянно сопряжены с темой холода, льда, айсбергов, бледности, но более амбивалентны (например, для них также характерны крепкие и теплые объятья). Тема холода в романе «Тайная история» каждый раз связана с выходящими за рамки обыкновенной действительности, гиперболизированными, вызывающими страх действиями: «пейзаж был похож на заколдованную страну, где уже не действуют привычные законы природы»; «минувшая зима поселила во мне безотчетный страх перед снегом» [5. С. 307]; «мне все время было холодно» [5. С. 85-86]; «жуткая метель» [5. С. 139]; «по жуткому морозу, порой по такой метели, что не было видно ничего, кроме снежной круговерти», «дикий холод» [5. С. 132]; «самый холодный январь за последние двадцать пять лет» [5. С. 138]. Внутреннее состояние и когнитивные способности главного героя также связаны с холодом: «. мозг мой словно бы тоже окоченел» [5. С. 130]. Более того, холод даже приводит к «помутнению рассудка» [5. С. 138]. Таким образом, возможно, оправдывается и соучастие рассказчика в будущем преступлении. При этом «помутнение рассудка» от холода (как уже говорилось ранее, для Тартт нередко равного смерти) может быть связано и с мотивами инициации [11. С. 78-80]. Дальнейшие события романа показывают, что инициация эта не была полностью успешна. Холод имеет в романе и сюжетную функцию, часто влияя на ход событий (что каждый раз тщательно фиксируется). Приведем выразительный пример: «Все могло бы быть тихо и незаметно, если бы той ночью не выпал снег» [5. С. 9]. При наступлении холодов заканчиваются «дионисийские» эксперименты друзей по поиску экстатических состояний. Холод едва не стоит Ричарду жизни. Его спасает Генри, предопределяя участие Ричарда в убийстве. Неожиданный снег в мае, начавшийся после убийства, заметает тело Банни, что приводит к многодневной поисковой операции: «. снегопад еще не начался, но притихшие настороженные деревья уже съежились под покровом неба, заранее ощущая тяжесть льда, который покроет их ветви с наступлением ночи» [5. С. 304]. Важно отметить, что такие погодные условия не являются нормой даже для Вермонта, зима в котором уже описывалась Ричародом как нечто невероятное: «никогда не видел, чтобы снег шел почти в начале мая», «на апрельский пейзаж убийственным оксюмороном опускалась апатия ноября» [5. С. 307]. Ср.: «выйдя из здания, я поскользнулся на обледенелой ступеньке и спикировал носом в самый настоящий сугроб. Помедлив пару секунд, я поднялся на колени и с изумлением огляделся. Несколько запоздалых снежинок - еще куда ни шло, но я никогда бы не подумал, что погода может измениться так стремительно, а главное, до такой степени. От цветов не осталось и следа, лужайки как не бывало. Повсюду, насколько хватало глаз, простиралось чистое гладкое покрывало голубоватого искрящегося снега» [5. С. 314]. Однако «холодное» присутствует не только на сюжетном уровне романа «Тайная история», но и в структуре образов героев. Новые знакомые главного героя также связаны с темой холода, снега, бледности - по отдельности и все вместе: Генри: «бледная кожа» [5. С. 26], «холодно сказал Генри» [5. С. 72], «в таких случаях Генри просто сгущает и без того свойственную ему холодность, а Джулиан напротив усилием воли облекает в ледяную броню свою, в сущности, добродушную и мягкую натуру» [5. С. 545]. Джулиан: «белые, как снег, волосы» [5. С. 24], «арктическом безмолвии» [5. С. 546]. Камилла: «стальные глаза» [5. С. 89], «ее бледносеребристый взгляд» [5. С. 342], от ее стального взгляда земля ушла у меня из-под ног[5. С. 586]. Фрэнсис: «неестественно бледном лице» [5. С. 111]. Все: «При множестве различий все они обладали некой холодной отстраненностью, жестким, отточенным шармом, в котором не было абсолютно ничего от современности, но напротив, чувствовалось дыхание давно ушедшего мира... я хотел быть таким, как они» [5. С. 41]. Далее и рассказчик вовлечен в эту общность: «призрачная бледность и странное свечение наших лиц» [5. С. 106]. Поэтика холода присутствует и в именах героев4 романа «Тайная история». Созвучность имени персонажа и связанного с ним сюжета отмечают многие литературоведы, например О.М. Фрейденберг: «. значимость, выраженная в имени персонажа и, следовательно, в его метафорической сущности, развёртывается в действие, составляющее мотив: герой делает только то, что семантически сам означает» [12. C. 223]. Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский в статье «Миф - имя - культура» добавляют: «.миф и имя непосредственно связаны по своей природе. В известном смысле они взаимоопределяемы: миф персонален (номинационен), имя - мифологично» [13. C. 62]. Одна из первых жертв романа «Тайная история» -борзая собака по имени Фрост (*мороз), спасенная близнецами, но прожившая после этого недолго. Самый таинственный персонаж первого романа Донны Тартт - Генри5 - носит зимнюю фамилию: Винтер (*зима) и часто холоден, отдален, мрачен. В конце романа его также ждет смерть. Такая концентрация мотивов, связанных с холодом, кажется не случайной и в сочетании с отчетливой «звериной» темой усиливает формирование восточноевропейского текста в творчестве Д. Тартт. Бестиарий. Перед убийством главный герой спрашивает Генри: «Почему тебе так зверски не терпится прикончить его?» [5. С. 287] - однако это не первая негативная коннотация бестиарных сравнений. В романе Д. Тартт «Тайная история» присутствуют как отдельные бестиарные образы, так и многочисленные сравнения и отсылки к образам животных или метафоры, связанные с охотой (преимущественно на оленя - как последовательно доказывает К. Нагина, сюжетообразующий для многих текстов русских писателей и поэтов [14]). Сюжет об охоте в западноевропейских текстах о Восточной Европе является одним из основных (от «Путешествий и удивительных приключений барона Мюнхгаузена» и далее6). Этот же сюжет в инвертированном виде отражен в масштабной толстовской метафоре народной войны, загоняющей зверя (Наполеона). Однако еще раз оговоримся, что отнесенность к восточноевропейскому тексту - лишь одна из возможных коннотаций бестиарных сравнений романа Д. Тартт. Так С. Зенкин обращает внимание на важный сюжетный механизм, присущий бестиарным образам: «существуя в “космических координатах”, зверь отрицает отдельность и внутренней территории, в максимальном отдалении от границ ее, от начал и концов, реальных и смысловых» [15. С. 44]. Идея дионисийских ритуалов, которые привели к трагическим последствиям, впервые вербализована Джулианом и содержит в себе бестиарную тему, связанную с единением и освобождением: «Быть абсолютно свободным. Конечно, можно найти и другие, более грубые и менее действенные способы нейтрализовать эти губительные страсти. Но как восхитительно выпустить их в едином порыве! Петь, кричать, танцевать босиком в полуночной чаще - без малейшего представления о смерти, подобно зверям» [5. С. 54]. Бестиарная символика в романе «Тайная история» растворена в многочисленных образах животных и отождествлений героев с животными. Появляются как танатологические образы, связанные с птицами: три ворона «предзнаменование, не иначе» [5. С. 76]; «окаменелый отпечаток папоротника, птичий скелет» [5. C. 78]; «убийство птицевода» [5. С. 340]; «пасхальный цыпленок, которого я затискал до смерти» [5. С. 345]; так и песье-волчьи образы, несущие нередко негативную символику: «вокруг выли волки» [5. С. 188]; «когда мы ездили к Френсису, дорогу нам перебежала беременная собака» (далее говорится о том, что это очень плохая примета) [5. С. 374]. Даже сердце главного героя описывается в бестиарных координатах: «. в груди спотыкалось сердце. Я ненавидел эту жалкую, ущербную мышцу, которая тыкалась мне в ребра, как недобитая собака» [5. С. 527]. После окончания колледжа и возвращения в Калифорнию автора не покидает бестиарные сновидения: «. мои сны полнились. оскаленными мордами диких псов» [5. С. 578]. Найденная в конце романа кошка также описана инфернально: «исчадие ада» [5. C. 564] и «дьявольское отродье» [5. С. 565]. Главные герои нередко сравниваются с животными или птицами. Так, о Фрэнсисе рассказчик говорит: «черной птицей он шагал через луг» [5. С. 43], о Генри и Чарльзе: «а эти двое на меня зверски так смотрят» [5. С. 59], о Генри - «сильный, как бык» [5. С. 67], «с его поистине кошачьей опрятностью» [5. С. 161]; о Фрэнсисе - «принадлежал к тому типу изысканно одетых, невозмутимых юношей с лисьими повадками» [5. С. 67]. Судьба уже упомянутой борзой Фрост «предсказывает» исход и для Банни. Собака «питала симпатию к Банни и частенько сопровождала нас во время воскресных прогулок. Банни, страстно любивший ходить пешком, и сам напоминал старую гончую» [5. С. 101]. Именно во время такой воскресной прогулки Банни и убьют друзья: когда он станет словно «не ведающая жалости гончая» [5. С. 243] («вынюхивая» и выдавая их секреты). Незадолго до этого Банни также сравнивается с гончей: «Хуже было, когда он смыкал челюсти, вцепившись в кого-то одного. С какой-то сверхъестественной проницательностью он всегда точно определял, когда и в какое место вонзить зубы, чтобы как можно больнее ранить, как можно сильнее разозлить» [5. С. 241]. Взаимосвязь образа Банни с темой собачьей охоты можно выявить и по ассоциации с мифом об Артемиде, которую в романе воплощает Камилла: «Вылитая статуя Дианы в клубе моего отца» [5. С. 101], и превращенном ею в оленя за подглядывание Актеоне, которого, не узнав, затравили собственные собаки. Сюжет упомянут у Эсхила и Овидия и неоднократно становился темой изобразительного искусства и литературы. Характерно, что и Л.Н. Толстой, очевидно, обращался к этому сюжету в повести «Казаки», см. статью К. А. Нагиной [16]. У нас нет источниковедческих аргументов в пользу того, что Д. Тартт знакома с текстом ранней повести Л. Н. Толстого, однако общий массив и значимость толстовских аллюзий в творчестве Тартт делают такую взаимосвязь вероятной. Показательно, что сюжет охоты на оленя тем или иным образом проявляется в романе несколько раз - от изображения на галстуке до версии произошедшего убийства. Говоря о дионисийских мистериях, Джулиан упоминает образ менад у Еврипида «“так лань играет, радуясь роскошной зелени лугов”» [5. С. 54]. Перед первым обедом с Банни главный герой покупает «старый галстук с изображением охоты на оленя» [5. С. 101]. Об убийстве птицевода герои говорят: сбили оленя [5. С. 205]. До этого, говоря о неприятии убийства живого существа, Генри также упоминает, как «сбил оленя» [5. С. 192]. А запах после убийства напоминает Камилле об оленьей охоте: «Было холодно. И еще запах - его мне, наверное, никогда не забыть. Тот же запах стоял, когда мой дядя разделывал оленей» [5. С. 392]. Сами близнецы не раз характеризуются через образ оленя, например: «близнецы вскинули глаза, вздрогнув, словно олени» [5. С. 173]; «Камилла говорит, что некоторое время ей казалось, будто она стала ланью» [5. С. 189]. Один из героев путает имя Банни, называя его именем диснеевского олененка: «- А этот парень -как его, Бэмби? - Банни» [5. С. 352], уходя на последнюю прогулку, Банни выбирает «оленью тропу» [5. С. 282]. Увидев друзей в лесу, Банни называет их «истребители оленей» [5. С. 297]. Образ жертвы - Банни - имеет усложненную бес-тиарную природу. Его связь с оленем и гончей, основанная на мотиве травли (главного действия данной породы собаки во время охоты), несколько вторична по отношению к основной ассоциации с кроликом (Банни - *кролик), семантически и сюжетно решающей в его образе. Кроме того, эта «кроличья» ассоциация связана и со временем смерти Банни, произошедшей «накануне Пасхи» [5. С. 307] и однозначно отсылающей к пасхальному кролику. Друзья называют героя также Бан (Bun - *булочка), и ассоциации с хлебом, с мучным также могут относиться к жертвенной природе образа [12. С. 56-57]. Полное имя Банни Эдмунд может ассоциироваться и с двумя предателями Эдмундами в английской культуре: провокатором и притворщиком Эдмундом из «Короля Лира» Уильяма Шекспира [8] и самым близким к зиме и Белой королеве персонажем «Хроник Нарнии» Клайва Стейплза Льюиса [17] - младшим братом по имени Эдмунд. Именно Эдмунд у К.С. Льюиса провоцирует ситуацию, воссоздающую пасхальный сценарий со смертью и 7 воскресением . В сюжете романа «Тайная история» (так же прочно связанном с античной мифологией и библейскими аллюзиями, как и серия романов К.С. Льюиса) воскресению места не находится, а вместо весны приходят неожиданная зима и череда допросов и похорон. Однако в третьем романе Тартт «Щегол» герой проходит все стадии инициации и возрождается к жизни, в том числе благодаря восточноевропейскому герою, в структуре образа которого отчетливы бестиарные элементы, и рождественскому чуду, меняющему тональность поэтики холода в творчестве американской писательницы.

Скачать электронную версию публикации