The change of approach to English translations of Alexander Pushkin's A Journey to Arzrum.pdf Введение «Путешествие в Арзрум» - ярчайший образец путевой прозы А.С. Пушкина и самое большое его произведение, написанное в жанре путешествия. Считается, что произведения Пушкина довольно тяжело переводить на иностранные языки, в том числе и на английский. Однако постоянно появляются переводы и исследования его художественного творчества. К сожалению, документальные и критические (нехудожественные, non-fiction) произведения Пушкина до сих пор не были предметом такого живого интереса. Стоит обратить более пристальное внимание на документальную прозу, которая не доставляет столько трудностей в переводе из-за отсутствия особенностей строения стихотворного или просто художественного текста, относительно небольшого количества изобразительновыразительных средств, простоты, «сухости» и ясности, сообразной с английским языком. Давно назрела потребность посмотреть, как это отразилось на переводах «Путешествия в Арзрум» - одного из наиболее заметных произведений Пушкина в этом жанре, можно ли проследить в них основные тенденции и каковы они, менялся ли подход к переводам со временем. Насколько нам известно, на английский язык «Путешествие в Арзрум» было переведено пять раз и до сих пор эти переводы не подвергались подробному анализу (за исключением кратких отзывов и упоминаний в различных исследованиях) и не сравнивались между собой. При этом четыре из них не вошли в последнюю полную библиографию переводов произведений Пушкина на английский язык и англоязычных исследований, посвященных им [1] (три вышли после ее издания; еще один, вероятно, также был опубликован, когда библиография уже была в печати, но в этом случае утверждать однозначно нельзя). Учитывая, что указанные переводы сделаны в последние двадцать лет (два последних - фактически в последние семь лет), а до этого «Путешествие в Арзрум» долгое время не переводили вообще, можно констатировать возросший интерес переводчиков (и, возможно, аудитории) к произведению и потребность в анализе проделанной работы. Все это обосновывает необходимость заполнить существующее белое пятно и делает анализ, сравнение и выявление стадиально-хронологи-ческих особенностей основных тенденций актуальными. Первый перевод был выполнен Биргиттой Инге-мансон во время ее работы над диссертацией в Принстонском университете и опубликован в 1974 г. [2] известным американским издательством «Ardis», специализирующимся на переводах русской литературы и посвященных ей исследованиях. Интерес к путевой прозе Пушкина пробудился у англоязычных исследователей как раз в 1970-х гг. В это и последующее десятилетия вышло довольно много работ, связанных с «Путешествием в Арзрум», что серьезно повысило степень изученности произведения, до сих пор не привлекавшего внимания. Конечно, Ингемансон сыграла огромную роль в изучении путевой прозы Пушкина, поскольку ей принадлежат не только первый перевод «Путешествия», но и комментарии к нему, а также первые его исследования [3, 4]. Второй перевод вышел в 1998 г. [5] и имеет британское происхождение. Он издан в популярной серии Penguin Classics вместе с «Повестями Белкина» и другими произведениями. Его выполнил известный переводчик классической русской литературы Рональд Уилкс, предисловие к изданию написал литературный критик Джон Бэйли, тогда профессор Оксфордского университета. Третий перевод тоже издан в Великобритании, его подготовили Дэвид и Людмила Мэтьюз для полного собрания сочинений русского поэта (том с «Путешествием в Арзрум» вышел в 2003 г. [6]). Четвертый перевод издан не так давно - в 2013 г. [7]. Он опубликован вместе с переводом «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова, при этом информация о нем не указана ни на обложке, ни в кратких аннотациях. Автор перевода - племянник Б.Л. Пастернака Николас Пастернак Слейтер. Предисловие к изданию написал профессор Оксфордского университета Эндрю Кан. В предисловии о Пушкине говорится мало, он представлен лишь в русле его влияния на Лермонтова. Последний на сегодняшний день перевод «Путешествия в Арзрум» опубликован совсем недавно. Он издан в 2016 г. [8] вместе с другими произведениями с подзаголовком «The Complete Prose of Alexander Pushkin», хотя в действительности этот том не является полным собранием пушкинской прозы. Его осуществила известная пара переводчиков - Ричард Пивер и Лариса Волохонская. Первый перевод «Путешествия в Арзрум» был хорошо принят аудиторией (об этом вспоминала сама Б. Ингемансон), до сих пор активно используется исследователями, поэтому острой необходимости в новых переводах не было. Тем не менее за довольно небольшой срок вышло четыре новых перевода. Все они даже при первом рассмотрении имеют довольно яркие особенности и даже отличаются друг от друга. Интересно выявить, в чем именно заключаются эти различия. Формальные отличия и общая разница в подходе Первое, что бросается в глаза, - это разные варианты названия: «A Journey to Arzrum» в переводе Б. Ингемансон, «A Journey to Arzrum at the Time of the 1829 Campaign» у Р. Уилкса, «The Journey to Erzurum During the Campaign of 1829» в переводе Д. и Л. Мэтьюз, «A Journey to Arzrum During The 1829 Campaign» у Н. Пастернака Слейтера и «Journey to Arzrum During the Campaign of 1829» у Р. Пивера и Л. Волохонской. Конечно, сохранение заголовка в изначальном виде делает понимание содержания при первом знакомстве более полным. Возможно, вариант Ингемансон обусловлен желанием упростить эту довольно громоздкую конструкцию, чтобы облегчить восприятие и запоминание, сделать его более лаконичным с целью популяризации произведения (это был первый перевод, а значит, неспециалисты в большинстве своем совсем ничего не знали об этой работе Пушкина). Много вопросов вызывает использование разных артиклей (или же их отсутствие) в переводе заглавия. Изменение оттенков смысла, порожденное этим различием, по-разному представляет путешествие Пушкина (как особенное, неповторимое, конкретное при определенном артикле, как рядовое, «одно из» - при неопределенном и еще более общее понятие, вид путешествия - в отсутствии артикля, что может смотреться странно в полном заголовке, где указан год). Безусловно, на восприятие заглавия влияют и разные варианты названия города, выбранные переводчиками («Arzrum» созвучно использованному Пушкиным, Erzurum - современное и, соответственно, более понятное). Как мы увидим, последний вариант предпочли только Мэтьюз, чей перевод как раз наиболее адаптирован для восприятия неподготовленным англоязычным читателем. Если говорить о формальных отличиях, можно отметить то, что в переводах используются разные системы транслитерации (например, «Belov and Oryol» [6. P. 478] у Мэтьюз, «Belyov and Oryol» [5. P. 133] у Уилкса, «Belev and Orel» у Ингемансон [2. C. 15], Пастернака Слейтера [7. P. 145], Пивера и Волохонской [8. P. 363]. В этом плане показательно, как передано турецкое название гермафродита: у Уилкса [5. P. 166] и Пастернака Слейтера [7. P. 173] - «Khoss»; у Пивера и Волохонской - «Hoss» [8. P. 391]; у Мэтьюз - «Ijoss» [6. P. 512]; у Ингемансон - «Xoss» [2. P. 70]. Содержание глав у Ингемансон, Уилкса, Пастернака Слейтера, Пивера и Волохонской оформлено, как у Пушкина - отдельными предложениями; у Мэтьюз - через точку с запятой. Ингемансон, Уилкс, Пастернак Слейтер, Пивер и Волохонская сохраняют французские отрывки текста, тогда как у Мэтьюз сразу приведен английский перевод. То же касается и других языков (например, латыни), если речь идет не о стихотворном тексте. Сведения о медицинском состоянии гермафродита и его ответ на вопрос о кастрации у Ингемансон, Уилкса, Пастернака Слейтера, Пивера и Волохонской приведены в тексте на латыни, а у Мэтьюз - на английском. Все авторы используют разные переводы литературных текстов («Илиада», «Стамбул гяуры нынче славят...», названия «Горе от ума», цитаты из Корана и т.д.). Ингемансон, Пастернак Слейтер, Пивер и Волохонская, как и Пушкин, первую главу начинают с многоточия в отличие от Уилкса и Мэтьюз. У всех переводчиков сохранены авторские примечания и добавлены собственные комментарии (последнее - за исключением Мэтьюз). Перевод Пивера и Волохонской снабжен словарем местных (кавказских) понятий. Все это, конечно, кардинальным образом не меняет смысл, но в комплексе с другими деталями влияет на восприятие. Топонимы и этнонимы Отдельно можно сказать о том, как авторы переводят топонимы и этнонимы. Такого рода отличия начинают прослеживаться с самого заглавия произведения, в котором фигурирует название города. Все переводчики, кроме Мэтьюз, выбрали максимально приближенное по звучанию к использованному Пушкиным «Арзрум» - Arzrum. Мэтьюз же остановились на более современном названии. В этом плане показателен перевод места, где Пушкин говорит о правильном и неправильных вариантах. У Ингемансон [2. P. 79], Уилкса [5. P. 172], Пивера и Волохонской [8. P. 395]: «Arzrum (incorrectly called Arzerum, Erzrum, Erzron)». У Мэтьюз: «Erzurum (incorrectly called Arzerum, Erzrum, Erzron)» [6. P. 517]. У Пастернака Слейтера: «Arzrum (wrongly called Arzerum, Erzrum, Erzron)» [7. P. 177]. Как видим, первые трое сделали совершенно одинаковый перевод, вариант Пастернака Слейтера отличается лишь использованием «wrongly», тогда как у Мэтьюз ключевой посыл изменен (правда, он не вступает в прямое противоречие с тем, что мы видим у других переводчиков). Часть различий, связанных с топонимами и этнонимами, тоже влияет на восприятие текста, пусть и не так сильно. Уже упомянутую тенденцию к упрощению можно видеть, например, в переводе названия «Военная Грузинская дорога»: «The Georgian Military Highway» у Ингемансон [2. P. 20], «The Georgian military highway» у Уилкса [5. P. 136], «The Georgian Military Road» у Мэтьюз [6. P. 482], «the Georgian Military Highway» у Пастернака Слейтера [7. P. 147], «the Georgian military highway» у Пивера и Волохонской [8. P. 363]. Среди этнонимов отметим следующий пример: «Tartar bathhouse attendant» у Ингемансон [2. P. 38] и Уилкса [5. P. 148], «Tatar bath-attendant» у Мэтьюз [6. P. 490] и Пастернака Слейтера [7. P. 157] и «Tatar bath attendant» у Пивера и Волохонской [8. P. 375]. Здесь пары «road-highway» и «Tartar-Tatar» представляют чуть более архаичный и немного более современный вариант соответственно, однако в случае с первой парой не столько этимологически (этимология «highway» прослеживается довольно глубоко), сколько в расхожем понимании, к тому же road -более общее понятие. Больше русского колорита придает сохранение оригинального звучания названий. Например, у Ин-гемансон - «I went by to visit Goryachie Vody...» [2. P. 9], у Уилкса - «From Georgiyevsk I went to visit Goryachiye Vody...» [5. P. 135], у Мэтьюз - «I proceeded to the warm springs of the Goryachie Vody...» [6. P. 481], у Пастернака Слейтера - «I took a trip out of Georgievsk to the Hot Springs...» [7. P. 147], у Пивера и Волохонской - «From Georgievsk I went to see Hot Springs...» [8. P. 365]. В последних двух вариантах переводчики сделали буквальный перевод, тогда как Мэтьюз прибегли к своеобразной «расшифровке» названия. С одной стороны, этот ход помогает достигнуть и сохранения звучания, и смысловой ясности, с другой стороны рассчитан, скорее, на неподготовленную аудиторию. Такой же техники Мэтьюз придерживаются и в передаче более образных топонимов. Например, «Rapid Beam (Beshenaya Balka)» [6. P. 487] у Мэтьюз, «Furious Gorge» [2. P. 29] у Ингемансон, «Frenzied Gorge» [5. P. 141] у Уилкса, «Raging Gorge» [7. P. 152] у Пастернака Слейтера и «Furious Gully» [8. P. 370] у Пивера и Волохонской. То, что в этом случае большинство переводчиков предпочли отказаться от сохранения фонетического своеобразия русской речи, обусловлено, скорее всего, именно яркой образной характеристикой исходного названия. Стоит также остановиться на повторении неточностей, допущенных самим Пушкиным, а именно ошибок в воспроизведении грузинской лексики (подробнее о том, как повторялись, исправлялись или усугублялись эти ошибки в русских собраниях сочинений, см. [9]). Ингемансон сохраняет пушкинское «Tbilis-kalar», поясняя, как и Пушкин, прямо в тексте, что это значит «Hot City» [2. P. 39]. Мэтьюз же избегают «опасного» словосочетания, заменяя его на «The name itself...» и также поясняя, что название переводится как «Hot Town» [6. P. 495]. Практически идентичны варианты Пивера и Волохонской («Its very name (Tbilis-kalar) means “Hot City”» [8. P. 377]) и Уилкса («Its very name (Tbilis-kalar) means Hot City» [5. P. 150]), они не делают никаких исправлений. Пастернак Слейтер также, по сути, делает буквальный перевод пушкинского текста («Its very name (Tbilis-kalak) means 'hot city'» [7. P. 159]), но, как мы видим, в его варианте исправлена ошибка, которая в первую очередь бросается в глаза, - «kalar - kalak». Добавлять окончания именительного падежа и как-то избавляться от дефиса, в этом случае не характерного для грузинского языка, никто из переводчиков не стал. Экзотизмы и прямая речь Особый интерес представляют понятия, прочно связанные с местными реалиями и не всегда имеющие прямой перевод. Например, для перевода существительного «оказия» [10. P. 418] Ингемансон [2. P. 20], Уилкс [5. P. 136] и Мэтьюз [6. P. 482] использовали довольно точно отражающее смысл «opportunity»; Пастернак Слейтер [7. P. 148] сделал выбор в пользу фонетического соответствия, оставив «okaziya»; вариант Пивера и Волохонской («occasion» [8. P. 365]), с одной стороны, совмещает оба этих преимущества, с другой стороны, может показаться не таким точным, как «opportunity» (хотя, конечно, грань очень тонкая и во многом это дело вкуса). Показательны решения, которые находят переводчики для обозначения средств транспорта. Пушкинское «коляски, брички, кибитки...» [10. С. 418] у Ин-гемансон переведено как «carriages, brichkas, and the hooded carts...» [2. P. 20], у Уилкса - «barouches, brichkas and covered wagons...» [5. P. 136], у Мэтьюз -«the carriages, the britzkas, the covered wagons...» [6. P. 482], у Пастернака Слейтера - «coaches and carriages, and the covered wagons...» [7. P. 148], у Пивера и Волохонской - «carriages, britzkas, kibitkas...» [8. P. 366]. Как мы видим, одни и те же слова могут быть выбраны для разных понятий (например, «carriages» у Ингемансон, Мэтьюз и Пивера и Волохонской - это коляски, у Пастернака Слейтера - брички). Только Пивер и Волохонская сохраняют слово «кибитка», при этом все, за исключением Пастернака Слейтера, оставили «брички». Только Пивер и Волохонская оставляют в своем переводе «арба» (в этом месте «двухколесные арбы» [10. С. 418] - «two-wheeled arbas» [8. P. 366]), тогда как у остальных - «cart» (в этом месте у Ингемансон [2. P. 20] и Пастернака Слейтера [7. P. 148] - «two-wheeled carts», у Мэтьюз -«bullock carts» [6. P. 482], у Уилкса - «two-wheeled bullock carts» [5. P. 136]). Как видно, у Мэтьюз отсутствует информация о том, что арбы двухколесные, зато (как и у Уилкса) появилось дополнение о том, что они запряжены волами (чего нет у Пушкина). Значительное место в произведении занимают ориентализмы (подробнее см.: [11, 12]). Остановимся на некоторых из них. Использованное у Пушкина «черкесский чекмень» [10. С. 415] переведено у Ин-гемансон [2. P. 16], Уилкса [5. P. 133], Мэтьюз [6. P. 479], Пивера и Волохонской [8. P. 363] как «Circassian jacket», а у Пастернака Слейтера -«Circassian chekmen» [7. P. 145]. Часто переводчики отказываются от использования экзотизмов, чтобы не затруднять понимание текста. Пастернак Слейтер в этом случае старается сохранять своеобразие местных понятий (что мы видим по предыдущему примеру). Но в этом нет четкой системы. В аналогичной ситуации (перевод слова «бурка») читаем: у Ингемансон [2. P. 25] и Уилкса [5. P. 139] - «felt cloak», у Мэтьюз [6. P. 484] и Пастернака Слейтера [7. P. 150] - просто «cloak», у Пивера и Волохонской [8. P. 368] - «burka». Максимально отказываются от тактики сохранения экзотизмов Мэтьюз. Например, когда все остальные оставляют оригинальное название вина («“chikhir” wine» [2. P. 29] у Ингемансон, просто «chikhir» у Уилкса [5. P. 142], Пастернака Слейтера [7. P. 153], Пивера и Волохонской [8. P. 370]), Мэтьюз используют просто «Caucasian wine» [6. P. 488]. Конечно, употребляя специфические понятия, приходится активнее использовать пояснения в скобках и сноски. Но Мэтьюз упрощают даже те места, где комментарии дает сам Пушкин. Для этого они заменяют названия их краткими определениями. Например, у Ингемансон видим: «his sheep-skin papakha* and painted nails», в тексте сноски: «This is what Persian caps are called» [2. P. 31]. У Пастернака Слейтера: «his sheepskin papakha cap or his painted nails» (комментарии у него приведены в конце) [7. P. 153]. У Пивера и Волохонской: «his lambskin pa-pakha* and painted nails», в тексте сноски: «So Persian caps are called. Author.» [8. P. 371]. У Уилкса: «his pa-pakha* and his painted nails», в тексте сноски: «Thus Persian fur caps are called (A.S. Pushkin)» [5. P. 142]. У Мэтьюз эта же фраза переведена следующим образом: «his tall sheepskin Persian hat or his painted finger-nails» [6. P. 488]. Иногда Мэтьюз просто убирают то, что поясняет сам Пушкин. Например «целый ряд катаров (мулов)» [10. С. 427] у Ингемансон [2. P. 34], Уилкса [5. P. 144], Пастернака Слейтера [7. P. 155], Пивера и Волохонской [8. P. 372] переведен как «a whole line of katars (mules)», тогда как у Мэтьюз - просто «a whole line of mules» [6. P. 490]. «Шашлык» [10. С. 443] переведен у Ингемансон [2. P. 61] как «shishkebab», у Мэтьюз [6. P. 507] - как «shashlyks», у Уилкса [5. С. 161], Пивера и Волохонской [8. P. 386] и Пастернака Слейтера [7. P. 169] -как «shashlik». По сути это одно и то же, т.е. оба перевода верны. Возможно, Ингемансон выбрала более популярную форму, менее похожую на использованную у Пушкина и привычную русскому человеку, поскольку последняя в то время еще не так прочно вошла в обиход английского языка (о термине см., например, [13]). Также следует отметить, что Ингемансон сохраняет звучание местных наречий, давая перевод в скобках (собственно, как это делает и Пушкин), например, «verbana at (give me a horse)» [2. P. 52]. Также поступают и Уилкс [5. P. 156], Пивер и Волохонская [8. P. 382] и Пастернак Слейтер [7. P. 165]. У Мэтьюз в этом случае видим просто: «Give me a horse...» [6. P. 502]. Если говорить об особенностях передачи речи, то, конечно, самым интересным будет отрывок, в котором фиксируется короткий разговор Пушкина с молодой калмычкой, поскольку его своеобразие основано на том, что девушка плохо владеет русским языком. У Ингемансон этот диалог передан очень подходящим образом: «“What's your name?” - *** - “How old are you?” - “Ten and eight.” - “What are you sewing?” -“Trouser.” - “For whom?” - “For self”» [2. P. 18]. Мэтьюз немного меняют структуру пушкинского предложения и практически полностью лишают речь девушки неграмотности (за исключением ответа о возрасте): «“What's your name?”, I asked. “How old are you?” “Ten and eight.” “What are you sewing?” “Trousers.” “For whom?” “For myself.”» [6. P. 480]. У Слейтера этот отрывок отличается от перевода Мэтьюз тем, что он приводит ответ девушки о ее имени звездочками (как у Пушкина) и по-другому передает окончание диалога: «'Who for?' - 'Me'» [7. P. 147]). Это несколько обескураживает, поскольку неполнота вопроса Пушкина бросается в глаза не меньше, чем ответ калмычки, при этом оригинальное «“Портка”» [10. С. 417] по-прежнему никак не передано. У Уилкса диалог переведен вполне адекватно: «'What's your name?' '***.' 'How old are you?' ' Ten and eight.' 'What are you making?' 'Trouser.' 'For whom?' 'Me'» [5. P. 35]. Хороший вариант перевода с удачным окончанием также сделали Пивер и Волохонская: «“What's your name?” - "* * *" - “How old are you?” -“Ten and eight.” - “What are you sewing?” - “Pant.” -“For whom?” - “For self.”» [8. P. 364]. Стилистические особенности перевода Лексические нюансы, касающиеся перевода экзо-тизмов, проявляются и когда речь идет о передаче обычных русских названий (буквальным переводом или условно транскрибируя их), например, «Moscow Telegraph» у Ингемансон [2. P. 47], Пастернака Слейтера [7. P. 162], Уилкса [5. P. 153], Пивера и Волохонской [8. P. 379]; «Moskovsky Telegraph» [6. P. 499] у Мэтьюз. В другом примере с названием газеты речь идет уже о выборе слова: «Тифлисские ведомости» [10. С. 431] - «Tiflis Record» [2. P. 39] у Ингемансон, «Tiflis News» [7. P. 158] у Пастернака Слейтера и более архаичное «Tiflis Gazette» у Уилкса [5. P. 149], Мэтьюз [6. P. 494], Пивера и Волохонской [8. P. 375]. Стилистические предпочтения в передаче некоторых слов в разных переводах не меняют смысла и труднообъяснимы. Например, простое «Признаюсь...» [10. С. 414] в предисловии (у Ингемансон [2. P. 12] и Пивера и Волохонской [8. P. 361] - «I confess...») превращается у Уилкса [5. P. 131], Мэтьюз [6. P. 477] и Пастернака Слейтера [7. P. 143] в «I must confess that...». Далее это выражение встречается снова и переводится аналогичным образом. Конечно, гораздо богаче стилистические нюансы в переводах фраз, где использованы изобразительновыразительные средства. К примеру, снеговая груда, «подпирающая небосклон» [10. С. 424], у Пастернака Слейтера - «sustains the horizon» [7. P. 153], у Инге-мансон - «“holds up the horizon”» [2. P. 30], у Мэтьюз - «supported the horizon» [6. P. 488], у Уилкса -«props up the horizon» [5. P. 142], у Пивера и Волохонской - «props up the heavenly vault» [8. P. 371]. Как видим, здесь нет повторений, но очевидно, что вариант Пивера и Волохонской - самый сложный, и дополнительный эпитет делает фразу более вычурной. Перевод разговорных выражений также представляет интерес. Здесь показательны слова Шереметьева по возвращению из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего; черного хлеба не допросишься!» [10. С. 423]. У Пастернака Слейтера этот отрывок передан так: «Life in Paris is hard, my friend - there's nothing to eat. You can't get black bread for love or money!» [7. P. 152]. У Ингемансон: «It's terrible, brother, to live in Paris: there's nothing to eat; you can't get hold of black bread!» [2. P. 28]. У Уилкса: «It's rotten living in Paris, my friend: there's just nothing to eat. You can't get black bread for love or money!» [5. P. 141]. У Мэтьюз: «My dear fellow, it's difficult to live in Paris. There's nothing to eat. You can't get black bread for love or money!» [6. P. 486]. У Пивера и Волохонской: «Life in Paris is bad, brother: nothing to eat; no black bread for the asking!» [8. P. 369]. Перевод последних наиболее буквальный, но «for the asking» скорее обозначает то, что довольно легко достать, поэтому, возможно, не передает всей силы выражения «не допросишься». Вариант Ингемансон в общем и целом отражает простоту и лаконичность оригинального текста, но немного лишен его выразительности. В трех других переводах используется яркое устойчивое выражение, делающее, однако, фразу более громоздкой. Отрывок, в котором Пушкин рассказывает о встрече с Фазиль-ханом, содержит и слово, употребленное в переносном значении («съехать»), и экзотизм («папаха»), и передачу прямой речи, и довольно непростой для перевода эпитет («важно-шутливый»): «Он надеялся увидеть меня в Петербурге; он жалел, что знакомство наше будет непродолжительно и проч. Со стыдом принужден я был оставить важношутливый тон и съехать на обыкновенные европейские фразы. Вот урок нашей русской насмешливости» [10. С. 424]. У Ингемансон он передан следующим образом: «“He hoped to see me in Petersburg; he was sorry that our acquaintance would be of short duration, and so on.” With shame I was forced to abandon my pompously jocular tone and come down to ordinary European phrases. That was a lesson for our Russian tendency to make fun of others» [2. P. 30]. Пожалуй, «come down» - очень удачный выбор, отражающий разговорный характер и переносный смысл выражения «съезжать». Уилкс использует не такие простые слова и выражения («descend», «face-tiousness», «phraseology»): «He hoped to see me in St Petersburg, he regretted that our acquaintance would be so short-lived and so on. To my shame I was compelled to abandon my mock-serious tone and descend to normal European phraseology. This was a lesson for Russian fa-cetiousness» [5. P. 142]. Похожая ситуация и в переводе Пивера и Волохонской: «He hoped to see me in Petersburg; he was sorry that our acquaintance would be of short duration, and so on. Embarrassed, I was forced to abandon my pompously jocular tone and descend to ordinary European phrases. This is a lesson for our Russian love of mockery» [8. P. 371]. У Мэтьюз этот отрывок передан вполне удачно, обращают на себя внимание только составное сказуемое «expressed his regret», которого нет в оригинале: «He hoped to see me in Petersburg and expressed his regret that his acquaintance with me should have been so brief and so on. Ashamed, I was obliged to give up my gravely facetious tone and to resort to usual European phraseology. Here is a lesson for our Russian sarcasm» [6. P. 488]. У Пастернака Слейтера тоже видим вводное слово («and so forth»), которое частично нарушает лаконичность, динамику и некоторую тезисность пушкинского текста, к тому же «change» не передает образности оригинального выражения: «He had been hoping to meet me in Petersburg; he regretted that our acquaintance would be of brief duration; and so forth. I was shamefacedly obliged to drop my pompously jocular tone and change to ordinary European expressions. Here's a lesson for us Russians, with our fondness for banter» [7. P. 153]. Интересно, что в отрывке, где описывается обвал в горах, слово «мужик» Ингемансон [2. P. 32] переводит как «peasant», у Уилкса [5. P. 143], Пастернака Слейтера [7. P. 154] и Мэтьюз [6. P. 489] - просто «man», а у Пивера и Волохонской [8. P. 372] - «muzhik». В целом этот и предыдущие примеры показывают, что Пивер и Волохонская стараются оставить в своем тексте больше местных понятий, но какой-то единой системы нет, все очень относительно и касается конкретного примера. Как мы увидели, в некоторых случаях «транскрипцию» использует Пастернак Слейтер, тогда как Пивер и Волохонская отказываются от нее. Надо отметить, что шутки (например, про чуму, про банщика, про грузинских старух и т.д.) во всех переводах поданы хорошо, адекватно передают как юмор ситуации, так и своеобразие пушкинского слога, что можно считать несомненным достоинством работ. Другие отличия, ошибки и неточности С самого начала бросается в глаза то, что имя английского художника Джорджа Доу (George Dawe), которого Пушкин называл «Довом» [10. С. 415], у Мэтьюз обозначено как «Dow» [6. P. 479] (у Ингеман-сон [2. P. 16], Уилкса [5. P. 133], Пастернака Слейтера [7. P. 145], Пивера и Волохонской [8. P. 363] корректно - «Dawe»). Остается только гадать, результат ли это того, что Мэтьюз не осведомились, о ком идет речь, или они хотели таким образом передать тот вариант написания, который использовал Пушкин. У Мэтьюз находим еще одну неточность. Искажает смысл перевод фразы «В Тифлисе надеялся я найти Раевского...» использованный ими вариант «In Tiflis I was happy to find Raevsky...» [6. P. 494]. Он не позволяет понять, что Раевского Пушкин не повстречал. У остальных она переведена корректно, хотя акценты расставлены по-разному и из-за порядка слов, и из-за использования разных времен: у Ингемансон - «In Tiflis I hoped to find Raevsky...» [2. P. 39], у Уилкса -«In Tiflis I was hoping to find Rayevsky...» [5. P. 148], у Пивера и Волохонской - «I hoped to find Raevsky in Tiflis...» [8. P. 375], у Пастернака Слейтера - «I had hoped to meet Raevsky in Tiflis...» [7. P. 158]. Следующая смысловая ошибка Мэтьюз касается надписи на окне в доме Османа-паши: «тебе подобает связывать и развязывать» [10. С. 458]. Они перевели ее так: «It behoveth thee to bind and to be bound» [6. P. 521] (у Ингемансон: «it behooves you to bind and loose» [2. P. 85], у Уилкса: «it behoves you to tie and to untie» [5. P. 175-176], у Пастернака Слейтера: «It is for you to bind and to loose» [7. P. 181], у Пивера и Волохонской: «It befits you to bind and to loose» [8. P. 398]). Конечно, фраза в интерпретации Мэтьюз, с архаичными грамматическими формами и глаголом в активном и пассивном залоге, звучит очень поэтично, но искажает смысл цитаты. Тем более что в пушкинском тексте в ней нет витиеватости. Также следует отметить ошибку (опечатку?) Мэтьюз в отрывке об армянских семьях. Там указано «some 25,000 families» [6. P. 496] (у Ингемансон [2. С. 42] и Пастернака Слейтера [7. P. 159] - «up to 2500 families» и «up to 2,500 families of them» соответственно; у Уилкса [5. P. 150] и у Пивера и Волохонской [8. P. 377] - «as many as 2,500 families»). Довольно сложно понять, как лучше перевести пушкинское «обвал» [10. С. 426] (у Ингемансон [2. P. 32], Уилкса [5. P. 143], Пастернака Слейтера [7. P. 154], Пивера и Волохонской [8. P. 372] -«avalanche»; у Мэтьюз [6. P. 489] - «landslide»). «Avalanche» - скорее лавина (что логично, ведь речь идет о снеге в горах), тогда как «landslide» чаще используется, когда имеют в виду оползень или сель. Но, строго говоря, и то и другое может характеризовать довольно пространное «обвал». В переводе Мэтьюз к фамилии Абрамовича добавлен титул «граф», чего нет у Пушкина - «Count Abramovich» [6. P. 521]. Ингемансон и Пастернак Слейтер не раскрывают фамилии («Mr. A*****» [2. С. 84], «Mr. A------» [7. P. 181]), тогда как у Пивера и Волохонской сначала «Mr. Abramovich» (со комментарием под сноской), потом просто «Mr. A» [8. P. 398], у Уилкса также сначала «Mr Abramovich», потом «Mr A.» [8. P. 175]. Интересно проследить, как авторы передали возгласы мальчишек «Християн Християн!..» [10. С. 453]: «Christians! Christians!..» [2. P. 76], «Christian! Christian!..» [6. P. 516], «Christiyan! Christiyan!» [8. P. 394], «Christians! Christians!...» [5. P. 170], «Christians! Christians!» [7. P. 177]. Ингемансон, Уилкс и Пастернак Слейтер отказались от передачи их своеобразного произношения, тогда как Мэтьюз и, в особенности, Пивер и Волохонская сделали это вполне удачно. Таким образом, больше всего несоответствий и неточностей содержится в переводе Мэтьюз. Также у них нередки опечатки (например, лишняя буква в фамилии Orgaryov [6. P. 489], повтор предлога во фразе «asking his forgiveness for for taking such a liberty» [6. P. 491] и т.п.). Нельзя сказать, что перевод пестрит ошибками - в общем и целом он производит довольно благоприятное впечатление, в нем есть очень удачные решения; но, пожалуй, его можно назвать самым небрежным. Кроме того, этот перевод является наиболее упрощенным, понятным неподготовленному читателю (об этом говорит даже то, что Мэтьюз отказались от сохранения иноязычных цитат, некоторых экзотизмов и не совсем ясных обывателю понятий), а соответственно, стремится к доместикации. Конечно, такой подход имеет как плюсы, так и минусы. С одной стороны, произведение много теряет без национального своеобразия, а перевод сильнее расходится с оригиналом. К тому же странным выглядит соседство в одном томе такого «адаптированного» варианта с переводами пушкинских планов, отрывков, критических заметок, которые вряд ли очень интересны именно неподготовленному читателю. С другой стороны, возможно, это шаг к популяризации произведения. В условиях, когда есть и переводы совсем иного характера, такое разнообразие может быть очень полезно для знакомства широкой аудитории с «Путешествием в Арзрум». Остальные переводы больше стремятся к форени-зации. Можно с уверенностью утверждать, что перевод Ингемансон не теряет своей актуальности и до сих пор является одним из самых качественных, несмотря на то, что все переводы выполнены на достойном уровне. В нем удачно соблюден баланс между простотой и ясностью слога и своеобразием экзотического для англоязычного читателя текста, адекватно передан дух пушкинского произведения. Вышедшие после переводы, возможно, позволят составить наиболее полное представление о «Путешествии в Арзрум» читателю, который решится ознакомиться со всеми из них. Создается впечатление, что Уилкс, Пастернак Слейтер, Пивер и Волохонская в некоторых случаях старались сделать текст более разнообразным и наполненным с художественной точки зрения. Иногда это не совсем оправданно и, возможно, мешает передаче простого и ясного пушкинского слога. В последнем переводе явно выражено стремление отразить особенности русской (и кавказской, восточной) действительности и речи. Интересно, что у Пастернака Слейтера мы видим попытку работать с неточностями, допущенными самим Пушкиным. Перевод Уилкса, за редким исключением, отличается взвешенностью и аккуратностью. Заключение Нельзя однозначно определить генеральную линию в рецептивной истории «Путешествия в Арзрум»: что бы мы ни утверждали, в любом из переводов получится найти исключения, мешающие планомерному развитию гипотезы. Однако, сделав определенные допущения и обобщения, можно выделить стадии и выявить закономерности. В целом переводчики скорее двигаются от доместикации, характерной для более ранних переводов, к форенизации, которая отличает последние из них. С одной стороны, это свидетельствует о возрастающем интересе к нашей культуре и желании как можно бережнее относиться к оригиналу, что, безусловно, является благоприятной тенденцией. Но, с другой стороны, уход от некоторой доли «хорошего» упрощения и англизации к более скрупулезному следованию русским и кавказским реалиям, а также стремление точнее выразить смысловые нюансы зачастую заставляют конструировать громоздкие и вычурные фразы. Иногда такой подход лишает текст легкости и динамичности, присущей творчеству Пушкина. Получается, что выбор подобной стратегии, преследуя противоположные цели, может приводить к потере «пушкинского духа» и усложнять адекватное восприятие, ведь экзотическая составляющая «Путешествия в Арзрум» скорее второстепенна.

Скачать электронную версию публикации