V.A. Zhukovsky in the modern world (results and prospects of studying the heritage of the poet in the Tomsk State Univer.pdf На пороге XXI в. можно без всяких оговорок сказать, что поэзия В. А. Жуковского прошла “веков завистливую даль”. Более того - бурный всплеск после юбилейного 1983 г. интереса к его наследию и линости: многочисленные публикации его дневников, эпистолярия, меуарных свидетельств, критико-эстетической прозы и новых поэти-чеких текстов, переводов Священного Писания позволили открыть нового Жуковского, почувствовать масштаб его личности и творчества. Еще В. Г. Белинский прозорливо заметил, что поэзия Жуковского - “целый период нравственного развития нашего общества” [1]. Сегодня можно констатировать, что наследие Жуковского во всем его объёме (еще не всегда нами ощущаемом) - это эпоха в развитии русской культуры вообще. Великий русский поэт, “Коломб романтизма в поэзии” и “гений перевода”, автор уникальных дневников франкли-нового типа и замечательный русский мыслитель, религиозный философ и просветитель, воспитатель царя-реформатора Александра II и автор национального гимна России, оригинальный художник и полпред русской культуры на Западе - эти и многие другие грани его энциклопедического дарования еще ждут своего открытия и документальной конкретизации. Попытаемся выявить и определить наиболее актуальные проблемы изучения творческого наследия и личности поэта именно сегодня, на рубеже XXI века. I. Одним из важнейших вопросов по-прежнему остаётся проблема национального значения поэзии первого русского романтика. Хотя обвинения В. А. Жуковского в “отсутствии оригинальности”, в подражательности, в преобладании переводов над собственными творениями ушли в прошлое, тем не менее эстетическая природа творческой индивидуальности поэта, масштабов его новаторства, характер его традиций до сих пор не осмыслены на должном уровне. Еще А. Н. Веселовский, стоявший у истоков отечественной науки о Жуковском, проницательно заметил: “Для нас важно то, что Жуковский давал в чужом не только своё, но и всего себя” [2]. Это методологическое положение позволяет видеть в стихотворениях Жуковского не “чужое” и “своё”, а оригинальный синтез новых идей и форм, позволяющий говорить о программных его произведениях (элегиях, балладах, идиллиях, посланиях, песнях) как об эстетических манифестах новой поэзии. Сама форма эстетической рефлексии, особенно отчетливо обозначившаяся в группе стихотворений 1818-1824 гг. (“Явление поэзии в виде Лалла Рук”, “Лалла Рук”, “Таинственный посетитель”, “К мимо пролетевшему знакомому гению”, “Невыразимое”, “Море”, “Я музу юную, бывало...” и др.), проясняет оригинальность и 47 масштаб творческой индивидуальности Жуковского и жизненность его традиции не только в романтической поэзии 1820-1830-х годов, но и в русском символизме. Ведь не случайно Вл. Соловьев называл “Сельское кладбище” “родиной русской поэзии”, а А. Блок считал Жуковского своим первым учителем. Само слово “символ”, введённое Жуковским и занимающее большое место в его поэтическом лексиконе, определяет природу символико-мифологического его мышле-. ния. Только рецидивы социологического мировоззрения не позволяют нам до конца прояснить, какую революцию в области стихосложения, язьпса и форм поэзии произвёл Жуковский своими поэтическими опытами. В этом же отношении показателен и путь Жуковского к эпосу, когда эпические образцы поэзии народов мира (и “Слово о полку Игореве”, и “Одиссея”, и “Божественная комедия”, и индийский и персидский эпос) мыслятся как гуманистическая проповедь, способствующая сближению поэзии и прозы, национального и общечеловеческого. Сегодня, как никогда остро, стоит вопрос о поэтической традиции Жуковского, о значении его открытий не только для последующей поэзии, прежде всего поэзии “серебряного века”, но и для прозы (от Лермонтова и Гоголя, Тургенева и Достоевского до А.Белого и М. Булгакова). Количественное накопление материала должно привести и к серьёзному качественному скачку в этом направлении. II. Органично с решением этой проблемы связан вопрос о месте Жуковского в истории русской общественной мысли вообще, и, в частности, в истории русской религиозной философии. Открытие и публикация новых материалов, связанных с кругом чтения поэта, систематизация его дневникового и эпистолярного наследия убедительно доказывают, что первый русский романтик стоял у истоков русской религиозной философии. Его учёба в Московском Благородном пансионе неразрывно связана с идеологией позднего масонства в лице И. В. Лопухина, И. П. Тургенева, с их философией “добродетели” и “внутренней церкви”, с формой франклиновых дневников, остро поставивших задачу самоусовершенствования и “внутреннего человека”. Эта этико-религиозная концепция будет последовательно отражена в прозе и поэзии периода “Вестника Европы”, в доктрине “нравственной пользы поэзии”. Последующее обращение к философии и эстетике руссоизма, к “Гению христианства” Шатобриана, к идеям Юма и образной системе немецкой идеалистической философии (Фихте, Шеллинг, Фридрих Шлегель, Гердер, Жан Поль) активизировали в его творчестве религиозную эстетизацию искусства. Концепция “божественного служения” искусству, “гения чистой красоты”, “таинственного занавеса”, невыразимого, отчетливо заявленная в его поэтических манифестах, перерастает в идею “божественного откровения” когда “поэзия религии сестра родная”. Позднее творчество Жуковского (его драматическая повесть “Камоэнс”, поэма “Ага-сфер”, книга “Мысли и замечания”, где выделен специальный раздел о “христианской философии”, переписка с Гоголем, последовательная публикация сочинений на страницах “Москвитянина”, общение с Киреевским, Хомяковым, Самариным, перевод Священного Писания) обнаруживает в его миросозерцании последовательно выраженные идеи “христианской философии”. И в этом смысле вопрос о его вза-имоотнощениях с Гоголем и Чаадаевым, славянофилами актуализирует проблему Жуковского как религиозного мыслителя, стоящего у истоков целого направления русской мысли. 48 III. Вместе с тем острее встаёт и вопрос о месте Жуковского и его творчества в истории русской общественной мысли вообще. Теперь стало ясно, сколь значим был для русской культуры сам нравственный облик Жуковского, учителя и воспитателя целого поколения русской литературы, её “ангела-хранителя”. История его отношений с декабристами и Герценым, Пушкиным и Лермонтовым, Баратынским и Кольцовым, Гоголем и Шевченко, с многочисленными деятелями русской культуры проясняет масштаб его общественных деяний, природу его просветительства и своеобразие его монархизма, который, по словам современного исследователя русской общественной мысли, был уж очень “какой-то подозрительный” [3]. “Певец во стане русских воинов” и один из идеологов и вдохновителей “Арза-маса”, ходатай перед царём за всех “униженных и обиженных”, получивший даже в придворных кругах титул “вождя оппозиции”, автор “Записки о Н. И. Тургеневе” и острейших писем к Бенкендорфу о закрытии “Европейца” и “Последних днях Пушкина”, Жуковский заслуживает не просто большего к себе внимания и уважения, но и даёт огромный материал для историков русской общественной мысли. Его беседы и переписка с виднейшими деятелями европейской общественной мысли, в том числе штудирование сочинений Гизо, Шатобриана, Жоми-ни, Радовица, Сильвио Пеллико и др., позволяют расширить представление о характере русско-европейских общественных и литературных связей. Нельзя в этом контексте забывать об оригинальной педагогической системе Жуковского, опирающейся на всё наследие европейского просветительства (от Фенелона и Руссо до Песталоцци и Арндта). И уж конечно, в этом же контексте переводческая деятельность Жуковского, его “русский Шиллер”, “русский Гёте”, “русский Байрон и Вальтер Скотт”, “русский Уланд и Гебель” обретут необходимый историко-литературный и общественный масштаб. Эстетические размышления Жуковского, опирающиеся на всё наследие европейского романтизма и как бы перелагающие его на язык русской культуры (вспомним его критико-эстетические манифесты “О басне и баснях Крылова”, “О сатире и сатирах Кантемира”, “О переводах вообще...”, “Рафаэлева мадонна”, “О поэте и современном его значении” и др.), не случайно появлялись на страницах популярных изданий, таких как “Полярная звезда” и “Вестник Европы”, “Московский телеграф” и “Москвитянин”. Эстетика и критика Жуковского становились органической частью русской общественой мысли. К сожалению, рамки этой статьи не позволяют актуализировать другие аспекты деятельности Жуковского и его жизненности на рубеже XXI в. Поэтому попытаемся конкретизировать некоторые заявленные положения и намеченные проблемы в деятельности кафедры русской и зарубежной литературы Томского государственного университета по изучению личности и творческого наследия поэта. За 20 лет кафедра стала поистине научных центром по изучению Жуковского. Трёхтомная коллективная монография “Библиотека В. А. Жуковского в Томске” (1978-1988), удостоенная Государственной премии России в области науки за 1991 г., 4 монографии о различных аспектах творческой деятельности поэта и около 100 статей, семинарий по Жуковскому “Эстетика и критика”, “Жуковский в воспоминаниях современников”, “Дневники Жуковского” - всё это этапы того труда, который был проделан коллективом вузовской кафедры. Всматриваясь в этот процесс постижения Жуковского, сегодня можно подвести и некоторые итоги, и наметить реальные перспективы. 4. Вестник ТГУ. Гуманитарный специальный выпуск. Январь 1998. 49 Трёхтомная коллективная монография “Библиотека Жуковского в Томске” не случайно стала точкой отсчёта для дальнейших исследований. Именно здесь коллективными усилиями вырабатывалась та методология подхода к наследию поэта, которая стала плодотворной и перспективной. Разнообразный материал помет Жуковского, включающий и целые этикон|)илософские трактаты, и эстетические этюды, и творческие замыслы, осмысленный в контексте большого архивного материала и спроецированный на творческое наследие поэта, убедительно доказал необходимость и важность системного подхода к изучению его творческой эволюции. В разные периоды творческого развития поэта активно функционировали те или иные “ряды” его системы, что определялось и духом времени, и личными устремлениями поэта. Библиотека поэта, круг его чтения позволил конкретизировать динамику самого творческого процесса, наглядно увидеть его мировоззренческие установки. Так, пристальный интерес молодого Жуковского к проблемам морали - выражение его гигантской работы по самоусовершенствованию, путь к психологической лирике. Глубокое и целенаправленное чтение и штудирование в 1805-1810 гг. сочинений европейской эстетики и созданный на основе этого чтения “Конспект по история литературы и критики” позволяют ощутимее почувствовать процесс перестройки художественного сознания молодого поэта, его путь к философии “внутреннего человека” и поэтике “театра страстей”. Системное исследование этого процесса, через синтез читательских помет, экстрактов, планов, конспектов, статей для “Вестника Европы”, редактором которого в 1808-1810 гг. становится Жуковский, даёт возможность увидеть истоки нового миросозерцания автора баллад - этих “маленьких драм” и философских этюдов на темы преступления и наказания, борьбы человека с судьбой и его самостояния. Уроки исследования библиотеки поэта разнообразны и по своему значению, и по последствиям для будущих разысканий. 1. Стала очевидной энциклопедическая масштабность интересов поэта, его глубокая увлечённость проблемами философии, психологии, общественно-политической мысли, педагогики и воспитания, эстетики и религии. Круг чтения Жуковского самого разного времени - от 1800-х до 1840-х гг. - выявляет динамику этих интересов и их связь с поэтическими поисками Жуковского - элегика и балладника, идиллика и автора поэм, драматических опытов, эпика и прозаика, критика и публициста, с деятельностью религиозного философа и просветителя. На большом, ранее не исследовавшемся материале архива, творчества Г. С. Батенькова, В. К. Кюхельбекера, личной библиотеки В. А. Жуковского необходимо осмыслить органичную связь нравственно-эстетических исканий русского романтизма с религией, показать взаимопроникновение религиозного и художественного сознания, предопределившее новые нравственные и эстетические возможности в художественном постижении человека, новый психологизм с ориентацией на “внутреннее” слово, сакральное в своей сути, на расширение этического пространства образа. Важнейшей методологическей проблемой, на которой следует акцентировать особое внимание, является проблема природы человека, сути особого художественного антропологизма, явившегося результатом преодоления абсолютизации причинно-следственной связи в постижении мира и утверждения высшего онтологического (и даже 50 космического) статуса человека. Усиление сакрализации слова, его символико-мифологической природы в творчестве Жуковского и Гоголя во многом определит путь художественней литература не только к Толстому и Достоевскому, но и предскажет важнейшее направление художественного развития XX в. 2. Осмысление круга чтения как динамичной системы выявило неразрывную связь Жуковского - поэта и мыслителя, показало глубокое взаимодействие его личности и творчества, характер романтического жизнетворчества и жизнестроительства, то, что он афористически определил сам: “Жизнь и Поэзия одно”. Каждое из звеньев этого жизнестроительства обнаруживало сложность и противоречивость позиции Жуковского. Так, многочисленные свидетельства интереса поэта к событиям Великой Французской революции, к личности Наполеона, к революционным процессам 1848 г., очевидцем которых был он сам, и к сочинениям Французской романтической историографии (Гизо, Тьерри, Барант, Минье и др.) позволяет говорить о сложной системе взглядов, о своеобразии его оппозиционности, и об оригинальности творческих синтезов (появление в “Агасфере” рядом с образом библейского мученика фигуры Наполеона). 3. Наблюдения над теорией и практикой переводческой деятельности Жуковского, следы которой запечатлены на страницах переводимых сочинений (новый обнаруженный перевод “Романсов о Сиде”, наброски первых терцин перевода “Божественной комедии” и первых строк “Потерянного рая” Мильтона, драматических отрывков из Шиллера, Вернера, Софокла), конкретизируют сам процесс переосмысления источника перевода, включения его в различные новые контексты, эксперименты над формой и стихом (например, опыт создания “Книги повестей для юношества”, “Малой Илиады” - “Ахиллиа-ды”, поэтические переложения романтической прозы Людвига Тика, Ламотт-Фуке, фольклорных сказаний, поиск стиха для “Романсов о Сиде” и Т.Д.). Можно и далее конкретизировать уроки этой своеобразной и плодотворной коллективной работы, давшей свои результаты в других трудах представителей томской филологической школы. Стало несомненным одно: стереотип восприятия Жуковского как реакционного романтика, как поэта лишь первых десятилетий XIX в., как придворного поэта разрушен раз и навсегда, всякие рецидивы возвращения к подобному стереотипу вряд ли сегодня уже могут кого-либо удовлетворить. Активизация интереса к творчеству Жуковского, пик которой падает на конец 1980-х - начало 1990-х гг. (кроме названных трудов представителей томской школы, необходимо, назвать биографическую книгу Виктора Афанасьева “Жуковский” в серии ЖЗЛ, монографию Р. В. Иезуитовой “Жуковский и его время”, работы Ю. Д. Левина о Жуковском-переводчике, главу из книги В. Э. Вацуро об его элегической поэтике и работу о балладах Жуковского Андрея Немзера, серьёзные исследования немецких славистов, прежде всего Хильдегард Эйхштадт и Дитриха Герхардта, обращение к творчеству Жуковского С. С. Аверинцева и Ю. М. Лотмана и т. д. [4]), со всей оче-видностью свидетельствует о том, что прищло его время. В сегодняшних размышлениях о судьбах русской религиозной философии и русской идеи, о генезисе поэзии “серебряного века”, о месте и значении перевода в национальной культуре, о соотношении национального и общечеловеческого наследие первого русского романтика занимает свое вполне определенное и значимое место. Доста-51 точно сказать, что собранные вместе дневники, письма-дневники и записные книжки (объемом около 100 п.л.), отражающие почти 50 лет его жизни, являются своеобразной летописью русского и во многом европейского общественного и литературного процесса 1800-1840-х гг. И это лишь одно свидетельство и подтверждение того, как остро на рубеже XXI в. назрела потребность в систематизации всего творческого наследия Жуковского, а точнее - издания Полного собрания его сочинений. Идея издания Полного собрания сочинений Жуковского, конечно, возникла не случайно: она итог и результат той деятельности кафедрального коллектива ТГУ, о которой было сказано выше. Можно без преувеличения сказать, что была подготовлена почва для такого проекта: систематизировано “поэтическое хозяйство” Жуковско-го, составлены картотеки его переписки, библиография литературы о нём, выработаны определённые эдиционные принципы в процессе работы над изданием его эстетики и критики, дневников, материалов читательских конспектов. Необходимость в таком издании очевидна: творческое наследие Жуковского до сих пор не собрано и не издано во всём своём масштабе и с необходимой научной основательностью. И наиболее полное дореволюционное издание Жуковского в 12-ти тт. 1902 г. под ред. А. С. Архангельского, и 4-томное послереволюционное под ред. Н. В. Измайлова и И. М. Семенко в силу целого ряда обстоятельств не могут отвечать этим требованиям. Предполагаемое издание будет состоять из 20 томов, 7 из которых будут содержать его стихотворные опыты, 8-й - впервые собранные вместе драматургические опыты, 9-15-й - прозаические, начиная от пансионских опытов 1797-1800 гг. до поздней публицистики, в том числе прозаические переводы, том эстетики и критики, два тома дневников. Наконец, пять томов (16-20-й) будет отведено эпистолярию, наиболее сложной для издания части его наследия из-за своей несобранности и слабой текстологической подготовки (купюры, искажения и т. д.). Подобная структура издания позволяет осуществить его двумя сериями: стихотворные тексты (1-8 тт.) и прозаические (9-20), с параллельной подготовкой и выходом в свет очередных томов. Издание рассчитано на 1997-2007 гг. Говоря о типе и характере издания, необходимо сразу заметить, что оно будет по возможности Полным, насколько это сегодня возможно (достаточно сказать, что количество новых текстов будет значительно и составит почти четверть издания; много будет существенных уточнений в комментариях, связанных с историей текста, источниками перевода и т. д.), но вряд ли оно сможет претендовать на академическое. Само сегодняшнее состояние текстологии Жуковского (разбросанность текстов по разным архивам, неясность с характером последнего, пятого, прижизненного собрания сочинений, имеющего ряд существенных ошибок в текстах, датировке), отсутствие в прижизненном издании целого ряда текстов, находящихся в архивах и требующих обоснования датировки, установления источника перевода, наконец неясность с характером и просто наличием вариантов, редакций, беловых автографов - все это не позволяет по возможности Полное собрание сочинений Жуковского сделать академическим. Задача авторского коллектива - максимально подготовить материалы для будущего подобного издания уже в XXI веке. И в этом 52 смысле вся деятельность кафедрального коллектива и добровольцев из других научных центров, занимающихся Жуковским, направлена на решение этой грандиозной и очень важной проблемы.

Скачать электронную версию публикации