The most important pages of my life (the 40ies).pdf 22 июня 2001 г. исполнилось 60 лет со дня началаВеликой Отечественной войны 1941-1945 гг. У людеймоего поколения война перевернула всю жизнь, опреде-лила глубокий драматический рубеж: «до» и «после».21 июня 1941 г. я, будучи студенткой второго кур-са филологического факультета ЛГУ (мне было неполных 18 лет), сдавала последний экзамен и собира-лась ехать на каникулы домой в Брянскую область.Но война внезапно все изменила. Студенты, и я в томчисле, с первых дней войны активно включились вцелую серию мероприятий, направленных на оборонугорода. С группой студентов я с самого начала июлявыехала на Лужское направление копать окопы - про-тивотанковые заграждения.Ленинград имел огромное оборонное значение - гит-леровцы хотели захватить Ленинград молниеносно, от-нять у нас ключ к Северу, превратить Балтийское морев немецкое море, лишить нас Балтфлота, дать возмож-ность фашистам наступать на Москву с севера. Насту-пление на Ленинград началось уже в июле, а с 8 сен-тября немецко-фашистские войска отрезали Ленинградот суши, началась блокада Ленинграда.С августа месяца я по комсомольской мобилиза-ции оказалась на военном Кировском заводе, в треть-ем механическом цехе, изготовлявшем пушки дляфронта. Жила я в квартире брата, мобилизованного нафронт, в районе Староневского у Невской Лавры. Ки-ровский завод был у Нарвской заставы, на расстоянии14-15 км. Когда осенью 1941 г. остановился транс-порт, мне нужно было пешком ходить на завод. Вста-вала в пять часов утра и холодным, темным, промозг-лым от сырости утром отправлялась пешком на завод.Я никогда не забуду этой дороги от Староневского поЛиговке, Обводному каналу, Международному про-спекту, к проспекту Стачек, до завода.В городе начался страшный голод, силы были наисходе. Чтобы дойти до завода более или менее энер-гично, я выбирала цель - идущего впереди меня воен-ного мужчину - и мчалась за его фуражкой, если на-ши пути не совпадали и этот военный сворачивал всторону, я выбирала другого военного. Они шли энер-гично и были достойным ориентиром, руководствуяськоторым я доходила до завода.Обстановка на заводе, несмотря на голод, холод икатастрофическое приближение врага (завод обстре-ливался дальнобойнымиорудиями и мало чем отли-чался от опасного участка фронта), была совершенноособенной. Кировцы ни на минуту не сомневались втом, что Ленинград никогда не будет сдан врагу. Этобыли совершенно особые люди, беззаветно преданныеРодине и своему делу, кроме того, это были люди до-брые, сердечные, готовые поделиться последним. Та-ким запомнился мне начальник нашего цеха ДмитрийАндреевич Котлярчук. Сильный, добрый, сердечный.Он заботливо опекал всех молодых, недавно пере-шагнувших порог завода. Общение с такими людьмиочень помогало переносить все трудности. Работа наКировском заводе помогала и в другом отношении. Уменя была рабочая карточка. Это тоже, хотя и не на-много, но подкрепляло силы. В самое трудное время -декабрь, январь 1942 г. - я получала не 125 г хлеба,как иждивенцы и мои товарищи-студенты, а 250 г икакие-то еще добавки. Может быть, поэтому я «дер-жалась», чем-то отличалась от настоящих «дистрофи-ков», хотя, конечно, голод я ощущала в полную меруи помню, как всю длинную дорогу на завод самойбольшой мечтой моей было ощутить в руке ломотьнастоящего хлеба.У большинства работающих на заводе было казар-менное положение: можно было остаться на заводе ноче-вать и освободить себя от изнуряющих походов домой; ноя была среди тех, кто стремился каждый день вернутьсядомой, с нетерпением ждала вестей от родных, судьбакоторых не давала покоя: успели ли они эвакуироватьсяиз Брянска. На фронт я проводила в сентябре мою первуюлюбовь - студента четвертого курса Ленинградского гор-ного института. Естественно, что вести от близких былимне необходимы, как воздух, и я каждый день возвраща-лась домой в надежде узнать о них что-нибудь. И это в товремя, когда ежедневно, с немецкой точностью, в 19.00начиналась бомбежка города.Завод зверски обстреливался. 770 бомб и много ты-сяч снарядов было обрушено на Кировский завод. Каж-дый вечер, несмотря на бомбежки, я возвращалась до-мой, вокруг сыпались осколки, но я никогда не прята-лась в бомбоубежище, не чувствовала, как это ни стран-но, страха, мчалась домой с баночкой дрожжевого тош-нотворного супа, который должен был как-то подкре-пить мои силы для завтрашнего возвращения на завод.Так было до середины марта 1942 г., когда заводостановился из-за полного отсутствия электричества.Нас отпустили домой, и вот здесь я впервые в жизнипрониклась верой в Божий Промысел. В первый же«безработный день» я, вместо того, чтобы побольшеутром поспать (ведь полгода я вставала в 5 часов ут-ра), вскочила рано и пошла в университет на Универ-ситетскую набережную, 11, где жили студенты, на-вестить товарищей и узнала, что через три дня уни-верситет и факультет эвакуируются в Саратов. Меня от-пустили на заводе, и я вместе со всеми оставшимися вналичии студентами, с большой группой преподава-телей отправилась в эвакуацию. Сначала через «доро-гу жизни» - Ладожское озеро, а затем от Тихвина по-ездом, медленно, по законам военного времени (ехалимы более двух недель) в Саратов. Сама по себе дорогазапомнилась на всю жизнь.На разных (преимущественно больших) станцияхнас кормили, в ресторанах были накрыты столы дляблокадников. Многие студенты не выдерживали этойеды, их приходилось оставлять по дороге в больни-цах, некоторые не выжили.Большой удачей для нас как для студентов-филологов было то, что с нами эвакуировались мно-гие наши любимые профессора - Г.А. Гуковский,М.П. Алексеев, Б.М. Эйхенбаум, И.П. Еремин, Г.А. Бя-лый, ДЕ. Евгеньев-Максимов, С.Д. Балухатый, И.Г. Ям-польский, М.Л. и И.М. Тронские, А.П. Рифтин, ВД. Дне-пров и др.К нам в вагон приходили многие из них с лекция-ми-беседами. Так, Б.М. Эйхенбаум очень интересно иостроумно рассказывал о самом, как он выразился, «же-лезнодорожном» толстовском романе «Анна Каренина».Г.А. Гуковский, который работал над книгой о Гоголе,убежденно доказывал, что «Выбранные места из пере-писки с друзьями» - закономерный итог творчества Го-голя. Он отнюдь не считал эту книгу кризисной и ви-дел в этом своеобразном итоге творчества Гоголя глу-бокий смысл и очевидную, по его мнению, знаковостьдля русской литературы 40-х гг. XIX в.Саратовский период жизни филологического фа-культета ЛГУ (1942-1944) был знаменателен во мно-гих отношениях. Во-первых, Саратовский универси-тет встретил нас дружелюбно, с готовностью помочьбиблиотекой (в Саратове она отменная), аудиториями,общежитиями и всем остальным, необходимым для бо-лее или менее нормальной учебы. Мы познакомилисьс замечательными саратовскими филологами, такими,например, как А.П. Скафтымов, приходили на оченьинтересные встречи-диспуты между нашими, ленин-градскими, и саратовскими учеными. Интереснейшимбыл диалог Б.М. Эйхенбаума и Н.В. Страхова по про-блеме психологизма Толстого и И.Г. Ямпольского повопросам художественной формы литературного про-изведения и имманентности анализа и т.д.Такой научный обмен очень многое давал для обще-го развития студентов. Хотя по молодости лет мы мно-гого тогда еще не понимали. Саратов запомнился сво-ими литературными и художественными музеями, те-атрами, музыкальной культурой. Огромную роль в на-шем культурном и духовном развитии сыграл МХАТ,который был тоже эвакуирован в Саратов. Это был блес-тящий МХАТ 40-х годов, когда его знаменитые «старики»И.П. Хмелев, М.М. Тарханов, Н.М. Москвин, П.В. Мас-сальский, В.Н. Ливанов, М.М. Яншин, М.И. Прудкин идругие были молодыми. Когда блистали в чеховских«Трех сестрах» А.К. Тарасова, К.Н. Еланская, И.П. Го-неева и многие другие.Мы знали МХАТ «наизусть», мы ходили по десят-ку раз на «Царя Федора Ивановича», «Трех сестер»,«Дядю Ваню», «Вишневый сад», «Волки и овцы»,«Таланты и поклонники», «Кремлевские куранты»,«Анну Каренину» ...Саратов, Саратовский университет сыграли значи-тельную роль в нашей жизни. И все-таки тоска по Ле-нинградубыла неуемной. Студенты сочинили песнюна мотив «Ты одессит, Мишка», в которой хорошопередавалось настроение вынужденных оставить род-ной город и родной университет студентов Ленин-градского университета:Просторен наш лекторий,Не счесть аудиторий -И жизнь была прекрасна,Прекрасна, как мечта.Мы много занимались,Стипендий добивались,А вечером в театры ходили иногда.И если тройки, тройки получалиИль ссорились с любимым, дорогим,Мы никогда не унывали,А коль взгрустнется, дружноТак заговорим:234Мы ленинградцы,А это значит, что не страшныДля нас ни горе, ни беда,Ведь мы студенты все,Студент не плачетИ не теряет бодрость духа никогда.Но вот в любимый городПришла война и голод,Враги хотели пулей и голодом нас взять,Они забыли, братцы,Что стойки ленинградцы,Что города-герояФашистам не видать.А если трудно приходилосьИ силы начинали покидать,Нам сразу легче становилось,Когда мы начинали напевать:Мы ленинградцы, а это значит,Что не страшны для нас ни голод, ни мороз,Ведь мы студенты все,Студент не плачет -Любое горе переносит он без слез.Далек от нас лекторийИ нет аудиторий:В Саратов нас забросила война.Обеды жидковаты,В домах холодноватоИ часто вместо лекцийИдем пилить дрова.А если света не бываетИ в срок экзамен нужно сдать,Студент и тут не унываетИ в темноте он начинает напевать:Мы ленинградцы, а это значит,Что нас теперь уже ничто не устрашит,Ведь мы студенты все,Студент не плачетВ ответ на трудностиОн только говорит:Мы ленинградцы и т. д.Сразу же по окончании третьего курса летом 1942 г.нас, студентов ЛГУ, вместе с саратовскими студента-ми послали на другой берег Волги в бывшую респуб-лику немцев Поволжья - Мариенберг. Это было времянаступления немцев на Сталинградском фронте. Вой-на шла за нами по пятам. Нам пришлось быстро (че-рез 2-3 недели) ретироваться. Помню, как на машинес летчиком подбитого фашистами самолета мы вер-нулись в Саратов. Там же я получила очень печальноедля меня известие - похоронку о смерти моего Ми-хаила, письма которого согревали душу, но они при-ходили все реже и реже, и вот трагическое известие...В Саратове мы продолжали настойчиво учиться.Студентов было немного, а концентрацияпрофессор-ского внимания на каждом из нас была значительной.Мы слушали замечательные лекции Г.А. Гуковского поистории литературы первой трети XIX в. Он впервыечитал этот курс, читал его блестяще. В это время онработал над очерками по истории русской литературыXIX в. На нас он проверял своего Пушкина, Лермонто-ва, Гоголя. В Саратове вышло первое издание его книги«Пуш-кин и русские романтики». Мы впервые узнали,что такое творческий метод. Г.А. Гуковский рассмат-ривал его как художественное мировоззрение писателя.Русский романтизм предстал перед нами как широкоенаправление русской литературы и культуры. Пушкин-романтик рассматривался на фоне других романтиче-ских течений - Жуковского и поэтов-декабристов. Кактребовало время, художественная литература рассмат-ривалась в тесной связи с социологией. Художествен-ное творчество толковалось как общественное явление.Однако в концепциях Г.А. Гуковского литературныйпроцесс был лишен каких бы то ни было налетов дог-матизма: спасало удивительное художественное чутье,умение проникать в тончайшие клеточки художествен-ного слова, нравственный, эмоционально-эстетическийпотенциал лекции был огромен. Каждый стих доносил-ся как на ладони до сердец слушателей, пораженных ибуквально завороженных этим блестящим умениемвыражать невыразимое. Именно Г.А. Гуковский сумелсказать о романтизме Жуковского так, что он воспри-нимался как Коломб, открывший Америку нового ху-дожественного слова. Не удивительно, что и сегодня, вновом веке, спустя почти 60 лет, бурных, перестроеч-ных, когда мы пережили в науке вульгарный социоло-гизм, структурализм, постструктурализм, деконструк-тивизм и пр. и пр. Многое в концепции Г.А. Гуковско-го о первом русском романтике осталось не толькожить, но и явилось основополагающим.Столь же широко раскрывались поэты-декабристы идекабризм вообще как общественное и эстетическое яв-ление. Жуковский и декабристы явились двумя важней-шими составляющими романтизма Пушкина, которыйпредстал как открытие нового мира и нового человека.Глубоко новаторски Григорий Александрович рас-крывал широкий процесс формирования реализма Пуш-кина, неустанно думая при этом о человеке сегодняш-него дня и о судьбе нашего отечества, его культуры вее настоящем и грядущем. Это сделало лекции Г.А. Гу-ковского современными и интересными не только дляфилологов, но и для физиков и математиков, которыечасто переполняли и без того забитые до отказа ауди-тории, где знаменитый профессор превращался в яр-кого властителя дум.А затем в курсе Г.А. Гуковского был Гоголь, новыйдля нас, открытый исследователем писатель, создавшийсвою особую систему стиля, которая рельефно пред-ставляла истинный взгляд художника на мир из созда-ваемых им живых образов. Конечно, с момента созданиякниг о реализме Гоголя прошло много времени, наука олитературе значительно продвинулась вперед. Но в чем-то существенном труды Г.А. Гуковского остаются не-превзойденными, они положили начало целому направ-лению в изучении литературы - структурно-типологи-ческому - и во многом решительно превосходят сего-дняшние постструктуралистские, деконструктивистскиеигровые концепции Гоголя, искажающие подчас смыслгоголевского смеха, приписывающие великому писате-лю абсолютизацию апокалептических тенденций и зна-чительно обедняющие великий гуманизм создателя«Шинели» и «Мертвых душ».Большую роль в формировании профессионализмастудентов играли общие курсы по литературе Г.А. Бялого,П.И. Беркова, спецкурсы Б.М. Эйхенбаума, М.П. Алексе-ева, M.JI. и Н.М. Тронских, С.Д. Балухатого, Д.Е. Ев-геньева-Максимова и др.Г. А. Бялый читал нам большой и блистательный курсрусской литературы второй половины XIX в. В центреего литературоведческих интересов был Тургенев иЧехов, Гаршин и Короленко, но и не менее блиста-тельно он читал Толстого и Достоевского. Концеп-туальная выстроенность, акцент на личности писателяи особом мире художественного пространства произ-ведения, искусство изложения, мастерская работа стекстом - все это и особый тип отношений междулектором и слушателем делало лекции Бялого яркимявлением нашей учебной программы. Объективная, со-чувственно-внимательная и трезвая манера мыслить,неподдельный «дух благородной и мудрой умеренно-сти», изящность и тонкость в отношении к предметусоздавали особую атмосферу бяловских лекций, пора-жающую слушателей. Шутливо в праздничном привет-ствии П.Н. Берков говорил:Кто новый наш Орфей,Кто словом движет скалы?Профессор Бялый.Б.М. Эйхенбаум, виднейший теоретик и историк ли-тературы, ученый с мировым именем, читал нам рядспецкурсов, теснейшим образом связанных с его науч-ными интересами, с его блистательными книгами о Лер-монтове и Толстом. Это такие спецкурсы, как «Творче-ский путь М.Ю. Лермонтова», «Войнаи мир» Л.Н. Тол-стого. Проблемы текстологии». Спецкурсы вводили сту-дентов в сложную методологию изучения художествен-ного творчества. Самые главные для Бориса Михайло-вича «подлинные исторические смыслы художественно-го произведения», которые проявляются лишь в связи совсей системой философских, исторических, религиозно-нравственных, общественно-утопических и научных те-орий. Отсюда и широчайший культурно-историческийфон его лекций и удивительная философская, нравст-венно-психологическая емкость исследуемых им произ-ведений. Не говоря уже о чуткости к слову, проникно-венной тонкости анализа художественной речи, лекцииБориса Михайловича отличались четкой нравственнойнаправленностью. Настаивая все больше и больше на со-временном прочтении классиков при полной научнойдобросовестности и объективности, автор понимал, скольоднобоко такое отношение к великому русскому писа-телю, когда на него смотрели с позиций узко понятогокритического реализма, когда игнорировались высокиенравственно-эстетические и нравственно-философскиепроблемы творчества.Один из первых Б.М. Эйхенбаум обратил внима-ние на огромную актуальную важность для русскоголитературоведения конца 50-х гг. проблем нравствен-ного воспитания человека. 3 июня 1957 г. он записы-вает в дневнике: «...важнейшей предпосылкой пере-устройства общества является воспитание совести, че-ловечности. Вот здесь основы подлинной диалекти-ки». И далее более четко: «Проблема литературы - нев создании положительного героя, а в соотношениидоброго и злого, высокого и низкого». С этой точкизрения он исследует творчество великих классиковрусской литературы - Толстого и Лермонтова, Леско-ва, Карамзина и многих других.Поворотное значение, например, имеет его трак-товка нравственно-философской проблематики «Ан-ны Карениной», высшей нравственной идеи романа,скрытой в эпиграфе, который явился ключом к важ-нейшей для Толстого проблеме нравственного выбораи сущности человеческого счастья.Связь Б.М. Эйхенбаума с современностью прояв-лялась в большой мере в том, что он всегда ощущалсебя активным участником литературного движения,активно выступал в роли критика, писал о своих со-временниках -Ахматовой и Маяковском, А. Белом иСоллогубе, М. Горьком и О. Форш.Спецсеминар у Б.М. Эйхенбаума на 3-4 курсах поЛермонтову, дипломная работа на тему «Эволюция лири-ки Лермонтова», аспирантура под руководством БорисаМихайловича, защита кандидатской диссертации - хоро-шая школа, традиции которой я стремилась бьггь верной вТомске, куда я приехала в 1949 г. после защиты канди-датской диссертации. Однако обо всем по порядку.Сразу же после снятия блокады в 1944 г. мы верну-лись в Ленинград, в этом же году я окончила универси-тет и поступила в аспирантуру. Одновременно я руково-дила отделом науки в секции русской литературы Ле-нинградского Дворца пионеров, работала с одареннымиучениками старших классов ленинградских школ и по-лучала очень важный для себя учительский опыт.День победы 9 мая 1945 г - незабываемый деньобщего ликования, вылившегося в торжественный ми-тинг на Менделеевской линии Университета. Все бы-ло радостно и торжественно и ничто не предвещаломрачных дней борьбы с космополитизмом, «преклоне-нием перед Западом», разгрома генетиков, лингвиер-ных школ, доклада А.А. Жданова о журналах «Звез-да» и «Ленинград», ниспровержения Ахматовой, Зо-щенко и т.д. и т.п.Мрачная тень всего этого легла и на мои аспи-рантские годы. Тема моей кандидатской диссертации«Литературная и общественная позиция журнала «Мо-сковский Вестник» (1827-1830)». Это - журнал рос-сийских шеллингианцев-любомудров: Д.В. Веневити-нова, С.П. Шевырева, В. Титова, в котором активнуюроль, особенно с начала издания журнала, принялА.С. Пушкин и редактировал который известный ис-торик и писатель М.П. Погодин. Пушкин активно пе-чатался в журнале, и как знак пушкинского участия,первый номер «Московского Вестника» за 1827 г. на-чался сценой из «Бориса Годунова» - «Келья в Чудо-вом монастыре». Кроме этого, Пушкин поместил вжурнале многие свои известные, в том числе и про-граммные произведения. В журнале печатались инте-ресные статьи, посвященные творчеству Пушкина.Несмотря на различие позиций, Пушкин относилсяк любомудрам с интересом и в чем-то существенномсочувствовал и их литературной концепции (фило-софско-эстетической позиции), и позиции журнала вцелом. В противном случае было бы невозможно объ-яснить его участие в журнале. Естественно, что в сво-ей диссертации я пыталась объяснить характер отно-шения Пушкина к любомудрам, его высокую оценкуД.В. Веневитинова, И.В. Киреевского, его интерес кМ.П. Погодину. Более того, очень осторожно, но все-таки с определенным смыслом я говорила об отноше-нии Пушкина к шеллингианским теориям любомуд-ров и о том, что эти теории сыграли определеннуюроль в эволюции литературной позиции Пушкина, им-понировали его борьбе с эмпиризмом в русской кри-236тике. С другой стороны, в своей диссертации я писалаоб определенной близости эстетики и критики «Мос-ковского Вестника» с декабристской критикой, на-пример, с В.К. Кюхельбекером, который вместе сВ.Ф. Одоевским издавал в 1824 г. альманах «Мнемо-зина», в чем-то существенном предвосхищавшим «Мос-ковский Вестник».В 1948 г., когда я защищала свою кандидатскую дис-сертацию, очень опасно было говорить о русском шел-лингианстве. Это было время оголтелой борьбы с «низ-копоклонством перед Западом». Говорить в это время окакой-нибудь положительной роли немецкой идеали-стической философии, упоминать имя Шеллинга, Канта,Гегеля, несмотря на их реальную роль в русском осво-бодительном движении, было очень опасно. Помню, чтокогда Г.А. Гуковский на каком-то серьезном ученом за-седании заявил, что он не считает Гегеля глупым уче-ным, - это воспринималось как удивительная для тоговремени смелость, вызвавшая «движение в рядах».В такой обстановке я защищала свою кандидат-скую диссертацию. После весьма положительных иглубоких выступлений моих оппонентов - Г.А. Гу-ковского и П.Н. Беркова - выступил московский ас-пирант В. Архипов, известный впоследствии своейскандальной репутацией, и заявил, что диссертант всвоем исследовании отдает дань враждебной теории«единого потока». В одном ряду диссертант рассмат-ривает Пушкина и реакционных шеллингианцев - лю-бомудров, любомудров и декабристов. В.И. Ленин го-ворил: «Декабристы разбудили Герцена». При чем жездесь любомудры? На таком уровне он развенчивал кон-цепцию моей работы. После него в мою защиту вы-ступили М.П. Алексеев, Н.Н. Мордовченко, В.М. Жир-мунский, М.К. Азадовский, второй раз выступилиофициальные оппоненты. После таких защитниковмне было легко отвечать В. Архипову. В определен-ной мере моя защита была предвестием тех разгром-ных дискуссий, которые развернулись в ЛГУ уже по-сле моего отъезда в Томск.Из трех городов, которые нам предложили на рас-пределении - Кишинев, Душанбе, Томск, - мы с му-жем выбрали Томск, руководствуясь прежде всего со-ветами учителей - П.Н. Беркова, а также М.П. Алек-сеева, который в иркутский период своей жизни рабо-тал в Научной библиотеке Томского университета инастоятельно советовал подумать серьезно об изуче-нии библиотеки Жуковского.Так в январе 1949 г. мы оказались в Томске. Н.Ф. Ба-бушкин, заведовавший кафедрой литературы, встре-тил меня очень приветливо. С первых недель работы вТГУ я убедилась в правильности своего выбора. Ис-торико-филологический факультет ТГУ 40-50-х гг.был поистине блистательный факультет. Здесь рабо-тали А.И. Данилов, П.В. Копнин, Н.А. Гуляев, Н.Ф. Ба-бушкин, А.П. Бородавкин - все они, вчерашние фрон-товики, молодые и талантливые, создавали ту непо-вторимую ауру, которая до сих пор воспринимаетсякак период ренессанса. Здесь работалось легко, сво-бодно и интересно. И я до сих пор благословляюсудьбу за то, что связала свою жизнь с Томском и егозамечательным университетом.С 1949 г. начался новый, томский период моейжизни, требующий специального осмысления.

Скачать электронную версию публикации