The language semantics and judicial linguistics (to the problem of demarcation ofthe categories of facts and opinions).pdf Появление юридической лингвистики генетически связано с решением определенного рода прикладных за-дач, прежде всего с обеспечением законодательной и пра-воприменительной деятельности в форме научных иссле-дований (в юридическом аспекте - заключений экспер-тов) для установления фактов, имеющих юридическое значение (правоприменение) либо для лингвистической составляющей экспертизы законопроектов (правотворче-ство). При этом теоретическая лингвистика способна из-влечь из юридической сферы коммуникации [1] новый эмпирический материал, который, во-первых, может слу-жить целям верификации существующих лингвистиче-ских гипотез, а во-вторых - ставит перед лингвистикой новые теоретические и прикладные задачи.Настоящая статья посвящена обсуждению этого те-зиса, который рассматривается на примере роли юри-дико-лингвистических вопросов в решении проблем лингвистической семантики.Под противопоставлением фактов и оценок, сведений и мнений, на наш взгляд, понимается противопоставление дескриптивных и оценочных высказываний. Такое со-держательное наполнение противопоставления факта и оценки, насколько нам известно, связано с логическим моделированием описываемых категорий [2, 3]. В совре-менной логике противопоставление дескриптивного и оценочного ставится в зависимость от возможности про-верки высказывания на истинность/ложность.«Главной функцией описательного высказыва-ния является описание действительности (выделено мной. - К.Б.). Если высказывание описывает реальное положение дел, оно считается истинным, если не соот-ветствует реальности - ложным. Обычно само понятие описательного высказывания определяют в терми-нах истины и лжи: высказывание есть повествователь-ное предложение, рассматриваемое вместе с его содер-жанием (смыслом) как истинное или ложное…Оценочным высказыванием называется высказы-вание, устанавливающее абсолютную или сравнитель-ную ценность какого-то объекта, дающее ему оценку.Понятие оценочного высказывания может бытьпрояснено путем противопоставления его описа-тельному высказыванию.Оценка является выражением ценностного отноше-ния к объекту, противоположного описательному, или истинностному, отношению к нему. В случае истинност-ного отношения утверждения к объекту отправным пунк-том их сопоставления является объект, и утверждение выступает как его описание. В случае ценностного отно-шения исходным является утверждение, функционирую-щее как образец, план, стандарт. Соответствие ему объек-та характеризуется в оценочных понятиях» [1].Таким образом, если высказывание может быть ква-лифицировано на шкале «истинно/ложно», то перед нами дескриптивное высказывание, если нет - оценочное, т.е. категория истины выступает отправным пунктом для раз-граничения оценочных и дескриптивных высказываний.Безусловно, такой подход вполне достаточен для логики, которая имеет свой предмет исследования и берет данные представления в качестве неформальных предпосылок, имеющих статус постулатов.Лингвист же, оказавшийся в ситуации экспертного исследования, должен ответить на вопрос, каким об-разом квалифицировать конкретное высказывание на шкале «сведение/мнение» («факт/оценка»).Данный вопрос, погруженный в более общий лин-гво-философский контекст, восходит к спору реалистов и номиналистов о статусе общих понятий. В более поздний период этот вопрос трансформировался в про-блему свойств неинтенсиональных языков. Крайним развитием номиналистической тенденции в логике и лингвистике была концепция Р. Карнапа, который, по крайней мере, на первом этапе своей деятельности пы-тался свести проблему устранения метафизических высказываний из языка науки при помощи построения полностью экстенсионального языка [4. С. 431-438].К. Поппер, на наш взгляд, доказал невозможность существования неинтенсиональных языков (невозмож-ность существования доказывалась, безусловно, отно-сительно поставленных позитивистами проблем, а именно проблем демаркации между действительной наукой и метафизикой).Позволим себе привести достаточно большую цитату из работы К. Поппера, посвященную данной проблемати-ке: «Можно сказать, что учение (имеется в виду учение Р. Карнапа. - К.Б.) интерпретирует различные слова экс-тенсионально, или перечислительно; их значение зада-но списком или перечнем тех вещей, которые они име-нуют: вот эта вещь и эта вещь… Такое перечисление можно назвать перечислительным определением значе-ния имени, а язык, в котором все слова (не-логические или не-образующие) определены перечислительно, - пе-речислительным языком или чисто номиналистическим языком. Легко показать, что такой чисто номиналисти-ческий язык совершенно неадекватен для любой научной цели. Это выражается в том, что все его предложения являются аналитическими - аналитически истинными или противоречивыми - и что в нем нельзя выразить син-тетических предложений. Если мы предпочитаем обой-тись без терминов аналитический и синтетический, то можем выразить это иначе: в чисто номиналистическом языке нельзя сформулировать предложение, истинность или ложность которого не устанавливалась бы простым16просмотром определяющего списка или перечня тех вещей, о которых говорится в предложении. Таким образом, истинность или ложность любого предложения устанавливается сразу же, как только входящие в него слова получают значение... Ясно, что в таком языке нельзя формулировать гипотезы, и он не может быть языком науки. И наоборот, каждый язык, адекватный целям науки, должен включать в себя слова, значения которых не заданы перечислением. Или, можно сказать, каждый научный язык должен использовать подлинные универсалии, т.е. слова с неопределенным объемом, хотя, быть может, с четким интенсионалом» [4. С. 436].Структуралистская концепция интенсионала представляется нам весьма корректной. Согласно этой концепции семантика - это набор дифференциальных признаков. Развиваясь, лингвистическая концепция интенсионала вылилась в различные по характеру исследования [5-7], в которых описание интенсионала доведено до глубинного уровня.Другой вопрос, как интенсионал соотносится с экс-тенсионалом, безусловно, не менее важен, т.к. это тоже вопрос семантики, понимаемой как отношение знака с отражаемым им предметом. И в данном случае нет никаких сомнений, что эти отношения являются функцией (в значении «зависимость») интенсионала и экстен-сионала. Самым знаменитым примером, иллюстрирующим «парадоксальность» языкового отношения экстенсионала и интенсионала, является парадокс «куча». Напомним содержание этого парадокса.«Одно зерно кучи не составляет, прибавив еще одно зерно, кучи не получишь. Как же получить кучу, прибавляя каждый раз только по одному зерну, ведь при любом таком прибавлении одного зернышка кучи не образуется? Иными словами, где та грань, начиная с которой "не-куча" превращается в "кучу"?» [8. С. 220].Функция, организующая отношения между интенсионалом и экстенсионалом, действительно, принимает значения от 0 до 1, но из этого факта не следует, что семантика языка имеет прототипическое устройство. Возможно, что прототипическое устройство имеет отношение между интенсионалом и экстенсионалом, при этом весьма вероятно, что равноправность членов экстенсионального ряда, является частным случаем их прототипической организации.Например, когда кто-то говорит, что X вор (тому, кто говорит 50 лет), он, вероятно, не имеет в виду, что X украл у него в десятилетнем возрасте красивую ручку, а если и говорит, то данное утверждение не более чем шутка. Безусловно, возможны и «серьезные варианты» описываемой коммуникации, но они ведут не только к лингвистическим, но и к психологическим следствиям: если кто-то говорит так в серьез, то стоит ставить вопрос о его психологической адаптированности (в другом аспекте - коммуникативной вменяемости).В развиваемом здесь ключе уместно остановиться на понятии «частный случай». Действительно, представляется, что предикатов с нечеткой интенсиональной функцией в количественном отношении больше, чем предикатов, обладающих обратными свойствами, но это говорит лишь о количественном аспекте их соотношения, не характеризуя их качественно - со стороны устройства и функционирования. Например, правовая коммуникация «настаи-вает» на взаимнооднозначном отношении между этими слоями семантики, и русский язык (при расследованиях и судебных заседаниях) справляется с этой функцией: экс-тенсионал может быть уточнен при помощи вопроса: Вы были в 15.00 в доме 36 по улице такой-то?Остановимся на более принципиальном примере. Предположим, что нам даны два предиката «быть холостяком» и «быть Папой Римским» [9]. Для Дж. Лакоффа данный пример иллюстрирует прототипический эффект естественного языка, категории которого восходят к дея-тельностной когнитивной категоризации. По нашему мнению, нет никакой необходимости объяснять следующий эффект: «быть Папой Римским» является более плохим представителем категории холостяк» через понятие членства в категории. Относительно интенсионального уровня Папа Римский как объект является не менее плохим представителем категории «холостяк», потому что выполняется пресуппозиционное условие «быть мужчиной». Если же сравнивать интенсиональные уровни данных предикатов, то вопрос о степени представленности реального человека, который обладает экстенсиональными (=денота-тивными) признаками «мужчина» и «Папа Римский», в категории «холостяк», по нашему мнению, не имеет смысла, т.к. семантический (интесиональный) признак «быть холостяком» в предикате «Папа Римский» нейтрализован. Это два различных в интенсиональном отношении предиката, имеющих свои контексты употребления, сравнение которых на экстенсиональных объектах некорректно. Вполне объяснимы реакции информантов, относящих Папу Римского на периферию категории «холостяк», они есть результат «интесионального сравнения», попытки примирить в каком-то отношении непримиримые семантические признаки, имея в виду реальное физическое лицо (денотат). Естественно, что если задается вопрос, является ли Папа Римский холостяком, информант думает о соотношении интесиональных признаков «быть холостяком» и «быть Папой Римским» и приходит к выводу, что для определения Папы Римского не совсем важен признак «холостяк» (а он, действительно, нейтрализован в данном предикате).Поясним сказанное на примере. Предположим, что в судебном заседании относительно человека, который в настоящее время является Папой Римским, требуется установить, является ли он холостяком. Ответ очевиден, денотат, удовлетворяющий интенсиональным признакам «быть мужчиной», «быть неженатым», является холостяком, при этом неважно, что этот же объект по-другому определен на интенсионале «быть Папой Римским».Семантика естественного языка относительно категории истинно/ложно, по-видимому, удовлетворяет постулату А. Тарского: «Трава зеленая» истинно», тогда и только тогда, когда (действительно) трава зеленая. Из этого вытекают следствия: высказывание может быть осмысленным, при этом могут отсутствовать критерии проверки данного высказывания на предмет его соответствия действительности, этот результат лингвистически интерпретируется в таком же ключе, как и наличие про-тотипических эффектов в языке: четко определенные интенсиональные предикаты могут не иметь четких экстенсиональных границ. Поясним это на примере разграничения диспозитивных и дескриптивных предикатов (переводя в более привычную лингвистическую терминологию17на примере референциального и атрибутивного употреб-ления имен, которое было введено представителями фи-лософии позитивизма. Данная проблема является вариа-цией на тему статуса общих понятий, таких как «рыба», «человек» и т.п. Позитивистская философия, построенная в номиналистическом ключе, пыталась свести общие по-нятия к понятиям наблюдения, которые можно описывать протокольными предложениями. Данные протокольные предложения являются эмпирическим базисом теоретиче-ских описаний. На неосуществимость этой программы указал К. Поппер [4. С. 456-457].Для лингвистики и юридической лингвистики при-знание описанных тезисов приводит к следующим следствиям. Мир описывается только в рамках катего-рий семантики конкретного языка, «уровень точности», «полнота» описания мира связаны с богатством и свой-ствами семантики языка, на котором этот мир описы-вается. Это не означает, что один язык «лучше» друго-го. Так, Г. Фреге считал, «что отношение построенного им языка исчисления понятий, специального языка формул для чистого мышления, к естественному языку лучше всего можно пояснить, если сравнить его с от-ношением микроскопа к глазу. Глаз, в силу широкой сферы его применения, в силу его способности приспо-сабливаться к различным обстоятельствам, обладает большим преимуществом по сравнению с микроско-пом… Но как только научные задачи предъявляют бо-лее сильные требования к остроте различения, оказы-вается, что глаз не в состоянии с ними справиться. На-против, микроскоп самым совершенным образом под-ходит для решения именно таких задач и как раз не-пригоден для решения всех иных» [10. С. 31-32].Естественный язык обладает своим уровнем точно-сти и уровнем полноты описания мира, который задает-ся его коммуникативной функцией. Для общения (обме-на информацией) достаточно того уровня точности, ко-торым обладает естественный язык. Когда некто, гово-рит: «Пройдешь мимо кучи с песком, а потом завернешь за угол», его целью не является определение экстенсио-нальных свойств того, что он назвал «кучей», референ-циально слово «куча» употребляется в данном контексте в значении «нечто, что можно интерпретировать как куча», а цель говорящего - дать слушающему опорные точки для продолжения его пути. И в данном случае будет вряд ли уместен спор о том, являлось ли то, что назвал говорящий словом «куча», кучей в действитель-ности, т.к. то, что было названо «кучей» помогло или не помогло слушающему дойти до пункта назначения. Другое дело, когда установление более точных характе-ристик объекта «куча» необходимо, например, при су-дебном разбирательстве в таком контексте: «Из-за этой кучи я не видел, как грабили Петрова».В каком-то отношении мы присоединяемся к гипо-тезе Сепира-Уорфа, согласно которой границы языка человека есть границы его мира, но не разделяем след-ствия, вытекающего из этой гипотезы, следствия о то-ждестве языка и мышления. Выскажем предположение, что для того, чтобы стать первоклассным шахматистом нужно прежде всего овладеть семантикой и синтакти-кой «языка шахмат» (языком позиций, комбинаций и т.п.), а это означает, что при игре в шахматы нужно перестать думать на естественном языке. Другой факт связан с тем, что развитию любой науки соответствует этап, связанный с критикой естественного языка (либо любого другого языка), следствия этой критики - раз-витие нового языка с семантикой, позволяющей более адекватно описывать объекты этой науки.Заканчивая статью, отметим, что ее основное содер-жание было связано с описанием тех возможностей, кото-рые лингвистическая наука получает от исследования нового эмпирического материала, сообщаемого ей (лин-гвистике) сферами профессиональной коммуникации. Прикладные вопросы и новая эмпирическая база могут способствовать, по нашему мнению, решению традици-онных вопросов языкознания: соотношения языка и мышления, соотношения языкового и внеязыкового. В гносеологическом аспекте лингвистика получает возмож-ность для нового типологического взгляда на естествен-ный язык. Фундаментальная гипотеза о статусе естествен-ного языка в правовой коммуникации, разрабатываемая Н.Д. Голевым [11], возможно, справедлива относительно любой искусственной языковой системы и, как мы счита-ем, может являться основанием для типологических иссле-дований. Данные исследования могут осуществляться в двух направлениях. Первое - от специфики естественного языка, где любой профессиональный язык - это зеркало для изучения естественного языка. Так, сравнение принци-пов устройства семантики различных языковых систем, одной из которых является система естественного языка, позволяет описать свойства этой последней системы.Второе направление исследований связано с идеей непрерывного языкового пространства, где любой профессиональный язык - продолжение, естественное развитие (в другом аспекте - функциональный вари-ант) естественного языка.Думаем, что при таком подходе лингвистика полу-чает новые «точки отсчета» (=предметные области) для исследования традиционных объектов.ЛИТЕРАТУРА

Скачать электронную версию публикации