The problem of national identity in Slavonic fantasy.pdf Национальная идентификация - безусловно, про-цесс, а не результат. Немецкий политолог А. Нойманн справедливо заметил, что «идентичность - это не дан-ность, а отношение, постоянно формируемое и рефор-мируемое в рамках определенного дискурса» [1. С. 210]. Дискурс национальной идентичности сегодня развивается очень активно. Ведь рубеж ХХ-ХХI вв. по очевидным причинам стал периодом крайне интенсив-ного формирования новой национальной идентично-сти - и славян вообще, и русских в частности.Переопределение национальной идентичности сла-вян в последние десятилетия стимулируется геополи-тическими переменами: распадом СССР и стран социа-листического содружества. Утративший в 1990-е гг. самосознание гражданина великой державы, россиянин восстанавливает его через идеализацию нации - порой вполне агрессивную (этим и объясняется, в частности, всплеск националистических настроений 2000-х гг.). В 2000-е гг. усилились компенсаторные - по отношению к 1990-м гг. - настроения и поиск оснований для новой позитивной идентичности.В такие периоды важно изучение любых нарративов о национальной самоидентификации. Литературные нарративы, и массовая литература особенно, дают воз-можность наблюдать процесс формирования нации как «воображаемого сообщества». Б. Андерсон понимает под этим термином социально сконструированное со-общество, воображенное людьми, воспринимающими себя как его часть [2. С. 30]. То есть коллективная связь культурно целостного сообщества возможна именно при посредстве воображения, а литературный нарратив как раз плоды этого воображения фиксирует и транс-лирует. Так, в частности, формируются и ценности со-общества.Популярные на рубеже веков славянские фэнтези стали наиболее выразительным примером нарратива о происхождении и ценностях русского народа.В самом именовании жанра славянских фэнтези есть внутреннее противоречие. Произведения М. Семе-новой, Ю. Никитина, Е. Дворецкой, А. Поснякова и др. вовсе не укладываются в рамки собственно фэнтези -жанра, занимающегося конструированием вторичных миров - волшебных и прекрасных, как у Дж.Р.Р. Тол-киена. То есть магии и колдовства в романах Юрия Никитина, Марии Семеновой, Елизаветы Дворецкой и многих других авторов предостаточно, но миры, изо-браженные в них, решительно тяготеют к историческойреальности. Е. Дворецкая, например, полагает своей задачей «изобразить древнюю жизнь во всей полноте -и область материальной культуры, и представления о мире, воплощенные в верованиях и обрядах» [3]. Прав-да, научно обоснованная историческая реальность во-все не становится догмой, важнее оказывается утвер-ждение ценностей русского народа: в романе Е. Дво-рецкой «Зеркало и Чаша» не варягов призывают для установления русской государственности, а русская девушка плывет помогать варягам с управлением их собственной страной. Может быть, для того-то в этих историях о славянах, близких по своей жанровой структуре, скорее, историко-приключенческому рома-ну или, порой, боевику, и сохраняется определение «фэнтези»: оно легитимирует исторические «вольно-сти». Авторы славянских фэнтези одновременно видят себя «историческими романистами» (Мария Семенова фундирует достоверность созданных ее воображением миров, написав популярную энциклопедию «Мы - сла-вяне!» - вольное, но старательное переложение работ Д.С. Лихачева, Б.А. Рыбакова и др.), но при этом хотят быть свободными в своих фантазиях. Примечательно, что и сами авторы чувствуют парадоксальную неодно-значность и разнонаправленность собственной интен-ции: Е. Дворецкая в предисловии к одному из своих романов написала, что все ее романы по замыслу фан-тастические, но «именно фантастический роман и бу-дет по-настоящему историческим, когда речь идет о столь отдаленной эпохе…» [4. С. 408].Но все же эволюция славянских фэнтези движется по пути от «фэнтези» - к «славянскому». Если в пер-вых книгах серии Марии Семеновой о Волкодаве, по-строенных по канонам западного героического фэнте-зи, славянские коннотации использованы скорее как колорит, то в более поздних книгах («Там, где лес не растет») мотивы славянской истории и мифологии об-разуют и аксиологический пласт произведения. Юрий Никитин в первых романах серии «Трое из леса» толь-ко намекает на славянское происхождение своих геро-ев (Мрак, Олег и Таргитай), а героя его романа 2007 г. зовут князь Рус (это имя вынесено в заглавие романа).Итак, славянские фэнтези - книги о происхождении русского народа, причем версий этого происхождения множество, они носятся в воздухе эпохи. Идеологиче-ской основой и претекстом этого жанра становится неомифологический по природе дискурс о судьбе рус-ского народа. Это контаминация сциентистского и7обыденного знания, совокупность взглядов на вопросы происхождения славян, их генетические связи, исто-рию. Наиболее популярные образчики этой идеоло-гии - небезызвестные концепции А. Дугина о сверхго-сударстве, где этносы будут иметь статус политическо-го субъекта, о сохранении национальной идеи, иден-тичности и подлинной суверенности, а в более кон-кретном плане - книги В. Демина «Арийский след на карте России» (2008), А. Асова «Календарь русских волхвов» (2008), «Арии. Славяне. Русь» (2008), А. Аб-рашкина «Скифская Русь» (2008), Гнатюков «Довеле-сова книга» (2007). Ядро этой квазиидеологии, мифо-логического конструкта - представления о более древ-ней истории славян, чем предлагают учебники (сегодня особенно актуализировалась «арийская» версия), идея России (Руси) как особой третьей цивилизации, «золо-той середины» между Западом и Востоком. Особенно активно эта проблематика развивается на специальных сайтах: «Орден Велес» , «Русь великая» , «Щит Си-маргла» ravislava.al.ru/main.htm и многие другие.Описанный мифологически-идеологический суб-страт прорастает в литературных текстах в самые уди-вительные версии происхождения русского народа. Собственно, проблема происхождения, начала истории нации и становится главным сюжетным стержнем сла-вянских фэнтези. И тут существует несколько вариан-тов: славяне произошли от скифов (в романах Ю. Ни-китина), от варягов (в романах М. Семенова, Е. Дво-рецкой), напрямую от ариев (в романах С. Алексеева).Юрий Никитин в романе «Князь Рус» (2007) как раз и описывает процесс становления славянских этносов -поляков, чехов. Но главным интересом для автора ос-тается становление русских. Никитин явно опирается на вполне хрестоматийную «скифо-сарматскую» ми-грационную теорию, впервые зафиксированную Бавар-ской хроникой XII в., согласно которой предки славян переселились из Передней Азии вдоль Черноморского побережья и осели под этнонимами «скифы». Сегодня это одна из типовых версий школьных и вузовских учебников. Герои романа Никитина многократно сами называют себя скифами, используя этот этноним как провозглашение своей силы для устрашения противни-ка: «Скиф! Я - сын твой!» (эта манера самоименова-ния, конечно, не соответствует исторической истине: еще Геродот в одном из первых описаний Скифии упоминал, что этот народ называет себя сколотами - по имени царя, скифами же называли их греки).По сюжету трое братьев - старший Чех, средний Лех и младший Рус - вынуждены покинуть царство своего отца Пана и отправиться искать свою судьбу. Сама фигура Пана заимствована из греческой мифоло-гии - это божество стихийных сил природы, покрови-тель горных лесов и пастбищ. Такая отсылка к грече-ским мифам соответствует общим представлениям о заметном влиянии греческой культуры на развитие и историю скифов. Исход братьев, в общем, соответствует сюжетам славянского эпоса, где в сказаниях разных эпох фигурируют Чех, Лех и Рус. За сюжетную основу Ю. Никитин берет, видимо, сказание «О Словене и Русе и городе Словенске», о похождении двух потомков скифского племени - Словене и Русе, которые покинулиберега Черного моря и двинулись на север, а затем за-ложили города Словенск и Руссу. Примечательно, что именно это сказание использует А. Абрашкин в своей книге «Скифская Русь» (2008) в качестве доказательства происхождении русской нации от древнеарийской.В романе Ю. Никитина братья - славяне не уступа-ют друг другу во внешней красоте. Чех «был в расцвете мужской силы, гигант с золотыми волосами… мощные пластины груди казались выкованными из светлой ме-ди, а в спокойно лежащих на луке седла руках, тол-стых, как стволы молодых ясеней, чувствовалась несо-крушимая мощь» [5. С. 7]. Средний брат похож на старшего, он «стройный, как молодой ясень… широкие пластины груди, живот тоже был в ровных валиках мышц, …а синие глаза смотрели с дерзкой удалью» [5. С. 19]. Младший же, Рус, «хотя не уступал ни по росту, ни по мощи рук, но чувствовал себя слабым и потерянным…» [5. С. 125] рядом с могучими и уверен-ными братьями - так в сказочном каноне и подобает младшему сыну (вообще фэнтези сохраняет преемст-венность по отношению к волшебной сказке). Яркой характеристикой при описании героев являются их бое-вые кони: исполинский белый конь Чеха, красный, как закат, яростный конь Леха и диковатый, черный, как ночь, жеребец Руса. Кони под стать своим хозяевам: Чех рассудительный, понимающий, ответственный, «единственный, кто живет головой»; Лех нетерпели-вый, с жаждой приключений в глазах, живущий серд-цем, и Рус, совершающий необдуманные поступки то ли от отваги, то ли от дурости, живущий мечтами и грезами. Одним из его необъяснимых поступков стано-вится похищение девушки неизвестного рода и племени с ритуального костра: Рус осмеливается отобрать невес-ту у самого бога. Влюбившись, он пытается понять на протяжении всего своего пути, кто она, на каком языке разговаривает, почему так не похожа на скифских свет-ловолосых и голубоглазых красавиц. Похищенная Ис -черноволосая, с крупными почти черными глазами, уди-вительно тонким носом - напоминала скорее ночного демона, чем реальную женщину.Но судьба не позволяет Русу долго пользоваться опекой старших братьев. Увидев на пути три высохших русла реки, Чех принимает решение, что братьям нуж-но разделиться: «Разве не видно, чего хотят от нас бо-ги? Три дороги легли от исполинской поляны богов. А нас трое братьев. Есть ли яснее знаки? Расставаться надо сейчас, пока мы в любви и согласии. Нельзя за-держиваться до времени, когда начнется недовольство, свары, распри…» [5. С. 101]. Так в романе начинается история трех народов.И уже по тому, как боги указывают трем братьям дальнейшую судьбу, складывается представление о судьбе народа в целом. Знаком богов для Леха оказа-лась битва белоснежного сокола-сапсана и утки, что предвещало великий путь в великий город. Лех должен был найти обетованные земли, «где земля настолько жирна, что из нее можно давить масло. Трава там соч-ная и сладкая, в реках тесно от рыбы, стаи жирных гу-сей не боятся человека» [5. С. 105]. Это будет путь от-ряда, который станет племенем, а потом народом. Чеху боги ознаменовали путь багровым солнечным лучом, указывающим на запад. Что также символизировало8победу: «...ты приведешь людей в благодатные земли, где воцарится мир и счастье. Кровь будет литься на кордонах, но не в самом царстве… Да, у тебя будет великое царство. А люди, что пойдут за тобой, будут зваться чехами!» [5. С. 108]. Одному Русу солнечные боги отказались предсказать путь. После мучительного ожидания, уже ночью заблестела звезда и «устремилась к черной земле» [5. С. 114], указав на север. Кто указал дорогу племени Руса, и что ждет его впереди - оста-лось неизвестным: «Твой путь темен, от воли богов не зависит» [5. С. 115]. Поэтому с Чехом ушли лучшие воины, здоровые женщины, забрав при этом добротные обозы; Лех увел хороших коней, кузнецов и лекарей: именно они - сильные, смелые и образованные - соз-дадут чешские и польские народы. Русу осталось не-много суровых воинов, пара безусых юнцов, но больше увечных, стариков и детей. Казалось бы, этому племе-ни не суждено выжить и стать народом, но именно из темных, больных, неудачливых людей и получится в итоге романа сильные, неустрашимые завоеватели.Пока Рус и его люди вынужденно идут все дальше на север, сражаются с врагами, с суровыми климатиче-скими условиями, голодом, принимают в свое племя беглых рабов и воров, завоевывают земли и создается этнос - русский народ.Такому быстрому процессу «перевоспитания» спо-собствовало создание общей идеологии и общего мифа. Князь Рус вместе с непризнанным жрецом Корнилой придумывает новых богов и новые языческие ритуалы: «Наши волхвы на ходу переплавляли нас из скифов… в руссов. Придумывали новые обряды, одежду» [5. С. 504]. Выбривание волос на лбу превращается в символический знак избранных. «Белому свету сужде-но погибнуть в огне… Или потопе… Но наш Род свой народ отличит по этим чубам. И, ухватив мощной дла-нью, вытащит и спасет от гибели! ...А другие пусть горят к такой-то матери! Аль топнут! ...А по новым землям, возрожденным и чистым от скверны, распло-дятся как муравьи только люди нашего семени» [5. С. 147]. Недавнее сожаление Руса о разлуке с братьями («Не бросай меня, Чех!», «…по мне бы - всю жизнь под твоей рукой ходил») обернулось лозунгами пре-восходства над остальными, в том числе и братьями: «Новые земли! Только мы! Боги и русы!» [5. С. 147].Важно, куда именно приходит герой и его народ в результате своих скитаний. Князь Рус ведет народ в земли, про которые никто не знает, они идут на север, где «стена льда с версту в высоту, а в длину - до само-го края мира» [5. С. 147], и сейчас там «лед стаял, оста-вив бесконечное болото, что подсохло малость, кое-где наросли леса» [5. С. 151]. Сами герои называют эту землю легендарной Гипербореей (кстати, именно так и называется серия, в которую входит роман). Гипербо-рея (мифологическая прародина арийцев) и становится в романе местом, где основались русы. То есть русы и есть арийцы. (Такой финал - вполне в духе популярной тенденции поиска национальной идентичности через борьбу за максимально древних «великих предков» [6. С. 100].)Земли, куда приходит Рус, оказываются занятыми другим народом, также вынужденным покинуть свои родные земли. Этот народ с библейскими именами,рассказывающий предания о Яфете, об Аврааме и Саре. Самым молодым и смелым их воином оказывается Ии-сус, который жаждет отмщения русам и считает их «худшими из гоев» [5. С. 200].Первые столкновения с иудеями приводят Руса к упоению собственной силой: «Мы сильнее всех… Мы сильнее, свирепее! Мы как хищные волки в стаде глу-пых блеющих овец. И теперь это все наше…» [5. С. 156]. Однако сила русских наталкивается на ум иудеев. Хитростью Соломону и его племени удается выиграть одно из решающих сражений с руссами. По-сле такого поражения Рус решает увести своих людей с этих земель. Помешала же… любовь молодых руссов и иудеев. Молодые девушки-иудейки покоряют воинов-русов знаниями об устройстве мире, звездах, легендах и т.д., русы милы новым невестам своей силой, пре-данностью и храбростью. Окончательно разрешает противоречие открытие о том, что похищенная князем Русом Ис является тоже иудейкой. Это заставило Руса решиться на небывалое, он остается на этих землях, заключив мир с иудеями ради своей любви: «А правду говорят волхвы, что по любви получаются самые кра-сивые и умные дети? И народы - тоже» [5. С. 506].Казалось бы, это компромиссное решение должно закрыть вопрос о том, кто лучше и сильнее, но лучше опять оказались русы, ведь именно их князь принимает решение объединиться. Русские победили потому, что оказались великодушнее. Сама тема эта не кажется экзотической в контексте славянских фэнтези: пробле-ма взаимоотношений славян и Хазарского каганата поднимает и Е. Дворецкая в своем романе «Зеркало и чаша», где славяне и хазары борются за плодородные земли, за право собирать дань.Итак, начиная повествование с иллюстрации идей о скифском происхождении русских и ведя их на север, в Гиперборею, Никитин в финале объединяет руссов и иудеев. Эта версия этногенеза, такое «политкоррект-ное» решение объединяет полярные версии и словно бы снимает возможные упреки в адрес адептов идеи чистоты и величия русской расы в антисемитизме. Рус-ские у Никитина одновременно оказываются и потом-ками скифов, и земляками древних ариев, и родствен-никами евреев.Собственно, такая медиация, снятие противоречий и является одной из главных функций массовой литературы.Таким образом, роман Ю. Никитина - это версия процесса самоидентификации русского народа. Именно эта тема, по утверждению социологов литературы, ока-зывается активно востребованной сегодняшним чита-телем [7], поскольку касается болезненно острой про-блемы национального самоопределения.Этот вектор - поиска национального генезиса и са-моопределения - кажется, руководит и Марией Семе-новой - одной из основательниц жанра славянского фэнтези. С каждым новым романом ее герои все боль-ше напоминают не абстрактных добрых силачей вроде Волкодава, но вполне узнаваемых «веннов», например, за которыми угадываются славяне.В недавнем романе «Там, где лес не растет» (2007) Семенова описывает мир вымышленный, но многими своими чертами напоминающий о ранней истории сла-вян. Пространство, где живет Коренга и его племя вен-9нов, - это непроходимые глухие леса, болота: «...мы всюду дома, где лес есть… мы дети Кокорины, Хонга да Конда, Голомень да Разсоха, Мяндач да Железный Дуб» [8. С. 11], причем в сносках автор специально указывает, что все имена происходят из мира деревьев и леса.Славянская мифология в романе угадывается очень легко (разумеется, эта легкость входит в авторские на-мерения). Природные силы, к которым обращается ге-рой, соотносятся с языческими божествами: Вечная мать - Земля, Небо - Сварог, Гроза - Перун; здесь рас-сказываются предания о Хозяйке Судеб, которая кру-тит свое веретено и определяет судьбу героев. Коренга весь свой путь благодарит попутный ветер, мать - сыру землю, солнце ясное, спасающее от царства мертвых, преподнося им дары и жертвы. М. Семенова использу-ет сведения о хорошо изученных и узнаваемых обря-дах, языческих праздниках (например, праздник Рож-дения Мира, когда «впервые день равняется с ночью» [8. С. 7]). Автор неуклонно держится той реконструи-рованной системы ценностей славян, какую она сама изложила в своей популярной энциклопедии «Мы -славяне!» (2007).Венны (родное племя главного героя) напоминают исторических невров, действительно живших в V в. до н.э. - их считают предками славян, на что указывает сама Семенова [9. С. 9]. А праобразом страны виллов, где завершается путешествие героя, - северной страны ветров и горных лабиринтов - становится, по всем тек-стовым приметам, Гиперборея. Причем акцентируются не столько те смыслы, что восходят к древнегреческой мифологии, сколько мифология северной цивилизации, где Гиперборея рассматривается как арктическая пра-родина арийцев и славян, находившаяся где-то за Ри-пейскими горами (современные исследователи опреде-ляют это место за Полярным Уралом или в районе Кольского полуострова) [10].В соответствии с легендами о Гиперборее страна вил-лов представляет собой острова, завершающиеся огром-ной горой (высокая Хааре у зороастрийцев, неизменно высокая Меру у протоиндийцев) - от края мира до края, здесь светло и не заходит солнце. На этот миф в тексте Семеновой есть множество указаний. Они соответствуют традиционной мифологии: так, Коренга со своей спутни-цей едва спасается от летящих на него бессчетных стрел (именно в Гиперборее Аполлон хранил свои стрелы).На гиперборейской горной гряде (одновременно это - Центр мира, ибо здесь соединяются Небо, Земля и преисподняя) и завершается инициация героя: полетел и он, и его пес-симуран. По замечанию В.Я. Проппа, «во время обряда посвящения юноша превращается в своего помощника» [11. С. 124]. И герой, и его волшебный по-мощник воплотили свои способности именно в стране виллов («И волшебство Крылатых было тут ни при чем. Просто вымески растут и мужают не так, как родитель-ские породы» [8. С. 471]), тем самым обнаружив свою «генетику», связь веннов и виллов. Герой заново родил-ся - уже гиперборейцем. В системе семеновской роман-ной географии это означает чудесное обнаружение род-ства веннов-славян и гиперборейцев-ариев, что вполне соответствует главной идее сторонников неоязычества о славяно-арийском единстве и общей прародине. Более того, Коренга в романе оказывается царским наследни-ком, причем нареченным: знак передал ему (через вол-шебного помощника) воскрешенный на одну только ночь царь древней цивилизации (эта сцена - несомнен-но, напоминание о Золотом веке древней Арктиды). На-стоящий, по крови, царский наследник оказался недос-тойным этого знака, а венн (славянин) заслужил его сво-им благонравным, чтящим традицию рода поведением.В стремлении привлечь внимание читателя авторы славянского фэнтези используют и другие пути -имеющие целью, прежде всего, развлечение. Сегодня широко распространились иронические славянские фэнтези, такие как «Иван-царевич и С. Волк» С. Багде-риной, «Новорусская баллада» М. Высоцкого, «Чер-товский переполох» В. Пучкова, роман И. Мерцалова «Три дня без чародея» и др.В ситуации разложения традиционного жанра исто-рического романа жанр славянского фэнтези канонизи-рует массовые ожидания, потребность массового чита-теля к позитивному самоопределению, пошатнувшему-ся в 1990-е гг. в ситуации распада великой державы.Таким образом, тривиальный жанр массовой литерату-ры немало может сказать как о проблематике современного массового сознания, так и о развитии традиционных жан-ров массовой литературы на отечественной почве. Запад-ные образцы, как водилось и ранее в русской литературе, преобразуются почти до неузнаваемости (славянские фэн-тези все меньше похожи на романы Дж.Р.Р. Толкиена) и берут на себя «просветительские» функции

Скачать электронную версию публикации