Apollon Maikov's traveller's diary of 1842-1843: problem pattern and genre structure.pdf В истории русской культуры XIX в., кажущейся на первый взгляд детально и всесторонне изученной, не-мало белых пятен. Целый ряд их связан с историей творческой деятельности А.Н. Майкова - одного из значительных представителей русской поэзии после-пушкинской эпохи. В советском литературоведении он считался апологетом «чистого искусства», который не заслуживает серьезного внимания исследователей по причине своей аполитичности и буржуазности. Подоб-ные суждения давались поверхностно, без детального анализа его произведений и привлечения материалов архива поэта. А.Н. Майков был не только одним из ярких представителей литературного процесса 1840-1890-х гг., в творчестве которого запечатлелись нюан-сы общественной и культурной жизни этой сложной эпохи. Он был активным участником эстетической по-лемики, прежде всего в 1840-е - в начале 1850-х гг., когда в ведущих российских периодических изданиях печатались его художественные произведения и статьи о литературе и живописи. Изучения требуют материа-лы архива поэта: дневники, обширный эпистолярий (в разные периоды своей жизни Майков вел активную переписку со многими значительными представителя-ми русской культуры от Достоевского и Гончарова до Никитенко и Страхова); безусловный интерес пред-ставляют рукописи его сочинений, черновые наброски разных лет. Большинство этих документов до сих пор не введено в филологический дискурс. Изучение архи-ва поэта было начато И.Г. Ямпольским, результаты его представлены в ряде публикаций в «Ежегоднике руко-писного отдела Пушкинского дома» [1-3], но после смерти исследователя, как показывают публикации последних десяти лет, эта работа не была продолжена. Документы архива А.Н. Майкова содержат ценную информацию как для анализа творчества самого поэта, так и для уточнения представлений современной науки о культурной ситуации средины XIX в., выявления ра-нее выпавших из поля зрения исследователей аспектов, характеризующих эпоху и дополняющих представле-ния об истоках развития русской культуры второй по-ловины XIX в.В этом контексте особого внимания заслуживает путевой дневник А.Н. Майкова 1842-1843 гг. - факт его становления как представителя русской культу-ры [4]. В 1842 г. Майков окончил университет и дебю-тировал в литературе, опубликовав свой первый сбор-ник «Стихотворения Апполона Майкова». Опыты мо-лодого поэта получили высокую оценку таких требова-тельных критиков, как В.Г. Белинский [5] и П.А. Плет-нев [6]. По представлению министра народного про-свещения С.С. Уварова и последовавшему за этим рас-поряжению Николая I, с благосклонностью относивше-гося к академику живописи Н.А. Майкову и его семье, молодой поэт получил премию 1 000 рублей и дли-тельный отпуск для поездки за границу, о чем в семье мечтали давно [7. С. 8, 25-26]. В августе 1842 г. А.Н. Майков вместе с отцом отправился в путешест-вие, в ходе которого он посетил все центры европей-ской культуры. В Россию он вернулся лишь в марте 1844 г., посетив за полтора года Данию, Францию, Швейцарию, Италию, Германию, Чехию. Особенно долго он находился в Италии, изучая Рим, а затем пе-реезжая из города в город, а также во Франции, в Па-риже, знакомясь с памятниками истории и искусства, слушая лекции в Сорбонне и Collиge de France, работая вместе с В.А. Солоницыным и В.Н. Майковым в На-циональной библиотеке [8. С. 454].Путевой дневник А.Н. Майкова интересен тем, что принадлежит эпохе становления поэта, становления творческого и человеческого (Майкову исполнился к тому моменту 21 год), периоду особенной открытости впечатлениям извне. Дневник представляет собой сравнительно небольшой документ - сорок два листа in folio, сшитых в тетрадь. Он отражает события только первых месяцев путешествия (до марта 1843 г.), но от-личается глубиной и разнообразием содержания. Ин-формативность документа усиливается особым внеш-ним фактором, определившим его появление, - ситуа-цией путешествия по европейским странам, обусло-вившей обилие и разнообразие внешних впечатлений, вызывающих размышления на самые разные темы: на-ционально-исторические, социально-политические, этнографические, нравственные, этические, эстетиче-ские. Они задают доминанты проблемной и жанрово-стилевой структуры путевого дневника.А.Н. Майков не отличается вниманием к датиров-кам и четкому хронометражу записей и смыслопорож-дающих эмоциональных и рациональных интенций. Это, в свою очередь, определяет своеобразие жанровой формы данного путевого дневника и его очевидные отличия как от литературной фикциональной дневни-ковой традиции, начатой Л. Стерном, А.Н. Радищевым и Н.М. Карамзиным, так и от путевых дневников со-временников Майкова - М.П. Погодина, И. Гагарина,21Стендаля. Классический дневник является «последова-тельностью регулярных записей, отражающих события дня в конкретном месте и в конкретные часы» [9. С. 6]. Дневник Майкова нарушает эту формальную особен-ность: его записи нерегулярны, не всегда датированы и не имеют четкого соотношения между отдельной запи-сью и определенным днем, тем более не отражают внешних событий дня, как записи классического путе-вого дневника. Думаю, что за этой внешней небрежно-стью скрывается осознанное целеполагание: молодому путешественнику не особенно важно просто отразить этапы передвижения по Европе - ему важно как можно больше увидеть и подметить в проезжаемых местах, а когда появится возможность (во время переезда, непо-годы, остановки и т.п.) - зафиксировать то, что отло-жилось в душе, обратило на себя внимание, заставило переживать и размышлять. В этом отношении дневник Майкова имеет характерное название: «Порядок путе-шествия беспорядочных путешественников» [4. Л. 1]; на первом листе дневника нарисован герб, на котором изображены лира, палитра, кисти и флейта, что недву-смысленно указывает на внутренние приоритеты авто-ра. Весьма характерен и эпиграф: «И в беспорядке есть порядок: взгляните только на течение небесных све-тил…» [4. Л. 1]. Вследствие этого наряду с типичными для дневниковой формы элементами жанровой струк-туры: поэтической пейзажной зарисовкой, бытовым, историко-культурным очерками и очерком нравов, в дневник Майкова органично входят такие нетипичные жанровые формы, как конспект, культурологическое эссе и опыты перевода художественных и историче-ских произведений. Некоторые отрывки сопровожда-ются на полях набросками, что отражает важность для автора дневника визуального образа, идущего часто впереди его словесного оформления.Важным в контексте нашего исследования является вопрос о датировке документа и его хронологической структуре. Первая запись, как и последняя, не имеет четкой датировки; мы можем приблизительно опреде-лить время первой записи, опираясь на целый ряд ав-торских указаний: во-первых, Майков датирует после-дующие заметки сентябрем-октябрем 1842 г., во-вторых, уже на обложке дневника обнаруживаем более позднюю надпись, сделанную рукой Майкова: «Днев-ник, веденный мною о виденном и прочитанном во время первого путешествия в Париж и Рим в 1842 г.» [4. Л. 1]; наконец, в начале первой записи указана точ-ная дата отправления на корабле из Кронштадта: «6 часов в среду 19 августа», - она возникает потому, что это личностно важный временной ориентир, с которого начинается разлука поэта с близкими и друзьями. Да-лее читаем: «Теперь уже три недели прошло от этого дня…» [4. Л. 2]. Следовательно, первая запись сделана около 8-9 сентября 1842 г. Она занимает пять с поло-виной листов и представляет краткое описание первых недель пути, первых впечатлений от знакомства с Ко-пенгагеном, его населением и культурными достопри-мечательностями, запавшими в душу автора дневника. Здесь же короткое описание моря и разнообразия мор-ских берегов, а также тяжести двенадцатидневного морского переезда и знакомства с Гавром, первым французским городом на пути молодого путешествен-ника. Судя по некоторым замечаниям, первую обшир-ную дневниковую запись, представляющую ретроспек-тиву прошедших недель путешествия, Майков делает уже по приезду в Париж [4. Л. 5 об.-6].Особенности содержания первой записи позволяют говорить о том, что функционально потребность в ве-дении путевого дневника возникает вследствие душев-ной неудовлетворенности в ситуации разлуки с близ-кими людьми (общение с которыми, обсуждение самых разнообразных вопросов было многолетней привыч-кой, сформировавшейся в домашнем кружке Майко-вых), душевной потребности выразить свои впечатле-ния и размышления, сохранить их в той форме, в кото-рой породил их жизненный момент, чтобы потом обра-титься самому к этим записям и поделиться впечатле-ниями с теми, кому молодой Майков привычно доверял свои мысли и чувства. На это указывает следующее замечание: « друзья же мои, которые со временем увидят, быть может, это марание, из оного не поймут ничего» [4. Л. 2].Парижские записи более упорядочены, подробны и тематически структурированы. Сопоставляя их с предшествующими и последующими, можно предпо-ложить, что это во многом обусловлено, с одной сторо-ны, тем, что столица Франции - одна из целей путеше-ствия, а с другой, даже самим характером жизни в Па-риже: более оседлым и физически спокойным, по срав-нению с предшествующей дорогой, «особенно после бури, которая поломала вас беспрестанно от бога к черту» [4. Л. 2об.]. Они сделаны 5/14 сентября (обшир-ная запись, представляющая нумерованный список ос-мотренных исторических и архитектурных памятников, включающая короткие и емкие характеристики, сопро-вождаемые анализом их нравственно-этических и эсте-тических особенностей) [Л. 6об.-12об.], 17/29 сентября (уникальная среди всех парижских записей - не сум-мирует впечатления от двух недель прогулок по Пари-жу, как предыдущая, но посвящена одному предмету -знакомству с французской Академией художеств и впечатлению от современной французской живописи, далее следует несколько коротких абзацев субъектив-но-эмоционального, шутливо-бытового и финансового содержания) [4. Л. 12об.-13], 18/30 сентября (описание купленных книг, посещения кладбища отца Лашеза и впечатления от церкви святого Рока) [4. Л. 13-14],19сентября/1 октября (Люксембургский дворец, в том числе короткие и емкие характеристики живописи),20сентября/2 октября (поэтическое описание Версаля в сравнении с Сен-Дени), 22 сентября/4 октября (о посе-щении Теплякова и встреченных там людях).На этом парижские записи заканчиваются, и вновь идут путевые заметки, не всегда датированные и нару-шающие структуру «дневника как журнала подневных записей» [9. С. 8]. 29 сентября/11 октября начинается описание многодневного пути: Рона, вверх по течению которой подымается пароход, поэтические описания берегов Сены, Соны, Роны, Альпы, затем Савойя, в описании которой пейзажные зарисовки смешались с короткими и емкими этнографическими заметками, свидетельствующими о внимании Майкова к традици-ям, характеру и внешним особенностям жителей каж-дой новой местности. Затем бытовая зарисовка о Же-22неве и очерк нравов, характеристика гостиничного и ресторанного сервиса и органично вплетенная в текст дневника вставная новелла о печальной судьбе Силь-вио Пеллико и его товарищей по несчастью. После этих поражающих разнообразием фрагментов - описа-ние перехода через Альпы, включившее в себя поэти-ческие пейзажные зарисовки, эссеистические и очерко-вые фрагменты. В этих записях опять утрачивается четкая хронологическая соотнесенность. Это - описа-ние пути в его последовательности, с характеристикой наиболее важных для автора его содержательных осо-бенностей - социальных, нравственных, культурно-этнографических, поэтических, но без четкой хроноло-гической соотнесенности события, времени и места.С приездом в Рим в дневнике вновь появляются да-тировки ретроспективного плана: «5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 . Приехал Лагода, с которым принялись за изучение Древнего Рима. В первый день были в Коли-зее» [4. Л. 24]. Далее Майков дает короткое описание истории возведения Колизея и его внутреннего устрой-ства, которое сопровождается на полях схемой. За ним следует описание других мест, в том числе цирка Ро-мула, замечание о чтении Тацита и перевод двух глав первой книги «Анналов», и фрагмент «Об архитекту-ре». Датировки записей идут от случая к случаю и к концу дневника утрачиваются. Последняя: «9 марта» -появляется на листе 37 после заметки о польском во-просе, которой предшествуют отрывки переводов из сочинений Тацита, сопровождаемые местами коротким и емким анализом философско-эстетических особенно-стей его произведений, заметка конспективного харак-тера «О правлении в Риме» [4. Л. 35]. Последние листы вовсе не содержат датировок записей. Здесь представ-лены поэтические наброски, впечатления об итальян-ской драме, переводы двух отрывков из трагедии Д.Б. Никколини «Антонио Фоскарини». Заканчивается дневник прозаическим наброском истории некоего Хлюстина, молодого человека, чьи благие порывы бы-ли сломлены российской действительностью.Как факт внутреннего развития путешественника любой путевой дневник имеет сложную полисеманти-ческую организацию дискурса, т.к. по своей жанровой природе напрямую соотносится не только с особенно-стями авторского сознания, но и обусловлен объектив-ными предпосылками, так или иначе довлеющими над автором и регулирующими введение фактов внешней жизни и их трактовку. Анализ проблематики отдель-ных записей путевого дневника А.Н. Майкова позволя-ет выделить следующие проблемно-содержательные пласты, организующие дневниковый дискурс: фор-мально-фактографический, этнографический, социаль-но-политический, исторический, эстетический, аксио-логический. Такое вычленение проблем достаточно условно, т.к. большинство записей реализуют последо-вательное внимание ко всем этим вопросам сразу. На наш взгляд, смысловой основой синтеза здесь выступа-ет философско-эстетический дискурс.Уже первый поверхностный взгляд на отдельные фрагменты путевого дневника Майкова делает очевид-ным его содержательную неоднородность, распадение на две части: первую составляют заметки о путешест-вии от Кронштадта до Рима, в том числе обширныепарижские записи, вторую - римские записи. Их ко-ренное различие реализовано в выборе объектов днев-никового описания и, соответственно, проявлено в по-зиции автора дневника.Первая часть содержательно близка традиционной форме путевого дневника, она отражает историю зна-комства молодого поэта с посещаемыми им европей-скими городами: Копенгагеном, Гавром, Парижем, Же-невой и небольшими местечками. Поэтому совершенно закономерно, что средством объединения выделенных дискурсов оказывается формально-фактографический, а проблемная доминанта каждой записи определяется особенностью впечатления Майкова от увиденного. Знакомство с новым местом начинается с беглого, но емкого очеркового описания внешнего облика городов, нравов и обычаев населения, особенностей внешности и характера, отличающих датчан, французов, швейцарцев и т.д. друг от друга и от русских:« город (Копенгаген. - О.С.), выстроенный в самом настоящем вкусе средних веков: узкие улицы; дома длинные, высокие, выкрашенные только серою краскою. Народ, по-видимому, добрый, но жадный на деньги: особенная страсть у них провожать. Один су-кин сын провел меня почти через весь город (который весь уместится на Васильевском острове), чтобы пока-зать мне, где продают глиняные желтые трубки, и под конец, сказав, что эдаких нет, попросил на шнабс . Я поразил его всеми проклятиями и бранью как самого, так и предков, родивших его, дал ему 2 русских гроша, сказав, что я ностранец и плачу своим золотом. Экипажей в городе почти не видать. Ни од-ной хорошенькой женщины, а худее датских мужчин, и особенно солдат, трудно что-нибудь себе представить. Две конные статуи могут сравниться только с памятни-ком Петру, воздвигнутым Павлом » [4. Л. 2об.].Майков фиксирует прежде всего свои собственные впечатления, не соотнося их с известным контекстом путе-вых заметок, с традиционным отношением русских путе-шественников к этим городам и странам. Особенно ярко это выражено в парижских записях, пронизанных острым критическим отношением молодого путешественника к фактам жизни центра европейской цивилизации:«В самом деле, положение иностранца в Париже как будто неестественное, да кажется, что и самая жизнь французов - тоже factice («неестественная « (фр.). - О.С.), поддельная (слово вписано. - О.С.) жизнь чисто внешняя, которой предаваться могут только люди, у которых в го-лове и в душе должно быть очень пусто, происходит ли эта пустота от разочарования и утраты чувств, или от ма-лого запаса знаний, составляющих источник тихих, более красивых наслаждений. Итак, что же я увидел в Париже? Общий вид города - хуже Петербурга. Улицы узки, нечисты, дома неправильны и могут служить скорее образцами архи-тектур разных веков, разных сословий и состояний. Если бы все население, помещающееся в этих строени-ях, перевести в Петербург, где бы оно все поместилось превосходно, тогда мы почти осуществили бы идеал города, столицы всемирной, всепоглощающего пре-красного Вавилона» [4. Л. 6об.-7].Критическое отношение к Франции и Парижу было не очень характерно для русских путешественников23того времени, тем более для молодежи. Поэтому такая позиция Майкова, реализованная им и в письмах род-ным, судя по их ответам, вызывала у них удивление [10. С. 79-81]. Бегло анализируя особенности француз-ской общественной жизни последних десятилетий, Майков обнаруживает за внешней «кипячкой европей-ской жизни» странную бессмысленность и безыдей-ность движения, обусловившую деструктивность куль-турных процессов в настоящем [10. С. 78-86]. С другой стороны, знакомство с Европой становится значимым моментом в процессе уяснения собственной нацио-нальной самобытности, особой формой самопознания. Вследствие этого в содержательную структуру дневни-ка вводится проблема культурного самоопределения. Здесь Майков, очевидно, ориентируется на карамзин-скую традицию, обозначившуюся в «Письмах русского путешественника». Страницы дневниковых записей, а еще более писем родным и друзьям, посвященных опи-санию Франции, полны сравнений с Россией, Петер-бургом, русской историей, памятниками культуры, от-ражающими последовательность исторического дви-жения и активность духовного подвижничества росси-ян, тогда как последние события французской истории демонстрируют забвение национальной идеи. Знаки высоты духовного развития французского народа Май-ков видит лишь в прошлом, осматривая соборы Пари-жа, которые, порой, поражают его своим совершенст-вом и выраженным в них напряжением духовных уст-ремлений. Особенно привлекают внимание поэта готи-ческие соборы (Notre Dame, Saint-Denis) и церковь Святого Рока. В ее описании он подчеркивает органич-ность синтеза разных видов искусства, значительно усиливающего впечатление зрителя, его эмоциональ-ное переживание увиденного [4. Л. 14].Обращаясь к описанию осмотренных памятников культуры, Майков делает методологически значимую запись, обусловливающую принцип их ввода и осмыс-ления, дающую ключ к пониманию своеобразия жан-ровой природы документа:«Жизнь в Париже таких беспорядочных путешест-венников, как мы, самая неблагоприятная для ведения порядочного журнала; надобно все осмотреть, запом-нить сколько запомнится, и в этой суматохе впечатле-ния сменяются так быстро, так мгновенно, что не успе-ешь еще надивиться одним, как является другое. Вме-сто того чтобы хорошенько отдать отчет в том, что мы видели, и присоединить к тому свои замеча-ния, остается только делать перечень осматривае-мых предметов» (курсив мой. - О.С.) [4. Л. 7об.].Далее, действительно, представлен нумерованный список, в каждом пункте которого дано лаконичное описание какого-либо культурно значимого объекта. Некоторые записи (например, о Пале-Рояле), действи-тельно, коротки. Другие занимают целую страницу. В таких отрывках особенно очевиден проблемный син-кретизм дневника Майкова и активное использование интертекстуальных приемов воплощения мысли. Они демонстрируют, как факты истории национального искусства становятся важнейшими объектами осмыс-ления и проводниками к философско-культуроло-гическим и общественно-политическим пластам днев-никового дискурса. Через них Майков выходит к ос-мыслению широкого круга особенностей обществен-ной жизни, нравственно-этических проблем, специфи-ки национального характера. Эти аспекты вводятся и рассматриваются автором дневника посредством пер-вичного внимания к известному памятнику культуры, который, естественно, не может существовать изоли-рованно, вне влияния особенностей национального менталитета и социально-исторической проблематики, определяющей его судьбу. Очень показательным в этом отношении является очерк о церкви в Сен-Дени:«Сентденийская церковь, хотя менее Парижской, но древнее (она построена около 400 г. по Р.Х. Святым Deniv'ом, первым архиепископом Парижским), богаче резьбой, и производит впечатление более глубокое, потому, может быть, что она темнее. Храм этот заклю-чает в себе всю историю Франции; в его подземельях покоились останки всех французских королей. Вместе с тем история искусства начертана здесь самым мисти-ческим образом, ибо каждое царствование от Кловиса до Людовика XVIII оставило здесь мраморный памят-ник. С каким благоговейным любопытством взираешь на почтенные возрасты этого младенца - искусства, развивающего мало по малу свои дивные члены, при-выкающего мыслить, от одной мысли переходить к другой, усваивающего себе беспрестанно новую сме-лость делающего покушения на успех, покушения, ко-торые здесь составляют для него гигантский шаг, а по-том делаются обыкновенными. Видно, как учится этот отрок, как берет он уроки у сильных наставников. От Галлических фигур Кловиса и Клотильды до гробниц Франциска I и супруги его Катерины Медичи постоян-ный успех, переход нечувствительный к совершенству, которое принимает резец; особо уроками итальянско-го - он достиг уже совершенства. Никогда не забуду этого подземелья, где в полумраке покоятся с крещен-ными руками безмолвные белые статуи, вен-чанные коронами, облеченные в царские мантии, изсе-ченные тоже из мрамора; над этими сводами раздавал-ся орган, и гул его, перекатываясь между гробниц, как бы старался пробудить почивших: покойтесь, еще это звуки человеческие, звуки, которых вы ждете, еще не раздались!» [4. Л. 8об.-9]. Слева на полях сделан на-бросок: арка, в которой лежит статуя со скрещенными руками.Кроме перечисленных выше аспектов, в этом отрыв-ке привлекает внимание историзм суждений о памятни-ках искусства. Такой подход станет принципиальной основой суждений Майкова-критика в его статьях о вы-ставках в Академии художеств 1847-1853 гг. [11].Далее автор размышляет о том, какова была судьба этого склепа во время революции, что позволяет судить и о политических взглядах молодого Майкова, разби-вая известный тезис о его изначальной аполитичности и охранительном консерватизме. Коротко фиксируя впечатления от знакомства с целым рядом памятников французской культуры, судьба которых неразрывно связана с политической историей Франции, он выявля-ет суть кризиса, выразившегося в революции и ее по-следствиях:«Кто прав, кто виноват? Деспоты, стеснявшие народ цепями самовластья, вместе с тем доставляли ему и ограду и защиту, под сенью коей он развился и сознал24свою силу; они же привели его в то состояние, в кото-ром оставалось только дать свободу. Чего же вы мед-лили, гордые земли?.. Но разве легко расстаться с упоением самовластьем, разве легко сказать - я не бог, я равен со всеми, я буду только рабски исполнять об-щую волю, а моя уже не будет электрически оживлять огромный труп - государство. Равновесие рухнуло, плотина прорвалась, - но здесь уже конец справедли-вости на стороне народа. Средства к достижению его цели суть ничто иное, как торжество грубой злобы и варварского бесчеловечия, ему мало крови живых лю-дей, он ворвался и сюда, разбил гробы и статуи и рас-кидал их по полям и лесам, а мощи и прах целых дина-стий развеял по ветру…» [4. Л. 9-9об.].Трактовка проблемы свидетельствует о диалектиче-ском отношении Майкова к революции как явлению политической жизни государства. Королевская власть виновна в тирании и неуважении к личности, но и народ, вставший на путь разрушения, не может быть оправдан. Это ситуация общественной смуты рассматривается Майковым, насколько позволяет судить об этом про-блематика парижских записей, как высшая трагедия на-циональной истории и культуры. Прямое отношение к характеристике политических взглядов автора дневника имеет и появляющаяся далее вставная новелла, повест-вующая о печальной судьбе итальянского писателя, Сильвио Пеллико, арестованного по подозрению в связи с карбонариями и проведшего 10 лет в заточении [4. Л. 19-20об.]. Эмоциональность авторской позиции, экс-плицированная в этом отрывке, и некоторые особенно-сти стиля свидетельствуют об очевидном сочувствии Майкова судьбе Пеллико и его сподвижников и оппози-ционности по отношению к власти, подавляющей ду-ховную свободу человека и его творческие порывы.Еще один важный аспект, проявившийся со всей определенностью в парижских записях, связан с посе-щением картинных галерей и Академии художеств и любопытными замечаниями о современной француз-ской живописи и картинах художников прошлых эпох. Здесь уже находим те суждения Майкова, теоретика и историка искусства, которые определит его понимание современного искусства и общий круг требований, предъявляемых к оценке произведений современных художников в статьях о выставках. Уже в 1842 г. он недвусмысленно и в гораздо более резких выражениях, чем позднее в статьях, говорит о неприязни к академи-ческой традиции и школе Давида - проявлению клас-сицизма и риторики в изобразительном искусстве. Его симпатии вызывают те художники, которые отказались от театральных поз и «неразыгранных сцен» и запечат-лели в своих полотнах самые разнообразные проявле-ния современной жизни, раскрывая ее непосредствен-но, а не через обращение к застывшей мифологической форме. Он ценит свободу духа в композиционном ре-шении и образной системе, требует психологической проработки лиц, фигур, сюжетов. В будущем именно эти аспекты определят позицию Майкова-критика в вопросе об актуальном содержании современного ис-кусства и в споре с риторикой и театральностью [12].Подспудно во всех записях последовательно реали-зуется важный уровень рефлексии Майкова-поэта и теоретика искусства: он не только историк искусства,описывающий факты, но исследователь сущности культурных процессов, закладывающий основы про-блематики философии культуры XX в. Памятники ис-кусства, их судьба, предпосылки их появления стано-вятся для автора дневника выражением сути нацио-нального характера и получают аксиологическое ос-мысление в символических образах. Ярким примером этого является отрывок, посвященный сопоставитель-ному анализу французов и англичан, вызванный раз-думьями Майкова о значении Июльской колонны:«Колонна Июльская - поставленная на месте раз-рушенной чернью в 1830 г. Бастилии, замечательна только тем, что может служить примером ребячества французов. Может ли и должен ли герой, подвизаю-щийся на поле ратном, или ученый в кабинете, ставить сам себе памятники и монументы на каждом шагу и за каждый шаг? Имеет ли он право упреждать суд потом-ства, которое одно имеет карательную власть и право награды, оценив добро и зло, и, воздав первому по-честь и славу, второе предать анафеме? Оно имеет пра-во ставить монументы и судить наши дела, а мы, мы даже не можем, ибо есть вещи, и особенно в политиче-ском мире, которые обнаруживают доброе или злое влияние весьма поздно. Ставить себе памятник за важ-ное дело, обнаруживать малодушное ребячество, кото-рое надобно прикармливать леденцами. Где памятник английской конституции? Где колонны в честь рево-люции для исторжения законных прав наций? - Эти памятники - древняя хартия Иоанна безземельного, Генриха II и пр, памятники политые священным обаянием древности, прочные, живые полные. Как во всех подобных вещах виден характер народный! Тще-славие и безмолвное сознание собственного достоинст-ва, суетность и прочность. Памятники французской истории - это тот же француз, хвастун, болтун, враль, суета. История Англии - молчаливый англичанин, ко-торый в белой шляпе и белом сюртуке показывает на хартию или на мрачное здание Вестминстерского аб-батства» [4. Л. 12-12об.].Приведенный фрагмент дополняет представление о жанровом своеобразии дневника Майкова: синкретизм записей определяется тем, что они не структурируются рассудочно, а представляют своего рода поток созна-ния субъекта дневникового нарратива, где сюжет опре-деляется не внешними пространственно-временными координатами и хронологически выстроенным собы-тийным рядом, а внутренним сюжетом знакомства с фактами европейской культуры и общественной жизни и их первичным осмыслением в форме субъективного впечатления, отбирающего наиболее важные аспекты, связанные с посещением каждого места. Это вызвано необходимостью сохранить в дневниковых записях значительный объем впечатлений, обусловленный тем, что Майков вбирает все многообразие проявлений ев-ропейской культуры. Желание запечатлеть как можно больше приводит к кажущейся непоследовательности и беспорядочности ведения дневника. Формализованная логика уступает место имплицитному выстраиванию внутренних связей. Это, на наш взгляд, первый шаг к формированию оригинального метода Майкова-критика, специфики развертывания мысли в его стать-ях, идущей не от традиции жанра, а от содержательной25необходимости. Критик характеризует все значитель-ные произведения того или иного жанра, представлен-ные на выставке, а в связи с их особенностями и недос-татками касается широкого круга проблем теории и истории искусства. Очевидно и то, что важнейшие осо-бенности архитектоники путевого дневника Майкова органично связаны с поиском новых подходов к иссле-дованию жизни в его поэтических произведениях: с интересом к очерково-описательному и повествова-тельному началу, с поиском опосредованных форм обобщения смысла. Эти тенденции определили осо-бенности поэтики художественных произведений Май-кова, написанных в период путешествия по Европе.Дневниковые записи свидетельствуют о том, что Майков уже в этот период отлично разбирается в исто-рии европейской культуры и отличается самостоятель-ностью культурного мышления: то место, которое зани-мает описание каждого из памятников искусства в путе-вом дневнике, определяется не его культурным автори-тетом у признанных теоретиков и историков искусства и в массовом сознании, а тем субъективным впечатлени-ем, которое наталкивает автора дневника на дальнейшие размышления (ярким примером в этом отношении явля-ется короткое описание Лувра или сопоставление Нотр Дама, церкви в Сен-Дени и церкви Святой Женевьевы [4. Л. 8-8об.]). Глубокое постижение сути культурных процессов отдельных эпох выливается в емкость и мно-гоплановость отдельных записей.В римской части дневника характер записей суще-ственно меняется. Это обусловлено совершенно иным отношением Майкова к Италии с его пиететом перед памятниками древней культуры, знакомство с которы-ми и было важнейшей целью его путешествия. Любо-пытно, что здесь совсем нет ярких и емких очерковых описательных зарисовок, отражающих впечатления поэта от знакомства с Италией современной, как в па-рижской части дневника. О современном итальянском народе Майков не делает здесь ни одного замечания. Только в конце, после уже упомянутых выше конспек-тов и переводов, он коротко характеризует политиче-скую систему Италии в сравнении с российской и ос-тавляет заметку об итальянской драме. Современная Италия с ее очевидными противоречиями между бы-лым величием и нынешним порабощенным положени-ем становится предметом описания в письмах поэта родным [2. С. 40-42] и в поэтическом цикле «Очерки Рима» [10. С. 176-192]. А в дневнике об этом нет ни слова. Предметом детального рассмотрения становятся Колизей, цирк, колумбарии. Описание цирка Ромула сочетает фактографический лаконизм и емкость очер-кового начала. Это характеризует позицию Майкова-поэта, его поиски нового взгляда на мир, новых прин-ципов воссоздания мира в искусстве, его пресыщение романтическим субъективизмом, диктующее потреб-ность в объективном воспроизведении шедевров древ-ней культуры:«Для меня такое описание фактов гораздо более живописует величие римского народа, великого даже в своих забавах, нежели торжественная декламация пи-сателей. Здесь каждая черта помогает разыграться во-ображению и не растягивает его, как возглас Шатоб-риана» [4. Л. 26].Характер этих записей свидетельствует о сочетании в них личных наблюдений с опорой на прочитанные сочинения об истории римской архитектуры.В римских записях существенно меняется сам субъ-ект дневникового повествования: теперь он уже не просто образованный путешественник, внимательно всматривающийся в факты жизни европейской цивили-зации, а историк культуры и искусства. Например, да-вая описание Колизея, он подробно, со знанием пред-мета представляет его строение, назначение отдельных частей, сопровождая его на полях схемой, позволяю-щей вообразить этот грандиозный памятник римской культуры. Это, в свою очередь, предопределяет изме-нение жанровой формы дневника, который перестает быть дневником в традиционном смысле и приобретает черты записной тетради. Завершая описание цирка Ро-мула и его печальной судьбы, Майков лаконично вы-ражает свое эмоциональное восприятие проблемы и в связи с историей падения Рима касается темы отноше-ний между античностью и христианством, темы, вол-нующей его на протяжении всей жизни, положенной в основу его зрелого шедевра - поэмы «Два мира»:«О Рим! Как плакали о тебе истинные твои сыны - по-следние язычники! Христианство разрушило все основы и все величие твоей общественной жизни, и его оружие было - невежество, вооруженное крестом!» [4. Л. 26].Очевидно, что для автора дневника особую значи-мость имела проблема стиля, ясного, четкого, емкого выражения мысли в прозаическом тексте. С этим, в частности, связано введение в дневник переводных отрывков из сочинений Тацита [4. Л. 30об.; 31-34]. Однако это в силу своей специфики требует специаль-ного исследования. Отметим только, что слово Майко-ва в дневнике становится полифункциональным, лиша-ясь однонаправленности реализации информативной или эстетической функции: им всегда сопутствует ана-литическое начало. Порой это скрытый, потенциаль-ный аналитизм описательного или поэтического слова, а порой - открытый, доминирующий над всеми други-ми функциональными аспектами.Таким образом, путевой дневник Майкова 1842-1843 гг. становится документом, дающим достовер-ную информацию об этапе становления поэта в ком-плексе социально-философских, этических и эстети-ческих аспектов, важных как для понимания особен-ностей его творческого развития, так и для анализа культурной ситуации в России середины XIX в. Здесь закладываются особенности понимания тех проблем, которые определят особенности мировоззрения и эс-тетики Майкова в последующие периоды его творче-ской деятельности. Они определят формальные и со-держательные особенности его самых значительных произведений, в том числе статей о выставках в Ака-демии художеств, поэмы «Клермонтский собор», на-писанной в разгар Крымской войны и сделавшей Майкова, по признанию Н.А. Некрасова, первым рус-ским поэтом эпохи [13], цикла рассказов из русской истории и поэмы «Два мира» - итога полувекового осмысления темы столкновения античности и христи-анства. Дневник позволяет выявить истоки осмысле-ния тех вопросов, которые определяют проблематику эпистолярного диалога Майкова с одним из ближай-26ших друзей и единомышленников - Ф.М. Достоев-ским (1866-1871 гг.), а также представляет интерес для осмысления многих глубинных тенденций, обу-словивших развитие русской культуры второй поло-вины XIX в., и изучения закономерностей творческого развития таких значительных представителей русской литературы этого периода, как И.А. Гончаров, Ф.М. Достоевский, Л.Н. Толстой.

Скачать электронную версию публикации