Intercultural topoi in chinese american literature.pdf Одной из важных задач литературоведения эпохимультикультурализма становится изучение репрезента-ции гибридного (транскультурного) сознания в тексте,часто находящее выражение в метафорических топо-сах, в которых сконцентрирована идея преодоленияразобщенности и поисков взаимодействия Востока иЗапада. В данной работе подобные топосы будут про-анализированы на примере произведений трех извест-ных американских писательниц китайского происхож-дения: Максин Хонг Кингстон (Maxine Hong Kingston),Эми Тан (Amy Tan) и Гиш Джен (Gish Jen), чьи произ-ведения уже более двадцати лет занимают достойноеместо в литературном каноне США.В американской критике принято мнение, что имен-но Максин Хонг Кингстон китайско-американская лите-ратура обязана значительным успехом в последней тре-ти ХХ в. По данным американской Ассоциации совре-менного языка (Modern Language Association, MLA) еепроизведения наиболее часто включаются в программыкурсов по мультикультурализму [1. С. xxvi], а дебютнаякнига «Воительница» (The Woman Warrior, 1976) [2] яв-ляется одним из самых прижизненно изучаемых произ-ведений американского автора [3. С. 85]. Не менее инте-ресны и последующие книги Кингстон - «Китайскиемужчины» (China Men, 1980) [4], «Обезьяна - мастерпутешествий» (Tripmaster Monkey, 1989) [5] и «Пятаякнига мира» (The Fifth Book оf Peace, 2003) [6].Последние два произведения представляют собойдилогию, в которой Максин Хонг Кингстон создаетособое театрально-урбанистическое китайско-амери-канское культурное пространство - «Грушевый садактеров Америки». Главный герой дилогии, Витмен АСинг, мечтает создать театр, в котором он будет и дра-матургом, и продюсером, и режиссером. Он собираетсянабирать актеров «вслепую», имея в виду, что они мо-гут быть любой расы: «Я приглашу всех, кого выбра-сывают, и всех, у кого нет места» (все переводы цитатвыполнены автором статьи. - Е.Б.) [5. С. 52]. «Груше-вый сад» (Ли юань) - название труппы профессиональ-ных певцов и танцоров, созданной танским императо-ром Сюань-цзуном (713-755) и считающейся прототи-пом современного китайского музыкального театра [7.С. 160]. Кроме того, термин «Грушевый сад» стал ро-довым для обозначения китайского театра [8. С. 75].Витмен видит в грушевом саде «колыбель цивилиза-ции, в которой на Земле начался театр» [5. С. 52].Джеймс Т.Ф. Таннер обратил внимание и на «уит-меновскую» ноту в идее грушевого сада по Витмену АСингу: американский поэт писал о своем устремлениитуда, «где воздушный шар, подобный груше, взлетаетвверх (он поднимает меня, я смотрю вниз)». По мне-нию Таннера, «в грушевидном воздушном шаре поэтвидит себя театральным актером, одновременно нахо-дящимся в игре и вне ее» [8. С. 67]. Кроме того, в цикле«Дети Адама» Уитмен, «певец Адамовых песен, сквозьновый сад на Западе большие города зовет» [8. С. 67].Витмен А Синг стремится создать «Грушевый сад наЗападе» [5. С. 269].Уже в первой главе романа Витмен обещает китай-ско-американской девушке, в которую влюблен, «по-садить и вырастить для нее грушевый сад» и «написатьдля нее роль, после которой публика влюбится в ееперсиковую кожу, и круглый нос, и плоский профиль,и раскосые глаза, и легкий акцент» [5. С. 27].За основу сюжета для своей великой пьесы Витменберет эпопею «Троецарствие», классический образецкитайского романа. Именно в эпоху Троецарствия(220-265) проявил себя как искусный военачальникГуань Юй, сподвижник Лю Бэя, «благородного и за-конного потомка ханьского дома», обожествленныйпозднее как покровитель военных Гуань-ди [7. С. 217].Для себя Витмен, естественно, отводит роль Гуань-ди,остальные главные роли достаются его ближайшимдрузьям. Но одной ролью Витмен не ограничивается:он не может не сыграть Царя обезьян, известного пер-сонажа китайской литературы, «американской реин-карнацией» которого Витмен считает себя.«Обезьянья» составляющая натуры Витмена А Син-га не лишена западной примеси. Витмен воображает,как он предстанет в ипостаси американской супер-обезьяны Кинг Конга: «Занавес распахнулся… публикавидит огромного примата-убийцу в цепях. Налитыекровью глаза вращаются, острые клыки скрежещут.Смеетесь? Посмотрите на язык и загляните в глотку - янастоящий примат, а не какой-то дурак в обезьяньемкостюме… Белые охотники, вы умрете… Я вырасту доста тысяч футов… Обезьяна вырвалась в Америку» [5.С. 221]. Хотя Царь обезьян и обладал немалыми уме-ниями (чтобы усмирить его, китайским небожителямпришлось придавить его горой, но ему удалось освобо-диться) однако в сочетании с яростью Кинг Конга он ивовсе непобедим. Объединив силу китайского и амери-канского приматов, Витмен мечтает устрашить, нако-нец, «белых охотников», по-прежнему недосягаемых всвоем самоуверенном расизме.Витмен создает китайско-американский театр, на-полняя китайские сюжеты западными принципами игероями, а также модернизируя китайских персонажей.Взявшись за постановку древней китайской эпопеи,Витмен собирается руководствоваться открытиямиБрехта: он надеется «разбудить публику» [5. С. 277] и«заставить ее видеть правду, несмотря на пропаганду»[5. С. 270]. В его пьесе Редьярд Киплинг, прочитавшийсвои пренебрежительные заметки о Чайнатауне в Сан-Франциско и его обитателях, покидает сцену, «пресле-дуемый красными фейерверками и звоном тарелок» [5.C. 300]. Известные в США сросшиеся в поясе близне-цы из Сиама Чанг и Энг, от которых и пошло название«сиамские близнецы», танцуют вальс с сестрами Итон,первыми китайско-американскими писательницами,которые расспрашивают братьев об их судьбе. Чанга иЭнга еще в детстве увез из сиамской деревни шотланд-ский путешественник, они обосновались в СевернойКаролине и большую часть своей жизни зарабатываливыступлениями в цирке. Для Витмена анатомическаясвязка близнецов становится метафорой звена, соеди-няющего восточную и западную идентичности имми-грантов из Азии и их потомков. Во время представле-ния в витменовском театре Чанг и Энг кричат публике:«Вам хочется знать, чувствуем ли мы одновременно.Вы хотите посмотреть на этот дефис» [5. С. 293]. Вит-мен настаивает, чтобы наименование «китайско-американский» (Chinese-American) писалось без дефи-са, ведь невозможно «иметь две страны». Если же уб-рать дефис, то «американец» станет существительным,а «китайский» - прилагательным. Итак, отныне - «ки-тайские американцы» (Chinese Americans) [5. С. 327].Еще более четко эту мысль Кингстон поясняет в одномиз своих эссе: при написании без дефиса «ChineseAmerican» - это «разновидность американца», а ненекое лицо с «двойным гражданством» [9. С. 60].В то же время для Витмена важно, чтобы его пьесане замыкалась в этнических проблемах и была инте-ресна широкой публике, в том числе белым американ-цам: «белые чужаки», действительно, появлялись взрительном зале с развитием действия, продолжавше-гося ежевечерне в течение недели. Во время репетицийон объясняет своим актерам: «Вы так и останетесь им-мигрантами "только что с корабля", пока будете слы-шать и говорить "Революция", а думать о 1911,1949 годах… Тысяча семьсот семьдесят шестой, 4 ию-ля - вот наша Революция. Мы такие же американцы»[5. С. 281].Премьера его пьесы намечена на Хэллоуин: единст-венный день, когда актеры, исполняющие китайских иамериканских персонажей, могут слиться с костюми-рованной публикой в едином китайско-американскомдействе. Окончание китайской исторической драмы неозначает окончания представления Витмена: «ВнукамГуань-ди надо выяснить, что же дальше» [5. С. 282].«Способный перемещаться повсюду», Гуань-ди долженбыл сопровождатьмию, Национальную премию литературных критикови премию рецензентов Сан-Франциско (the NationalBook Award, the National Book Critics Circle Award иthe 1990 Bay Area Reviewers Award for Fiction) - и де-вять месяцев входил в список бестселлеров газеты«Нью-Йорк таймс», некоторое время занимая в немвторое место [10. С. 35]. Принято считать, что «неви-данный расцвет женской китайско-американской ли-тературы в США» последовал за «литературным икоммерческим успехом «Клуба радости и удачи» (TheJoy Luck Club, 1989) [11] Эми Тан» [12. С. 76], а самакнига «вырвалась из всех этнических и литературныхгетто» [13. С. 38]. За ярким дебютом Эми Тан после-довали романы «Жена кухонного бога» (The KitchenGod's Wife, 1991) [14], «Сто тайных чувств» (The HundredSecret Senses, 1995) [15] и «Дочь костоправа»(The Bonesetter's Daughter, 2000) [16].В третьем своем романе, уже переведенном на рус-ский язык издательством «БСГ-Пресс», Эми Тан созда-ет метафору особой китайско-американской террито-рии - некий Мир Инь (The World of Yin). Роман начина-ется с утверждения главной героини, Оливии, что ееединокровная сестра Куань, рожденная в Китае, верит,будто «у нее глаза инь. Она видит тех, кто умер, и жи-вет в Мире Инь, мире призраков, выходящих из туманатолько для того, чтобы посетить ее кухню на улицеБалбоа в Сан-Франциско» [15. С. 3].По наблюдению Хуэйхуэй Ли, Эми Тан создает«гибридную философскую концепцию Мира Инь, час-тично используя даосскую теорию инь-ян, буддийскиеверования о реинкарнации и соединяя эти представле-ния с христианскими принципами любви и свободнойволи… Мир Инь отличается и от Ада, поскольку всеумершие, не только грешники, попадают в него, и отдаосской идеи о Подземном мире, поскольку в нем естьсолнечный свет, и следующая жизнь не предопределе-на» [17. С. 194-195]. Мир Инь открыт для всех. Куаньобъясняет Оливии: «Любишь Иисуса, иди в дом Иису-са. Любишь Аллаха, иди в землю Аллаха». И на вопросОливии, куда идти тем, кто не верил ни во что опреде-ленное до смерти, у Куань есть ответ: «Иди в большоеместо, как Диснейленд, можешь много чего попробо-вать - ты смотришь, ты выбираешь. Само собой, ника-кой платы» [15. С. 111]. В этом мире Куань удалосьнайти и дух польской еврейки Элизы, погибшей воз-любленной мужа Оливии Саймона, которая не покида-ла его мысли и тем мучила Оливию. С помощью некое-го подобия спиритического сеанса Куань удается убе-дить Саймона, что Оливия - его настоящая любовь, идух Элизы отпускает его [15. С. 118].Чтобы общаться с призраками Мира Инь, Куань ис-пользует «сто тайных чувств», «которые есть у всех,только они забыты. Это такие же чувства, как на лапкемуравья, хоботе слона, носу собаки, усе кота, ухе кита,крыле летучей мыши, раковине моллюска, языке змеи,волосинке цветка» [15. С. 113].Куань обладает способностью перемещаться нетолько в пространстве, но и во времени: на протяжениивсей книги она рассказывает Оливии историю об ихпрошлой жизни в Китае времен Тайпинского восстания(1851-1864). Эта способность одновременно роднит еес героями современной западной научной фантастики иперсонажами «Заметок о странном из кабинета неудач-ника» (Ляо чжай чжи), известного писателя эпохи ди-настии Цин Пу Сунлина (1640-1715) [17. С. 192-193].Так, Эми Тан соединяет «парадоксы американской на-учной фантастики, постмодернистского детектива, содной стороны, и классические китайские тексты - сдругой» [17. С. 192].Дэвид Р. Маккроу, анализировавший сходства и от-личия западных и китайских историй о сверхъестест-венном, заметил, что в то время как в западной тради-ции «сверхъестественное и реальное видятся как двараздельных мира», для китайцев «живое и мертвое естьдва региона единого мира, и их пути могут пересекать-ся» [18. С. 25].Западное восприятие несовместимости земного ипотустороннего получило яркое воплощение в расска-зах Эдгара По, в которых «пришельцы» из другого ми-ра несут безумие и смерть живым людям, тогда каккитайские призраки «устанавливают нравственныйпорядок в земном бытии и пробуждают нравственноечувство читателя».На основании последнего обстоятельства Маккроуделает вывод, что китайские истории о сверхъестест-венном можно считать «эквивалентами тех ранних го-тических повествований, в которых посланники потус-тороннего мира стремятся восстановить моральныйпорядок» [18. С. 36].Таким призраком явилась в земной мир Куань: онаоткрыла Оливии Китай и вновь ушла в свой собст-венный Мир, однажды не вернувшись с прогулки вгорах. Оставшись без верной и любящей сестры, Оли-вия сознает, что «мир не место, а пространство души.А душа - это любовь, бескрайняя, бесконечная, все,что движет нас к познанию правды… И вера в при-зраков - это вера в то, что любовь никогда не умира-ет» [15. С. 399]. Отношения Оливии с сестрой были еедиалогом с прародиной, которую она не могла пере-местить в современную Америку, но могла сохранитьв своем сердце.Мир Инь, созданный Эми Тан, вбирает в себя вос-точные и западные философские, религиозные, литера-турные традиции, которые и создают идентичностьазиато-американца. В то же время Мир Инь расширяетрамки китайско-американской культуры, посколькуоткрыт для представителей любого вероисповедания, втом числе иудейского.Наблюдения о родстве китайской и еврейской куль-турных традиций, которые обнаружились при их непо-средственном соприкосновении в США, прослежива-ются во многих произведениях американских писате-лей азиатского происхождения.Гиш Джен доводит тему схожести китайского и ев-рейского иммигрантского опыта до логического завер-шения. К настоящему времени Гиш Чжэн опубликова-ла дилогию о китайско-американской семье Чангов«Типичный американец» (Typical American, 1991) [19]и «Мона в земле обетованной» (Mona in the PromisedLand, 1996) [20], сборник рассказов «Это я - ирланд-ка?» (Who is Irish?, 1999) и роман «Любящая жена»(Love Wife, 2004) [21]. Некоторые рассказы Гиш Джен,в том числе ставшие главами романа «Типичный аме-риканец», переведены на русский язык и опубликова-ны в журнале «Иностранная литература» в 1994(№ 11) и 2002 (№ 5) годах.Героиня романа «Мона в земле обетованной» МонаЧанг обращается в иудаизм, чтобы обрести свою ки-тайско-еврейскую Землю Обетованную в Америке.Первым импульсом к обращению Моны в еврейскуюидентичность послужил переезд семьи Чангов в тради-ционно еврейский район Нью-Йорка Скарсхилл. Обос-новавшись в этом районе, для окружающих Чанги ста-ли «новым евреями» [20. С. 3]. Мона, конечно, нашласебе друзей-евреев, начала понемногу узнавать другуюкультуру и сопоставлять ее с китайской, не в пользупоследней. Ее ближайшей подругой стала Барбара Га-гелштейн, жизнь в доме которой сильно отличалась отсемейного уклада Чангов.За работу по дому Барбара получала деньги, пред-ставляя собой «независимую финансовую единицу»,тогда как Мона и ее сестра Келли просто выполняли«рабский труд» [20. С. 26]. Постепенно в Моне зреетбунт, на этой «земле слова и дела» [20. С. 46] ей тожехочется свободы и независимости. Тогда Мона и при-нимает решение обратиться в иудаизм. С помощьюшкольного раввина она начинает изучать эту религиюи обнаруживает в ней множество преимуществ, посравнению с католичеством (она ходила в католиче-скую школу и церковь и даже прошла обряд конфир-мации по настоянию родителей).Иудаизм кажется ей необыкновенно практическойрелигией: «в католичестве люди готовы быть распяты-ми вниз головой, как будто обычный способ недоста-точно ужасен. А в иудаизме главная цель - избежатьподобного, если получится» [20. С. 35]. Коренное жеотличие иудейской религии от конфуцианства Монавидит в том, что «в иудаизме можно спрашивать испрашивать, а не только подчиняться и подчиняться»[20. С. 137].Достаточно быстро Мону принимают «за свою» веврейском храме и даже доверяют дежурить на горячейлинии для «иноверцев».Феномен «китаянки-еврейки» не остается незаме-ченным: Мона становится предметом восхищенногоинтереса еврейского юноши Сета Манделла. Ему онакажется «настоящей еврейской Йоко Оно». Сет пора-жается, какой разной Мона предстает в двух основныхтопосах ее китайско-еврейской Земли Обетованной:ресторане ее родителей и еврейском храме.Напитываясь идеями иудаизма и продолжая помо-гать в родительском ресторане, Мона неожиданно длясебя осознает, что «став еврейкой, чувствует себя кита-янкой более чем когда-либо» [20. С. 66].Моне постепенно открывается сходство истори-ческого опыта китайского и еврейского народов. Вамериканской школе она узнает, что нацисты сжига-ли в печах евреев, а мать рассказывает ей о зверствахяпонской оккупации в Китае. Мона и Барбара пыта-ются даже разработать «сравнительно-трагедийныйпроект» китайской революции и Холокоста [20.С. 140].Однако со свойственной ей трагикомической инто-наций Гиш Джен стремится смягчить акцент на тра-гизме еврейской и китайской истории, поэтому ее Мо-на быстро переключается с тяжелых размышлений осудьбах двух народов на более спокойные о своей соб-ственной. Мона приходит к выводу, что она одновре-менно «хорошая китайская девочка», которая верит вчастную собственность, и «хорошая еврейская девочка,которая может отличить кошерное от некошерного»[20. С. 94], о чем она и заявляет Сету. Сет, в свою оче-редь, заявляет, что он «настоящий ненастоящий еврей»в процессе превращения в «ненастоящего ненастояще-го еврея» [20. С. 112].Мона принимает такое объяснение, и свой рай онипоначалу обретают в самом естественном для амери-канской обетованной земли жилище - индейском виг-ваме. Опорными шестами им служат березы, посте-лью - овечьи шкуры. Однако Сет, стремясь прибли-зиться к Востоку (в гораздо большей степени, чем Мо-на), заменяет шкуры на татами и китайское покрывалофутонь, что позволяет ему практиковать «изысканнуюмеланхолию» в духе дзэн [20. С. 278].На изумленное восклицание Моны «Но ты же ев-рей, Господи Иисусе!» Сет парирует вопросом «Раз-ве?». Постепенно и Моне становится близка филосо-фия дзэн, и оба «чувствуют себя в пустоте, как дома»[20. С. 283].Герои окончательно избирают для себя китайско-еврейскую идентичность, о которой решают заявитьуже в фамилии: по настоянию Моны, они, вместе сосвоей новорожденной дочерью Ио, становятся семьейЧанговиц. Этот карнавал этнических ипостасей завер-шается еще и аллюзией на греческую мифологию: Мо-на надеется, что ее дочь «узнает Зевса, когда его встре-тит» [20. С. 303].Этнические писатели по-разному решают художе-ственную задачу репрезентации гибридной идентично-сти, однако довольно многие воплощают ее в вырази-тельных метафорах-топосах.Для Максин Хонг Кингстон это китайско-американский театр, для Эми Тан - мифический МирИнь, для Гиш Чжэн - новая Земля Обетованная.Все три писательницы усложняют культурную са-моидентификацию героев дополнительными этниче-скими компонентами: гавайским, европейским, еврей-ским.Гиш Джен доводит процесс «примеривания» этни-ческих ипостасей до комического постмодернистскогокарнавала.На примере творчества Максин Хонг Кингстон,Эми Тан и Гиш Джен можно увидеть, что американцыкитайского происхождения конструируют этническийкомпонент своей идентичности не только из китайскойсоставляющей, но из и других этничностей, так илииначе близких их жизненным ценностям.Возможно, именно такая открытость, разомкну-тость китайско-американского гибридного сознанияпозволяет писательницам и их героям решать про-блему выбора того или иного этнического начала впопытках их совместить и достичь определенногоравновесия и синтеза, а не констатировать разлад идвойственность.

Скачать электронную версию публикации