The work of Fyodor Abramov in the reception of Anglo-American slavists and Russian critics of the end of 20th century.pdf В начале последнего десятилетия XX в. английскийкритик Дэвид Гиллеспи утверждал, что «деревенскаяпроза» оказала решающее влияние на ход советскойлитературной перестройки [1. С. 70]. Это было одно изсамых популярных и успешных направлений в литера-туре вплоть до 1980-х гг. Однако в период, наступив-ший сразу после развала Советского Союза, когда пе-ресмотру подвергались многие реалии советской дей-ствительности, критики не были так единодушны всвоей оценке феномена «деревенской прозы». Свобода,ознаменовавшаяся перестройкой и гласностью в конце1980-х гг., вызвала не только изменение литературногоканона. С началом нового этапа в истории литературысомнению стала подвергаться репутация писателей,имевших общественный успех в советский период. Са-мое главное обвинение «деревенской прозы» состоялов том, что она стала литературой, получившей офици-альное признание во времена жестокой цензуры: «Самфакт ее публикации в СССР вызывает подозрение внеискренности и заставляет клеймить писателей какмалодушных оппортунистов» [2. С. 157].Для того чтобы изменить послесоветскую оценкувсего движения и нравственный облик его создателей,западные критики (Д. Гиллеспи, К. Партэ) считают не-обходимым поместить все произведения этих писате-лей в новый литературный контекст - и опубликован-ные официально, и те, которые писались в свое время«в стол», их личные архивы, состоящие из писем,дневников и записей, а также все критические работы оних [3. С. 65].Наряду с эмигрантской литературой, самиздатом итамиздатом «задержанная» литература - явление, вы-зывающее интерес своей оппозиционной направленно-стью по отношению к существовавшей идеологии.Именно поэтому обнародование «задержанных» произ-ведений авторов «деревенской прозы» способствоваловосстановлению их репутации, особенно в постпере-строечное время, когда положительная оценка наследияэтой прозы стала неоднозначной. В начале 1990-х гг.появилась статья Вик. Ерофеева «Поминки по совет-ской литературе», в которой он обвиняет деревенскуюлитературу в деградации, хотя и называет авторов этойпрозы более одаренными и более социально достойны-ми в сравнении с представителями официозной литера-туры. Ориентированный на Запад Виктор Ерофеев сар-кастически замечает, что «в России, как и в другихстранах с большим сельским населением, деревенскаялитература традиционно заражена мессианским духом,странным сочетанием комплекса национального пре-восходства, народной и религиозной исключительно-сти с комплексом неполноценности» [4. С. 41]. Постсо-ветское осмысление деревенской прозы еще большеосложнило ее репутацию в связи с появлением произ-ведений, далеких от почвеннической литературы, болеесмелых стилистически (Вик. Ерофеев, Т. Толстая и др.)и политически (В. Войнович, А. Рыбаков и др.).Многие западные слависты, напротив, оказались еди-нодушны в позитивной оценке литературного наследиярусских авторов (уже ушедших из жизни), писавших всоветское время на тему деревни. Английский критикД. Гиллеспи называет переоценку их творчества русски-ми критиками самой парадоксальной особенностью со-ветского литературного развития [1. С. 77]. Этот же пара-докс отмечает и К. Партэ, напоминающая, что «в годызастоя деревенскую литературу уважали за правдивость ичестность, а в конце 1980-х гг. В. Распутин, В. Белов иВ. Астафьев стали считаться консерваторами, возвра-щающимися к патриархальным ценностям и традициям.Это парадоксально вдвойне, потому что лучшие ихпроизведения были написаны больше двадцати летназад в самых демократических традициях русскойлитературы» [2. С. 157]. По мнению Дж. Биллингтона,творчество «деревенщиков», многие из которых - вы-ходцы из Сибири, земель Архипелага ГУЛАГ, былоразновидностью протеста против советской системы.Эти писатели не столько восславляли российскую де-ревню и провинцию, сколько обличали советскую бю-рократию, уничтожившую их ценности и загрязнив-шую окружающую среду [5. С. 13].Катлин Партэ неоднократно высказывала мысль онравственной дилемме: «…что лучше во времена уг-нетения и жестокой цензуры? Эмигрировать, культи-вировать "жанр молчания", как предложил в 1934 го-ду И. Бабель, рисковать попасть в тюрьму за то, чтоты говоришь или пишешь? Или публиковать по воз-можности самые лучшие работы, которые могли быпройти через цензуру, помогать сохранять и поддер-живать литературные традиции, давать общественно-сти хоть что-то ценное для чтения и размышлений»[2. С. 158]. У американской исследовательницы невызывает сомнения решающая роль «деревенскойпрозы» в постсталинском возрождении литературы.Несмотря на кажущийся компромисс с властями, пи-сатели-деревенщики сделали многое, и главное - ониспособствовали возрождению традиций русской лите-ратуры. Трагизм судеб многих из них, выразившийсяв невозможности сказать всю правду, в необходимо-сти писать «эзоповым» языком, стал очевиден толькос появлением новых произведений, написанных в своевремя «в стол», и архивных данных. Публикация «за-держанных» произведений «деревенской прозы» оп-ровергает тот факт, что эти писатели были избалован-ными любимцами режима, которым позволялось пуб-ликовать все что угодно.Одним из писателей, чье творчество было «пере-смотрено» в послесоветский период российской крити-кой, является Фёдор Абрамов. Д. Гиллеспи называетего и В. Тендрякова посмертными «любимцами» глас-ности [1. С. 77]. «Задержанные» произведения Абрамо-ва представляют собой еще один - не только идеологи-чески-оппозиционный, но и собственно литератур-ный - шаг, идентифицирующий современные модифи-кации в развитии архетипа Деревни. А. Большаковауказывает на то, что все художественные произведенияАбрамова вместе с автобиографическими заметками,дневниковыми записями, мемуарами образуют слож-ное и подвижное интертекстуальное пространство ивводят творчество писателя не только в русло класси-ческой русской традиции, но и в мировую традициюметапрозы, представленную, прежде всего, именамиПушкина, Гоголя, Достоевского, Сервантеса, Стерна [6.С. 60]. Включение советского писателя в один ряд стакими выдающимися представителями мировой лите-ратуры говорит о признании его таланта и авторитетана Западе. Английский критик Дэвид Гиллеспи, такжеочень высоко ценивший Абрамова, заявляет, что доста-точно было бы одной повести «Поездка в прошлое»,чтобы помнить Абрамова и сто лет спустя и чтобы егоимя вошло в историю русской литературы [7. С. 81].Для Гиллеспи это произведение (написанное в 1963-1964 гг., опубликованное в 1993 г.) оказывается ключе-вым в осмыслении творчества Абрамова в целом. Его«задержанные» произведения, к которым относятсятакже незавершенные повести «Кто он?» (публ. 1993) и«Белая лошадь» (публ. 1995), наряду с личными, ар-хивными записями писателя, свидетельствуют о том,что не все свои подлинные чувства - сомнения, неуве-ренность, отчаяние, негодование - Абрамов мог выно-сить на суд общественности, но порой вынужден былскрывать.В статье «Общественный дух, личные сомнения»Гиллеспи, пытаясь найти ключ к пониманию личностиАбрамова, ставит задачу рассмотреть в единстве творче-ство писателя и его внутренний мир, создав тем самымцельное представление об Абрамове как художнике ичеловеке [7. С. 12]. М. Бахтин писал: «Автор-творец по-может нам разобраться в авторе-человеке, и уже послетого приобретут освещающее и восполняющее значениеи его высказывания о своем творчестве» [8. С. 5].Стремление создать образ личности Абрамова черезрассмотрение этих двух существующих самостоятельно,но взаимовлияющих начал, отражено и в названии, ко-торое Д. Гиллеспи дал своему исследованию, - «Обще-ственный дух, личные сомнения».Условия, в которых приходилось работать Абрамо-ву и другим писателям, Д. Гиллеспи метко называет«шизофренией, порожденной в советской культуреугнетающим аппаратом цензуры и контроля, где опуб-ликованные произведения лишь намекали на правду,которая могла быть полностью выражена только в ча-стных дневниках, письмах и записках» [7. С. 76].Высказывания писателя в отношении таких этапов всоветской истории, как коллективизация, особенно ин-тересны Гиллеспи как представителю другой культуры.Он подчеркивает, что многократно возникающая в за-писях Абрамова тема коллективизации волнует худож-ника как проявление высочайшей несправедливости. Вэтих личных записях Ф. Абрамов вновь и вновь отри-цает представление о кулаках как антинародном клас-се, отвергая, таким образом, одно из главных оправда-ний коллективизации. «Я снова думал о России. Былоли на самом деле необходимостью так поступать с ку-лаками? Не оттуда ли идут все наши беды? Скольколюдей мы потеряли? можно ли сложить все поте-ри? Гражданская война. Три миллиона в Первую миро-вую войну. Коллективизация. Двадцать миллионов, какговорят. Сталин, Великая Отечественная война, после-военный голод… Искоренение народностей. Удиви-тельно, что мы всё еще живы. А в Сибири? Раньше бы-ла Сибирь, теперь уже нет. Искоренение. Сколько мо-гил мы выкопали…» [7. С. 78]. Он также заявляет, чтоколлективизация обернулась разрушением сельскогохозяйства, растянувшимся на следующие сорок лет.Гиллеспи подчеркивает, что Абрамов не был слеп кужасам и угнетающей правде советской истории и фаль-сификациям официальной политики. Размышления пи-сателя об одном из самых трагических периодов в исто-рии русской деревни раскрывают его как человека, глу-боко обеспокоенного судьбой крестьянства. Сомнения,мучившие его, провоцировали то подавленное состоя-ние, которое передано в его дневниках, где Абрамовявил свое абсолютное отрицание коллективизации.Личные записи Абрамова, наряду с его «задержан-ными» произведениями, помогают английскому крити-ку Гиллеспи восполнить недостающие элементы в кар-тине творчества русского писателя и создать целостноепредставление о нем как о художнике. Повесть «По-ездка в прошлое» вызвала большой резонанс в запад-ной критике не только потому, что обличала коллекти-визацию. Внутритекстовое пространство повести орга-низовано таким образом, что позволяет вместить не-сколько смысловых пластов на символическом уровне.Одним из интересных символов Д. Гиллеспи называет,например, поиск отцовства, расширяющийся до симво-ла утраты и поиска национальной идентичности. На этусвязь указала в своей монографии и А. Большакова,обратившая внимание на то, что в произведениях Аб-рамова идея поиска отца/отцовства, начавшаяся еще сповести «Безотцовщина» (1961), проходящая основнойлинией развития через всю его тетралогию «Прясли-ны» и понимаемая шире как идея утраченного родстваи его восстановления, актуальна настолько, что можнопредположить, что все его творчество развивается подзнаком этого поиска [6. С. 61].Английский славист считает, что, в отличие отВ. Белова и В. Распутина, наделявших образы родныхмест ностальгическими и мифологическими чертами,Абрамов не мифологизирует деревню и не идеализиру-ет своих персонажей: «Он не заинтересован в созданиицельных крестьянских типов, морально превосходящихдругих людей, как, например, Распутин, Астафьев иБелов. Он показывает реальных людей со всеми при-сущими им плохими и хорошими сторонами» [7. С. 71].На эту особенность творчества Абрамова указывали исоветские критики. Например, Ш. Галимов подчерки-вал, что у Абрамова нет бездумной идеализации дере-венской жизни, так как он замечает и нравственныенесовершенства людей, и факты социальных уродств[9. С. 36].Д. Гиллеспи обращает внимание на сходство повес-ти Ф. Абрамова «Поездка в прошлое» с «Матренинымдвором» А. Солженицына. Это сравнение нам пред-ставляется неслучайным при понимании различиятворческих судеб этих писателей. Солженицын, конеч-но, был более известен на Западе, чем Абрамов илилюбой другой из современных писателей. Появившисьсо своими публикациями в «Новом мире» в начале1960-х гг., Солженицын «с самого начала заявил о себекак писатель-творец, в котором сила художника не ус-тупает силе мыслителя, и наоборот» [6. С. 137]. В пе-риод популярности публицистических очерков по зло-бодневным сельскохозяйственным проблемам и лири-ческих рассказов о красоте русской природы произве-дения Солженицына сразу обратили на себя вниманиеглубиной и масштабностью. Уже в его ранних произ-ведениях, изображавших картины русской жизни, каза-лось бы, просто и без пафоса зазвучал вопрос о месте ироли России в современном мире, о поиске путей ееразвития. Как отмечал американский исследовательтрадиционализма в русском менталитете и феномена«русской души» Д. Питерсон, «творчество Солжени-цына отразило процесс формирования в российскомобществе 1960-х годов русского культурного самосоз-нания» [10. С. 64].Дж. Хоскинг даже заметил как-то, что «рядовомузападному читателю можно простить предположение,что в области литературы Солженицын был единствен-ной звездой на невыразительном русском литератур-ном небосклоне» [11. С. 705]. Парадокс восприятиярусской литературы за рубежом, отмеченный англо-американскими славистами, в том, что некоторые писа-тели становились знаменитыми благодаря не столькохудожественным достоинствам своих произведений,сколько их идеологическому содержанию: «Русскихписателей читали не за вклад в искусство, а за их поли-тические взгляды» [12. С. 57]. Это заставило американ-ского слависта Деминга Брауна саркастически заме-тить: «Если бы "Две зимы и три лета" были написаныАлександром Солженицыным, то они были бы немед-ленно переведены на Западе и провозглашены шедев-ром, как это было с повестью «Матренин двор» [13.С. 235]. Д. Браун утверждал, что роман Абрамова вы-зывает у читателей то же чувство сострадания, сме-шанное с горьким негодованием, что и повесть Солже-ницына, в нем не меньше повествовательной грации исилы, но намного больше ощущается чувство общно-сти с крестьянским духом. Некоторые представителиангло-американской критики, рассматривая становле-ние «деревенской прозы», называли Абрамова и Сол-женицына среди тех писателей, чье творчество оказалонаибольшее влияние на её развитие. Это мнение под-держивает российская исследовательница А. Больша-кова. Она считает, что между этими двумя, казалосьбы, такими разными именами развёртывается парадиг-ма «деревенской прозы» - ее начало и завершение:1963-й - год публикации «Матрёниного двора» и «Во-круг да около» Абрамова, вошедших в резкое противо-речие с существующими цензурными нормами,1983-й - дата смерти Абрамова, после чего началасьсерия итоговых публикаций его произведений из на-писанного «в стол» [6. С. 58].В 1990 г., когда отмечалось 70-летие писателя, вы-шла статья И. Золотусского «Тропа Ф. Абрамова».Критик предлагает взглянуть на Абрамова как на одно-го из последних хроникеров русской крестьянскойжизни, которую он хотел сохранить: «Проза ФедораАбрамова - это сохраненная деревня, но сохраненнаятолько в его воображении, в печали благодарной памя-ти. Это крестьянская Атлантида, которая уже затонулаи лежит на дне океана. Вместо того чтобы писатьполную фантазию, Абрамов просто заполнял деревен-ский пейзаж теми элементами, которые были в реаль-ности, но исчезали на его глазах. Поэтому, читая рас-сказы Абрамова, на какое-то мгновение начинаешьверить, что не всё ещё потеряно, не всё разрушено, чтоживущая деревня еще не до конца уничтожена. Это,конечно, поэтическая иллюзия. Это момент просветле-ния…. И вы не хотите расставаться с ним» [14. С. 5].Так же как и русский критик И. Золотусский, аме-риканская исследовательница Катлин Партэ считает,что Абрамов описывал то, чего уже не было в действи-тельности. В романе «Братья и сестры» автор создаетдетальный, лексически богатый портрет исчезающегодеревенского образа жизни - один из основных атрибу-тов деревенской прозы; хотя этот портрет основан напрошедшей, былой реальности, он несёт в себе свет-лую, идеалистическую ауру и символическую цен-ность. По мнению К. Партэ, не только Абрамов, но идругие писатели этого направления придавали своимпроизведениям идеалистическую окраску. Например,В. Белов в своем сборнике очерков о народной эстетике«Лад» представляет одновременно явление всех поло-жительных аспектов сложной народной культуры, ко-торые никогда не могли быть реализованы в одной де-ревне в какое-то определенное время [3. С. 86]. В этойгармонии К. Партэ усматривает некую опасность, счи-тая, что «Лад» и подобные ему произведения «деревен-ской прозы» могут легко представлять примеры же-лаемого, выдаваемого за действительное, и не выража-ют деревенскую жизнь доподлинно.Идеализация традиционной русской крестьянскойжизни, по мнению К. Партэ, приводит к созданию уто-пии: «Принимая во внимание, что значительная частьтворчества Абрамова посвящена - с любовью и береж-но - поднятию достоинства и возвращению значимоститрадиционной русской крестьянской жизни, даже не-смотря на то, что жизнь эта уже почти исчезла, можемли мы сказать, что творчество его до некоторой степе-ни «утопическое»? Если так, то является ли акт изо-бражения прежнего существования гармоничной, свет-лой деревни, о которой некоторые клеветники говорят,что она никогда и не существовала, «трюком фокусни-ка», который в ретроспективе оказывается опасным?»[3. С. 87]. Так же, как и Катерина Кларк, исследующаяпрогрессистскую утопию литературы соцреализма [15.С. 17], К. Партэ уверена, что термин «утопический»применим как к русской «деревенской прозе» в целом,так и к творчеству Абрамова в частности. Она лишьуказывает на то, что термин этот, на ее взгляд, спор-ный. Американская исследовательница отмечает, что вроссийской литературной и философской практикепонятие «утопия» часто используется в более широкомсмысле для обозначения идеализированной, вообра-жаемой реальности, места, которое существует перво-начально в образном или непрактичном мышлении.Она считает, что в этом смысле русский литературныйвзгляд на деревню и крестьянина был, до некоторойстепени, «утопическим» последние двести лет, начинаяс сентиментального периода и «Бедной Лизы» Карам-зина.К. Партэ подчёркивает, что прием абсолютизациипрошлого доминирует и в творчестве Абрамова. Не-смотря на описание Абрамовым конкретной, а не абст-рактной деревни, как было свойственно колхознымроманам, изображение деревенской жизни у писателяподчас принимает идеализированный тон, ассоции-рующийся с романом XIX в. Подобно имению Обло-мова, деревня виделась Абрамову изолированной отостального мира и моделью идеального общества. По-скольку в подтексте утопического произведения всегдав той или иной степени ощущается полемика, опро-вержение какой-то общепринятой идеологии, можносчитать, что утопическая направленность текстов Аб-рамова была формой его завуалированного протестапротив действительности.Вместе с тем К. Партэ выдвигает тезис о том, чтоутопическое прочтение всей деревенской прозы, в томчисле и произведений Абрамова, вполне могло бытьиспользовано для идеологических и политических це-лей: «Литература, основанная на писательской рекон-струкции чрезвычайно далекого детства, часто оченьэмоциональной и созданной с помощью воображе-ния, - ненадежный источник истинных фактов о про-шлом; в "плохих" руках она может служить политиче-ской пропагандой, основанной на сознательном невер-ном прочтении прошлого» [16]. В своей монографии1992 г. «Russian Village Prose: the Radiant Past» амери-канская исследовательница называла писателей уязви-мыми создателями художественных текстов, которыемогут быть использованы в конкретных политическихцелях. Она считала эту тему настолько важной, чтопосвятила ей следующую свою книгу - «Russia's DangerousTexts». Российский литературовед Г. Белая, всвою очередь, пишет о том, что «романтическая идеа-лизация истории была хороша до тех пор, пока былахудожественной философской метафорой», но «она неработает как философия истории и тем более как поли-тическая программа. Обобщенное и абстрактное можетбыть прочитано как конкретное и исторически верное;тот же самый материал может быть использован, чтобыдоказать, что почти идеальный деревенский мир былбезжалостно разрушен враждебными силами и что этаутрата - историческая трагедия, от которой Россия ни-когда не оправится» [17. С. 177].К. Партэ напоминает, что произведения «деревен-ских» писателей были предметом тщательного изуче-ния, а часто и жестокой критики. «Деревенскую прозу»упрекали в том, что она была слишком позитивной поотношению к прошлому и безразличной или даже вра-ждебной к любым изменениям в жизни общества.Дж. Хоскинг утверждает, например, что моральныеценности крестьян происходят не от солидарности,основанной на общем желании строить будущее, а народстве, связанном с лишениями и страданиями, кото-рые они пережили вместе в прошлом [11. С. 713].К. Партэ считает, что все эти дискуссии прекратилисьбы с естественным затуханием активности деревенскойпрозы на литературной сцене, если бы не расцвет рус-ского национализма на рубеже 1980-1990-х гг. Что жекасается Ф. Абрамова, К. Партэ в своем исследованииприходит к следующему выводу: Абрамов, которыйпонимал, что сохранить прежнюю деревню в реально-сти уже невозможно, пытался спасти ее в своем твор-честве [3. С. 82]. Цель этого спасения проясняет Вла-димир Личутин, желавший, чтобы деревня глубокоуснула и сохранилась бы, таким образом, до тех пор,когда «послание» деревни могло бы быть снова услы-шанным [16. С. 94].

Скачать электронную версию публикации