Poetical ontology and anthropology of N. Satins lyrics of 1840s.pdf Творчество Н.М. Сатина (1814-1873) обойдено вни-манием отечественных литературоведов, хотя оно ор-ганично вписано в эстетический контекст русского ро-мантизма, отражает его эстетическую и духовную эво-люцию. Судьба Сатина вполне традиционна для нико-лаевской эпохи. Художественное дарование Н.М. Са-тина не проявилось в полной мере, хотя современникипоэта высоко оценивали его переводы произведенийШекспира, Гёте, Гейне, Байрона. Как и другие мысля-щие и одаренные личности, он не принимал россий-скую социальную действительность, официальнуюидеологию. В молодости поэт был близок А.И. Герценуи Н.П. Огареву, с которыми сохранил дружеские отно-шения и в дальнейшем. Герцен, вспоминая о юноше-ском максимализме и мечтательности Сатина, подчер-кивал, что «это была натура Владимира Ленского, на-тура Веневитинова» [1. С. 71].В ранней лирике Сатина 1830-х гг. ключевое местозанимает образ поэта, устремленного к горнему миру,стремящегося воплотить в своих произведениях абсо-лютный эстетический идеал. Л.Я. Гинзбург так опреде-ляет магистральную проблему ранней лирики Сатина:«В поэзии Сатина широко представлены характерныеромантические мотивы. В "Умирающем художнике"это мотивы творческого подвига, божественного вдох-новения и самоотречения художника, его неутоленногостремления из "конечного" в "бесконечное"...» [2.С. 49]. В лирике же поэта 1840-х гг. представления отворчестве, вдохновении, миссии художника усложня-ются, наполняются выстраданным духовным опытом,приобретают философскую и религиозную глубину, чтомы видим в таких произведениях, как «De profundis»,«Христианин», «Отрывок из подслушанного разговора»,«Поэту-судие», «Памяти Е. Баратынского».Исповедальный монолог «De profundis» (1840) можетбыть определен как лирический реквием, в котором ли-рический субъект поет погребальную песнь «за упокой»земным радостям, вдохновению, мечтам, любви. Латин-ское название корреспондирует к католической гимно-графии. Лирическая ситуация воззвания человека избездны, глубины, в скорби к Богу является сюжетообра-зующей во многих псалмах: «Я погряз в глубоком боло-те, и не на чем стать; вошел во глубину вод, и быстроетечение их увлекает меня» (Пс. 68: 3); «Ко Господу воз-звал я в скорби моей, и Он услышал меня» (Пс. 119: 1).В лирическом тексте русского романтика образные де-тали отсылают к данной религиозной традиции, в част-ности это образ «божиего гнева» во втором стихе.В произведении Сатина мотив похорон оформляеткольцевую композицию, при этом каждая строфа за-вершается восклицанием «за упокой!», что придаетвсему тексту трагический пафос, особую экспрессию.Особенностью субъектной организации текста являетсято, что личностный опыт «я» соединяется с общечело-веческим «мы», в результате чего исповедальная то-нальность соединяется с философским обобщением идидактизмом. Лирический зачин представляет собойобразный тезис: «Что день, то в жизни похороны…».Каждая строфа построена по принципу контраста оча-рования и разочарования:Не раз под звук веселых песенЯ плакал скорбною душой!Нет, здешний мир веселью тесен,Здесь лучше петь «за упокой!»[3. С. 447].Антитетичность образного мира лирического моно-лога проявляет романтическую концепцию двоемирия.Е.А. Маймин указывает: «Антитеза "мечта" - "действи-тельность" становится у романтиков конструктивной,она организует художественный мир романтика, стано-вится для него одновременно и важнейшим идеологиче-ским, и важнейшим эстетическим принципом» [4. С. 6].Автор противопоставляет духовные устремления, гор-ний мир и земной мир, где все обречено на умирание.Земная жизнь в каждой строфе соотносится со смертьюили похоронным обрядом: «жизнь своим прикосновень-ем», «занавес густой», «в жизни, как в гробу».В образности произведения возникают ключевыедля русской романтической поэзии и магистральныедля лирики В.А. Жуковского образы «чудного мгно-венья», «светлого гения». Лирические ситуации диа-лога с трансцендентной сферой, порога в лирикеЖуковского неразрывно связаны с образом гения. Влирике Жуковского гений является откровением суб-станционального идеала добра, красоты и истины,позволяет душе обрести полноту мироощущения, чтомы видим в таких произведениях, как «Цвет Завета»(1819), «К мимопролетевшему знакомому гению»(1819), «Лалла Рук» (1821), «Явление поэзии в видеЛалла Рук» (1821), «Привидение» (1823), «Таинст-венный посетитель (1824). В лирике Жуковского об-раз гения также соотносится с метафизической идеейВечной Женственности.Так, в элегии «К мимопролетевшему знакомому ге-нию» ряд вопрошаний экспрессивно оформляет ут-верждения. Уже в первом стихе характеристикой гениявыступает эпитет «безымянный», т.е. идеальный, «не-выразимый» земным словом. Гений изначально являет-ся откровением рая сладости в земной юдоли посред-ством платонизирующих грез: «Так сладостно мечтамиусыплял». Гений как проявление благодатной горнейсферы вызывает в душе разнообразные формы духов-ной активности: «томительное желанье», «божествен-ное виденье», «беседа сердца». Гений способствует нетолько воспарению бессмертной души, но и ее самоуг-лублению, самопознанию. Высшая форма духовнойжизни соотнесена с религиозным мироощущением,богопознанием. Финальная строфа текста представляетсобой литературную «молитву», прошения которойраскрывают стремление лирического субъекта уже вземной жизни ощущать имманентную сопричастностьгорней сфере, обретать гносеологическую и онтологи-ческую полноту жизни.Во второй строфе лирического монолога Сатинараскрывается образное представление о вдохновениикак о благодатном диалоге бессмертной души поэта сгорним миром, как об откровении. Вторая и третьястрофы служат образным автокомментарием поэта ксвоей ранней лирике. Вдохновение представляет собойощущение духовной полноты, активности всех сфервнутреннего мира человека: «Мысль рвется к небу,кровь кипит…». В изображении внутреннего мира че-ловека русский поэт использует традиционные элеги-ческие сравнения и метафоры, которые приобретаютфилософскую глубину: «Они, как осенью листы…».Метафорическое уподобление человека осенней, опа-дающей траве широко представлено в античной лите-ратуре, ветхозаветных текстах, западно-европейскойаллегорической поэзии.Так, в поэме Вергилия «Энеида» смерть образно со-относится с падением листвы. Уподобление человекатраве, полевому цветку широко представлено и в псал-мах, знаменуя краткий и греховный век человека: «Дничеловека, как трава; как цвет полевой, так он цветет»(Пс. 102: 15). Данное метафорическое сближение пе-решло и в новозаветные тексты: «Ибо всякая плоть -как трава, и всякая слава человеческая - как цвет натраве, засохла трава, и цвет ее опал» (1 Пет. 1: 24).Данная архаическая метафора широко представлена врусской романтической поэзии, акцентируя родовуюобреченность человека на умирание, антитезу человекаи силы рока: «Последний лист упал со древа»(Е.А. Баратынский «Падение листьев», 1823); «Как сдерева валится лист осенний…» (В.К. Кюхельбекер«На смерть Якубовича», 1846).В финале лирического монолога Сатина возникаетобразный ряд «одной стези», «жизненной юдоли», ве-дущей к могиле. Подобным образом завершает своюаллегорическую элегию «Веточка» (1823) Д.В. Веневи-тинов: «Влечет до двери гробовой». Сатин в своем ли-рическом реквиеме стремится преодолеть инерциюэлегического и аллегорического стиля, добиться боль-шей выразительности и философичности образныхсредств. Так, в финальном стихе восклицание «за упо-кой!» связано уже не с миром лирического субъекта иего поколения, а с потомками.Еще большей поэтической свободы в выражениидуховных переживаний Сатин добивается в стихотво-рении «Христианин» (1841), имеющем зачин, которыйоттеняет пафос веры и вводит ключевую для христиан-ства идею благодатной связи человека и Спасителя:«Есть в мире чувство неземное…».Подобные зачины широко представлены в лирикеМ.Ю. Лермонтова и Ф.И. Тютчева, оформляя лириче-скую ситуацию переживания религиозного чувства илифилософской рефлексии. В произведении Сатина важ-ную роль играют художественные определения, кото-рые подчеркивают невыразимый и универсальный ха-рактер благодати и христианских символов: «достоя-ние святое», «чувство дивное», «пред чудным симво-лом креста». Русский романтик в лаконичной и выра-зительной поэтической форме раскрывает христиан-скую веру в спасительную жертву Христа, воссоеди-нившего божественное и человеческое, небесное иземное, заповедавшего закон любви. В лирическомтексте утверждается мысль о духовном единстве ве-рующего человека и Христа, обретаемом по благодатии любви. Движение лирической мысли в первой строфепосле постулирования божественного источника жизниакцентирует сошествие Христа в земной мир и преоб-ражение «мира искупленного», т.е. диалоговую приро-ду благодати.С. Булгаков указывает: «Между миром и Богом ле-жит абсолютное, непреодолимое для мира расстояние,которое, если и преодолевается, то незакономерно,прерывисто, свободно, чудесно, благодатно» [5. С. 24].Во второй и третьей строфах автор подчеркивает твер-дость христианина в борьбе с духовными и социаль-ными формами зла:Среди житейского волненьяТот станет крепок как гранит,Дух отрицанья, дух сомненьяЕго в борьбе не сокрушит…[3. С. 448].Обращение к образности пушкинского драматиче-ского стихотворения «Поэт и толпа» («Чернь») в про-изведении Сатина оформляет не антитезу поэта и еговраждебного окружения, а целостное представление огреховном, бездуховном мире. Залогом победы душинад искушениями, сомнениями и безверием становитсясмиренная вера, отрешение от духа гордыни. Образныйряд «духа отрицанья, духа сомненья», «демона испыта-нья» корреспондирует к лирическому монологу Сатина«Дух сомнения» (вторая половина 1830-х гг.?), где рас-крывается глубокая конфликтность души и утвержда-ется стремление лирического субъекта стоически бо-роться с разочарованием и отчаянием как проявления-ми духовной смерти.В произведении «Христианин» лирический субъектобретает твердую основу для этой борьбы. Сатин ис-пользует архаическое метафорическое сближение че-ловеческой души и птицы: «Его души могучих крил».Сравнение души с птицей утверждает в псалмах упова-ние человека на освобождение от мира, лежащего возле: «Душа наша избавилась, как птица, из сети ловя-щих…» (Пс. 123: 7). Мифопоэтический образ крылатойдуши в русской романтической поэзии утверждаетстремление человека к полноте бытия, молитвенноегорение и вознесение из земного мира. Микрокосм ду-ши в лирическом тексте не только устремлен к горнемумиру, но и приобретает универсальность, что подчерк-нуто при помощи образного ряда моря, источника.Данный метафорический ряд является одним из маги-стральных в русской романтической поэзии.В.З. Канунова, раскрывая закономерность обраще-ния русских романтиков к духовному наследию хри-стианства, подчеркивает, что религиозность позволи-ла русской классике постичь непреходящий смыслземного бытия, реальности, более глубоко заглянуть вмир человеческой души и обрести «грандиозный син-тез духа и бытия, важнейшее условие решения на-зревших проблем времени» [6. С. 69]. В отечествен-ной науке укоренена мысль, что в кружке Герцена иОгарева, членом которого был и Сатин, христианскаятрадиция стала формой выражения идеала утопиче-ского социализма. Вместе с тем религиозность Сати-на, как показывает его стихотворение «Христианин»,не сводится к выражению идеи социалистическогобратства. Вера во Христа выступает в данном произ-ведении залогом духовной состоятельности личности,ее «самостоянья». В исповедальном финале лириче-ского текста подчеркивается всепрощающая природахристианской любви:И, как Христос, свои страданьяОн палачам своим простит![3. С. 448].Драматическое стихотворение Сатина «Отрывок изподслушанного разговора» (1841) существенно отлича-ется от драматических стихотворений романтика «Уми-рающий художник», «Поэт», созданных в 1830-е гг. Ес-ли в ранних драматических стихотворениях русскогоромантика центральным образом выступает экзальти-рованная фигура художника, то в «Отрывке из под-слушанного разговора» мы видим разочарованных со-временников поэта, чей внутренний мир созвучен ми-ровосприятию героев романа Лермонтова «Герой на-шего времени» - Печорину и доктору Вернеру. Формыдраматического стихотворения и философского диало-га были значимыми для поэтического контекста эпохивозможностью диалектического развития значимыхэстетических проблем. В.Г. Белинский называл этидраматические стихотворения «лирическими произве-дениями в драматической форме» [7. С. 317].Эпиграф драматического стихотворения Сатина,представляющий собой цитату из трагедии И.-В. Гёте«Фауст», обозначает ключевую проблему произведе-ния - утрату веры в жизнь. Возвращение к «Фаусту»мы видим и в финальных стихах произведения Сатина,что позволяет говорить об интертекстуальной природедраматического стихотворения Сатина и проявлении внем кольцевой композиции, обрамления. Трагедия Гётекак претекст задает четкую направленность дискуссиигероев Сатина - поиск ими смысла жизнетворчества.Позиция Доктора выражает голос разума, призываю-щего победить «хандру» и найти положительное при-менение духовной активности. В репликах Докторапроявлены жизненный опыт, оптимизм. Доктор призы-вает к практическому приложению духовных задатковчеловека:Когда все рвется, все спешитОбнять природу и науки,Когда и ум, и дух, и руки -Все дышит гением труда[3. С. 450].Доктор подчеркивает значимость воли в жизни че-ловека, его этический идеал предполагает гармоничноеразвитие интеллекта, души и телесной природы. Помысли Доктора, именно на человеке лежит ответствен-ность за состоятельность его жизни. Доктор призываетюношу гармонизировать внутренний мир, придать емуцелостность и целеустремленность.Если реплики Доктора характеризуются пафосомутверждения, то реплики Молодого человека проник-нуты сомнением, которое приводит к отрицанию. ЕслиДоктор формулирует некоторые закономерности чело-веческого бытия, в связи с чем и возникает местоиме-ние «мы», то для Молодого человека все замкнуто наего личностном мире, поэтому ведущим в его речахслужит местоимение «я»: «Что я живу, что я стра-даю…». Молодой человек противопоставляет себя дей-ствительности, в то время как Доктор призывает егопримирить духовный мир и окружающую жизнь. Мо-лодой человек наделен даром глубокой рефлексии,анализа и в то же время сентиментальностью и мечта-тельностью. В связи с образом Молодого человека впроизведении актуализированы поэтические чертыромантической «унылой» элегии:Что день, взошедший надо мной,Я с тайным трепетом встречаюИ провожаю со слезой…[3. С. 450].Внутренний мир Молодого человека характеризует-ся раздвоенностью, что сближает его с духовным ми-ром лирического героя Лермонтова.Во-первых, Молодой человек чувствует в себе «же-ланья», «жажду веры», «любви», но одновременно сэтим глубокое сомнение.Во-вторых, он отстраняется от жизни в своем внут-реннем мире, утрачивая веру в возможность духовнойсамореализации в окружающей жизни.В-третьих, ему присуще особое самолюбование, таккак он получает «блаженство» от собственных страда-ний и мечтаний. Подобное умонастроение было, в це-лом, характерно для русской литературы 1840-х гг., гдецентральное место занял тип лишнего человека. В фи-нальной реплике Молодого человека звучит мысль ополном разочаровании в жизни: «О, лучше с жизниюрасстаться!» Молодой человек заражен преждевремен-ным старением души и в то же время устремлен к раз-личным формам духовной активности.В послании «Поэту-судие» (1841) Сатина компо-зиционно и образно противопоставлены два типапоэтического творчества: пророческое служение ис-тине и ангажированная поэзия. В послании проявле-на рефлексия относительно возникающей в русскойкультуре той эпохи полемики между западниками иславянофилами. Для Сатина истинный поэт - это«мира гражданин», образец универсальности. В дан-ном послании традиционная оппозиция поэта и егоокружения усложняется, обогащается новыми цен-ностными гранями. Истинный поэт «бичует и клей-мит» толпу, но и народ, в свою очередь, чувствуетмотивы художественного творчества, отделяя истинуот фальши («народ лишь улыбнется»). Жанроваяформа послания трансформируется, так как в произ-ведении начинает доминировать форма философскойрефлексии, утверждения незыблемых законов поэти-ческого творчества:Поэт в сей миг не франк, не славянин, -Одною истиной душа его согрета[3. С. 452].В данном послании отражена полемика Сатина с ав-торской позицией Лермонтова в его стихотворении«Последнее новоселье» [8. С. 497]. Историософскую иобщественную позицию Лермонтова не принял и Бе-линский, противопоставив ей взгляд на французскуюисторию Пушкина. Сатин призывает в своем посланиик объективности поэтических оценок, к преодолениюкрайностей и подчеркивает значимость для поэта осоз-нания его всечеловеческой миссии. Финальный стихакцентирует соединение в произведении истинноготаланта и субъективной оценки: «Хоть звучною, нослабою струной». Сатин в своем послании стремится кобъективности, обобщенности, избегая резких оценок исуждений.В эпитафии Сатина «Памяти Е. Баратынского»(1844) традиционные для русской романтическойпоэзии метафоры и перифразы, соотнесенные с по-эзией и поэтом («святой огонь», «души живые стру-ны»), раскрывают образ поэта, который через всюжизнь стоически пронес идеал служения истине. Ме-дитативность текста на уровне ритма задается разно-стопным ямбом. В «стихотворении на смерть» воз-никает характерное для западно-европейских и рус-ских романтиков метафорическое сближение души иэоловой арфы.В данном произведении идеалистические пред-ставления о поэте-пророке, стержневые для раннейлирики Сатина, приобретают конкретное и индивиду-альное образное воплощение, будучи связанными сдуховной драмой Баратынского. В лирическом зачинеСатин создал развернутый образный ряд души, актив-но устремленной к этико-эстетическому идеалу. Бес-смертная душа названа «прекрасной», данным же оп-ределением охарактеризована и сфера идеала. В эпи-тафии намечена традиционная для романтизма анти-теза поэта и его окружения, времени. Мотив томлениядуши введен уже в первом стихе и в дальнейшем мно-гократно акцентирован. При всей драматичности дан-ная антитеза смягчена верой автора в конечное торже-ство души над всеми формами социального и духов-ного зла. Этический и эстетический идеал Сатина вданном «стихотворении на смерть» близок пушкин-ской концепции «самостоянья» человека как залогаего величия:Не оскудел, хоть и страдал душоюСредь жизненных тревог.На жизнь смотрел хоть грустно он, но смело,И все вперед спешил…[3. С. 452].Поэт в стремлении к прекрасному проявляет духов-ную активность, которая оказывается сильнее времени(«старец вечно юный»). С образом поэта соотнесеныжажда поступка, сила. Выразительные детали портретапоэта («с слезою на глазах») предваряют собою егопрограммный тезис: «Пред истиной - все прах!» Сатинпоэтизирует искусство, которое призывает к действиюи духовно преображает людей. Традиционный для ро-мантизма образный ряд пира становится в рассматри-ваемом лирическом тексте многоплановым: во-первых,«согласный хор» духовно близких людей, во-вторых,«тризна» по умершему поэту, в-третьих, это символпреемственности, диалога.В русской романтической поэзии дружеский кругсоотносился с идеей органичного жизнетворчества исотворчества. Дружеский круг противопоставлялсясоциальному миру, славе. Поэтизацию дружескогокруга мы видим в таких произведениях русских роман-тиков, как «Веселый час» (1806-1810) Батюшкова,«Послание к Юдину» (1815), «Мечтатель» (1815) Пуш-кина, «К друзьям» (1817) Дельвига, «Прощание» (1820)Кюхельбекера.В послании С.Е. Раича «Прощальная песнь в кругудрузей» (1825) «кружок друзей согласный» фокусиру-ет в себе античную идею космоса, в связи с чем впроизведении упоминаются многие древнегреческиебожества:Здесь - в кругу незримых Граций,Под наклонами акаций,Здесь чарующим виномГрусть разлуки мы запьем![9. С. 452].Сатин обучался в Благородном пансионе при Мос-ковском университете, где Раич преподавал словес-ность. Раич во многом повлиял на становление поэти-ческого стиля Сатина. Сатин, как и Раич, связывает сдружеским пиром воспевание искусства и любви. Объ-единяющим центром дружеского круга в лирике рус-ских романтиков выступает образ «чаши».Данный образ в русской культуре неразрывно свя-зан с архаической метафорой «чаша жизни». Д.Н. Жат-кин указывает на то, что метафора «чаша жизни» врусской поэзии генетически связана с традициями цер-ковной книжности, древнерусскими воинскими повес-тями, где была распространена формула «пить смерт-ную чашу» [10. С. 10].Так, в аллегорической элегии С.П. Шевырева «Двечаши» (1826) данная архаическая метафора предстаетв динамичном образном контексте. Если в первойстрофе автор подчеркивает неразрывную связь радо-сти и печали, то во второй и третьей строфах - кон-траст конечного (чувственного) и бессмертного вовнутреннем мире человека. По мысли русского ро-мантика, земные страсти лишь усиливают тоску бес-смертной души по «родине небесной». В элегии Вене-витинова «Жертвоприношение» (1826) метафора «ку-бок счастья» подчеркивает иллюзорный характер зем-ных радостей, чувственных переживаний. В эпитафииСатина образ «чаши» приобретает символическуюмногогранность и проявляет архаические, мифопо-этические истоки метафоры «чаша жизни». Именно«согласный хор» в произведении Сатина становитсяформой бессмертия поэта, гармоничным завершениемего жизнетворчества.Итак, в творчестве Сатина проявляется характернаядля русской романтической поэзии духовная эволюция:преодоление условных представлений о человеке, бес-смертной душе и мироздании через обращение к ду-ховным основам христианства. Поздняя лирика Сатинаблизка по своей поэтике и проблематике творчествуславянофилов, лирике Тютчева как постановкой этиче-ских, эстетических и религиозных проблем, так истремлением к философичности, рефлексии. В лирикеСатина отражены магистральные для русского роман-тизма образные представления о душе как эоловой ар-фе, дружеском круге, духовной универсальности поэта.На смену экзальтированной фигуре идеалиста прихо-дит образ поэта-пророка, утверждающего своим твор-чеством духовную активность, стоическую веру в ис-тину и в прекрасное.

Скачать электронную версию публикации