The Images of Moscow princes of Dynasty War Period in the second quarter of the 15-th century in national Historiography.pdf В отечественной историографии, посвященной об-разованию единого русского государства в XIV-XV вв., сложилась традиция дифференцированногоотношения к русским князьям данного периода. Деле-ние всегда оказывалось двоичным. Рюриковичи дели-лись (и делятся) на прогрессивных и остальных (реак-ционных, сепаратистов и просто недальновидных). Кпервым всегда относились московские князья. Приме-нительно к событиям XV в., когда основные конфлик-ты происходили, как правило, внутри самой москов-ской княжеской семьи, такое противопоставление про-водилось в рамках самой семьи. В этом вопросе можновыделить два основных аспекта. Во-первых, историкипротивопоставляют две ветви московского княжескогорода; во-вторых, речь идет о противопоставлении кня-зей лично или сил, за ними стоящих. В качестве основ-ных критериев противопоставления можно выделить:личные качества, качества политического деятеля, от-ношение к порядку наследования великого княжения ироль (прогрессивная или реакционная) в историческомпроцессе.Обратить внимание на такое противопоставлениепредставляется необходимым ввиду некоторого логи-ческого несоответствия, возникающего при использо-вании данной схемы межкняжеских отношений в XIV иXV вв. Московские младшие князья на раннем этапесуществования княжества не имеют негативных харак-теристик в историографии (младшие сыновья кн. Да-ниила Александровича, братья кн. Семена Ивановича идаже не очень спокойный двоюродный брат великогокнязя Дмитрия Ивановича (Донского) Владимир Анд-реевич Серпуховской), при том что конфликты междустаршими и младшими родственниками в это времяизвестны. Младшие московские князья периода прав-ления Василия I и Василия II в трудах исследователейчаще всего оцениваются как противники великих кня-зей. Возникает вопрос, чем объяснялось наличие такогопротивопоставления в научных исследованиях и на-сколько летописные источники дают к тому основа-ния? Ответ на это вопрос дает возможность выявитьосновные научные представления о содержании и ха-рактере политических процессов изучаемого периода,поскольку образы князей, оценка их деятельности ока-зывают влияние на конечные выводы исследователей.В этой связи обращает на себя внимание своего ро-да коллективный образ целой ветви московской княже-ской семьи - Юрия Дмитриевича Звенигородского иего сыновей (Василия Юрьевича Косого и ДмитрияЮрьевича Шемяки), которых в историографии принятоназывать галицкими князьями. Их всех вместе так илииначе противопоставляют Василию II Васильевичу,которого всегда именуют «великим князем», что несовсем верно, поскольку по меньшей мере двое из такназываемых галицких князей могут с полным основа-нием носить титул князей великих. Традиция такойбинарной оппозиции возникла в конце XV в. в летопи-сании времен Ивана III. Политическая подоплека впол-не понятна. Менее логически обосновано использова-ние такой схемы в трудах исследователей, не пытав-шихся отрицать тот очевидный факт, что все это князьямосковские, что делает их деление на удельных и вели-ких в известной мере необоснованным.Тем не менее удельные князья противопоставляют-ся великим: галицкие - московским; законные «по но-вому обычаю наследования» - незаконным и, наконец,князя разумные и нравственные - недалеким и без-нравственным. В лучшем случае Юрий и его сыновьяпросто противопоставляются старшей ветви москов-ских князей как особый «клан» [1. С. 201] или владель-цы отдельного княжества с явно выраженными сепара-тистскими тенденциями [2. С. 744-745]. В отечествен-ной исторической науке отношение ко всем троим про-явившим себя галицким князьям весьма эмоциональ-ное, что говорит о значимости событий, связанных сними, не только, а может, и не столько для современ-ников, сколько для историков. Интересно, что эмоцио-нальное отношение к этим князьям присутствует и вположительном и в отрицательном контексте. Еще бо-лее интересно то, что монография А.А. Зимина [1], со-держащая в целом положительные оценки галицкихкнязей, долгое время не была издана и увидела светтолько более чем через десять лет после смерти автора.Н.М. Карамзин, первым из исследователей уделив-ший Юрию Дмитриевичу Звенигородскому серьезноевнимание, дал ему довольно резкую негативную оцен-ку, эмоциональность которой в значительной степенисоздала и закрепила стереотип восприятия этого князя.Читатель видит его «честолюбивым», «хищником»,каким он якобы являлся в глазах москвичей; в довер-шение «…Юрию было около шестидесяти лет от рож-дения, не имея ни ума проницательного, ни души твер-дой, он любил власть единственно по тщеславию, и,без сомнения, не возвысил бы великокняжеского сана внародном уважении, если бы и мог удержаться на пре-столе московском» [3. С. 146].Л.В. Черепнин оценил звенигородского князя болеесдержанно, отметив при этом, что, в отличие от Васи-лия II, «неплохими организаторскими способностями ивоенным опытом обладал Юрий» [2. С. 758].А.А. Зимин сделал предположение о наличии у звени-городского князя «политической программы» и наме-рения вести антиордынскую борьбу. В моральном пла-не Юрий Дмитриевич оценен здесь чрезвычайно высо-ко, ему приписаны, в частности, «рыцарские представ-ления о чести и верности» [1. С. 62-63]. Связано это сякобы отказом князя Юрия занять великокняжескийстол после поражения войск Василия II у р. Куси в1434 г. В целом этот правитель оценен исследователемкак «блистательный» [1. С. 195].Если говорить о политических целях и представле-ниях о должном, почти все авторы сходятся на том, чтозвенигородский и галицкий князь - «защитник «стари-ны». В подтверждение приводятся слова, якобы ска-занные боярином И.Д. Всеволожским в Орде на суде ухана Улуг-Мухаммеда, о том, что князь Юрий ищетвеликого княжения «по старым спискам» и «мертвойграмоте» отца своего [4. С. 16]. Исключение составилС.М. Соловьев, пришедший к выводу о том, что«…Юрий под предлогом старшинства вел борьбу вовсене за старый порядок вещей и, добывши себе великоекняжение, передавал его своим детям мимо законногонаследника по старине» [5. С. 440]. Так же оценил егодеятельность и В.О. Ключевский, полагая ко всемупрочему, что такая смена ветвей княжеской семьи увласти должна была привести к краху и потере всехдостижений московских князей [6. С. 42]. Несколькоусложнил ситуацию А.Е. Пресняков, заявив, что в дей-ствиях Юрия Дмитриевича была не борьба за «стари-ну», а напротив - «новость», заключавшаяся в ссылкена завещание великого князя Дмитрия Ивановича [7.С. 385]. В результате впервые сложилась ситуация, ко-гда старшинство должно быть передано как семейноевладение, тогда как раньше оно было родовым. С дан-ной точкой зрения можно поспорить. Речь в этом слу-чае идет лишь о том, что в очередной раз в историиРуси одна из ветвей Рюриковичей оттеснила от велико-го княжения другую.Оригинальностью отличается концепция Л.В. Че-репнина, сделавшего акцент не на вопросе о «старомпринципе наследования великокняжеской власти», а наборьбе объединительных и сепаратистских тенденций.В этом смысле вся почти семья галицких князей оказы-вается собранием консерваторов-сепаратистов, имею-щих социальную опору только в своем уделе [2.С. 744-745]. В вопросе о конфликте за великое княже-ние исследователь придерживается достаточно взве-шенной позиции в отличие от большинства своихпредшественников. Он использовал находившиеся вего распоряжении псковские и новгородские летописи,указывающие на то, что оба князя в 1432 г. выехали изОрды после ханского суда без решения о великокняже-ском столе. Однако он посчитал необходимым прими-рить это известие с известием великокняжеских лето-писей о получении ярлыка на великое княжение Васи-лием II [2. С. 753-754]. В отличие от историков пред-шествующего времени Л.В. Черепнин признал наличиеподдержки звенигородского и галицкого князя в раз-ных слоях московского населения [2. С. 758]. ЮрийДмитриевич косвенно получил положительную оценкукак борец с крепостническими тенденциями, существо-вавшими, с точки зрения автора, уже в это время. Кро-ме того, Л.В. Черепнин попытался совместить показа-ния источников с принятой в советской науке концеп-цией, в результате чего звенигородский князь якобыстремился к обретению великого княжения и обособ-лению своего удела одновременно.В результате обобщения содержащейся в исследо-ваниях информации Юрий Дмитриевич предстает пе-ред нами как ретроград, сепаратист, недалекий и вла-столюбивый человек и лицемер, за исключением рабо-ты А.А. Зимина, где князь показан в представляющемдругую крайность идеальном положительном образе,что наводит на мысль о необходимости более осторож-ной оценки этого правителя и результатов его деятель-ности. С сыновьями Юрия Дмитриевича дело обстоитсложнее. В разные периоды времени они действоваливместе и раздельно. И хотя их принято, не без некото-рых оснований, воспринимать как своего рода тандем,оценивать их именно в таком качестве довольно за-труднительно. Попытаемся проанализировать пред-ставления в историографии о каждом из этих князейотдельно, насколько это возможно.Василий Юрьевич Косой предстает перед нами всочинении Н.М. Карамзина как человек безнравствен-ный, не удостоившийся приязни даже со стороны род-ных братьев. Повествуя об отказе Дмитрия ЮрьевичаШемяки и Дмитрия Юрьевича Красного поддержатьпретензии Василия Косого на великое княжение, онпишет, что братья ответили отказом, «не любя и прези-рая его» [3. С. 146]. Дальнейшие оценки, данные этомукнязю, эмоциональны и сугубо негативны. Он «сви-реп», «считал обман дозволенной хитростью» в воен-ном деле и, наконец, после поражения в 1436 г. его на-стигли «в постыдном бегстве» [3. С. 146, 147]. Послед-ний пассаж особенно бросается в глаза потому, что ниодин другой князь-беглец этого периода не бывал, сточки зрения автора, именно в постыдном бегстве, хотяи Василию II, и Юрию Дмитриевичу, и Дмитрию Ше-мяке скрываться бегством приходилось, и надо сказать,что Н.М. Карамзин ни к кому из перечисленных лиц неотнесся с симпатией, скорее наоборот.От эмоциональных, хотя и в меньшей степени, чему предшественника, оценок не ушел и С.М. Соловьев.Описывая передачу в 1433 г. Юрием ЗвенигородскимКоломны в удел побежденному племяннику вопрекивозражениям Василия Косого и Дмитрия Шемяки, ис-торик заметил, что Юрий был совестлив, в отличие отсыновей [5. С. 434], из чего можно сделать вывод онизкой оценке моральных качеств обоих старшихЮрьевичей. Политическую деятельность обоих князейисследователь характеризует как новшество: «...онипозабыли старину и знать ее не хотели» [5. С. 434].Удержание Василием Косым Москвы после смертиотца трактуется как следование «новому обычаю». Ноздесь же дается иное объяснение войн обоих братьев сВасилием II Васильевичем: «Война идет во имя правасамосохранения… Юрьевичи не разбирают средств длядостижения цели; но средства, употребляемые Юрье-вичами, вызывают подобные же и со стороны их со-перника» [5. С. 436]. Четкой аргументации обеих своихмыслей автор не представил, лишь добавив чернойкраски в портреты обоих князей с целью обелить Васи-лия II Васильевича, который в действительности пер-вым показывает пример неразборчивости в средствах.Так, например, на его совести оказалось три ослепле-ния, прежде чем его самого настигла подобная участь.Таким образом, формируется негативный образ путемпереноса недостойных качеств с «положительного»персонажа на «отрицательный». При этом положитель-ным оказывается князь, которому a priori приписыва-лись стремление к созданию единого государства.Очень коротко говорит о Василии ЮрьевичеЛ.В. Черепнин. Он оказался важен в большей степенине сам по себе, а для демонстрации безнадежности по-пыток галицких князей удержаться в Москве, что былобы вполне логично в рамках предложенной авторомконцепции. Если Галич и прилегающие земли пережи-вали активные сепаратистские настроения, говорить овозможности их вокняжения на старшем столе, дейст-вительно, было бы невозможно. Василий Косой пред-стает в монографии Л.В. Черепнина как активный се-паратист, воюющий с великим князем, в ситуации, ко-гда первоначальная причина конфликта была забыта [2.С. 763]. А.А. Зимин так же, как и его предшественники,предпочел на определенном этапе рассматривать Васи-лия Косого и Юрия Шемяку вместе. Исходя из событийвесны 1433 г., когда в период конфликта их отца с Ва-силием II они находились на свадьбе у последнего, мож-но согласиться с тем, что безусловно амбициозные сы-новья находились в конфликте с отцом и «в течение дол-гих лет шли рука об руку к власти» [1. С. 40-41, 56, 69].Характеристики обоих братьев и в дальнейшем будут вомногом совпадать, но если говорить о Василии Юрьеви-че Косом, то он представлен энергичным, властолюби-вым, стратегически мыслящим [1. С. 72], авторитарным«с задатками крупного полководца» [1. С. 77].Таким образом, Василий Косой, князь, о которомсохранилось немного упоминаний в летописных ииных источниках, получил резкую негативную оценку,имеющую, может быть, некоторые основания. Однакосвоими отрицательными характеристиками он не отли-чается от любого другого правителя данной эпохи. Длямногих отнесенных к нему оценок мы вообще не уви-дим оснований ни в летописях, ни в актовом материа-ле. В довершение речь пойдет о самом противоречивомгерое династических войн в Московском княжестве -Дмитрии Юрьевиче Шемяке. Образ этого представите-ля княжеского семейства, пожалуй, самый идеологиче-ски и эмоционально значимый из всех перечисленныхи является одним из ключевых для проблемы образо-вания единого русского государства. Н.М. Карамзин,естественно, в первую очередь уделил внимание мо-ральному облику князя. И если его отец и брат былиизображены негативно, то Дмитрий превзошел в этомсмысле их обоих. Князь с первых же страниц характе-ризуется как «малодушный и жестокосердный». Инте-ресно, что он получил такую оценку на двоих с Васи-лием II Васильевичем. Историк подозревает ДмитрияШемяку в злых умыслах по определению. Так, расска-зывая об аресте Дмитрия великим князем в 1435 г., оносуждал последнего, но допускал при этом наличиекаких-то недоказанных враждебных умыслов со сторо-ны человека, приехавшего к Василию II с приглашени-ем на свадьбу [3. С. 147].Отрицательный образ разворачивается по мере раз-вития событий. В 1437 г. Дмитрий Шемяка и ДмитрийКрасный пошли в поход на Белев, где в это время на-ходился хан Улу-Мухаммед. Летописец говорит о бес-чинствах московского войска по пути, и Н.М. Карам-зин пришел к выводу о том, что оба Дмитрия «каза-лись народу атаманами разбойников» [3. С. 150], и по-сле этого великий князь «не мог доверять ни усердию,ни чести сыновей Юрьевых» [3. С. 151], хотя подобноеповедение воинов в походе в Средние века было нор-мой. Для сравнения можно в качестве примера привес-ти поход великого князя (и соправителя ослепленногоотца) Ивана Васильевича на Кокшенгу против ДмитрияШемяки в 1452 г. [4. С. 77]. В последовавшей в 1444-1445 гг. войне с Улуг-Мухаммедом и его сыновьямипретензия к последнему из галицких князей оказаласьеще более зыбкой. Историограф упомянул об участииДмитрия Юрьевича в зимнем походе 1444-1445 гг.против татар, но в связи с Суздальской битвой, неудач-но завершившейся для Василия II, он утверждал, что«Шемяка обманул Василия: сам не поехал и не дал емуни одного воина» [3. С. 169], хотя здесь стоило бы за-даться вопросом о причинах изменения поведения га-лицкого князя между январем и июлем 1445 г., еслионо вообще изменилось. Судя по тексту летописи, ис-пользованной придворным историографом, ДмитрийЮрьевич - не единственный, кто не успел прийти наполе боя [4. С. 65].Деятельность удельного князя и в последующих со-бытиях 1445 г. оценивается подчеркнуто отрицательно.Правление Дмитрия Шемяки на великом княжении намв деталях неизвестно, что не помешало Н.М. Карамзинуобвинить князя в том, что он управлял, «не имея ни со-вести, ни чести, ни благоразумной системы государст-венной», попирал «начала справедливости, древние ус-тавы, здравый смысл» [3. С. 176]. В довершение образаэтого князя историограф утверждал, что смерть его ка-залась нужной для государственной безопасности.Позиция С.М. Соловьева в отношении последнегогалицкого князя практически не отличается от того, чтосформулировал Н.М. Карамзин. Ему приписаны прак-тически все черты, которыми представитель государст-венной исторической школы отметил Василия Косого.В своих конкретных действиях Дмитрий Шемяка визображении исследователя представляется изменни-ком. Нападение Василия II на этого князя в 1442 г. (ле-тописи этого события не объясняют, что наводит намысль о неблаговидном поведении великого князя сточки зрения современников) объяснено тем, чтоудельный князь не явился на помощь против Улу-Мухаммеда в 1439 г. С.М. Соловьев ради этого пренеб-рег показаниями даже Никоновской летописи, изла-гающей официальную точку зрения на события о том,что князья не успели собраться для отражения набега[4. С. 30]. Видимо, остальные удельные владетели ока-зались столь же нерасторопными. В этом случае нака-зывать одного князя из пяти как минимум не было ни-какого смысла.Обращает на себя внимание и тот факт, что историк«перенес» нападение великого князя на своего двою-родного брата с 1442 на 1440 г., чтобы легче было оп-равдать старшего из них. В традициях изучения исто-рии «с обратным вектором» С.М. Соловьев заявил, чтов период 1440-1445 гг. галицкий князь ждал временидля мести [5. С. 440]. Мысль эта исходит из наличиязаговора князей в 1445-1446 гг. после пленения Васи-лия II, но едва ли Дмитрий Юрьевич стал бы искатьтакой возможности, если бы не произошло случайное визвестной степени поражение. Образ изменника, тем неменее, получает свое развитие. Летом 1445 г. передСуздальской битвой Дмитрий Шемяка якобы «…непришел… несмотря на то, что к нему несколько разпосылали» [5. С. 443].Такого рода информация отсутствует в великокня-жеском летописании конца XV в. и в летописях XVI в.Нет ее и в использованных исследователем летописныхисточниках [4, 8, 9].В повествовании об ослеплении Василия Василье-вича Дмитрием Шемякой исследователь использовалдве версии, объясняющие это событие, и он цитировалвариант, благоприятный для заговорщиков [9. С. 443],но на характеристике противников ослепленного пра-вителя в труде историка это не сказывается. Более того,Дмитрий Юрьевич Шемяка обвинен в том, что несдержал слова дать Василию Васильевичу и его детямвотчину [5. С. 447-448]. Основания для этого как будтов летописях есть, но некоторые моменты вызываютсомнения в обоснованности претензии, о чем речь пой-дет ниже. Как и Н.М. Карамзин, С.М. Соловьев, ссыла-ясь на выражение «шемякин суд», утверждает неспра-ведливость правления Юрьевича.А.Е. Пресняков, предложивший по сути новое объ-яснение природы противостояния двух ветвей потом-ков великого князя Дмитрия Ивановича, сохраняеттрадиционный взгляд на Дмитрия Шемяку. Повествуяо конфликте между двумя князьями, произошедшем в1442 г., автор указывает на то, что это последний обра-тился за посредничеством в примирении к троицкомуигумену Зиновию [7. С. 397], но судя по летописнойинформации, такое обращение было бы более логич-ным со стороны Василия II, едва не потерпевшего по-ражение [4. С. 42; 8. С. 256].Сама по себе такая перестановка, вольная или не-вольная, может только показаться незначительной. Оттого, кто обратился за посредничеством, зависит, ктоиз них в данной ситуации слабее или кто виноват вконфликте. Как следствие - А.Е. Пресняков в болеевыгодном свете изображает Василия Васильевича, а вболее неприглядном - его соперника.Как и его предшественники, автор обвинил в рас-пространении слуха о намерении Василия по возвра-щении из плена отдать Русь Улу-Мухаммеду, а само-му сесть на княжении в Твери. Хотя этому исследова-телю, как и другим, был известен текст современнойсобытиям летописи, который не позволяет всерьезвоспринимать легенду о таком «слухе» [9. С. 443].Характерно, что цитируя эту летопись, автор сопро-водил информацию о причинах ослепления ремаркой«они винили…», т.е. он не считал возможным возло-жить ответственность за события 1436 и 1445 гг. (ос-лепление Василия Косого и приход на Русь татар со-ответственно) на Василия II. И если в случае сН.М. Карамзиным и С.М. Соловьевым такой подходво многом можно объяснить политической системой,существовавшей в России, и придворным положениемобоих историков фактически или по должности, тоА.Е. Пресняков в 1917-1918 гг. такому внешнемудавлению подвергаться не мог, и сохранение тракто-вок описываемых событий было, по-видимому, ре-зультатом давления авторитетов и устоявшейся науч-ной традиции.Вслед за предшественниками он обвинил ДмитрияШемяку в невыполнении обещания освободить Васи-лия и дать ему отчину, при этом князь, по словам авто-ра, «заставил» епископа Иону привезти к нему детейсоперника из Мурома, куда их увезли сторонникипленного князя, добавив между делом штрих к мрач-ному портрету этого князя [7. С. 401]. Между тем отареста детей Василия Васильевича до выделения емуудела прошло всего четыре месяца - срок для Средне-вековья исключительно небольшой [4. С. 70-71].Не менее выразительна и оценка, данная его дея-тельности в целом. Автор называет ее «происками»Шемяки [7. С. 403] и «…покушениями возбудить про-тив великокняжеской власти все возможные элементынедовольства и опереть их на связи с внешними врага-ми» [Там же. С. 402]. Несмотря на кажущуюся боль-шую рациональность второй характеристики, именноона и вызывает вопрос, как галицкий князь мог кого-то«возбуждать» против великокняжеской власти, если онсам к ней стремился? Вопрос о его взаимодействии с«внешними врагами», казанскими татарами можносчитать спорным. Источники не дают оснований ут-верждать, что такое сотрудничество было. Некоторая«демонизация» Дмитрия Юрьевича свойственна и со-ветской историографии.Так, Л.В. Черепнин, касаясь событий вокруг арестаприехавшего в Москву Дмитрия Шемяки в 1435 г., вовремя войны Василия II с Василием Юрьевичем Ко-сым, и его дальнейшей судьбы, утверждал: «ПосколькуДмитрий Шемяка теперь уже не представлял опасно-сти, он был освобожден из заключения и даже получилв качестве удела Коломну» [2. С. 766-767].Из сказанного следует, что князь, приехавший вМоскву с приглашением на свадьбу, оставив свой дворв уделе, представлял угрозу великому князю, которогосам же и вернул на великое княжение в 1434 г. Задав-шись в данном случае целью оправдать Василия Ва-сильевича, исследователь обвинил Шемяку в намере-ниях, о которых судить невозможно.Анализируя конфликт между князьями, произо-шедший в 1442 г. по инициативе Василия II Василье-вича, автор приходит к выводу, что причины его «неясны», возможно, причиной стал заговор против Васи-лия. Оснований для такого предположения нет, и переднами появляется очередной пример истории с «обрат-ным вектором», когда наличие заговора в 1445-1446 гг.позволяет предполагать, что Шемяка и раньше органи-зовывал нечто подобное.Касаясь событий 1445 г., Л.В. Черепнин приходит квыводу, вполне соответствующему господствующейконцепции, но добавляющей штрихи к негативномуобразу соперника великого князя: «Очевидно, в про-грамму Шемяки входило расчленение государственнойтерритории, находившейся под властью московскихкнязей, на отдельные княжества» [2. С. 788]. И, нако-нец, мы вновь видим легенду о слухе, якобы распро-страняемом Шемякой, рассуждения о «шемякином су-де», и даже обвинения в растрате Дмитрием Юрьеви-чем московской казны в свое недолгое правление.Предвзятость (во всяком случае - бо́льшую, чем кВасилию II) Л.В. Черепнин продемонстрировал и врассуждении о причинах неудачи галицкого князя вудержании великого княжения. Такой причиной нарубеже 1446-1447 гг. стала, с его точки зрения, уста-лость всех слоев населения от войны [2. С. 801-802].Против самого факта такой усталости возражать нетсмысла, но в этом случае логичнее было бы оставить настоле правившего на тот момент великого князя Дмит-рия Юрьевича, нежели возвращать Василия II. Из са-мой же мысли следует, что виновником войны былтолько Дмитрий Шемяка, что вновь делит князей направильного московского и наносящего вред странеудельного правителя.А.А. Зимин, вопреки традиции, оценивал Дмитриякак «самого блистательного сына этой мрачной эпохи»[1. С. 202]. Он являлся, с точки зрения исследователя,лидером в борьбе с татарами, отличался «широкимигосударственными замыслами», ну и, наконец, «КнязьДмитрий смотрел дальше, чем это полагалось по непи-санным законам истории», и именно по этой причине«Гибель Шемяки была предрешена» [1. С. 202]. Поли-тические взгляды его описывались вполне традицион-но - он борец за «старину» [Там же. С. 71]. Захват вла-сти в 1445 г. Дмитрием Юрьевичем объясняется в томчисле и данным обстоятельством: «он стал на Русистаршим в роде Калиты и до тех пор, пока ВасилийВасильевич находился в плену, обладал великокняже-ским престолом, согласно традиционным представле-ниям о порядке наследования» [Там же. С. 105].Конкретные, действия князя, которые могли бытьоценены негативно, так или иначе автором оправдыва-ются, но зачастую с ним невозможно не согласиться.Так, обращаясь к походу на Белев, замечает, что русскиевойска под руководством Дмитрия Шемяки и его родно-го брата Дмитрия Красного грабили русское население,по сообщениям великокняжеского летописания. Реаль-ного хода событий мы действительно увидеть не можем,поскольку не все летописи говорят о грабежах по отно-шению к русским. Молчит об этом, в частности, доступ-ная всем исследователям, кроме Н.М. Карамзина,Львовская летопись [8. С. 240-241].Обобщая трактовки деятельности Дмитрия Юрье-вича Шемяки, предложенные историками в XIX-XX столетиях, можно не только констатировать нега-тивное по преимуществу отношение к этому персона-жу, но и наибольшую пристрастность к нему. Образэтого князя более противоречив и политизирован, чемв других случаях.При всем различии целей, поставленных перед со-бой исследователями, можно увидеть некоторые, в зна-чительной части уже обозначенные выше, общие эле-менты и характеристики как князей, так и авторскихоценок их деятельности. В любом случае присутствуетпротивопоставление двух ветвей одной семьи так, какбудто это две непримиримые силы с различными вза-имно неприемлемыми целями. Подразумевается, чтоодна из этих ветвей, если можно так выразиться, несовсем московская. Почти всегда мрачный образ га-лицкой ветви московских князей, да и предложенныйкак альтернатива почти идеальный их портрет как двестороны одной медали, свидетельствуют о специфиче-ском пристальном к ним внимании. И так же, в любомслучае подчеркнутая или подразумевающаяся, но присут-ствует эмоциональная оценка князей и их деятельности.Вместе с тем совершенно очевидно, что о жесткомпротивопоставлении так называемых «великих князей»Юрию Дмитриевичу и его сыновьям говорить не при-ходится.Во-первых, в конфликте явно участвовали все ветвипотомства великого князя Дмитрия Ивановича. Этобрат Василия I Андрей Дмитриевич [8. С. 233] и самыймладший из братьев и самый оппозиционно настроен-ный (кроме Юрия) - Константин, прохладное отноше-ние которого к Василию II Васильевичу и его статусупроявилось еще в 1419-1421 гг. [9. С. 427] и подразу-мевалось в 1433 г. [4. С. 17].Особое внимание обращают на себя сыновья Анд-рея Дмитриевича. Михаил Верейско-Белозерский всевремя войны лавировал между двумя претендентами,не выступая открыто ни на одной стороне и принимаяпобедителя. Иван Можайский, как известно, выступалс оружием в руках и на стороне Василия II (в 1433-1436 гг.), и на стороне Дмитрия Шемяки (в 1445-1449 гг.).Во-вторых, что значительно важнее, сами «оппо-ненты» далеко не всегда соперники по отношению ккнязю, сидящему в Москве. Василий Косой и ДмитрийШемяка в 1433 г. находились в дружеских отношенияхс Василием II [8. С. 238].Если исходить из предположения А.А. Зимина, та-кое положение дел имело место не позднее 1427 г. [1.С. 40-41]. В 1434 г. Дмитрий Шемяка и Дмитрий Крас-ный поддержали Василия Васильевича против своегородного брата Василия Юрьевича Косого. И еслистарший из них придерживался нейтралитета, томладший участвовал в военных действиях [4. С. 21-22;8. С. 240]. Обращает на себя внимание и тот факт, чточеткого обоснования идеи о существовании так назы-ваемых «старой» и «новой» традиций наследованиявеликокняжеской власти историки не предложили.Следовательно, по меньшей мере одна причина кон-фликта или его трактовка оказываются спорными.Данные князьям личные оценки, в том числе в мо-ральном плане, также вызывают сомнения. Информа-ция по данному вопросу только косвенная и к тому женезначительная по объему. В частности, все доводы впользу жестокости, вероломства или малодушия могутбыть в равной степени применены ко всем русскимкнязьям, в частности, ко всем участникам династиче-ских войн в московском княжестве второй четвертиXV в. То же можно сказать и о восторженных отзывах.В этой связи представляется чрезвычайно важнымотметить, что большую роль в существующих пред-ставлениях продолжают играть построения Н.М. Ка-рамзина и, в еще большей степени, - государственнойисторической школы.Интересно, что монография А.А. Зимина более де-сяти лет не была опубликована именно потому, чтотрактовка событий автором отличалась от построений,свойственных XIX в. Исследователя не спасла дажеабсолютная приверженность марксистскому подходу,который оказался в данном случае менее влиятельнойконцепцией, чем теория родового быта и идеологиче-ские усилия самодержавия первой половины - середи-ны XIX в.Можно предположить, что практически всегда втрактовках историков присутствовал интерес государ-ственной власти: Н.М. Карамзин был, как известно,придворным историографом Александра I; С.М. Со-ловьев - преподавателем истории многих представи-телей императорской фамилии. Парадоксальная си-туация вокруг монографии А.А. Зимина - это такжерешение властных структур. Такое совпадение приразличных подходах и концепциях обращает на себявнимание при изучении данного периода отечествен-ной истории и приводит к необходимости в очереднойраз обратиться к летописным источникам, служащимосновой для всех исследований данного периода, темболее что такого рода работа в самом общем планеуже предпринималась [10]. Летописи XVI в., безус-ловно, должны оказаться на вторых ролях, тогда какболее пристальное внимание должно быть уделенолетописаниям середины - второй половины XV в., какофициальным великокняжеским, так и «независи-мым».

Скачать электронную версию публикации