Commissioner G.V. Chicherin and the foreign policy of the Soviet Union.pdf Внешнеполитические позиции народного комиссараиностранных дел Георгия Васильевича Чичерина рас-сматривались советскими историками исключительно вконтексте его подчинения партийной дисциплине, со-гласно которой текущие дела в сфере советской внеш-ней политики вел Г. Чичерин, а политические решенияпринимал В.И. Ленин. Этот принцип, предложенныйЛ.Д. Троцким Седьмому съезду РКП(б) [1. С. 273], легв основу утверждений, что нарком Чичерин собствен-ной позиции по большинству вопросов внешней поли-тики не имел. Такой подход представлен не только вработах официальных биографов Г. Чичерина, но и вмемуарной литературе. Так, Г.З. Беседовский - дипло-мат-перебежчик - называет наркома «чиновничьей фи-гурой с партийным билетом», питавшей «почтитель-ный страх… не только перед Лениным, Троцким и дру-гими столпами ЦК», а также «перед малограмотнымВорошиловым и ничтожным выскочкой, сталинскимбрюкодержателем Микояном» [2. С. 137]. На этом фонеконтрастируют высказывания некоторых авторов, такназываемых перестроечных и более поздних публика-ций, изображающих Г. Чичерина антисталинистом [3.С. 101-102, 110-117, 380-416].При всех этих разночтениях упускается из вида тотфакт, что Г. Чичерин никогда не был «стопроцентнымбольшевиком» и до вступления в ряды РСДРП(б) при-держивался позиций левого меньшевизма. Будучи соци-ал-демократом, он не разделял идей большевиков, хотя исчитал их тактику, ориентированную на поражение Рос-сии в империалистической войне, правильной. Привер-женность к идеалам европейской социал-демократии непозволяла Г. Чичерину разделять до прихода большеви-ков к власти их взгляды о неизбежности мировой рево-люции. В этой связи понятно стремление отдельныхавторов считать Г. Чичерина «типичным социал-демократическим специалистом, который пошел наслужбу к большевикам, так как «не видел в России дру-гой реальной власти (хотя, очевидно, большевизм небыл его политическим идеалом)» [4. С. 85].Подобный эклектизм в политических взглядах нар-кома не позволял Г. Чичерину стать видной фигурой вполитической иерархии большевиков. Потомственномудворянину так и не пришлось стать полноправнымпредставителем советских властных структур, считаясьв них «человеком не от мира сего». ВзаимоотношенияГ. Чичерина с В. Лениным, как формальные, так и лич-ные, имели принципиальное значение в руководствевнешней политикой. С формальной точки зрения нар-ком в своей деятельности был ограничен директивамии рекомендациями Политбюро ЦК РКП(б) и постояннобыл вынужден согласовывать с Лениным по телефону,в личных встречах и по переписке все более или менееважные вопросы: от проектов дипломатических нот исоглашений с иностранными государствами до кадро-вых назначений полпредов и советников посольств,утверждаемых на заседаниях Политбюро. Невысокийполитический статус наркома (при Ленине он не являл-ся членом ЦК РКП(б)) в какой-то мере компенсировал-ся его самостоятельностью, правом вносить предложе-ния, возражать и отстаивать свою точку зрения поспорным вопросам международных отношений. В рядеслучаев В.И. Ленин признавал, что «по-моему, Чиче-рин прав» [5. Л. 96]. Он давал иногда лестные характе-ристики наркому, считая последнего, как утверждаетВ.М. Молотов, «малопартийным и не во всем доверялему» [6. С. 245].На плечи Г. Чичерина легла тяжелая ноша. Емуприходилось, подчиняясь партийной дисциплине ислужебному долгу, проводить внешнеполитическийкурс большевистского руководства, направленный навыполнение революционной партийной программы и вто же время пытаться наладить мосты сотрудничествасо странами, готовыми признать Советскую Россию иее правительство. Нарком, таким образом, был втянут ссамого начала своей дипломатической карьеры в поли-тические интриги большевистских лидеров, которые,несмотря на свои официальные заявления о неприятииотношений со странами капитала, искали пути созда-ния благоприятных условий для сохранения и выжива-ния создаваемой ими в России новой социально-политической системы и возможности ее интеграции вмировое сообщество.Г. Чичерин первоначально разделял иллюзии боль-шевистского руководства о возможности объединениядвух несовместимых принципов (революционного итрадиционного) в советской внешней политике, так какон глубоко верил в «социалистический идеал», хотя таки не стал ортодоксальным большевиком. Ему, воспи-танному на традициях русской дипломатии, большеимпонировали вопросы защиты государственных инте-ресов на международной арене, нежели идеи мировойреволюции. Свой дипломатический долг он видел вустановлении некой преемственности между прежнейцарской и тогдашней Советской Россией при ограни-ченном примате большевистской идеологии над госу-дарственными интересами.Многочисленные ноты, написанные Чичериным вадрес зарубежных правительств, как и другие совет-ские предложения о перемирии на всех фронтах Пер-вой мировой войны и переговорам о всеобщем демо-кратическом мире, как известно, были проигнорирова-ны. Неудачно закончилась и попытка к налаживаниюконтактов с правительством США. Стоило изолиро-ванной от Запада Советской России подписать навя-занный со стороны имперской Германии и ее союзни-ков грабительский Брест-Литовский мирный договор,как американское правительство отказалось от призна-ния новой России и приняло решение вместе со стра-нами Антанты о вводе ограниченного контингента сво-их войск на советскую территорию. Г. Чичерин крити-чески воспринял «миролюбивый демократический»курс президента В. Вильсона и рассматривал США какврага, вторгшегося в пределы России, но, с другой сто-роны, как трезвый и прагматический государственныйдеятель, не мог не замечать и позитивных особенно-стей внешнеполитической программы американскойадминистрации, убеждаясь в необходимости поискановых подходов к установлению «мирного сосущест-вования» и создания условий для американско-россий-ского сотрудничества [7. С. 59, 62, 106-107]. В то жевремя в политических взглядах наркома прослеживалсяэклектизм, характерный для периода кратковременного«сотрудничества» Советской России с Германией послезаключения Брест-Литовского мирного договора. Двой-ственная дипломатическая тактика, навязываемая Г. Чи-черину и Наркоминделу В.И. Лениным и другими боль-шевистскими вождями, направленная, с одной стороны,на подготовку и осуществление советским представи-тельством А. Иоффе в Берлине германской революции, ас другой - укрепление делового сотрудничества с Гер-манией, привели к разрыву дипломатических отношенийв начале ноября 1918 г. с последней.К началу 1920-х гг. Г. Чичерин осознавал тормозя-щее воздействие на установление нормальных отноше-ний советской России с капиталистическим окружени-ем, ориентацию советского руководства на мировуюреволюцию и поддержку народов, бодрящихся за своесоциальное и национальное освобождение. Эта ориен-тация подрывала доверие к советскому правительству иподтверждала неспособность большевиков соблюдатьсвои официальные обязательства - невмешательство вдела других стран. С созданием КоммунистическогоИнтернационала наркому приходилось дистанциро-ваться от методов «коминтерновской дипломатии»,которая плохо гармонировала с его заявлениями рос-сийской и зарубежной общественности о намеренияхсоветского правительства к мирному возрождениюРоссии. Его возмущала «безответственность некоторыхруководящих товарищей», выступавших в газетах«Правда» и «Известия» после подписания советско-британского торгового договора с заявлениями о наме-рении советского руководства оказать помощь и под-держку угнетенным народам Индии, Персии, Китая иАфганистана. «Как можно заключать договоры, когдаони грубым образом нарушаются соответствующимиинстанциями», вопрошал нарком в своей запискеВ. Ленину 11 мая 1921 г. и подчеркивал, что «это нетолько прямое нарушение английского договора, нои… уведомление Англии о том, что мы готовим боль-шое революционное наступление на Индию и другиестраны. Если английское правительство обратит на этовнимание, нам могут грозить крупные неприятности»[8. С. 14]. Чичеринские предложения об отказе от вме-шательства Коминтерна во внутренние дела другихстран не воспринимались партийной элитой, для кото-рой такие перемены во внешнеполитическом курсепредставлялись делом весьма затрудненным и болез-ненным. Нарком торговли Л.Б. Красин заявлял Г. Чи-черину о том, что «если советское руководство пойдетна более или менее серьезные гарантии невмешатель-ства и откажется от прямой поддержки здешних (зару-бежных) коммунистических партий», капитал пойдетработать в Россию» [9. Л. 2].Проводником дипломатического прорыва Совет-ской России на Запад стал Г. Чичерин. Именно онвпервые заявил на заседании ВЦИК 17 июня 1920 г. онеобходимости «мирного сосуществования» с другимистранами [10. С. 638-639]. В. Ленин назвал предлагае-мую наркомом политику «мирным сожительством»,понимая под этим временное, вынужденное отступле-ние от идеи «мировой революции», отодвинутой наболее позднее время. Он отнюдь не отказывался отсвоей веры в неизбежный крах капитализма как систе-мы и готовности мирового пролетариата последоватьпримеру русского Октября.Г. Чичерин первым ощущал необходимость пере-мен во внешней политике и смещения акцентов с про-паганды мировой революции на установление мирныхотношений с капиталистическим окружением. Онпредложил провести ряд радикальных мер, которыемогли бы положить конец недоверию со стороны зару-бежных государств к советскому правительству. Таки-ми мерами он считал: выход В. Ленина и Л. Троцкогоиз Исполкома Коминтерна и официальное признаниероссийских долгов перед иностранными кредиторами[11. Л. 8-9]. Ленин, однако, отверг эти предложения изаявил о невозможности своего выхода и Троцкого изИсполкома Коминтерна, а касаясь долгов, подчеркнулнежелание советского руководства делать какие-либоуступки и шаги в этом вопросе. Требования иностран-ных кредиторов и бывших владельцев собственности вРоссии В.И. Ленин сравнивал с грабежом, которыйнельзя допустить [12. С. 273]. Только благодаря на-стойчивости Г. Чичерина Политбюро ЦК с согласияВ. Ленина утвердило чичеринский проект предложенийс ленинскими поправками, содержание которого вошлов текст ноты Наркоминдела, направленной правительст-вам Великобритании, Франции, Италии, Японии иСША. В ноте заявлялась готовность советского руково-дства «сделать ряд существенных уступок по государст-венным займам, заключенным до 1914 г., при условиипредоставления льготных условий, обеспечивающихпрактическую возможность выполнения этих обяза-тельств» [11. Л. 8-9], т.е. предоставления России новыхзаймов и кредитов. Признание Москвой российских до-военных долгов и ее предложение о созыве междуна-родной конференции по урегулированию послевоенныхэкономических проблем положило началом первомудиалогу с Западом на Генуэзской конференции.В ходе подготовки к этой конференции возниклисерьезные разногласия между Лениным и Чичеринымпо вопросам защиты государственных интересов Со-ветской России. Чичерин считал, что Генуя - это бла-гоприятный момент для прорыва советской диплома-тии на международную арену, который необходимоиспользовать для официального признания СоветскойРоссии де-юре, и предлагал Ленину пойти в Генуе наприемлемые уступки, чтобы получить финансовуюподдержку от правительств Антанты [14. С. 187]. Вотличие от наркома, озабоченного успешным исходомпереговоров, Ленин был заинтересован в расколе меж-ду странами-участницами конференции. В проекте ди-ректив, написанных им для советской делегации, ука-зывалось, что «основная задача в Генуе разделить межсобой разные страны, рассорить их» [13. С. 375]. Вписьме Г. Чичерину от 10 февраля 1922 г. он «архисек-ретно» сообщал: «…Нам выгодно, чтобы Геную сорва-ли… но не мы, конечно. Писать этого нельзя даже всекретных бумагах. Верните мне сие, я сожгу…»[14. С. 564].Чичерин не принял тактику, предлагаемую Лени-ным, считая, что она лишь «ускорит разрыв в Генуе исделает невозможным всякое экономическое соглаше-ние» [15. Л. 39]. Первостепенное значение он придавалразрешению вопроса о взаимных претензиях Антантыи России и полагал, что от благополучного его разре-шения будет зависеть весь ход переговоров, предлагаяПолитбюро ЦК «найти приемлемую среднюю линиюмежду требованиями Антанты и нашими требования-ми» [16. Л. 113]. Предложение наркома не нашло под-держку, так как большевистское руководство не былонамеренно платить долги дореволюционной РоссииАнтанте.«Ахиллесовой пятой» в предстоящих переговорах вГенуе для советской делегации являлся и вопрос окомпенсации убытков частным лицам-иностранцам,пострадавшим в результате национализации их собст-венности в России, Г. Чичерин предлагал «идти на ус-тупки и формально признать долги частным лицам» ирассчитывал этим «расчистить путь к дальнейшемусотрудничеству с Западом» [16. Л. 108]. Ленин и совет-ское руководство и в этом вопросе были иного мнения,связывая выплату компенсаций иностранным собст-венникам с получением от европейских правительствмиллиардных кредитов и крупных займов.Ход переговоров в Генуе подтвердил несостоятель-ность Ленинского подхода к решению государствен-ных интересов. Ленинская тактика, основанная на ожи-дании получения наибольших выгод в разрешенииспорных вопросов с делегациями Антанты по долгам иобоюдным контрпретензиям при одновременном отри-цании прав зарубежных частных лиц на свою собст-венность в России, была обречена на провал. Послеподписания Рапалльского договора между СоветскойРоссией и Германией делегации Антанты по-прежнемутребовали признания уплаты царских долгов и компен-сации убытков иностранным владельцам. При этомглавы делегаций Ллойд Джордж (Англия) и Шанцер(Италия) не скрывали намерений соглашения с совет-ской делегацией и готовы были пойти на уступки, пре-дел которых не устраивал московское руководство [17.Л. 44]. Однако на аннулирование претензий частныхлиц к советскому правительству они не соглашались.Рапалльский договор не стал для делегаций Антантыобразцом для подражания и взаимного отказа от обо-юдных претензий.Г. Чичерин, защищая свою линию, пытался убедитьВ. Ленина и Политбюро ЦК пойти на уступки делега-циям Антанты [18. С. 163]. Его мнение разделялиМ.М. Литвинов и Л.Б. Красин, которые также предла-гали В. Ленину и Политбюро ЦК РКП(б) согласитьсяна удовлетворение претензий частных собственников,без которого невозможно было рассчитывать на немед-ленное получение иностранных займов. Ленин, обес-покоенный «неслыханными и опасными колебаниямиЧичерина и Литвинова», считал необходимым их «ог-реть», а в случае дальнейших колебаний «уволить отдолжностей» [18. С. 172]. В телеграмме, направленнойГ. Чичерину, он требовал разрыва переговоров в Генуе:«…ибо на уступки собственников мы не пойдем, алучшего момента не найти…» [18. С. 183]. Ленин заяв-лял наркому: «Не берите на себя при закрытии Генуэз-ской конференции ни тени финансовых обязательств,ни какого даже полупризнания долгов и не бойтесьвообще разрыва…» [18. С. 171]. Руководство советскойделегации понимало всю бесперспективность продол-жения переговоров. Шанс дипломатического прорывасоветской России на Запад был упущен. После Генуэз-ской конференции Г. Чичерин попал в немилость кВ.И. Ленину и Политбюро ЦК и его временно отстра-нили от дипломатической работы, предложив уехать налечение в Германию.На Гаагской конференции в июне 1922 г. советскаяделегация продемонстрировала все ту же тактику неус-тупчивости, вызвав демарш наркома. В письмеИ. Сталину от 8 августа Чичерин открыто выразил не-довольство директивами Политбюро ЦК РКП(б), недававшими советским делегациям в Генуе и Гааге сво-боды действий и поиска компромиссных решений ирекомендовавшими лишь разрыв переговоров. Из-заэтих директив, по мнению Г. Чичерина, не было за-ключено соглашение с Британией, премьер-министркоторой - Ллойд Джордж - был настроен весьма ло-яльно к советскому правительству и шел ему навстречу[16. Л. 226]. Нарком считал, что методы советскойвнешней политики безнадежно устарели, и такими ме-тодами «нельзя строить новых отношений с ведущимистранами Запада» и предлагал создавать «модернизи-рованную внешнюю политику» [16. Л. 227]. В письмеот 14 августа он сообщал Сталину о потере доверияобщественного мнения к официальным заявлениямсоветского руководства о невмешательстве во внут-ренние дела других стран и отказе от наступательнойреволюционной войны против мирового капитала инамекал ему о нежелательности для Исполкома Комин-терна пропаганды «мировой революции» как подры-вающей престиж и авторитет советского государства иего внешней политики [19. Л. 37]. Инакомыслие Чиче-рина вызвало раздражение И. Сталина, и 17 августа назаседании Политбюро ЦК РКП(б) было принято реше-ние, осуждающее и запрещающее руководство нарко-мом международной политикой из Берлина, и предло-жено «т. Чичерину по окончанию лечения немедленновыехать в Москву для руководства Наркоминделом»[20. Л. 4]. В дополнение к постановлению ПБ ЦК Ста-лин 27 апреля направил Чичерину письмо аналогично-го содержания, в котором просил «…сократить периодлечения… и в спешном порядке выехать в Москву»[19. Л. 60].Г. Чичерин не был намерен менять свои убежденияи внешнеполитическую позицию. Оказавшись послеГенуэзской конференции «не у дел», ощущая к себеполитическое недоверие, он продолжал слать письма в«инстанцию» с критическими замечаниями по поводусоветской внешней политики. Возвратившись в Моск-ву в октябре 1922 г., он высказал В.И. Ленину свое не-согласие с его директивой о выгодности для Россииразрыва в Генуе. Он признавал, что такая директивазаставляла его вести в Генуе уклончивую политику изатруднялся, как ответить на предложения высокопо-ставленных лиц Франции, предлагавших разные вари-анты улаживания российских долгов и вопросов о ма-териальной компенсации бывших французских собст-венников в России. Признание наркома, что он «…незнал и до сих пор не знает действительной мысли Ле-нина и соответствующей линии правительства по это-му вопросу» [21. Л. 19], подтверждает тот факт, чтоуже к началу 1920-х гг. Г. Чичерин и коллегия НКИДне оказывали решающего влияния на формированиевнешней политики. Чичеринские предложения о ее«модернизации» не находили поддержки у советскогоруководства.На международную конференцию в Лозанне (20 но-ября 1922 г. - 24 июля 1923 г.) советская делегациябыла допущена только для обсуждения одного вопро-са - о черноморских проливах. Г. Чичерин выступал вЛозанне как последовательный защитник геополитиче-ских интересов в этом регионе. Он рассчитывал надальнейшее сближение с кемалистской Турцией, высо-ко оценивая ее авторитет в мусульманском мире, исчитал возможным использовать ее как фактор укреп-ления российского влияния на Ближнем и СреднемВостоке. То упорство, с каким Чичерин отстаивал пра-во на суверенитет Турции над черноморскими проли-вами, дало повод германскому министру иностранныхдел А. Розенбергу заявить о том, что «русские показалисебя в Лозанне больше турками, чем сами турки» [22.Л. 44]. Между тем турецкая делегация в Лозанне велазакулисные переговоры с английскими и французскимидипломатами и политиками о разделе сфер влияния вэтих проливах. Убедившись в бесперспективности ней-трализации черноморских проливов, нарком предло-жил советскому руководству пойти на ряд уступок за-падным державам, для чего внести некоторые измене-ния в первоначальный проект полного закрытия проли-вов [23. Л. 13-14]. Чичеринская позиция была отклоне-на коллегией Наркоминдела, поддержавшей линиюПолитбюро ЦК РКП(б) на отказ от примирительногоотношения к западным державам по вопросу о черно-морских проливах [24. Л. 101]. По мнению западныхправящих кругов, «Лозаннская конференция показала,что коммунистическая Россия геополитически следуетпо стопам царской дипломатии», а сам Чичерин «ни-чем не отличается от царского министра иностранныхдел Сазонова» [25. Л. 92].Перелом во внешнеполитических взглядах у нарко-ма Чичерина проходил мучительно и болезненно длянего самого. Он не сразу пришел к осознанию негатив-ного воздействия коминтерновской революционнойвнешнеполитической линии на выдвинутый им тезис«мирного сосуществования». В период форсированнойподготовки «немецкого Октября» осенью 1923 г.Г. Чичерин еще разделял надежду советского руковод-ства о возможности победы германской революции. Вответ на протесты немецких дипломатов, выступавшихпротив вмешательства СССР и Исполкома Коминтернаво внутренние дела Германии, он заявлял о непричаст-ности советского руководства к коминтерновским ак-циям в этой стране и необоснованности приписывае-мых обвинений в нарушении советской стороной Ра-палльского договора. Нарком успокаивал советникасоветского полпреда С. Бродовского, сообщавшего изБерлина о том, что «опровержениям» о непричастностисоветского правительства к подготовке немецкими ком-мунистами вооруженного восстания «немцы не верят», исоветовал последнему: «Это не должно Вас смущать.Чем больше немцы не верят, тем резче Вы должны оп-ровергать» [26. Л. 67]. Г. Чичерину, присутствовавшемуна заседаниях Политбюро ЦК и бывшему в курсе делвсех замыслов «партийной инстанции» в подготовкереволюционной авантюры против правительства Герма-нии, приходилось лавировать и лукавить.1924 г. стал годом широкого признания СССР капи-талистическим окружением, и в этом была заслуга нетолько советской дипломатии. Меркантильные и ком-мерческие интересы диктовали правящим кругам Запа-да необходимость сближения с большевистской Росси-ей. После создания СССР, убедившись в прочностисоветской власти, они стали проявлять инициативу иактивность к установлению дипломатических и торго-вых отношений. Г. Чичерин стремился использоватьнормализацию связей с зарубежными странами дляукрепления государственных интересов России нетолько в Европе, но и в США, Латинской Америке и наВостоке. Он протестовал против линии «московскихруководящих товарищей», которые принимали реше-ния, разрушавшие с большим трудом достигнутые со-ветскими дипломатами договоры и соглашения с со-предельными странами. В письме секретарю ЦКВ.М. Молотову 3 октября 1924 г. нарком писал о недо-пустимости примата решений партии над внешней по-литикой, который «серьезнейшим образом влияет нанашу работу и может привести к самым неприятнымполитическим последствиям» [27. Л. 43]. Особеннорезко он высказывался о произволе ГПУ, которое пре-небрегало юридическими нормами международногоправа, арестовывало без достаточных оснований ино-странных граждан, задерживало дипломатическуюпочту зарубежных представительств и постоянно этимсоздавало конфликты и скандалы с заграницей [28.Л. 3]. К середине 1920-х гг. Чичерин полностью раз-очаровался во внешнеполитической линии, формируе-мой и проводимой Политбюро ЦК ВКП(б) и противо-речащей его собственной позиции о мирном сосущест-вовании двух различных социально-политических сис-тем. Крах надежд на скорую мировую революцию за-ставил наркома пересмотреть свои взгляды по отноше-нию к странам Востока, направленные на восстановле-ние утраченного Россией после 1917 г. геополитиче-ского влияния в этих регионах. И. Сталин, в отличие отГ. Чичерина, рассматривал восстановление геополити-ческого влияния на Востоке с позиций национально-освободительного движения. Для него было все равно,будут у власти в Китае находиться китайские комму-нисты или Гоминдан. Главным для генсека ВКП(б)было сделать Китай страной, проводящей антизапад-ную политику. В сталинском понимании союз СССР иКитая мог бы стать непобедимой силой, что позволилобы укрепить советский тыл и сосредоточить усилиясоветского государства в области безопасности на ев-ропейском континенте [29. С. 54].Г. Чичерин, к этому времени оттесненный в Нарком-инделе М. Литвиновым на второй план, испытывалпростой человеческий страх перед И. Сталиным и нерешался открыто выступить против сталинской внеш-ней политики на Востоке. После Генуи и Лозанны нар-ком ощущал себя лишь «фикцией» в советской дипло-матии [30. Л. 96]. Предложения Чичерина на заседани-ях Политбюро ЦК в пользу какого-либо важного во-проса внешней политики зачастую отвергались и при-нимались решения, противоположные его собственнойпозиции. Его положение вдобавок усугублялось остройконфронтацией с М. Литвиновым, который в письмах идокладных записках, адресованных Политбюро ЦКВКП(б), третировал наркома, жалуясь на его тяжелыйхарактер, привычку работать по ночам, неумение орга-низовать работу Наркоминдела, непонимание партий-ной линии в советской внешней политике [2. С. 142].Попытки Чичерина ослабить разлагающее влияниеЛитвинова в Наркоминделе не находили поддержки вПолитбюро.Г. Чичерина расстраивала до крайности проводив-шаяся по инициативе Политбюро ЦК чистка кадров внаркомате иностранных дел, когда в угоду личным ам-бициям партийных «вождей» увольнялись трудолюби-вые, компетентные сотрудники и вместо них насажда-лись не пригодные для дипломатической работы люди«от Сталина» [31. Л. 18]. Высказывания наркома сво-ему заместителю по НКИД Л.М. Карахану подтвер-ждают наличие расхождений между Чичериным и Ста-линым. Зная отношение И. Сталина к инакомыслию,нарком, несмотря на то что оставался в стороне отвнутрипартийной борьбы в партии и Исполкоме Ко-минтерна и не примыкал ни к левой, ни к правой оппо-зиции, не исключал возможности своего политическогои даже физического устранения [31. Л. 8]. Начиная с1923 г. нарком постоянно ставил перед «инстанцией»вопрос о своей отставке, встречая каждый раз молча-ливый отказ. Избрание Чичерина на ХIV съезде ВКП(б)членом ЦК не прибавило ему политического веса иавторитета в среде советско-партийной иерархии. Ставчленом ЦК, Чичерин не изменил свои позиции и не-редко высказывался критически о деятельности Ко-минтерна и ОГПУ, рассматривая их с точки зренияущерба, который они наносили для внешней политики.С декабря 1926 г. Г. Чичерин часто болел и ездил налечение за границу. Его болезнь не носила «диплома-тического характера», как считают некоторые историки[3. С. 388; 32. С. 106]. На самом деле нарком был тяже-ло болен (сахарный диабет и полиневрит). Эти болезнине поддавались лечению в то время даже в известныхевропейских клиниках и санаториях. 1927 г. явилсяпереломным в мировоззрении Г. Чичерина, когда сразрывом советско-английских и советско-китайскихотношений он порывает с революционной дипломати-ей партийных верхов. В письме от 3 июля 1927 г. онобращает внимание И. Сталина и А. Рыкова на неле-гальную работу Коминтерна за границей, сводящуювсе усилия советской дипломатии на нет и осложняю-щую деловые отношения с правительствами зарубеж-ных стран [33. Л. 80]. Вспоминая содержание чичерин-ских писем, В. Молотов отмечает, что в одном из нихон назвал «проституированным» Наркоминдел, а Ко-минтерн «хулиганизированным» [6. С. 246]. И хотя неподлежит сомнению, что нарком последовательно за-щищал государственные интересы, в его адрес со сто-роны В. Молотова, М. Калинина, Н. Бухарина, К. Во-рошилова и других лидеров ВКП(б) звучали необосно-ванные обвинения в его адрес в слабости, некомпе-тентности и плохом соблюдении интересов СССР [34.Л. 2]. К концу 1920-х гг. Чичерин уже раздражал своимикономыслием советское руководство, но по политиче-ским соображениям сталинское окружение не торопи-лось с удовлетворением его просьб об отставке. Фор-мальное сохранение Г. Чичерина на посту наркома, помнению партийных верхов, не давало повода зарубеж-ным политикам и дипломатам утверждать о смене со-ветским правительством ориентации во внешней поли-тике. Оставаясь своего рода «свадебным наркомом» вэтой сфере, Чичерин являлся для иностранных прави-тельств фетишем пропагандируемого советским госу-дарством принципа «мирного сосуществования».В связи с ухудшением состояния здоровья Чичеринв 1928 г. все настойчивее ставил вопрос об уходе с по-ста наркома, рекомендуя Политбюро ЦК ВКП(б) вме-сто себя то В. Молотова, то В. Куйбышева [34. Л. 2]. Кэтому времени отношения между Чичериным и Литви-новым дошли до «белого каления» и нарком просил оназначении его на «маленькую работу в провинции» иготов был трудиться где угодно - в Сибири, в Солов-ках, лишь бы уйти от Литвинова [35. Л. 53]. Политбю-ро ЦК, напротив, приняло решение направить Чичери-на на повторное лечение за границу, хотя тот отказы-вался, признавая напрасной трату валюты, так как ле-чение в 1926-1927 гг. не принесло ему улучшения здо-ровья [34. Л. 1]. Затянувшееся лечение Чичерина вГермании (вместо 3-4 месяцев до более года) вызвалонежелательные для Политбюро ЦК толкования как заграницей, так и в СССР о невозвращенчестве наркома[30. Л. 36]. В начале 1929 г. И. Сталин и члены Полит-бюро принимали все меры для того, чтобы возвратитьнаркома в Москву. И. Сталин соглашался на возмож-ность работы Чичерина в Наркоминделе всего на паручасов в день [30. Л. 85]. Многомесячное пребывание заграницей становилось тягостным для оторванного отдипломатической работы Чичерина, в то время как ру-ководство НКИД перешло к М. Литвинову, одни вос-поминания о котором вызывали у наркома обострениеболезни. Георгий Васильевич представлял всю слож-ность своего положения: невозможность возвращения вМоскву, пока в наркомате остается Литвинов, и отсут-ствие надежды на выздоровление. В письме И. Сталину22 марта 1929 г. он убеждал его в полной неспособно-сти к работе, называя себя «развалиной и разложив-шейся материей» и жаловался генсеку на то, что «мо-сковские товарищи не верят в ухудшение его здоро-вья, которое очень, очень, очень тяжелое, а выздоров-ление есть нечто крайне трудное и не гарантирован-ное» [36. Л. 7].Морально и физически уставший Чичерин понимал,что даже при временном улучшении здоровья он немог, хотя бы на пару часов в день, как предлагал емуСталин, работать наркомом. Он решил открыто заявитьо своих разногласиях с партийными верхами по вопро-сам внешней политики, надеясь таким образом добить-ся своей отставки. 20 июня 1929 г., когда болезнь вновьобострилась, он написал И. Сталину о своих расхожде-ниях с официальной политикой партии и ставил в винуему и его окружению «национальную ограниченность»,отмечая, что «у нас недостаточно оценивают значениесоветского государства» [30. Л. 91-92]. Чичерин назвал«блефом» преувеличение роли первомайских событий1929 г. в Берлине, изображенное советской прессой какмощное выступление немецких рабочих против собст-венного правительства. «Глубоко ложным» он считалстремление московского руководства оказать поддерж-ку Э. Тельману, немецким коммунистам и зарубежнымкомпартиям в ущерб международному положениюСССР [30. Л. 92]. Касаясь вопросов советской внешнейполитики на Востоке, нарком осудил выжидательнуютактику Политбюро ЦК ВКП(б) в отношении Афгани-стана, и этим был упущен шанс для укрепления пози-ций СССР в этом регионе [30. Л. 91]. Он считал не-обоснованным решение «инстанции» о степени готов-ности китайского народа к революции, что привело к«колоссальным ошибкам 1927 года» и подавлению ки-тайских коммунистов [30. Л. 92].При всей своей критике деятельности КоминтернаГеоргий Васильевич заявлял Сталину о своей заинтере-сованности ролью СССР для мировой революции, но врамках, когда это не подрывает международных пози-ций Советского государства и не подвергает разруше-нию всего того, что было достигнуто советской дипло-матией [30. Л. 91]. Все это подвергает сомнению мне-ния некоторых историков о том, что Чичерину былякобы присущ своеобразный «национал-большевизм»[37. С. 220-221; 4. С. 85]. Упоминавшийся вышеГ.З. Беседовский, напротив, считает Чичерина «по-средником в сношениях двух разных историческихсистем, советской и капиталистической, который небыл сторонником их схватки в последнем и решитель-ном бою» и рассчитывал на возможность мирного со-существования этих систем и их сближения, при кото-ром «надобность в решительной схватке исчезнет» [2.С. 138]. Чичерин никогда не разделял взглядов и пла-нов Сталина во внешней политике, о чем свидетельст-вуют нелицеприятные для последнего чичеринскиевысказывания, в которых содержалась скрытая и не-персонифицированная критика. Он называл «нелепымимосковские выступления» (намек на позицию И. Ста-лина) об опасности нападения капиталистических го-сударств на СССР. Чичерин советовал Сталину изме-нить внешность и поехать на некоторое время за гра-ницу и лично убедиться, что «такая опасность не суще-ствует» [30. Л. 92]. Он осудил «крики о социал-фашизме» (вновь намек на заявление И. Сталина о ро-ли социал-демократии), отметив их пагубность в делесоздания новых революционных партий за рубежом[30. Л. 92-93]. По словам американского историкаА. Фишера, И. Сталин был слишком чувствителен кпренебрежению, которое демонстрировал ему наркомпо отношению к внешней политике [38. С. 228]. Одна-ко он счел благоразумным не устраивать никаких по-лемик по затронутым критически Чичериным вопро-сам, посчитав, что тяжелая и неизлечимая болезнь ско-ро сама устранит несговорчивого наркома.Мысли, высказанные Г. Чичериным И. Сталину, по-вторялись в письмах В. Молотову, А. Рыкову и другимруководителям партии и государства. Своими «открове-ниями» нарком предопределил свою судьбу. ПолитбюроЦК признало, что здоровье Чичерина действительно на-ходится в крайне тяжелом состоянии и неоднократно ста-вило вопрос о необходимости возвращения наркома вМоскву [38. Л. 7, 16; 39. Л. 150-152]. 21 сентября 1929 г. вписьме Чичерину Молотов открыто намекал наркому оневозможности думать в его положении о работе в Нар-коминделе [40. Л. 12]. Нарком понимал, что в Москве емуне простят отступничества от внешнеполитического кур-са ЦК ВКП(б) и тормозил свой выезд из Германии всяки-ми отговорками [30. Л. 95]. Возвращение Чичерина в Мо-скву затянулось до января 1930 г. 21 июля ПрезидиумЦИК СССР удовлетворил просьбу Г. Чичерина и освобо-дил его от поста наркома иностранных дел. После отстав-ки Чичерин был обречен партийной элитой на медленнуюмучительную смерть, оставаясь без должного внимания,лечения и ухода. В. Молотов назвал Георгия Васильевича«переродившимся наркомом», в чем был, пожалуй, прав.Формирующаяся сталинская система не простила инако-мыслия Чичерину и обрекла его имя на долгие годы по-литического забвения.

Скачать электронную версию публикации