The archetypical plot about the prodigal son and the authors' consciousness in the dialogue of epochs (based on A.S. Pushkin's and L.N. Andreev's stories).pdf Текстуальные совпадения произведений, написан-ных в разные исторические эпохи, без прямого заимст-вования осуществляются благодаря явлениям сверх-личностной памяти литературного процесса, образую-щим широчайшую область разного рода перекличек впроизведениях многих авторов. Переклички на уровнесюжетов, мотивов и образов мы отмечаем в повестиА.С. Пушкина «Станционный смотритель» и рассказеЛ.Н. Андреева «Молчание». Оба сюжета восходят кархетипическому сюжету о блудном сыне и являютсобой примеры моделирования индивидуальным ав-торским сознанием актуальных сюжетов и варианты«отдаления» от идеальности в разрешении извечногоконфликта поколений. Повествования построены наколлизии несогласия воли детей с авторитетом отцов,что ведет к сотворению собственной биографии.Мифологическая модель взаимоотношений поколе-ний с волеизъявлением, странствованием и страдания-ми в чужом мире Сына, смирением и всепрощениемОтца концептуально универсальна, заключает в себезакодированные смыслы в системе высказываний идействий. Это первичный объект, подлежащий моде-лирующей деятельности. Созданные (авторские) моде-ли возвращают нам «мир уже не в том виде, в каком онбыл ей изначально дан» [1. С. 259].Мифологический сюжет по своему главному семан-тическому значению можно обозначить как сюжет-макрособытие, оказывающий оплодотворяющее влияниена всю последующую культуру и русскую литературу вчастности. Тема «отцы и дети» и ее художественное во-площение расширяют границы конкретных культурныхи исторических обстоятельств. «Высшая тема» объясня-ет скрытый смысл любого земного события - встречи сБогом в самом себе и его мудрости. Распознавание ду-ховных смыслов человеческой жизни - задача, решаемаячерез библейские философские истории. Человечествовсегда, во все времена проецирует свои судьбы на одини тот же вечный сюжет, постоянно соизмеряя свое на-стоящее с евангельским прошлым, каждый раз по-новому осмысляя то и другое.Заключенный в библейском сюжете код для дешиф-ровки индивидуальным художественным и нехудоже-ственным сознаниями, адресованный настоящему ибудущему, дает мощный культурный импульс художе-ственной вариативности, сохраняя всегда главный«ген» этого сюжета - мотив «отцы - дети», передаю-щий актуальным сюжетам конфликтность взаимоот-ношений поколений, выраженную в тексте явно либоподразумеваемую в подтексте, информацию которогопредстоит распознать читательскому сознанию. Благо-даря регулярной повторяемости одной и той же едини-цы, произведение предстает как законченное целое,наделенное новым смыслом.Смысловой инвариант в памяти культуры живетсвоей собственной жизнью, развивается, генерируетсмыслы в новых структурных вариантах, рождая темсамым разнообразные модификации формы и произво-дя индивидуально-авторские трансформации первона-чального содержания. При этом автор - производительсмыслов, стремящийся «не к исчерпанию смысловогосодержания» первообраза, а к «осуществлению тогоакта, посредством которого производятся все эти исто-рически возможные, изменчивые смыслы» [1. С. 259].Мотив «отцы - дети» - один из наиболее репрезента-тивных в плане онтологии - разнообразен в своих семан-тических проявлениях, если рассматривать его в относи-тельно широком ряду его повествовательных реализаций.Этот мотив имеет сюжетообразующий потенциал и со-держит в себе возможность развития, осложнения побоч-ными мотивами. Тематическая концепция мотива (кон-фликт поколений) представляет разнообразную интертек-стуальную трактовку, соединяя различные тексты в еди-ное смысловое пространство. Такое единое смысловоепространство мы обнаружили на примерах пушкинскойповести и рассказа Л.Н. Андреева.Связь веков осуществилась благодаря использова-нию художниками мотива «отцы - дети» как микро-сюжета. Эта общность отчетливо прослежена, но ос-мыслена и преподнесена читателю по-разному. Неиз-менный мотив «отцы - дети» как «костяк», который«дает форму целому и ясно проглядывает из-под под-робностей» [2. С. 303], в разных эпохах лишь приобрелновые воплощения, в чем-то трансформировавшись иусложнившись. Художественный эффект достигнут нев результате следования канонической норме, а вслед-ствие ее нарушения, авторы выразили свою позицию нев повторении известных схем, а в создании оригиналь-ного, не похожего на другие сюжета.Сюжет-архетип блудного сына - идеальный наборпотенций человеческого существования и выстраива-ния взаимоотношений поколений, поведенческий вы-бор в котором обусловлен индивидуальным сознанием.Предложенный человечеству идеал определяет способмышления и регулирует жизнь. Литература и жизньчеловека «выдают» новый комплекс идей, разные путираспоряжения или нераспоряжения потенциалом дей-ствий, что мы и наблюдаем в названных произведенияхПушкина и Андреева.При акте сравнения произведений сходное можетбыть сведено к словесной формуле: конфликт «отцов»и «детей». Кроме этого, в самой общей формулировкесходны сюжеты, скрытым эпиграфом к которым явля-ется библейская притча о блудном сыне (скрытый эпи-граф присутствует в «Станционном смотрителе» и от-сутствует в «Молчании»); очевидны и сюжетные расхо-ждения. Вариативность актуальных сюжетов определенакоординатами смыслового пространства инварианта иобъясняется их потенциальными интерпретациями. Этотак называемые «отправные точки смыслообразова-ния»: 1) Конфликт поколений: а) явный; б) скрытый(внутренний); в) мнимый (отражающий разное воспри-ятие); 2) «Отец - сын» (главный ген сюжета, сохраняю-щийся во времени, свидетельствующий о бесконечностипродолжения человеческой жизни): а) родственная,кровная связь; б) иерархическая связь; в) духовная связь;3) «Блудный»: а) блуждающий (странствующий);б) блудливый (совершающий грех); в) соединение пер-вых двух значений; г) заблуждающийся; 4) «Сын - сы-новья»: а) сын, единственный сын; б) не сын;в) младший сын; г) грешный; д) праведный; е) дочь;5) Ситуация выбора; 6) Диалог: а) состоявшийся; б) не-состоявшийся; 7) Возвращение в отчий дом: а) возвра-щение; б) не-возвращение, гибель; 8) Дом Отца/матери:а) дом; б) монастырь; в) другая обитель; 9) Вопрос веры:а) есть Бог, обретение Бога внутри себя (символическоевозрождение/воскрешение); б) нет Бога, невозможностьобретения Бога внутри себя; 10) Покаяние: а) покаяние;б) не-покаяние; 11) Прощение: а) прощение; б) не-прощение; 12) Земля: а) родная земля; б) чужая земля.Сознательное или бессознательное моделированиеавторами мотивного комплекса сюжета-инвариантапорождает парадигму типологически разнообразныхмодификаций одной и той же основы. Первоначальныйтекст в них не стерся, не потерял содержащуюся в неминформацию, а, подобно зерну, сохранил в себе про-грамму будущего развития, не застывшую неподвиж-но, не равную неизменно самой себе данность, как со-держание-память. Евангельская притча чаще всего ак-туализируется «в читательском сознании без воспроиз-ведения ее сюжета в тексте» [3. C. 5] и представляетобщечеловеческую норму жизни, а актуальные автор-ские сюжеты - конкретную коллизию конкретного ис-торического времени и отход от этой нормы.Творчество Пушкина преломляется в жизни и образахXX в. Ценным мемуарным свидетельством отношенияЛ. Андреева к Пушкину является статья выдающегосясоветского литературоведа Л.П. Гроссмана (1888-1965)«Беседы с Леонидом Андреевым» [4. С. 267-280], в кото-рой содержится, в частности, отзыв Л. Андреева о пуш-кинских «Египетских ночах». Очевидный интерес писа-теля к наследию Пушкина и модель сюжета, представ-ленная в рассказе «Молчание», свидетельствуют как опроявлении сверхличностной памяти литературноготворчества, так и об индивидуальной памяти автора. Насхождение художественных миров Пушкина и Андрееваобратила внимание Л.А. Смирнова: «Заживо проглочен-ными воспринимаются Петька и Сашка, а их чувства,мечты - не рожденными. Такое страшное продолжениеполучает в творчестве Андреева мотив гибели мечты ма-ленького человека, широко развитый в русской классикеот «Станционного смотрителя» А.С. Пушкина до многихрассказов А.П. Чехова Разрыв естественных связейдетей и родителей - мрачный мотив - оттенен уже в ран-них рассказах Андреева» [5. С. 8].Сюжеты названных произведений Пушкина и Анд-реева, в которых представлен разрыв связей между по-колениями, дают читателю и исследователю возмож-ность проникнуть в процессы художественного иссле-дования тайн человеческой индивидуальности и явля-ют собой «эпизоды» литературной жизни сюжета-архетипа. С точки зрения структурной соотнесенности«переплетение» двух текстов произошло как на уровнемотивов ухода, падения и возвращения «блудных» до-черей, так и на уровне мотива блудного сына, «прочи-тываемого» читательским сознанием. Оживляя са-кральный смысл притчи - неизбежность возвращения кистоку через падение, искупление, - Пушкин убеждаетчитателя в неизменности и неотвратимости нравствен-ного закона и указывает верный, спасительный путь кдуховности и Богу. Андреев же в рассказе представляетобостренное осознание необходимости возвращения иодновременно невозможность его осуществления. Не-возможным становится внутреннее (психологическое)возвращение его героини к истоку.Однако внимание авторов в большей степени сосре-доточено на образах отцов - Вырине и о. Игнатии, чьиистории также проходят по канве притчи, с ней не сли-ваясь, представляя собой психологически более слож-ные варианты. Эти герои так или иначе тоже оказывают-ся в состоянии блудных сыновей (в прямом и метафори-ческом смыслах). Под мнимой благочестивостью отцовраспознается немудрость, убогость сознания и односто-ронняя подражательность нравоучительным библейскимисториям, усугубляющие конфликтность.Конфликт отцов и детей связан с проявлением своево-лия последних и выбором пути. В «Станционном смотри-теле» выбор как проявление своеволия обусловлен жиз-нью героини при дороге, встречами и расставаниями, тя-гой молодости в большой мир; в «Молчании» - внутрен-ней отгороженностью персонажей друг от друга, одино-чеством, уединенностью сознания героини, отсутствиемдуховного родства. Волевое устремление (принцип суще-ствования личности) пресекается реальностью. Однакопроявление воли пушкинской «блудной» дочери перерас-тает в обретение собственной идиллии, личного счастья, аее грехопадение (с точки зрения религиозного сознанияВырина) трансформируется в праведность. В рассказеЛ.Н. Андреева ситуация иная: уход из отчего дома, тай-ное грехопадение, возвращение, потребность в межлич-ностных связях, подкрепленных духовным единением, иих отсутствие, сознательное уединение как выбор и про-явление своеволия приводят «блудную» Веру в состояниеабсолютного одиночества. Происходит «перерастание»воли в горькую долю, закончившуюся гибелью. В судьбегероини Л.Н. Андреева художественно реализуется про-рочество пушкинского Самсона Вырина о горькой судьбе(доле) дочери.Логика библейского текста утверждает ценностьсвободного выбора человеческой личности, в свободе-воле которой для Пушкина заключается идеал поведения.Но проекция идеала в реальную жизнь порождает проти-воречие и разрыв с отцом, сознание которого транслируетбезотрадные мысли: «Всяко случается. Не ее первую, неее последнюю сманил проезжий повеса, а там подержалда и бросил. Много их в Петербурге, молоденьких дур,сегодня в атласе и бархате, а завтра, поглядишь, метутулицу вместе с голью кабацкою» [6. С. 401]. Общеизвест-ное место, прокомментированное многими исследовате-лями [7. С. 19; 8. С. 97; 9. С. 143; 10. С. 42]. Главный ис-точник конфликта - неверие Самсона Вырина в благопо-лучное устройство дочери в Петербурге, обусловленноетипичностью трагического исхода подобной ситуации вреалиях XIX в. Мысль о печальной участи дочери, потеряродственных связей, ощущение брошенности, потерясмысла жизни подводят его к гибели.Истина и для Самсона Вырина, и для о. Игнатия,предпринявшего попытку понять причины трагическихсобытий, остается «закрытой», не узнанной. Однако то,что скрыто от отцов, известно дочерям. Но если чита-тель Пушкина с помощью рассказчика может «реконст-руировать» судьбу Дуни, то у Андреева тайное остаетсятаковым до конца. И в молчании героини Андреева, ееуходе из жизни - вызов несовершенному миру. Трагиче-ский конфликт хрупкого и нестабильного сознания ге-роев и действительности оказывается неразрешимым.Еще одна точка схождения текстов связана с фак-том создания (или его попыткой) точек привязки, чтороднит и одновременно отличает сопоставляемые про-изведения. Точка эмоциональной привязки и расшире-ние собственной бытийности для пушкинской героинисопряжены с реальными ротмистром Минским и ре-альным пространством Петербурга. Попытка созданияновой точки привязки андреевской героиней успехомне увенчалась. А так как в начальной бытийности (вдоме отца Игнатия) отсутствует духовная компонента исвязь поколений, героиня, лишенная их и не обретшая,отказывается от бытийности в таком варианте совсем.В освоении пушкинских традиций изображения инди-видуальности в ее трагическом выражении (несходстволичности и социального типа, несогласие с миром безве-рия) и реализма как ведущего художественного методаXIX в. Л.Н. Андреев утверждает новые принципы иссле-дования внутреннего мира человека. Именно символизмподводит писателя к пониманию пограничных со смер-тью состояний. В отличие от А.С. Пушкина, ориенти-рующего внимание читателя на сознание героя, который«не в силах повлиять на ход событий, но прежде чемсклониться перед судьбой, пытается повернуть историювспять» [11. С. 107], Л.Н. Андреев разгадки трагическихсобытий «связывает» с подсознанием, которое остаетсядля читателя тайной. Притча о блудном сыне реализуетсяв его произведении как тайное событие прошлого, послед-ствия которого - в настоящем. Закрытость сознания Верыпо возвращении из Петербурга как следствие сложногопсихологического состояния, эмоциональной отчужденно-сти в семье - безысходный выбор героини, исключающийвозможность восстановления духовного единения. Чело-век, переживающий экзистенциальный вакуум, относится кокружающему миру как к разрушительному, а к себе - какк социально пассивному субъекту.Мотив тайны, являющийся конструктивным в ос-мыслении идейно-художественного содержания произ-ведений, сопряжен с городом, «подтолкнувшим» геро-ев к гибели. Петербург, куда отправляются героини впоисках счастья, становится местом их «падения», ме-няет жизнь их близких. Схожие пространственныедоминанты «город» - «дом» - «вечный дом» (кладби-ще) выстраиваются в парадигму, несмотря на то чтосемантика образов дома и Петербурга противоположна,так как дом изначально связывается с гармонией, семь-ей, «внутренним храмом», идиллией, а Петербург - сбесчеловечностью, страданием и символизирует зло ипорок. Миф о Петербурге как городе, равнодушном клюдским страданиям, является «формирующим» соз-нание героев и несет смыслообразующую функцию.Под действием города в обоих произведениях происхо-дит разрушение дома-идиллии, образ которого транс-формируется в образ утраченного дома. Дом без души,без продолжения рода, без женского тепла, без разумаблизок к месту вечного покоя мертвых. Значения утра-ты дома-идиллии и обретения покоя в «вечном доме»сближают образы дома и кладбища - последнего при-станища человека. Локус кладбища как места снятияконфликта поколений, разрешения кризиса сознания,приобщения к вечности, как святыни, сопряженной спамятью и сближающей живых и мертвых, - очереднаяточка схождения двух текстов.Знаменателен факт исповеди-покаяния отца Игнатияв комнате и на могиле дочери, ассоциативно воссоз-дающий в читательском сознании финал повести «Стан-ционный смотритель»: возвращение Дуни Выриной,которая на могиле отца «легла и лежала долго», - актвнутреннего покаяния. Пушкинская и андреевская сце-ны на кладбище - свидетельство трагической невозмож-ности восстановления родственных связей и неизбывно-сти вины перед близким человеком. Мотив вины в пол-ной степени отражает момент схождения образов Сам-сона Вырина и о. Игнатия [11. С. 107]: «Герой осмысля-ет происшедшее и… сходит в могилу от бессильногосознания собственной вины и непоправимости беды».А понимание собственного бессилия в разрешении се-мейной проблемы выплескивается у о. Игнатия в психо-логическую реакцию иронии и смеха, на чем не раз де-лает акцент автор, и к концу перерастает в отчаянноерыдание («И он бился головой о край стола и рыдалбурно, мучительно…» [12. С. 77]). Однако вина отцовразная: в «Станционном смотрителе» груз ответственно-сти за произошедшее все же ложится на плечи дочери иею осознается, в «Молчании» двойная вина на отце Игна-тии - человеке, не сумевшем защитить свое дитя от опас-ности и подарить душевную теплоту, и священнослужи-теле, не ставшем носителем слова Божьего, проводникоммежду Богом и человеком, как того требует сан.Финал рассказа Андреева весьма символичен. Се-мантика кладбищенских ворот, сквозь которые прохо-дит о. Игнатий, направляясь к могиле дочери, в Библиисвязана со смертью как преддверием Страшного суда итемой вины. Образ ворот символизирует своеобразныйфильтр, отсеивающий грешников, критерий котороголежит в сфере морали. Чувство вины, истинное пони-мание утраты и проснувшееся человеческое началоприводят о. Игнатия на кладбище. Дважды автор гово-рит о священнике как о человеке, запутавшемся «вузеньких тропинках» и в конце концов «потерявшемдорогу». «Заблудился! - усмехается о. Игнатий и оста-навливается на разветвлении тропинок» [12. С. 77] (вы-делено нами. - Э.Р.). Мотив потерянностинившая мироощущение и способ мышления, не пред-лагает альтернативы и в духовной сфере бытия. Свойпуть предстоит определить самому человеку. И «под-гоняет» это сделать олицетворенное говорящее молча-ние как оппозиция невысказанному слову / высказанно-му слишком поздно. Так, образ о. Игнатия, человекаблуждающего, находящегося в состоянии поискасмысла жизни, также «приравнивается» к библейскомуобразу блудного сына. Пустота как духовное состояниечеловека вне своего творца в Евангелии (Лк., XI, 24-25;Мф., XII, 43-45) выражена через символ пустого дома.В своем страшном выборе вечное успокоение исмирение с собой и с природой обретает Вера; в гор-дыне, несогласии с жизнью, в абсолютном одиночест-ве, наполняющем молчаливый темный опустевшийдом, остается о. Игнатий, духовный мир которого пре-образило дыхание смерти и «приобщило его к болеевысокому пониманию смысла бытия» [13. С. 148].Библейская притча о блудном сыне с ситуацией воз-вращения, покаяния и всепрощения содержит образецдиалога Бога и человека, диалога сознаний отца и сына,диалога, восстанавливающего гармонию. С точки зре-ния «Станционного смотрителя» возвращение к истокуневозможно (оно временно), ибо ТАМ - дом, муж, де-ти - то, что держит героиню и связывает крепче, чемдорожная станция. Но ТАМ и осознание вины, ощуще-ние тяжести, неисполненного долга. С точки зрения«Молчания» кризис бытия исключает возможностьсветлого будущего, лишает человека Дома и надежды,усиливает трагизм. Так в произведениях воплощаетсямотив прижизненного возвращения на время и мотивневозможности возвращения.Исторические контексты произведений также оказы-ваются созвучными. Разным эпохам создания текстовсвойствен катастрофизм социальной действительности.«Станционный смотритель» был написан в разгарэпидемии холеры и вынужденной изоляции автора вБолдино. Но жизнь все же предлагала Пушкину идил-лию, в которой сохранялось понятие Дома, семьи и гар-монии (предстоящая женитьба на Н.Н. Гончаровой) ивозможность творчества, утверждающего эту гармонию.Кризисность пушкинской эпохи отчасти созвучнаисторическому времени рубежа XIX-XX вв., отмечен-ному брожениями в обществе, процессами возрожденияв культуре, социальной активностью и предчувствиемкатастроф. Космизм катастрофичности исключал аль-тернативную идиллию, усиливая трагичность бытия.Кризис жизни, несомненно, нашел свое выражение вкризисе сознания героев произведений Л.Н. Андреева.Авторы по-разному воспринимали бытие: А.С. Пу-шкин, отталкиваясь от неоднозначности историческоговремени, все же тяготел к гармонии, Л.Н. Андреев какписатель пессимистического толка дисгармоничностьсвоей эпохи и своей личности отражал в дисгармониибытия своего художественного мира, что не позволилописателю привести своих героев к обретению дома,счастья, идиллии. Несмотря на это, художественныемиры авторов в указанных произведениях во многомсошлись. Точками пересечения стали: традиционнаядля русской классики и для творчества Пушкина темамаленького человека (гуманистическая направленностьтворчества Андреева - в сочувствии и сострадании ма-ленькому человеку); единство проблематики (конфликтотцов и детей), уходящей своими корнями в мифоло-гию; во многом совпадающие мотивные комплексы;актуализация единой идейной основы; топика произве-дений.Таким образом, можно говорить о схождениях двухтекстов как на уровне мотивов («отцы - дети», уход,возвращение, покаяние, блуждание, вина, тайна), про-странственных доминант (город - дом - кладбище),так и на уровне перекрестного функционального созву-чия образов: Дуня - Вера («блудные» дочери с точкизрения сознания их отцов, мотив грехопадения), Дуня -о. Игнатий (сцены покаяния-исповеди на могилах, мо-тив вины), Самсон Вырин - Вера (пророчество о горь-кой судьбе, доле, мотив гибели), Самсон Вырин -о. Игнатий (пустой дом, пустота духовная, мотив оди-ночества, потери родственных связей). Сходное в не-сходном выявилось и благодаря общему ощущениюгероями богооставленности, несмотря на то что Выриннесет в себе христианские нормы морали и истины (вотличие от о. Игнатия), а Дуня проходит «духовныйпуть» в своем покаянии и возвращении. Идея жертвен-ности, свойственная русскому сознанию еще со време-ни святых Бориса и Глеба, художественно реализуетсяв обоих произведениях и сопряжена с мотивом вины.Интертекстуальная перекличка библейского и акту-альных сюжетов убеждает в прочности христианскогофундамента всей культурной традиции. Тексты перекли-каются между собой, несмотря на временную бездну иминуя сознание их носителей, представляя собой в типо-логическом смысле вариативные модели сюжета-архети-па и своеобразно осуществляя тем самым диалог эпох.

Скачать электронную версию публикации