G. Sands story La Mare au Diable and its reception in 19th century in Russia.pdf Повесть Жорж Санд «La Mare au diable» («Чертовоболото», 1846) является наиболее репрезентативнымкомпонентом ее сельского цикла. Впервые к изображе-нию сельской местности своего родного края БерриЖорж Санд обратилась уже в раннем романе «Вален-тина» («Valentine», 1832), однако образ крестьянинаБенедикта еще обладал чертами типичного романтиче-ского героя и отличался условностью. Созданный черездесять лет роман «Жанна» («Jeanne», 1844) явилсяпредвестником будущего цикла «сельских» повестей(les nouvelles champetres), в который традиционновключают три повести: «Чертово болото» («La Mare audiable», 1846), «Франсуа-найденыш» («Francois leChampi», 1847) и «Маленькая Фадетта» («La PetiteFadette», 1849), озаглавленные как «Вечера с конопель-ником» («Les Veillees du Chanvreur»). Завершает циклболее поздний роман «Мастера Волынщики» («LesMaitres Sonneurs», 1853).Своим циклом Санд начинает полемику с сущест-вовавшей в то время во французской литературе тра-дицией изображать крестьян как массу, где нет инди-видуальности и личности, способной к созиданию. Та-кая точка зрения была выражена у Бальзака в романе«Крестьяне» («Les paysans», 1844), где писатель-реалист, выводя образы алчных и подлых крестьян,разоблачал вечный социальный антагонизм междудвумя классами. Санд принципиально полемизировалас этой тенденцией.В произведении Санд присутствуют три основныечерты, определившие своеобразие самого жанра «сель-ской» повести. Во-первых, крестьянин, маргинальныйперсонаж становится главным героем и изображается вокружении типичных реалий. Во-вторых, этот геройпомещен в соответствующее его происхождению ижизни пространство, включая самые маргинальные еголокусы: лес, болото и поле. Но если сцены пахоты жи-вописуют картины идиллического характера и в конеч-ном счете помогают запечатлеть обобщенный образкрестьянина как социального индивида, то изображе-ние персонажей в лесу раскрывает их богатый поэтиче-ский внутренний мир. И, наконец, писательница прибе-гает к новым поэтическим средствам выразительности,которые никогда прежде не использовались в литера-туре: вводит беррийское наречие, диалектные кресть-янские выражения, народные верования и легенды.Используя все эти аспекты категории маргинальности,Жорж Санд создает новый для литературной традициижанр «сельской» повести. В самой повести рассказыва-ется, как на протяжении суток пути из одной деревни вдругую зарождается глубокое взаимное чувство междуМари, шестнадцатилетней девушкой, идущей нани-маться в батрачки, и тридцатилетним Жерменом, вдов-цом и отцом троих детей.Юная девушка в экстремальной ситуации, когдапутники заблудились в лесу, демонстрирует смекалку,наблюдательность, хозяйскую сноровку, сумев на-кормить Жермена и его осиротевшего сына, соору-дить постель для ребенка и успокоить его своими ис-ториями о небе, звездах и обретающих там покой ду-шах умерших людей. Сандовская героиня наделенапоэтическим взглядом на мир, она является не толькореализацией психологически достоверного образакрестьянки, но и мифологизированным образом.В юной девушке словно проглядывает архетип мате-ри, возникают ассоциации и с образом девы Марии(не случайно совпадение имен). В образах молодыхкрестьян писательница реализует свою веру в челове-ка и в будущее. «Настанет день, - утверждает рома-нистка в предисловии к "Чертову болоту", - когдапахарь сможет одновременно быть художником, спо-собным если не выражать красоту, то, во всяком слу-чае, ее чувствовать» [1. С. 13].Крестьяне старшего поколения у Санд выписаны ссоциальной и психологической достоверностью: онитрезвые, расчетливые в суждениях. Например, старикМорис, пользуясь своим правом контроля над членамисемьи, которое соответствует его роли главы рода, учитсвоего овдовевшего зятя отнестись рационально к вы-бору будущей жены, брать не слишком молодую, ноздоровую, работящую.Заканчивается повесть счастливым соединениемдвух достойных молодых людей. В оригинале послеобъяснения влюбленных следовало подробное описа-ние деревенской свадьбы со всем присущим ей тради-ционным ритуалом. Этот своеобразный фольклорно-этнографический очерк, ставший основой произведе-ния, и восхитил в свое время славянофилов. Многиеиз них (Ю.Ф. Самарин, А.С. Хомяков, С.П. Шевырев)увидели в «Чертовом болоте» то, что было близко имсамим: изображение человека из народа, зарисовкиприроды, идеализацию патриархального устройствадеревенской семьи - все то, что в конечном итоге со-ставляет эстетику и поэтику цикла «сельских» повес-тей. Славянофилы, осуждавшие Санд за разрушение«святости» и церковного таинства брака во многихроманах, признали в ней значительный талант (см: [2.С. 68]).Эта повесть оказалась наиболее востребованной врусской рецепции «сельского» цикла, она выдержаламногочисленные переиздания и встречала неизменновысокую оценку критики. Имея в виду именно повесть«Чертово болото», А.И. Кронеберг, переводчик и кри-тик прозападнического журнала «Современник», пояс-нил, что своим взглядом на крестьянина писательницаположила конец «сахарным идиллиям» [3. С. 88]. Кро-неберг подразумевал, по-видимому, традицию, связан-ную с «Удачливым крестьянином» Мариво. ОднакоВ.Г. Белинский упоминал о повести только в планеполемики со славянофилами. По-видимому, для негобыла неприемлемой вера писательницы в «естествен-ную» нравственность крестьян, выраженная в преди-словии к повести.В критическом осмыслении цикла «сельских» про-изведений Санд (и «Чертова болота» в частности) важ-ную роль играет рецепция Ап. Григорьева. После Бе-линского Григорьев был одним из самых последова-тельных, настойчивых и тонких интерпретаторов твор-чества Жорж Санд. При этом, не будучи ни ярым за-падником, ни явным славянофилом, в даваемых имоценках он занимал особую позицию. Ему принадле-жит термин, выработанный в отношении «сельских»повестей Санд, которые он станет называть «пейзан-скими» (от французского «paysan», что в переводе зна-чит «крестьянин»).Во всех статьях позднего Григорьева, посвящен-ных «пейзанским» произведениям, утверждалось, чтоименно от Жорж Санд идет импульс изображениякрестьянина в русской литературе [4. C. 34]. Повесть«Чертово болото», по мнению Григорьева, была пер-вым толчком этого направления. Однако о «пейзан-ских» произведениях Санд критик начал писать, ко-гда появились собственно русские произведения окрестьянах. В России «крестьянская» тема очень жи-во обсуждалась. Крепостное право, просуществовав-шее в России значительно дольше, чем в любой дру-гой европейской стране, приняло такие формы, чтомало чем отличалось от рабства, поэтому часто про-изведения, так или иначе касающиеся этого животре-пещущего вопроса, принимали антикрепостническиеинтонации.В повестях писателей натуральной школы, появив-шихся в начале 1840-х гг., чаще всего изображалисьпредставители чиновничье-дворянской среды или го-родской бедноты. Крестьяне в это время редко стано-вились главными героями произведений. Некоторымписателям их знание народного быта во всех его под-робностях, этнографическая точность описаний помог-ли стать замечательными документалистами. Однакоих физиологическим очеркам, зарисовкам из современ-ной жизни крестьянства недоставало эмоциональнойокраски, лиричности, что как раз и привлекло внима-ние современников Санд в цикле ее «сельских» повес-тей. В России 1840-1860-х гг. только И. Тургеневу иД. Григоровичу удалось соединить социально-психоло-гическую достоверность и лиризм в изображении кре-стьянина.В России с середины до конца XIX в. повестьЖ. Санд издавалась восемь раз. Первый перевод, оза-главленный «Проклятое болото», появился в 1846 г. в«Отечественных записках», затем в 1852 и 1892 гг.(имена переводчиков установить не удалось); перевод1894 г. вышел с пометкой «Л.Д.» (переиздавался болееранний перевод 1892 г., печатавшийся с пометкой«Л.Д. М.Б.» в журнале «Мир Божий»). В 1892 г. по-весть также переводилась Е.Д. Ильиной. Дважды в1895 г. переводы предпринимались М.А. Шишмаревойи Ю.В. Доппельмейер; именно эти два перевода пред-ставляются лучшими в XIX в. Вышеназванные перево-ды выходили под названием «Чертово болото». Нако-нец, в 1897 г. анонимный переводчик озаглавил по-весть как «Чертова лужа».Для того чтобы понять характер ранней перево-дческой рецепции повести, следует подробнее остано-виться на некоторых наиболее концептуальных осо-бенностях оригинала и проанализировать их воспро-изведение в русских переводных вариантах. В ориги-нале можно выделить две основные части. К первойотносятся все текстообразующие компоненты: образповествователя, образованного парижанина, скреп-ляющий весь цикл; такие составные элементы текста,как «Предисловие» (Notice); особая вводная глава «Отавтора - к читателю» (L'Auteur au lecteur), где в моно-логической форме репрезентированы авторская кон-цепция и художественный метод Санд. Ко второй час-ти относится собственно сюжет с образами крестьян.Самой показательной в плане анализа является интер-претация русскими переводчиками таких компонен-тов, как диалоги героев, а также описания простран-ственных локусов.Появление первого перевода «La Mare au diable» вРоссии можно считать важным культурным событием.Издается он в журнале «Отечественные записки» в ав-густе 1846 г. в разделе «Смесь». Этот перевод появилсяспустя несколько месяцев после выхода в свет ориги-нала произведения. Во Франции повесть выходит ввиде фельетонов и состоит из восьми глав, в отличие отпоследующих изданий в семнадцати главах. Приложе-ние (Appendice), озаглавленное как «La Noce de Campagne» («Деревенская свадьба»), появляется во фран-цузском журнале только через месяц после общей пуб-ликации (31 марта - 2 апреля 1846 г.). Первое отдель-ное издание повести осуществлено в мае того же1846 г. в двух томах издателем Дезесаром (Desessart),но не в восьми, а в семнадцати главах, где приложениеявляется логическим продолжением событий повести,описанных в главах с XVIII по XXI. Однако в жур-нальный перевод эта часть не вошла. Таким образом,повесть дошла до российского читателя очень быстро,однако не совсем в полном объеме.В целом русские переводы повести в XIX в. не бы-ли безупречными из-за обилия смысловых и стили-стических неточностей, просторечных выражений, атакже наличия в тексте буквализмов. Тем не менеерусская читающая публика могла почувствовать осо-бенности поэтики Санд. К наиболее удачным, отве-чающим общей авторской интенции можно отнестиперевод Ю.В. Доппельмейер (1895) и М.А. Шишмаре-вой (1895).В переводе Доппельмейер предпринимается попыт-ка ненавязчиво адаптировать инонациональное произ-ведение к культуре, особенностям своей страны, приэтом очевидна попытка передать эмоциональный ком-понент оригинала. Сравните (фрагмент из главы «Па-хота»):Перевод Ю.В. Доппельмейер«Так взгляните же на эту жизнь, взгляните внима-тельно, - всем сердцем отдайтесь обаянию беспредель-ного простора полей, и затем остановите свойсочувственный взгляд на ее вечных тружениках-крестьянах, на том, что есть в них истинно прекрасно-го. Все это отчасти вы увидите в моей книге, но не-сравненно глубже и цельнее почерпнете из самой жиз-ни и природы» [5. С. 14].Жорж Санд«Voyez donc la simplicite, vous autres, voyez le ciel etles champs, et les arbres, et les paysans surtout dans ce qu'ilsont de bon et de vrai: vous les verrez un peu dans mon livre,vous les verrez beaucoup mieux dans la nature» [6. P. 51].Несмотря на разрастание объема текста, реализуетсяприближение переводчицы к авторскому замыслу. Текстперевода приблизительно в два раза превышает объеморигинала за счет добавления экспрессивно-вырази-тельной лексики, в частности, это касается описанийприроды. Дословно у Санд обращение начинается сослов «…взгляните же на эту простоту, вы, другие/вы,остальные». Доппельмейер решает не акцентироватьэтой грани между читателями и объектом повествова-ния. Зато слово «простота» (simplicite) в русском вари-анте заменено словом «жизнь», а повторное добавлениеэтого слова в конце фрагмента вместе с призывом (пере-водчика, а не автора) «остановить сочувственныйвзгляд» на «вечных тружениках» природы привносит вперевод неизбежную сентиментальную нотку. Такжепоявление в переводе наречия «внимательно» и совета«всем сердцем отдаться обаянию» и «вдохнуть полнойгрудью» целью своей имеют суггестивное воздействие.И дальше взгляд автора движется как бы сверху вниз:небо, поля, деревья и крестьяне. Большое внимание вэтом переводе уделяется изображению природы, котораявременами даже персонифицируется:Перевод Ю.В. Доппельмейер«А между тем природа, - эта благодетельная чаро-дейка - вечно юная, вечно прекрасная, обильно изли-вающая свои дары на все - от человека до былинки,растущей в поле, хранит в себе великую тайну, - тай-ну истинного счастья; только никто еще до сих пор еене разгадал» [5. C. 20-21].Жорж Санд«Et pourtant, la nature est eternellement jeune, belle etgenereuse. Elle verse la poesie et la beaute a tous les etres,a toutes les plantes, qu'on laisse s'y developper a souhait.Elle possede le secret du bonheur, et nul n'a su le lui ravir»[6. P. 62].У Жорж Санд нет такой характеристики природы,как «благодетельной чародейки», она - просто «вели-кодушна / благородна / щедра» (genereuse); «поэзия икрасота» заменены на одно слово «дары», а «все суще-ства и растения» - на «всё - от человека до былинки».Природа у Санд обладает секретом счастья, которыйникто еще не сумел «похитить» (ravir), а в вариантеДоппельмейер - «разгадать». Можно заметить, что, неподвергая повесть купюрам, выбирая всякий раз мет-кие, удачные эпитеты, Доппельмейер остается вернаавторской интенции.А вот у Шишмаревой скрупулезно воспроизведенывсе диалоги вплоть до стилистики крестьянской речи.Этот перевод отличается изящным стилем, отсутствиемперегруженных фраз или архаичных слов. Все в немтонко и емко, как и у самой Санд. Кроме того, чтобыввести в перевод слова иностранного происхождения,но не затруднить понимания текста, здесь в сноскахместами появляются объяснения некоторых реалий(«авторитет», «ферма», «лье», «экю», «су» и др.). Ко-лоритно переданы крестьянские выражения, напримерречь старухи-крестьянки, поведавшей Жермену траги-ческую историю: «Да, как же, знаю, знаю, здесьутонул ребенок. Давно это было. Тут и крест сто-ял, - большой, хороший крест: нарочно поставили впамять этого случая. Да как-то раз ночью, когда быласильная буря с грозой, нечистая сила свалила его в бо-лото . Доведись кому такое несчастье, что его за-хватит ночь в этом месте, - ни за что не выберется доутра. Сколько он себе ни ходи - хоть весь лес исходи, авсе на то же место придет» [7. С. 69].Это, действительно, хороший, точный перевод. Од-нако качественный перевод теряет в художественнойценности из-за отсутствия в книге предисловий (Notice иL'auteur au lecteur) и Приложения к повести (Appendice).Метод сокращенного перевода не был распростра-нен в России второй половины XIX в., однако в боль-шинстве названных переводов встречаются пропускитекста, которые можно объяснить требованиями цензу-ры. В журнальном переводе 1846 г., в переводах 1892 и1897 гг. настойчиво опускаются либо максимально за-тушевываются те размышления повествователя, кото-рые связаны с социальными и революционными собы-тиями. В большинстве переводов исчезает упоминаниекрестьянского восстания во Франции 1358 г., Жакерии,а также намек на недовольство общественным поряд-ком. В предисловии Санд опровергала религиозныедогматы, искажавшие, по ее убеждению, слово Христа.При переводе эта полемика с официальной церковью, атакже негативно окрашенная мысль, апеллирующая кгосударственному институту, исчезли или до неузна-ваемости смягчились. Таким образом, опускается гнев-ная тирада в адрес церкви, «торгующей индульгенция-ми», и государства, помыкающего во всем «встрево-женным богачам» [1. С. 11].В самой повести не было явно «революционных»идей, и уже не от цензуры, а, по-видимому, от самихпереводчиков исходило стремление опустить некото-рые фрагменты текста ради упрощения стилистики.Возможно, купюры предпринимались также для того,чтобы уложиться в рамки часто небольшого форматаизданий. Например, в переводе 1894 г., подписанноминициалами Л.Д., выпускается фрагмент, в которомповествуется о нежном отеческом чувстве Жермена кмалышу Пьеру. У Жорж Санд показаны его душевныетерзания в момент, когда он обнаружил маленькогосына недалеко от леса: «Жермен был нежным отцом,сердце у него было мягкое, как у женщины. В немначалась жестокая внутренняя борьба, усугублявшаясятем, что он стыдился своей слабости и старался скрытьее , - и от всех напрасных усилий лицо его покры-лось потом, а глаза покраснели . Тут уж мужествоокончательно покинуло его, и у него самого наглазах показались слезы» [1. С. 32]. Утратив подобнуюавторскую характеристику, в русском переводе Жер-мен предстает строгим отцом, а его решение не братьсына с собой в дорогу и отправить его к бабушке и де-душке - безапелляционным. Однако в целом можноконстатировать, что рассказ о событиях, происходив-ших с героями повести, не претерпел больших купюр врусских переводах.Повесть Ж. Санд была усвоена русской культурой идала импульс к созданию «пейзанских» произведенийнаиболее чутким из писателей и критиков второй поло-вины XIX в., повлияв на формирование нового, гуман-ного взгляда на крестьянина.Тургенев обратился к изображению крестьян какярких индивидуальностей впервые в своей повести«Хорь и Калиныч» (1847). Авторская установка пока-зать богатство духовного мира простого человека, датьчитателю увидеть в крестьянине нравственную силунации сближала многие очерки из «Записок охотника»с «Чертовым болотом» и другими «сельскими» повес-тями Санд. Сходство наблюдалось также в лирическойинтонации и образе рассказчика. У Жорж Санд это пу-тешественник, который пытался свежим взглядом по-смотреть на сельскую жизнь, как бы окунуться в по-эзию крестьянских верований, преданий, обычаев ивместе с тем стремился хотя бы на время стереть раз-личия, которые существуют между дворянином и про-столюдином. Тургеневский рассказчик также преодо-левал свое социальное отличие «барина» благодаряубедительно найденной бытовой мотивировке - охоте.Охотник в своем занятии, уравнивающем помещика икрестьянина, блуждая по окрестностям, получал воз-можность сблизиться с героями из народа, «подгля-деть» черты их характера, душевные переживания вестественных условиях, непринужденных ситуациях(см: [8. С. 216]). Современники Тургенева не раз отме-чали связь его «Записок охотника» с сельским цикломЖорж Санд.Не без влияния Жорж Санд написал свою повесть«Деревня» (1846) Д.В. Григорович. При этом пере-кличка с французской писательницей состояла, с однойстороны, в выражении симпатии и сочувствия к про-стому народу, а с другой - в желании защитить жен-скую личность. Акулина, крепостная крестьянка, испы-тывает двойной гнет - социальный и семейный. Пока-зывая ее существование как цепь страданий рабы сво-его мужа, в свою очередь бесправного крепостногочеловека, Григорович настаивал на несправедливости,необоснованности ее горестей. По мнению француз-ского исследователя А. Гранжара, писатель следовал заСанд в решении основной эстетической задачи: чтобысделать изображение «бесцветных и жалких» людейинтересным, он, как и французская романистка, идеа-лизировал свою главную героиню, приблизив ее к ду-ховному уровню читателей [9. P. 164]. Забитая и по-давленная обидами и попреками, Акулина не утратилаприродной чувствительности, тонкости чувств. В по-вести «Антон-Горемыка» (1847) Д.В. Григорович соз-дал идеализированный образ мужика, угнетаемого жес-токим управляющим, но сохраняющего свои лучшиечеловеческие качества (терпение, искренность, долг)даже в самые тяжелые моменты своей горькой жизни.Идеализация не только персонажа, но и деревенскогопространства (противопоставленного городскому), по-ля и даже пахотных работ представлена в повести «Па-харь» (1856). Прямую зависимость Григоровича от«пейзанских» романов Жорж Санд в 1850-х гг. настоя-тельно утверждал Ап. Григорьев. Для критика непри-емлемыми были нарочитая идеализация деревенскихперсонажей и тенденция приукрасить патриархальныйбыт крестьянства, идущие от Жорж Санд.Русская рецепция повести «La Mare au diable» вXIX в. - это, на наш взгляд, пример межкультурноготрансфера, «удача» которого объясняется как подго-товленным на тот период состоянием (культурным иполитическим) самой страны (России), так и литера-турными процессами, протекающими в ней.

Скачать электронную версию публикации