Gender image of Peter I in the context of the era.pdf Пётр I в нашей истории имеет устойчивый образ (вомногом справедливый) сотрясателя устоев в политиче-ской, социальной, идеологической, культурной облас-тях. Не менее «скандальный» характер имеет и его репу-тация в личной жизни. Здесь, по крайней мере, три мо-мента вызывали нарекания или даже негодование под-данных: насильственный развод с первой женой - цари-цей Евдокией, женитьба на полонянке и портомое Ека-терине, а также обилие внебрачных сексуальных связей.Пётр не был привязан к Евдокии, брак с которойбыл инспирирован его матерью Натальей Кирилловнойв политических и воспитательных целях - дабы закре-пить за сыном права на престол путем рождения на-следника (что было важно при наличии старшего братаИвана, к тому времени уже женатого, и в свете пред-стоявшей борьбы с правительницей царевной Софьей),а также чтобы «остепенить» пристрастившегося к по-техам юного царя. И здесь важно учитывать социо-культурную специфику. Для Европы преобладание го-сударственного интереса при заключении монаршихбраков являлось нормой. Европейские монархи новоговремени выбирали в качестве жен иностранных прин-цесс, и всю жизнь за спиной королевы стояла серьезнаявнешнеполитическая сила, для умиротворения которой,как правило, и заключались такие браки. Так, напри-мер, Людовик XIV был оженен точно так же, как иПётр, без учета его воли на испанской инфанте Марии-Терезии, хотя до самой свадьбы встречался с МариейМанчини, племянницей кардинала Мазарини, которуювскоре после свадьбы короля не без помощи новой ко-ролевы выдали замуж. Самому Людовику больше по-нравилась другая кандидатка - Маргарита Савойская,но его мнение не было учтено [1. С. 98]. Дело в том,что наличие значительного числа соперничающихагентов социального поля в каждой стране и большаяплотность относительно равновеликих государствен-ных образований в европейском геополитическом про-странстве привели к тому, что королевский брак чащевсего представлял собой политический союз равныхсторон (следили именно за тем, чтобы партия былавзаимовыгодной в смысле высокого статуса). Это при-водило к более «цивилизованным», хотя часто далекимот настоящей теплоты отношениям в семье правителя.Отличия русской брачной традиции от европейскойобъясняет нам, почему только Пётр из всех его «кол-лег» того времени позволил себе насильственным об-разом расторгнуть навязанный ему брак. Помимо лич-ностных качеств неуравновешенного и жесткого царя-преобразователя, это было связано с тем, что женитьбароссийского царя являлась делом внутригосударствен-ным. Иван III последним был женат на иноземнойпринцессе - Софье Палеолог, да и та представляла ужене существовавшее государство; в дальнейшем же при-нято было выбирать царскую невесту среди дворянскихродов далеко не высшего ранга (исключение составля-ет лишь вторая жена Грозного - кабардинская княжнаМария Темрюковна, однако, безусловно, и здесь речьне идет о равнородном браке). Расторгнуть брачныеузы можно было без особых осложнений, так как женагосударя и ее родственники были в полной его власти.Характерный пример отличия европейской традиции -судьба брака саксонского курфюрста и в дальнейшемпольского короля Августа Сильного: его жена самаоставила его, когда он перешел в католичество [2.С. 371-372].Однако обратной стороной авторитарности в случаероссийских монархов являлась большая возможностьпроявления эмоциональности при заключении браков:царские невесты выбирались самим государем из до-вольно большого количества претенденток в ходе смот-рин, иногда занимавших не один месяц. Так что второйбрак Петра с Екатериной (при всей его эпатажности),основанный на любви и привязанности, имел свои осно-вания в русской традиции. (Между прочим, Федор Алек-сеевич, старший брат Петра, приметил свою первуюжену Агафью Грушецкую в толпе во время крестногохода. Она не отличалась знатным происхождением, бо-лее того, была полькой [3. С. 41].) Конечно, проблема совторым браком Петра все-таки была. Н.Л. Пушкареваотмечает, что общество допетровской России могло ми-риться с адюльтером, внебрачным сожительством, дажес социально-неравными и побочными семьями (это под-тверждается источниками), но не с официальной регист-рацией мезальянсов [4. С. 28]. Тем более что в данномслучае речь шла о царе - не только человеке, но и поли-тическом институте с яркой сакрализованной окраской,отвечавшем за благополучие своих подданных, соблю-дая определенные нормы и ритуалы. Так что не удиви-тельно, что оба поступка Петра - развод с Евдокией иженитьба на пленной иностранке - вызывали неудо-вольствие россиян. Следует отметить, что после Петратакие ситуации не повторялись, так как именно в ре-зультате его преобразований в России сформироваласьтрадиция междинастических, обусловленных внешнепо-литическими целями браков в «западном стиле», так чтовторой брак Петра - очередной маркер переходной эпо-хи, времени экспериментов, проделываемых великойличностью в ходе сознательного и бессознательногоконструирования своей и общегосударственной иден-тичности.Можно попытаться хотя бы отчасти объяснить по-ступок царя-реформатора. Как разъясняет К. Хорни, уневротиков, каковым, несомненно, являлся Пётр, привыборе партнера решающим оказывается дух соперни-чества, так как его отношения с другими людьми,включая и противоположный пол, слишком нарушены,чтобы позволить сделать адекватный выбор [5. С. 158].В таком случае мужчину сексуально влечет лишь кженщинам, стоящим ниже его по положению [5.C. 153]. Конечно, все жены русских царей до Петратакже и близко не стояли по социальному статусу кцарскому роду, однако не надо забывать, что в отно-шении членов своей семьи (старшей дочери Анны,племянниц Анны и Екатерины и сына Алексея Петро-вича), он избрал европейскую версию брака, когда суп-ругов подбирали из княжеских германских родов. На-верняка и сам государь мог бы подыскать себе невестутакого же ранга, но даже и не думал об этом. То естьречь идет о бессознательном самоутверждении каксредстве борьбы с неуверенностью в себе (сопровож-давшей царя-реформатора всю его жизнь как следствиедетских психологических травм и преобразовательнойдеятельности, разрушавшей традиции). Недаром одиниз известных барельефов петровского времени изобра-жает Петра в качестве Пигмалиона, ваяющего Галатею-Россию, которой придано сходство с Екатериной [6.C. 26-43]. То есть возведение супруги «из грязи» навершину почестей подпитывало самохаризму царя-Демиурга [7].Анализ отношений с женами не дает нам всей пол-ноты картины гендерного образа царя-реформатора.Пётр знаменит обилием внебрачных связей. ДокторАрескин, лейб-медик царя, по сообщению Ф. Вильбуа,говорил, что в теле его величества находится, видимо,целый легион демонов сладострастия [8. C. 204]. Заме-чательную по простодушию зарисовку этой черты ца-ря-реформатора дает токарь А. Нартов, его однознач-ный почитатель (отчего его свидетельство особенноценно и может считаться вполне достоверным): «Привсех трудах и заботах государственных государь ино-гда любил побеседовать и с красавицею, только не бо-лее получаса. Правда, любил его величество женскийпол, однако ж страстью ни к какой женщине не приле-плялся и утушал любовный пламень скоро, говоря:"Солдату утопать в роскоши не надлежит; забыватьслужбу ради женщины непростительно. Быть пленни-ком любовницы хуже, нежели быть пленником на вой-не: у неприятеля скорая может быть свобода, а у жен-щины оковы долговременны". Он употреблял ту, кото-рая ему встретилась и нравилась, но всегда с согласияее и без принуждения. Впрочем, имел такие молодец-кие ухватки и так приятно умел обходиться с женскимполом, что редкая отказать бы ему могла. Видали мысие не токмо дома, но и в чужих государствах, а особ-ливо в Польше, когда он на такую охоту с Августомезжал» [9. C. 123]. Помимо многочисленных безвест-ных метресс, история сохранила имена некоторых воз-любленных царя-реформатора. Среди них фрейлинаМария Гамильтон, княжна Мария Кантемир, генераль-ша Чернышева и др.Сексуальная невоздержанность, по мнению К. Хор-ни, является одним из признаков невротизма. Но един-ственное ли это объяснение? Обращение к сравнитель-ному контексту показывает, что наличие любовниц,причем открытое и даже временами демонстративное, -явление вполне обычное для личной жизни европей-ских монархов того времени. Так, большим любителемженщин являлся саксонский курфюрст и польский ко-роль Август II Сильный. Достаточно сказать, что у негобыло 354 побочных отпрыска (и совсем уж вопиющимфактом являлись его интимные отношения с собствен-ной дочерью - графиней Ожельска) [10. C. 372]. Значи-тельное количество любовниц (точное количество ко-торых до сих пор неизвестно) имел Людовик XIV.С одной из них, мадам де Ментенон, он даже сочеталсябраком, хотя, в отличие от Петра, и морганатическим.Даже аскетичный Вильгельм III Оранский, став анг-лийским королем, завел себе любовницу - ЭлизабетВильерс [2. C. 316].Фактически, речь шла о некоем почти обязательноматрибуте монаршей власти (хотя, безусловно были иисключения, как например прусский король ФридрихВильгельм I, примерный семьянин). Как замечательнопоказывает французский материал, общественное мне-ние относилось к внебрачным увлечениям своих госу-дарей как к свидетельству «доброго здоровья своегогосударя, который тем самым доказывал свою моло-дость и силу» [11. C. 27]. Французское духовенствоотносилось к этой королевской «полигамии» с осужде-нием, но выражало его в мягкой форме, как и сам рим-ский папа, преследуя свои чисто политические интере-сы. Двор и политики искали в этой ситуации свою вы-году [11. C. 27]. В России при Петре мы можем увидетьсходную ситуацию. Реального противодействия «не-пристойное» поведение царя-реформатора не встреча-ло, даже со стороны церкви. Его сподвижники из сооб-ражений собственной выгоды терпимо относились кего «забавам», тем более что сами часто перенималитакие вкусы и привычки. Примеров немало. Так, видя,что закон запрещает князю Н.И. Репнину вступить вчетвертый брак, Пётр разрешил ему иметь любовницу.Князь И.Ю. Трубецкой, попавший в плен к шведам,завел любовницу в Стокгольме, уверив ее, что вдов [12.C. 29]. П.А. Толстой разъехался с женой С.Т. Дубров-ской и открыто содержал любовницу, «некую итальян-скую куртизанку по имени Лаура, женщину очень ум-ную, большую интриганку, стяжавшую своим легкимповедением некоторую известность в Риме и Венеции»[13. C. 261].Однако простой народ, наслышанный о похождени-ях государя, высказывал свое негативное отношение кего любвеобильности. В бумагах Преображенскогоприказа среди дел об оскорблении величества попада-ются и такие, где в негативной форме преподноситсяименно личная жизнь Петра, которая ставилась в рядунаиболее неприемлемых черт царя-реформатора.В 1701 г. безместный поп («распопа») Никифор Плеха-новский донес на Данилу Кузьмина, крестьянина сер-жанта первого выборного полка Алексея Сизова, кото-рый говорил «непристойные слова», приписывающиецарю криминальные последствия его «блудодеяний».Кузьмин, по словам Плехановского, сказал: «Царь нашПётр Алексеевич свою царицу постриг, а живет блуднос немками куды де он поедет, а немок берет с собою, ина Воронеже одна немка девка от ево блуднаго насилияумерла» [14. Л. 1]. В качестве свидетелей «распопа»называл дворянина Григория Иванова сына Исекеева иторгового человека Ивашку Агапова, которые якобыслышали те же речи и от данилкова помещика [14.Л. 1]. Дело тянулось долго, было привлечено большоеколичество людей в качестве свидетелей или обвиняе-мых, большинство из которых неоднократно подверга-лись пытке. Данило Кузьмин и Григорий Исикеев «вПреображенском приказе закараулы заболели и от бо-лезни померли» [14. Л. 32] (при тогдашней неспешнойпрактике судопроизводства исход распространенный).К сожалению, как часто бывает, решения по делу несохранилось.Иногда назывались и конкретные имена объектовцарственной похоти. В 1701-1702 гг. курчанин Авто-мон Пушечников извещал на своего свойственникаМихаила Букреева. Когда однажды Пушечников при-езжал к Букрееву, у того обедал курчанин ГригорийПарахин. При нем Михайло рассказал следующее:«Жил де у меня в доме в моровое поветрие из Курскаполковник Балтазар и сказывал, Государь де жену егоблудил. И дал за то две бади масла коровия, да две ба-ди меду, да за то де он, Государь, пожаловал ево, Бал-тазара, в Курск в полковники» [15. Л. 2]. На допросеБукреев настаивал, что блудником назвал царя спьяна,потому что жил у него в прошлые годы полковникБалдазар Емельянов сын Делозер «и живучи говорилему, Михайлу, вера де ваша добра, толко де непостоян-но, государь ходит по немкам, и их блудит, а х комуимяны к немкам для блуднаго дела ходит, тово имянноневыговорил» [15. Л. 5-6]. А слов о том, что государьего жену блудил, и про награду за это тот ничего неговорил, так что Автомон Пушечников то слово «зате-вал напрасно» [15. Л. 6]. Сделали очную ставку. Пу-шечников стоял на своем. Букреев утверждал, что проблуд с Балтазаровой женой не говорил, а про бадьи вкачестве царева жалования сказал, так как когда онприезжал в Москву к Балтазару в Немецкую слободу,тот сам ему их показывал и говорил, что даны они емув царево жалование [15. Л. 7]. Букреева велено «за тенепристойные слова» бить кнутом, запятнать пятном исослать в сибирские городы (однако он, «сидя за ка-раулом, умре») [15. Л. 10].Интересно, что за некоторые слова касательно «чес-ти государевой» резали язык, а здесь дело кончилосьтолько кнутом да клеймением. Не есть ли это косвен-ное признание справедливости «непристойных слов»,когда наказание следовало лишь за болтливость? Такоепредположение возникает еще и потому, что по этомуделу не привлекался самый важный фигурант - пол-ковник де Лозьер (француз Балтазар Емельянович деЛозьер приехал в Россию в 1687-1688 гг. из Персии,служил в Белгородском и Курском полках. Полковни-ком выборного полка Лефорта числился уже во времяпервого Азовского похода) [16. С. 274]. А ведь боль-шинство следствий Преображенского приказа, начатыхпо «государеву слову и делу», проводили крайне до-тошно, когда на допрос или даже к пытке приводилисьвсе родственники или даже соседи и знакомые обви-няемых и изветчиков, а также объявляли «всероссий-ский» розыск любых названных лиц (тем более чтоБукреев привел весьма нелицеприятное высказываниеполковника в адрес государя).Однако некоторые данные наталкивают на проти-воположную мысль: скорее Пётр стремился смягчитьпредставление о своем любострастии, почему и не бы-ли допрошены лица, могущие подтвердить сказанноеобвиняемыми, что будет зафиксировано документаль-но. Сдается, что царь стеснялся этой стороны своейжизни или, по крайней мере, ее публичного обсужде-ния. Об этом свидетельствуют следующие эпизоды.В ходе следствия по делу царевича Алексея состоялсядопрос князя Михаила Долгорукого, на котором ему втом числе был задан вопрос, восходивший к утвержде-нию Ивана Афанасьева (камердинера царевича) о при-частности Долгорукого к распространению слухов,будто у царя Петра есть любовница в Европе. КнязьМихаил отвечал, что про историю с любовницей ниче-го не знал ни тогда, ни потом [17. С. 413]. В такой и безтого сложной ситуации этот пристрастный вопрос ка-жется неуместным.Более обстоятельную историю рассказывает первыйминистр саксонского курфюрста и польский генерал-фельдмаршал Я.-Г. Флемминг в письме из Копенгагенаот 14 августа 1716 г. к барону фон Мантейфлю, каби-нет-министру при прусском дворе. Речь идет о не-скольких стычках между датским королем и Петром ив том числе о таком разговоре: «Однажды, когда царьбыл на обеде у короля датскаго, на котором пили болееобыкновеннаго, последний, желая пошутить, сказал:"А братец, я слышал, что у вас также есть любовница".Царь, находя подобную шутку далеко не в своем вкусе(выделено мной. - О.М.), возразил: "Братец, мои фаво-ритки мне стоят не дорого, ваши же публичныя жен-щины стоят вам тысячи талеров, которые вы могли быупотребить гораздо лучше"» [18. С. 62]. Здесь жеФлемминг намекает на какое-то ставшее известнымприключение Петра: «Действительно, что-то было вГамбурге… но это не имело никаких последствий, иуверяют даже, будто царь не думает более о том и неможет даже терпеть, когда ему напоминают это(выделено мной. - О.М.)» [18. С. 63]. В этом-то и раз-ница между более «цивилизованной» Европой, гдеадюльтер со времен Возрождения не только стал при-нятым атрибутом придворной культуры, но и приобрелхарактер выстроенный и выдержанный, как своего родачасть ритуала, тогда как Пётр был и в этой сфере нова-тором, нарушителем устоев, так что в его психике егоже собственное поведение по возможности репресси-ровалось: не будучи в состоянии ограничить свои пси-хофизические склонности, гипертрофия которых сталарезультатом деформации процесса становления иден-тичности будущего реформатора в ситуации свободывыбора, он стыдился их и, в отличие от «цивилизованно-го» Людовика XIV или датского короля Фредерика IV,избегал афиширования, не умея канализировать его вбезболезненное русло и найти примирение со своим«супер-эго», олицетворявшим единую нефиксирован-ную установку (по терминологии Д. Узнадзе). Кстати,Король-Солнце в «Мемуарах» также считал свою связьс одной из любовниц - Луизой Лавальер - предосуди-тельной, так как она подавала дурной пример поддан-ным, а король должен во всем быть образцом, однакони эта, ни другие его связи не скрывались от общест-венности [1. С. 307].Конечно, следует учитывать, что часть доносов вПреображенский приказ на эту тему (как и на иные)была ложной. Так, в 1710 г. Переяславского уезда Ря-занского поместья деревни Елисея Яковлева Обретинакрестьянин Астафий Васильев в Военном приказе ска-зал за собой государево слово. В Преображенском при-казе он показал, что в бытность свою в великий пост наМоскве со стрелецким хлебом стоял он в Мещанскойслободе на фатере у капрала Преображенского полкаРомана Мельгунова. Там жил и человек его, Романа,Дмитрий Исаев. Да у него же, Романа, стоял Иван Де-ментьев сын Мельгунов. И как-то «в сумерки» Исаевмолвил, что он согрешил, и за те его грехи ныне егопомещик бьет. Иван спросил, чем он согрешил. Исаевпояснил, что будучи на службе, а где - не сказал, «при-важивал он капитану Семену Иванову сыну Салтыковубаб для блудного воровства» [19. Л. 3]. Тогда Иван зая-вил, что «Борис Петрович (Шереметев. - О.М.) идучи впоход под Астрахань вез с собою четырех» [19. Л. 3].Тогда Исаев добавил: «И светлейший де князь чем по-жалован, естли не тем, что великий государь живетблудно с женою ево и сестрами» [19. Л. 3]. Астафейспросил, откуда он об этом знает? Дмитрий рассказал,что «был де он в полках, у государя умерла сабакашвецкая и обшита была та сабака сукном, и он, госу-дарь, и светлейший князь с женою шли той сабаки смот-реть. И в то время светлейшаго князя жена шла з госуда-рем и светлейшим князем в одной рубашке» [19. Л. 3-4].Кроме того, Дмитрий слышал о том от солдата, но неназвал имени и полка [19. Л. 3-4]. Окончания дела нет,при этом в описи сделан вывод о ложном извете.Однако в любом случае показательны само появле-ние таких высказываний и их повторяемость, прогова-ривавшаяся если не о конкретных фактах, то в целом ораспутном образе жизни царя и его ближайшего окру-жения. Кстати, мотив совместных «похождений» царяс Меншиковым повторяется. В росписи колодников за1709-1710 гг. находится запись о деле по извету бегло-го драгуна Логина Щербакова на крестьянина Кост-ромского уезда Кондратия Броса. Щербаков доносил,что когда он был в бегах в Костромском уезде в поме-стье вдовы Дарьи Ступишиной и на дворе крестьянинаКондратия Броса делал ворота, то означенный Кондра-тий при сыне своем Тимофее и при жене говорил: «Ка-кой де он царь, он де ветреной, с Меншиковым дочермиснялся, а царицу государыню в ссылку сослал; чтоб деему швецкие сабли не миновать, меня де с сыном разлу-чил, взял в салдаты» [20. Л. 1]. Окончания дела нет.Если извет был правдивым, мы сталкиваемся с рас-пространенным в те времена «переходом на личность»царя из-за вполне конкретных обид - взятия в солдатысына, сгинувшего на службе. Ясно, что реальнымиподробностями авторы их не владели (дочери ПетраАнна и Лисавет в это время еще были почти в младен-ческом возрасте, у Меншикова тогда еще вообще доче-рей не было).И все же некие реальные факты в основе народныхтолков, скорей всего, были. У нас есть свидетельствоиного происхождения о совместном распутстве Петра исветлейшего. Когда в 1707 г. царь узнал об отношенияхсвоей возлюбленной Анны Монс с прусским посланни-ком Георгом-Иоганном фон Кайзерлингом и посадилее под домашний арест, дипломат, решившийся хода-тайствовать за нее, нарвался на скандал, подробно опи-санный им в донесениях своему монарху. СначалаПётр заявил, по словам Кайзерлинга, «что он воспиты-вал девицу Монс для себя, с искренним намерениемжениться на ней, но так как она мною (т.е. Кайзерлин-гом. - О.М.) прельщена и развращена, то он ни о ней,ни о ея родственниках ничего ни слышать, ни знать нехочет» [21. С. 806]. Когда посланник стал настаивать,вмешался Меншиков и заявил, «что девица Монс дей-ствительно подлая, публичная женщина, с которой онсам развратничал столько же, сколько и я» [21. С. 806].При всей обиде оскорбленного посланника, в результа-те этого разговора вытолканного взашей караульными,вряд ли он посмел бы в дипломатической переписке скоролем допускать большую долю фантазии, так какрассчитывал на заступничество с его стороны, то естьмог ожидать огласки своих слов. И если все сообщен-ное им верно, то и Меншиков, при всей привязанностик нему Петра, даже стремясь с его подачи оскорбитьневерную царскую возлюбленную, едва ли позволилбы себе совершенную выдумку. Стоит вспомнить и отом, что до того, как стать царской любовницей, а да-лее и царицей, и Екатерина была наложницей Менши-кова, что Петра, видимо, не смущало. Так что проис-хождение вышеозначенных слухов вполне понятно.Интересно, что, помимо осуждения, в народе пыта-лись дать объяснение неправедному поведению Петраи иногда даже оправдать его, свалив все, как тогда (даи не только тогда) было принято в России, на ино-странцев. В 1701 г. муромец посадский человек ИванМяздриков извещал в «непристойных словах» о царена стремянного конюха Михайлу Васильева Воронина.На допросе Воронин рассказал, что когда был у воло-годских помещиков Кирилла Семенова сына Полуех-това и сына его Ивана, чтобы взять денег за зайцев илисиц, Кирилл сказал, что сын только что с Москвы ипривез нехорошие вести. Потом он позвал Ивана, и тотрассказал, что на Москве говорят, будто «государь ехализ Немецкой слободы, и его, государя, зашибла ло-шадь, и от того заскорбел, а немцы де велели ему с ца-рицею розвестись на пять лет» [22. Л. 174]. После пыт-ки Иван Полуехтов признался, что те слова слышал отразрядного подьячего Пересвета Мохова. Того сталиискать, однако выяснилось, что Пересвет пропал «без-вестно в Свейском походе», служа в полку фельдмар-шала и адмирала Федора Алексеевича Головина [22.Л. 196]. Решения нет.Напомню, что в 1701 г. со времени заточения цари-цы Евдокии в монастырь прошло около трех лет, такчто такая версия демонстрировала сохранение в народенекоторых надежд на то, что все еще может «утря-стись». Характерно и то, что сама идея временного раз-вода с женой как средства излечения от хвори удивле-ния не вызывала и принималась как «прямое дело», чтонеудивительно в обществе, пронизанном верой в кол-довство и ворожбу.Но, пожалуй, самую интересную трактовку можнообнаружить в деле 1700 г., перенесенном из Инозем-ского приказа в Стрелецкий и продолженном в Преоб-раженском, по извету крестьянина РождественскогоВладимирского монастыря Ивана Черноткина на кре-стьянина монастырской деревни Угримовой ОсипаХромоногого. Черноткин извещал, что когда сидел поприказу архимандрита за караулом, Хромоногов гово-рил ему наедине: «Как де Великий Государь пошел подАзов, и с того году хлеб не родитца, а ныне де государьцарицу сослал в Суздал, мочно де ему, Государю, же-нитца и на семи, только б де от него, Государя, отродбыл» [23. Л. 86]. На допросах Осип запирался, призналлишь, что говорил в разговоре с Ивашкой, что «от ста-рых людей слыхал, мочно де Государю женитца и насеми, а болши того никаких слов с тем Ивашкою оннеговаривал» [23. Л. 90-91]. После нескольких пытоккаждый остался при своем. Обоих было приказано со-слать на вечное житье: Ивашку - в Сибирь на пашню, аОську - в Соловецкий монастырь, «а буде пожелаетпостричся, и пострич» [23. Л. 92-93].Здесь явственно проглядывает глубокий архаиче-ский пласт народного сознания, в котором (и это хоро-шо прослеживается в большинстве культур не толькона первобытной, но и на традиционной стадии, как на-глядно показал Дж. Фрэзер) главной задачей правителяявлялось обеспечение материального благополучияподданных, а проще говоря - плодородия и воспроиз-водства [24]. При сохранении таких воззрений можетбыть понятна и довольно сдержанная реакция общест-ва на распутное поведение царя. Это роднит гендернуюситуацию в петровской России с современной ей евро-пейской, где, как отмечалось выше на французскомпримере, обилие сексуальных связей короля восприни-малось как знак процветания. Однако если в Европетакие воззрения давно стали частью единой нефикси-рованной установки (сочетаясь с реминисценциямиантичной, более свободной, нежели христианская, тра-диции и раскрепощенными придворными нравами), тов России они скорее свидетельствовали об актуализа-ции архаики в переходной ситуации, характеризовав-шейся расшатыванием устоев и расширением вариа-тивности норм (напомню, согласно православным ка-нонам законными признавались только три брака). Не-что подобное происходило в эпоху Ивана Грозного сего семью (интересное совпадение!) женами.Кстати, сравнение с Иваном IV выпукло показываетзначительные изменения в сторону европеизации в пет-ровскую эпоху и большую рациональность царя-рефоматора, в отличие от его грозного предшественни-ка. Даже если принять на веру хвастливые заявленияИвана о растлении им тысячи дев, показательным явля-ется то, что с самых юных лет (Иван впервые вступил вбрак в семнадцать лет, как и Петр) он оставался жена-тым, пусть количество его жен и перевалило за макси-мально допустимую в тогдашнем обществе норму.Противоречия, причем гораздо более крайнего харак-тера, чем у Петра, проявились в гендерной сфере неменее ярко, чем в других областях жизни Грозного.Если состояние в браке как таковое считалось необхо-димым качеством монарха в любой стране (по крайнеймере для мужчины), так как способствовало преемст-венности власти и, соответственно, благополучию об-щества, то российская традиция, характеризовавшаясяповышенной сакральностью облика царя и почти пол-ным отсутствием античной прививки, ограничиваласексуальность государя исключительно брачными рам-ками (в отличие от гораздо более «раскрепощенной»Западной Европы с его официальным институтом ко-ролевских любовниц). Соответственно, обладая неус-тойчивой психикой и не имея, как «положено» невро-тику, способности к прочной привязанности (и в то жевремя, в силу базового недоверия, испытывая потреб-ность к ней), Иван меняет жен (то, что сегодня называ-ется серийной моногамией), одновременно, из-за ос-лабления запретов, связанного с переходностью эпохи,практикуя насилие (даже если не верить цифре «тыся-ча», сами факты, видимо, имели место) [25. Гл. 4].Пётр, как уже отмечалось, вступал в связи с женщина-ми лишь с их согласия, хотя по-прежнему испытывалпсихологический дискомфорт при обнародовании сво-их похождений. Так что в его случае речь идет о пере-ходном состоянии гендерного кода российской власт-ной элиты.Есть еще один вопрос, решить который окончатель-но по причине смутности свидетельств нельзя, но безего упоминания картина гендерного облика Петра бу-дет неполной. Есть версия, что помимо большого числаженщин царь-реформатор имел интимные отношения ис мужчинами, хотя сведения об этом крайне отрывоч-ны. Исследователи, как правило, обходят эту проблемустороной. Так, Е.В. Анисимов, говоря о пристрастииПетра к женщинам, вскользь упоминает, что, по неко-торым данным, он был охоч и до мужчин, однако никакэто не комментирует [26. С. 30]. Ни до революции, ни всоветское время по вполне понятным причинам этатема не могла стать объектом специального рассмотре-ния. Посмотрим на материал, имеющийся в нашем рас-поряжении. Ф. Вильбуа утверждал, что Пётр «был под-вержен, если так можно выразиться, приступам любов-ной ярости, во время которых не разбирал полов» (цит.по: [27. С. 159-160]). Польский посланник Лефорт,встречавшийся с царем в Риге в апреле 1721 г., пишет:«Здоровье Царя с каждым днем все хуже и хуже,одышка очень его беспокоит. Полагают, что у неговнутренний нарыв, который по временам открывается,и я слышал, что его последняя боль в горле была отматерии, текшей из нарыва; сверх того он нисколько небережется». При этом окружающие «заметили, чтоодин из безобразных пажей этого героя имел счастиезаболеть в одно время с Государем, вероятно, оттого,что видел его больным» [28. С. 332]. С.В. Ефимов ви-дит в этом отрывке намек на связь Петра с его пажом[28. С. 159].В народе также ходили подобные слухи, отразив-шиеся в следственных делах того времени. В различ-ных фондах РГАДА хранится несколько судебных дел,фигуранты которых приписывали Петру гомосексуаль-ную связь, причем назывался и конкретный объектпротивоестественной склонности царя - А.Д. Менши-ков. Так, в 1698 г. гость Гаврила Романов обвинялся вхулении государя. Согласно извету тяглеца Панкрать-евской слободы Фадейки Федотова сына Золотарева,бывшего у него в гостях на Сырной неделе, Романовзаявил: «К Алексашке Меншикову Государева милостьтакова что никому такова». Благочестивый Фадейкопредположил, что причина тому - Божья помощь:«…Молитва ево (Меншикова. - О.М.) о том к Богу чтоон Государь к нему милостив». На это гость возразил:«Тут де Бога и не было, черт де ево (Петра. - О.М.) сним снес, живет с ним блудно и держит ево у себя напостеле, что жонку» [29. Л. 1-2].Дело оказалось путаным. Будучи арестован, Рома-нов отрицал все обвинения, заявляя, что Золотаревклепет его напрасно, так как четыре - пять лет назадвзял у него в долг коробку золота китайского на сумму110 рублей, за что дал на себя заемную кабалу, гдевместо поруки написан был его московской двор, и досего дня долг Фадейка не вернул. За это время бесчест-ный заемщик неоднократно присылал к Романову раз-личных лиц, которые уговорами, а иногда и угрозамипытались заполучить ту самую кабалу, но безуспешно.Золотарев вынужден был в том сознаться [29. Л. 9-11].Концовка дела почти анекдотичная. Романов попытал-ся вернуть себе свободу, подкупив не кого иного, какМеншикова, для чего послал к нему внука КирюшкуСтепанова и своего человека Данилку Максимова, апри них бочонок с деньгами. В доме «Александра» ихзастал сам царь, который велел отвести обоих в приказ.Романов подтвердил, что хотел бить челом Меншико-ву, потому что «гораздо болен и исповедовался и при-чащен и маслом освещен и чтоб ему умереть дома а неза караулом» [29. Л. 18-19]. Остается не ясным, то ливсе крамольные слова высказаны Золотаревым, желав-шим избавиться от кабальной зависимости, то ли гостьдействительно был столь несдержан на язык (но тогдаон, надеявшийся после такого обвинения на помощьАлексашки, предстает глупцом или завзятым цини-ком), выяснить это из дела невозможно, так как вскореГаврило Романов умер [29. Л. 19]. Для нас же важенсам факт появившейся в народе информации о связиПетра с Меншиковым. Тем более что приведенное делоне единственное.В 1703 г. сидевшие в Вологде в ссыльной тюрьмеГригорий Иванов Нелединский и человек гостинойсотни Евстрата Иванова сына Носова Ивашка Степановсын Колмык донесли на ссыльного солдата Преобра-женского полка Ивана Иванова сына Рокотова. В уст-ном извете они утверждали, что несколько лет назад вссыльной тюрьме Рокотов пришел в угол, где спалиГришка с Ивашкой, и сказал, что он слышал от ссыль-ного же Никитки Селиверстова, человека солдатскихполков капитана Михайлы Феоктистова, непристойныеслова: «Какой де он царь, он де не царь, самозванец, иживет с Алексашкою Меншиковым блудно, для того деево и жалует» [30. Л. 12]. Селиверстов возражал, чтоэто поклеп. На самом деле это якобы Колмык говорилему, Никитке, об этом как «самовидец»: «Как онИвашко был под Азовым и в то число он Ивашко стоялна карауле у ево Государева шатра, и он де Государь,ходя в одной сорочке, ево, Александра, целует, и, цело-вав, опочивать с ним ляжет» [30. Л. 12]. С двух пытокСеливерстов стоял на своем, что Ивашко его клепет,так как они, сидя в тюрьме, «бранивались». При допро-се свидетелей выяснилось, что Селиверстов был дваж-ды под Азовым. Однако от крамольных слов он по-прежнему отказывался даже с десятой пытки [30.Л. 14-16]. Окончания нет.Эти подозрения, видимо, были известны и ино-странцам. П. Пекарский смутно пишет о том, что вброшюре, изданной Мартином Нейгебауером, бывшимнаставником царевича Алексея, в 1705 г. в Германии«едва ли не в первый раз печатно разсказано о началь-ной причине особеннаго благоволения в юности Петрак Меншикову; при этом сделана ссылка на какого-тоF. v. G., говорившего об этом Меншикову в глаза» [31.С. 88]. (Здесь надо иметь в виду полемический харак-тер текста: лишенный своего выгодного места, Нейге-бауер опубликовал несколько «пасквилей», разоблаче-нием которых по специальному заданию занималсябарон Гюйссен.)Безусловно, все эти высказывания не являются дос-товерными сведениями. А.Д. Меншиков вообще вос-принимался как фигура весьма одиозная. К тому же,как упоминалось, он и Пётр, видимо, в молодые годыдействительно вели весьма свободный образ жизни.Все это вместе плюс сам факт головокружительнойкарьеры вчерашнего пирожника и наводили, видимо,на мысль о существовавшей между ними интимнойсвязи. (Однозначно поверить в достоверность слов со-временников сложно, ведь тогда нам пришлось бы все-рьез рассматривать и версию о «кореньях», с помощьюкоторых Екатерина при пособничестве того же Мен-шикова якобы привязала к себе царя.) С.В. Ефимовсчитает, что поводом для слухов о бисексуальностиПетра стала его привычка, описанная, в частности,Нартовым как очевидцем. Если известный припадок, откоторого с детства страдал Пётр, начинался ночью, онклал с собой денщика Мурзина и засыпал, держась заего плечи, как он сам видел [27. С. 154].Однако полностью сбрасывать со щитов эти подоз-рения также нельзя. К. Хорни считает гомосексуализмодним из наиболее характерных свидетельств невроти-ческой потребности в любви, демонстрирующим пол-ную неразборчивость и неуемность в выборе партнеров[5. С. 121] (вспомним слова Вильбуа о царских «при-ступах любовной ярости»). Более того, одной из харак-терных черт гендерного кода российского традицион-ного общества, если верить сообщениям современни-ков, являлась значительная распространенность гомо-сексуализма.Такие сообщения относятся еще к XVI в. Хорошоизвестно пристрастие к «содомскому греху» ИванаГрозного, в чем его неоднократно укоряли современ-ники Максим Грек и Сильвестр. Сильвестр в своемпослании к царю конца 40-х гг. XVI в., посвященномименной этой проблеме, призывает его: «Аще сотво-риши се - искорениши злое се беззаконие прелюбодея-ние, содомский грех и любовник отлучиши, без трудаспасешися» [32. С. 18; 25. С. 163].Есть свидетельства о сохранении этой наклонностисреди верхов российского общества и в петровскоевремя. Так, иезуит отец Франциск Эмилиан в своемдонесении в 1699 г. пишет: «Бояре, возвратившиеся изнаших стран, привезли сюда с собою много иностран-цев, из числа которых самый большой труд задали наммолодые люди нашей веры, потому что их растлевали.Эти вопиющие к небу грехи здесь весьма обычны, и недальше как четыре месяца тому назад какой-то бояринза столом, в обществе хвалился, что растлил только80 молодых людей» [33. С. 42]. Как отмечает И.Ю. Ни-колаева, «именно потому фактически во всех свиде-тельствах иностранцев обращается внимание на "не-приличные" увлечения московитов, что в русском об-ществе это явление не было репрессировано в той мере,в какой это произошло в Западной Европе, где сложил-ся более благоприятный социально-психологическийклимат для соответствующих культурно-психологичес-ких мутаций» [25. С. 221].И тем не менее европейский материал дает поводыдля сравнения. Существуют подозрения в гомосексуа-лизме Карла XII. В частности, на эту мысль исследо-вателей наводит восхищение Карла красотой сынакрымского хана Девлет-Гирея (он красивей всех жен-щин Швеции и Турции) [34. С. 395], хотя больше все-го подогревало страсти отсутствие в жизни короля-викинга женщин. (Кстати, современник, наблюдав-ший Карла в последние годы жизни, рассказывает, чтолюбимец Карла генерал-майор Дельвиг ложился спатьрядом с ним - прямая паралле

Скачать электронную версию публикации