Poetry issues in the Karamzins critical articles.pdf Н.М. Карамзин писал стихи относительно недолго -около полутора десятилетий. Остаток жизни он почтицеликом посвятил созданию своего главного труда -«Истории государства Российского». Естественно, напериод его поэтического творчества приходится и соз-дание большинства статей, в которых он определял своепонимание поэзии и давал характеристики отдельнымпоэтам. Эти статьи не получили должного вниманияисследователей. В еще большей степени сказанное отно-сится к письмам Карамзина, также содержащим его су-ждения о поэзии и поэтах. Показательно, что вступи-тельная статья А.Ф. Смирнова к сборнику Н.М. Карам-зина «Избранные статьи и письма» [1], в котором наибо-лее полно представлены соответствующие тексты, оза-главлена «Н.М. Карамзин, историк и публицист». Опре-деление Карамзина как критика автор не счел обяза-тельным. Цель предлагаемой работы состоит в том, что-бы в меру сил устранить данный пробел, систематизиро-вать и проанализировать материал, характеризующийКарамзина как литературного критика.Первую из критических статей - «О сравнении древ-ней, а особливо греческой, с немецкою и новейшею лите-ратурою» - Карамзин опубликовал в 1795 г. Не может невпечатлять самостоятельность и глубокая теоретичностьмышления молодого автора, воспитанника эпохи, в кото-рой складывалось убеждение, что Античность навсегдасохранит значение нормы и недосягаемого образца, к ко-торому можно лишь в какой-то степени приблизиться.Подход Карамзина оказался свободен от какой-либопредвзятости и односторонности. Особое внимание об-ращают на себя историзм его мышления и ориентация наполноценный учет национального своеобразия разныхлитератур. Он ставит вопросы: «Можно ли так точносравнивать древнюю литературу с новою? А если должно,то какие будут главные пункты сего сравнения? Точно ли творения древних в словесных науках могутбыть для поэта и оратора такими верными образцами, какправила Поликлетовы для художника? Не есть ли красотаи совершенство нечто весьма относительное или, лучшесказать, нечто такое, чего во всей чистоте не найдешь ни укакого народа и ни в каком сочинении?» [1. С. 31]. Карам-зин объясняет, что совершенство не есть вечное и вне-временное понятие, что вкус, т.е. само представление опрекрасном, подвергается изменениям. Новая поэзия неможет и не должна копировать древнюю, ибо различны«обстоятельства, в которых образовалась поэзия древнихи наша поэзия Гомер беспримерен и неподражаемдля того, что он писал и пел в сих обстоятельствах» [1.С. 1].Следующее, что определяет отличия новой поэзииот древней, прозорливо определено Карамзиным как«национальный дух». И наконец, «различности цели»:у древних, по Карамзину, «образование и просвеще-ние», у нас - «удовольствие и забава». Таким образом,«великость древних происходит не от большой силыдуха их, но от обстоятельств внешних» [1. С. 32]. Неподражать древним призывает критик, а «у них, или,лучше сказать, поср дством их, выучиться» [1. С. 33].Поэзия, ее свойства и место в жизни были постоян-ным предметом раздумий Карамзина, и как объект ос-мысления переходили из одной статьи в другую. Поле-мизируя с Руссо, утверждавшим, что спартанцы не зналини наук, ни искусств, он напоминал, что именно «свя-щенная поэзия» подготовила появление законов Ликур-га, что «предтечею сего законодателя» был «песнопевецФалес», что афинский поэт Тиртей «повелевал лакеде-монцами…; он пел, играл на арфе, и воины его, как яро-стные вихри, стремились на брань и смерть» [1. С. 47].Карамзину было свойственно обобщать результатысвоих размышлений и формулировать требования,предъявляемые им к поэзии и поэтам, особенно в то вре-мя, когда он задумывал новое издание и приступал креализации этого замысла. Так, в 1791 г., начиная вы-пуск «Московского журнала», он высказал следующуюидею: «Высокое парение мыслей вместе с жаром чувст-ва составляет душу лирической поэзии; у нас по боль-шей части ищут в одах пустого грома слов, ищут и ненаходят» [2. С. 186]. А тремя годами позднее, начинаяиздавать альманах «Аглая», он в первом же выпускепомещает программную статью, которая называлась«Что нужно автору?». Следует помнить, что в слово-употреблении Карамзина не было столь определенногоразличия слов «литература» и «поэзия», какое появилосьвпоследствии. Он использовал слово «поэзия» как поня-тие видовое в соотношении с более общим - «литерату-ра», но вместе с тем нельзя не видеть, что поэзия быладля него «сердцевиной» литературы, наиболее чистымвоплощением ее глубинной сущности. В огромном ко-личестве случаев оба слова воспринимаются в его языкекак синонимы, и, задаваясь вопросом «Что нужно авто-ру?», он формулирует прежде всего требования к поэту.Главная мысль этого относительно небольшого тек-ста достаточно проста и с афористической краткостью иоднозначной определенностью сформулирована в по-следней фразе: «…Дурной человек не может быть хо-рошим автором» [2. С. 186]. Но Карамзин проявил себяне столько самой этой формулировкой, сколько убеж-денностью и эмоциональностью предшествующей этомувыводу аргументации. Автору недостаточно иметь та-ланты, знания, проницательный разум и живое вообра-жение, главное, чтобы он имел доброе, нежное сердце.Именно это отразится в его творениях даже помимо еговоли. Если поэт не наделен страстью к добру, его не спа-сут слог, фигуры, метафоры, образы выражения, все, чтоКарамзин называет «златою одеждою пышных слов», иникогда «не польется из его творений пламя в нежнуюдушу читателя». Именно «искры страстного человеко-любия» обусловили то воздействие, которое имели насвоих читателей Вольтер, Руссо, Геснер. «Напротив то-го, многие другие авторы, несмотря на свою ученость изнания, возмущают дух мой и тогда, когда говорят исти-ну: ибо сия истина мертва в устах их; ибо сия истинаизливается не из добродетельного сердца; ибо дыханиелюбви не согревает ее» [2. С. 186].Однако особое место в ряду подобных эстетическихманифестов принадлежит «Предисловию к альманаху"Аониды"». Оно обобщало значительный опыт, накоп-ленный Карамзиным при редактировании предшест-вующих изданий, и было обращено к «молодым стихо-творцам», которым он стремился помочь «очиститьсвой вкус и слог». Упомянутое предисловие предваря-ло второй выпуск альманаха, в нем издатель напомина-ет о том, как была встречена первая книжка, и объясня-ет, а отчасти и оправдывает то, что в ней, наряду с хо-рошими стихами, помещались и «не очень хорошие».Но было бы глубоким заблуждением увидеть в его су-ждениях снижение требовательности к поэтическимпроизведениям. Напротив, он заботится о том, чтобывзыскательная критика заставляла стихотворцев писатьс большим старанием, очищала их «вкус и слог», и самсосредоточивает внимание именно на недостатках, какон говорит, пороках современной поэзии, главными изкоторых считает излишнюю высокопарность и при-творную чувствительность. «Поэзия состоит не в наду-том описании ужасных сцен натуры, но в живописимыслей и чувств» [2. С. 56].Особенно характерно и показательно для эстетиче-ских позиций Карамзина его указание на то, что не од-ни «великие предметы могут воспламенять стихотвор-ца и служить доказательством дарований его: напро-тив, истинный поэт находит в самых обыкновенныхвещах пиитическую сторону: его дело наводить на всеживые краски, ко всему привязывать остроумнуюмысль, нежное чувство нежная мысль, тонкаячерта воображения или чувства непосредственно дей-ствует на душу читателя; умный стих врезывается впамять, громкий стих забывается» [2. С. 56]. Переходяко второму недостатку стихов молодых поэтов, кото-рый критик обозначал как один из главных, он пишет:«Не надобно также беспрестанно говорить о слезах,прибирая к ним разные эпитеты, называя их блестящи-ми и бриллиантовыми, - сей способ трогать очень не-надежен; надобно описать разительно причину их, оз-начить горесть не только общими чертами, которые,будучи слишком обыкновенны, не могут производитьсильного действия в сердце читателя, - но особенными,имеющими отношение к характеру и обстоятельствампоэта» [2. С. 56-57]. Чтобы правильно понять мысльКарамзина, важно учитывать особенности его слово-употребления: «обыкновенными» он называет чертыраспространенные, общеизвестные, а «особенными» -индивидуальные, характеризующие именно личностьпоэта. Если мы попытаемся мысленно перевести реко-мендации, которые критик адресовал молодым поэтам,на язык близких нам понятий, то результат может бытьпримерно таким. Он добивается того, чтобы поэтыизображали действительность, правду событий и прав-ду чувств, не впадая в грех подражательства, пробуж-дая отклик в душах читателей.В том же 1797 г., когда появилось предисловие к«Аонидам», Карамзин написал и приложил к письму кИ.И. Дмитриеву (от 10 декабря 1787 г.) философско-эстетический этюд «Мысли о Любви», в котором мож-но усмотреть по крайней мере одно существенное до-полнение к тому, что уже было сказано. Основной те-зис сформулирован уже в первых строках: «Говорят,что писать о любви может только человек, воспламе-ненный любовью. Но в таком страдательном состояниичеловек не способен к соображениям: он не обладаетсвободою ума, необходимою для того, чтобы отделить-ся от своих ощущений, чтобы вникнуть в них, разо-брать, разложить, видеть их цель, совокупность, оттен-ки» [2. С. 72]. Карамзин убежден, что изображениеэмоций должно быть аналитичным. Следует не простоизливать страсти, но осмысливать их, быть способнымоценить их со стороны. В собственных стихах о любвиавтор проявил не только стремление, но и способностьвоплощать этот принцип в творческую практику.О том же идет речь и в статье «Несколько слов о рус-ской литературе» (1797), имевшей подзаголовок «Пись-мо в "Зритель" о русской литературе и еще до появленияв «Зрителе» посланной автором в гамбургский журнал«Spectateur du Nord». Но здесь Карамзин касается этогопредмета, можно сказать, вскользь, а его основное вни-мание сосредоточено на другом: русские не менее бога-ты талантами, чем другие народы, и лишь в силу своейскромности не оспаривают пальму первенства у фран-цузских, немецких и других литераторов. Карамзин де-монстрирует в статье содержательное и жанровое богат-ство русской поэзии, особенно песен и романсов, отра-жающих не только круг трогательных чувств, но и свое-образие русского национального характера. «Во всехэтих песнях такт очень размерен и очень разнообразен,все они проникнуты меланхолией и склонностью к неж-ной грусти, которые свойственны нашему народу и пре-красно выражены в очень простых, очень унылых, ноочень трогательных напевах» [2. С. 58].Упоминает Карамзин и былины, которые он назы-вал «старинными рыцарскими романами», очевидно,считая, что такое определение более понятно западно-му читателю. С той же целью он именует князя Влади-мира «нашим Карлом Великим». Но особенно важнасодержащаяся здесь характеристика только что обна-руженного «Слова о полку Игореве». Карамзин оказал-ся одним из первых, кто нашел слова, отвечающие дей-ствительному значению этого открытия. Поставив этувещь рядом не просто с поэмами Оссиана, слава кото-рого находилась тогда в зените, но с «лучшими места-ми из Оссиана», он писал: «Энергический слог, возвы-шенно героические чувства, волнующие картины ужа-сов, почерпнутые из природы, - вот что составляетдостоинство этого отрывка», - и высказывал убежде-ние, что «и до него были на Руси великие певцы, чьитворения погребены в веках» [2. С. 58]. После того какПетр Великий сорвал завесу, отделявшую Россию отЕвропы, «мы с успехом испробовали силы свои почтиво всех жанрах литературы. Есть у нас эпические по-эмы, обладающие красотами Гомера, Виргилия, Тасса;есть у нас трагедии, исторгающие слезы, комедии, вы-зывающие смех; романы, которые порой можно про-честь без зевоты, остроумные сказки, написанные свыдумкой, и т.д.» [2. С. 59].Интересно скептическое объяснение Карамзинымтого, что в России «больше пишут в стихах, нежели впрозе; дело в том, что под прикрытием рифмы болеедопустима небрежность, что благозвучную песнюможно прочесть хорошенькой женщине и что сочине-ние в прозе должно содержать больше зрелых мыслей»[2. С. 58]. Нельзя не отметить почти буквальное совпа-дение этого высказывания Карамзина с тем, что спустячетверть века писал Пушкин: «…проза требует мыслейи мыслей - без них блестящие выражения ни к чему неслужат. Стихи дело другое…» [3. С. 19].Обобщенных суждений о природе поэзии Карамзин ос-тавил относительно немного. Однако мы располагаем зна-чительным объемом оценок отдельных русских поэтов,содержащихся в его статьях и письмах. При всем многооб-разии этого обширного материала для него характернаобщность подхода к объекту. Какой бы высокой ни былаобщая оценка того или иного автора, почти везде можновидеть указания на присущие ему слабости и недостатки.Эти особенности подхода Карамзина к характеристикерусских писателей разносторонне и рельефно проявились вподготовленном им «Пантеоне российских авторов». Из-вестно, что при подготовке этого труда Карамзин опиралсяна сведения, почерпнутые из «Опыта исторического слова-ря о российских писателях», выпущенного в 1772 г.Н.И. Новиковым. Разумеется, книги эти не сопоставимы нипо масштабу, ни по характеру. Новиков стремился создатьцелостную картину русской литературы, им зафиксировано317 авторов, и В.Г. Белинский имел все основания назватьэтот словарь «богатым фактом собственно литературнойкритики того времени» [4. С. 321]. Как в любом издании,ориентированном прежде всего на охват материала и спра-вочные функции, оценочная сторона и тем более субъекти-визм конкретных оценок «Опыта исторического слова-ря…» изначально были «обречены» на сведение к мини-муму. В «Пантеоне» Карамзина 16 очерков, которые ника-кой целостной литературной панорамы создать не могли, иподобная цель в них не ставилась. Хотя каждый из очерковначинается сведениями о годах рождения и смерти писате-ля, бесстрастная информационная составляющая, очевид-но, отодвинута на задний план. Зато в них неизменно при-сутствует личность Карамзина, его оценочная шкала, ипотому в сравнении с «Опытом» Новикова «Пантеон» Ка-рамзина дает гораздо более тонкое и выразительное пред-ставление об эстетической системе и даже эмоциональноммире составителя издания.Хотя Карамзин, конечно, отбирал лучших или покрайней мере достойных авторов, к чему обязывалоуже само название издания, оценки, которые получилиу него те или иные деятели литературы, отличаютсяразительно. Безусловно высоко оценен А.Д. Кантемир:«Наш Ювенал. Сатиры его были первым опытом рус-ского остроумия и слога» [1. С. 68]. Свое критическоезамечание автор формулирует предельно сдержанно исам же его смягчает: «В стихах Кантемировых нет ещеистинной меры - долгие и короткие слоги смешаны безразбора - но есть гармония» [1. С. 68-69]. Напротив, вхарактеристиках В.К. Тредиаковского пренебрежи-тельное и ироническое отношение к нему прорываетсяедва ли не в каждом абзаце. Главное, в чем Карамзинна протяжении всей статьи уличает Тредиаковского,из-за чего он многократно посмеивается над ним, -отсутствие дарования. Писатель и учился, и знал древ-ние и новые языки, читал лучших авторов и, по мне-нию Карамзина, «написал множество томов в доказа-тельство, что он… не имел способности писать». При-знавая, что труды Тредиаковского были «не совсембесполезны», и призывая почтить в нем «трудолюбиенауки и несчастие природы», Карамзин, однако, закан-чивает очерк саркастическим постскриптумом, не ос-тавляющим сомнения в том, каким было внутреннееотношение автора к Тредиаковскому.Одним из наиболее глубоких и объективных, нанаш взгляд, следует признать очерк о М.В. Ломоносо-ве. Карамзин считал его «отцом российского красноре-чия и вдохновенного стихотворства», вписавшим «имясвое в книгу бессмертия, там, где сияют имена Пинда-ров, Горациев, Руссо» [1. С. 71]. Однако Ломоносов дляКарамзина - предмет анализа, но не культа. «Лириче-ское стихотворство было собственно дарованием Ло-моносова», но «для эпической поэзии нашего века неимел он, кажется, достаточной силы воображения», -пишет Карамзин. К трагедиям Ломоносова он такжеотносится сдержанно: они были писаны им «единст-венно по воле монархини; но оды его будут всегда дра-гоценностию российской музы. В них есть, конечно,слабые места, излишности, падения; но все недостаткизаменяются разнообразными красотами и пиитическимсовершенством многих строф. Никто из последовате-лей Ломоносова в сем роде стихотворства не мог пре-взойти его, ни же сравняться с ним» [1. С. 71-72].Очень двусмысленна характеристика, которую полу-чил в «Пантеоне» А.П. Сумароков. Карамзин стремитсясохранить видимость объективности: он, дескать, толькосообщает факты и знакомит со сложившимся отношени-ем к Сумарокову. Сумароков, как считает Карамзин, всвое время пленял публику, «хотел блистать во многихродах» (не блистал, а хотел блистать!), и современникиставили его в один ряд с Расином, Мольером, Лафонте-ном, Буало. «Потомство так не думает; но, зная труд-ность первых опытов и невозможность достигнуть вдругсовершенства, оно с удовольствием находит многие кра-соты в творениях Сумарокова и не хочет быть строгимкритиком его недостатков» [6. С. 72]. Характеризуя да-лее трагедии Сумарокова, Карамзин говорит:«В трагедиях своих он старался более описывать чувст-ва, нежели представлять характеры в их эстетической инравственной истине; не искал чрезвычайных положе-ний и великих предметов для трагической живописи, но,в надежде на приятную кисть свою, основывал драмувсегда на самом обыкновенном и простом действии и, называя героев своих именами древних князейрусских, не думая соображать свойства, дела и язык их схарактером времени» [1. С. 73].Особое место в литературно-критическом наследииКарамзина занимает статья «О Богдановиче и его сочи-нениях», написанная в связи с недавней кончиной по-эта. Это не только самый обстоятельный анализ твор-чества поэта из всех, которые оставил Карамзин, но иважная веха в истории русской критики. Обращает насебя внимание широта подхода автора к своему пред-мету: статья содержит не только характеристику жиз-ненного и творческого пути Богдановича, но и попыткуоценить его произведения в аспекте компаративисти-ки - дать сопоставительный анализ Богдановича и Ла-фонтена. Появившись рядом уже на первых страницахстатьи, эти два имени в дальнейшем проходят краснойнитью через весь текст. Но есть и другие, попутныенаблюдения, в частности над «переводами Вольтеро-вых стихотворений, а всего более - в поэме на разру-шение Лиссабона, которую Богданович перевел такудачно, что многие стихи ее не уступают красоте и си-ле французских» [1. С. 115-116]; или над природойличности поэта: «Сильный, хороший стих, счастливоеслово, искусный переход от одной мысли к другой ра-дуют поэта, как младенца, и нередко на целый деньделают его веселым…» [1. С. 118].Последовательно сравнивая Богдановича и Лафон-тена, Карамзин видит в них фигуры равновеликие.«Басня» Лафонтена (так Карамзин называет галантнуюповесть Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона»)«служила образцом для русской "Душеньки"; но Бо-гданович, не выпуская из глаз Лафонтена, идет своимпутем и рвет на лугах цветы, которые укрылись отфранцузского поэта. Скажем, без аллегории, что Ла-фонтеново творение полнее и совершеннее в эстетиче-ском смысле, а "Душенька" во многих местах приятнееи живее…» [1. С. 119]. Подробный разбор главногопроизведения Богдановича призван, по замыслу крити-ка, показать, что «Богданович не рабски подражал об-разцу своему Жалобы Венеры в русской поэмелучше, нежели во французской сказке Венериношествие у Лафонтена эскиз, у Богдановича картина Что француз остроумно говорит прозою, то рус-ский не менее остроумно, и еще милее сказал в стихах» [1. С. 120-127]. Не подлежит сомнению, что по-добные сопоставления, многие указания на то, что Бо-гданович в одном не уступал Лафонтену, а в другом егодаже превосходил, преследовали цель поставить его водин ряд с французским классиком.С нескрываемым удовлетворением Карамзин напоми-нает и о том, что «Душенька» «единогласно была про-славлена всеми любителями русского стихотворства» [1.С. 132], что она принесла автору всякого рода милости состороны Екатерины II. Тем не менее присущая Карамзи-ну-критику объективность не позволила ему обойти мол-чанием недостатки и слабые места поэмы, хотя он стре-мился, чтобы это не подорвало ее общую высокую оцен-ку: «Заметив хорошие и прекрасные места в "Душеньке",скажем, что она, конечно, не вся писана такими счастли-выми стихами; но вообще столь приятна, что благоразум-ный критик, чувствительный к красотам искусства и да-рования (а суд других есть пустословие или злословие),не захочет насчет нее доказывать своей тонкой разборчи-вости и не забудет, что Ипполит Богданович первый нарусском языке играл воображением в легких стихах…»[1. С. 132]. Спустя 13 лет эта оценка была буквально по-вторена К.Н. Батюшковым: «Стихотворная повесть Бо-гдановича - первый и прелестный цветок легкой поэзиина языке нашем, ознаменованный истинным и великимталантом» [5. С. 12].И.З. Серман справедливо и точно указал на рольстатьи Карамзина в утверждении последующей репу-тации и «Душеньки», и ее автора, который вошел врусскую поэзию именно в качестве «"Душеньки" писа-теля»: «Реальная авторская личность с ее действитель-ными чертами и свойствами была заслонена литера-турным обликом ее автора, "вычитанным" в "Душень-ке" Свободная от абстрактно-логических норм, отправил, поэма Богдановича в искусстве, в мире красотыпровозглашала свободу от обветшалых эстетическихпредрассудков. То, что Жуковский выразил через сороклет после появления "Душеньки", сказав: "жизнь и по-эзия - одно" Богданович осуществил творчески в своейпоэме, заставив читателя поверить созданному им жи-вому образу поэта» [7. С. 40-42]. Решающее значениеи для такого восприятия поэмы, и для ее длительногопоследующего влияния на литературное развитие име-ло то ее прочтение, которое утвердила статья Карамзи-на. В ней обстоятельно прослежены различные эпизо-ды биографии Богдановича: его воспитание, детскиеувлечения, продвижение по службе, смена мест жи-тельства: пребывание в «счастливых странах Малорос-сии», переселение в Курск, наконец, детали болезни исмерти. И завершается она утверждением, что потом-ству, «любителям русских талантов» Богданович будетизвестен как творец «Душеньки». Как мы знаем, этотпрогноз Карамзина оказался безошибочным.Хотя в творческом наследии Карамзина литературно-критические статьи занимают в количественном отно-шении относительно скромное место, они дают сущест-венное и достоверное представление об эстетическойсистеме Карамзина как о своеобразном и значительномявлении. Они позволяют видеть, что Карамзин-критиксочетал в подходе к оценке поэзии своих предшествен-ников и современников доброжелательность и требова-тельность, широту и историзм осмысления литератур-ных явлений и способность судить их с позиций сего-дняшнего дня. Уроки карамзинской критики еще далеконе осознаны и не исчерпаны.

Скачать электронную версию публикации