Revolutionary theory of P.N. Tkachev in domestic historiographies of the postsoviet period.pdf В постсоветский период продолжился начатый вгоды перестройки процесс осмысления влияния рево-люционной теории П.Н. Ткачева на ход русского рево-люционного движения и появление большевистскойконцепции социалистических преобразований. Началоположили отзывы научной общественности на моно-графию Е.Л. Рудницкой [1]. Так, обозреватель журнала«Вестник Российской академии наук» Я.Г. Рокитян-ский соглашался с главным выводом работы о влиянииидей Ткачева на Ленина и сожалел лишь о том, что обэтом в книге сказано скороговоркой, хотя «имело бысмысл поговорить об этом подробнее», потому что«когда читаешь приведенные Рудницкой высказыванияТкачева, на память приходят аналогии на Ильича» [2.С. 382]. Между тем рецензент причислил Петра Ники-тича к «Народной расправе» С.Г. Нечаева, игнорируятот факт, что во время следствия по нечаевскому делуне удалось это доказать. Без ссылок на документы онутверждал, что Ткачев был причастен к «заговорщиче-ской деятельности» нечаевской организации и отсюдапроистекала его негативная реакция на романФ.М. Достоевского «Бесы» [2. С. 380]. С этой точкойзрения согласился праправнук Н.Г. Чернышевского,саратовский историк Д.В. Чернышевский. Как иЯ.Г. Рокитянский, он голословно обвинил Ткачева втесном сотрудничестве с Нечаевым, добавив еще уча-стие Петра Никитича в мистификациях и преступлени-ях, не указав, правда, в каких именно [3. С. 186].Отметим, что знакомство Ткачева с Сергеем Не-чаевым приходится на 1868 г. Для недавно появивше-гося в столице учителя провинциальной приходскойшколы Нечаева отношения с широко известным в ра-дикальных кругах талантливым литератором былиочень выгодны. Протекция Ткачева открывала передним двери в тайные революционные общества икружки. В 1868 г. Ткачев совместно с Нечаевым соз-дал «Программу революционных действий». Этот до-кумент носил бланкистский характер, что позволяетговорить о преимущественной роли Ткачева в его на-писании [4. С. 203-206]. Однако затем пути Ткачева иНечаева разошлись. Причина, думается, лежит в несо-вместимых типах личности. Несмотря на свой ради-кализм, Ткачев был интеллигентом, носителем опре-деленного пласта русской культуры, тогда как Нечаевдо конца своих дней оставался едва тронутым культу-рой фанатиком. Ткачев не были ни «нечаевцем», ничленом «Народной расправы». Возможно, Петр Ники-тич ценил Нечаева за преданность делу, организатор-ские способности и неуемную энергию, но слишкомразным был их политический вес, чтобы Ткачев по-зволил собой руководить. К тому же, по свидетельст-ву очевидца, между ними были серьезные разногласия[5. С. 136-146].Линию преемственности в русском революционномдвижении, обозначенную Е.Л. Рудницкой, поддержал иС.В. Тютюкин, подчеркнувший тесную генетическуюсвязь между ткачевизмом и большевизмом, ее законо-мерность. Ученый назвал очевидной мысль о наличии втеоретических построениях большевиков и практиче-ской их деятельности «многочисленных элементоврусского революционного радикализма в духе ПетраТкачева» [6. С. 125]. Кроме того, С.В. Тютюкин при-звал пересмотреть оценки полемики Ткачева с Ф. Эн-гельсом, так как при объективном ее освещении виднанатянутость доводов немецкого социалиста, которыене всегда были корректны по форме и основывались«на несколько упрощенной и облегченной интерпрета-ции взглядов молодого русского революционера» [6.С. 126]. Свою лепту в общий положительный характервосприятия труда Е.Л. Рудницкой внес один из автори-тетнейших специалистов в области истории революци-онного народничества В.Ф. Антонов. Анализируя по-литическую программу Ткачева, он пришел к недву-смысленному выводу, что «партии большевиков с за-хватом власти уже нечего было изобретать для обосно-вания предпринятого ею социального террора в "инте-ресах народа"» [7. С. 261].Рецензии на монографию Е.Л. Рудницкой, тот жи-вой интерес, который она вызвала, показали, что во-просы, связанные с преемственностью в русском рево-люционном движении, генезисом идеологии, тактики истратегии большевизма оставались острыми и актуаль-ными. Однако в 1990-е гг. их активного изучения невелось. Интерес к революционной проблематике былна время потерян. Доминирующими в отечественнойисторической науке стали темы по истории ментально-сти, сословий, повседневности и т.д. Несмотря на это,осмысление социально-политической концепции Тка-чева продолжилось в немногочисленных работах поистории освободительного движения в России.Например, к сюжету дискуссии между Ткачевым иФ. Энгельсом обратились Б.С. Итенберг и В.А. Твар-довская. Они постарались отрешиться от идеологиче-ских догм и клише и подошли к полемике с точки зре-ния объективных исследователей, учитывающих реа-лии русской действительности второй половиныXIX в., к чему и призывал С.В. Тютюкин. Данный под-ход позволил авторам заострить внимание на изна-чальной предвзятости Ф. Энгельса, который «цитиро-вал своего оппонента достаточно произвольно, избира-тельно, не всегда с должной объективностью толкуяего мысли» [8. С. 104]. Беспристрастный анализ пока-зал очевидность того, что, во-первых, в аргументахрусского народника было гораздо больше правоты ипонимания ситуации, чем в умозрительных конструк-циях немецкого социал-демократа, а, во-вторых, рас-хождения между ними были не так значительны, какэто подчеркивала официальная советская историогра-фия. Ф. Энгельс, как и Ткачев, считал, что Россия стоитна пороге революции, видел государственную власть всостоянии неуверенности и расшатанности, допускалвозможность народного восстания и, главное, не при-знавал никакой альтернативы революционному пути. Внекоторых моментах Ткачев мыслил реалистичнееФ. Энгельса. В частности, это касается осознания им«бесперспективности крестьянской революции» в Рос-сии [8. С. 115].Позиция Б.С. Итенберга и В.А. Твардовской оказа-лась созвучна точке зрения философа К.М. Кантора. Онпредположил, что острие критики Ткачев направлял нетолько против Ф. Энгельса, но и против своего недав-него кумира К. Маркса, так как Петр Никитич прекрас-но понимал, что тот стоит за спиной своего соратника.Данное обстоятельство, впрочем, не помешалоК.М. Кантору назвать Ткачева «первым русским рево-люционером-марксистом» [9. С. 97]. Далее автор со-средоточился на факторах ученичества В.И. Ленина уТкачева. На взгляд К.М. Кантора, преемственностьпрослеживается в двух основных аспектах: во-первых,в ленинской концепции соотношения сознательности истихийности в революционном процессе; во-вторых -«для Ленина быть марксистом означало исходить изреальностей России, как это и делал до него Ткачев» [9.С. 99]. Это позволило автору прийти к заключению,что В.И. Ленин в своей теоретической и практическойдеятельности целиком встал на сторону Ткачева.Кроме пересмотра результатов полемики междуТкачевым и Ф. Энгельсом в работах исследователейпервого постсоветского десятилетия прослеживаютсяеще два сюжета. Первый был связан с настойчивымипопытками доказать «нечаевское» прошлое Петра Ни-китича Ткачева. За отсутствием документальной базыделалось это, как правило, посредством конструирова-ния гипотетических предположений. Так, А.Ю. Мина-ков утверждал, что «Ткачев являлся одним из главныхидейных вдохновителей нечаевщины» [10. С. 80]. Тотфакт, что Ткачев никогда не высказывался негативно оНечаеве, не критиковал его, защищал от ложного, какон считал, толкования образа нечаевцев в «Бесах», далавтору основание сделать сомнительный, на нашвзгляд, вывод, что на страницах «Набата» Ткачев «от-стаивал и развивал воззрения Нечаева на характер ипринципы построения революционной организации»[10. С. 89]. Гораздо убедительнее выглядит мысльА.Ю. Минакова о том, что теоретические наработкиТкачева и Нечаева были «едва ли не буквально» вос-произведены большевиками [10. С. 103]. Этой же схе-мы (Нечаев - Ткачев - большевики) преемственности врусском революционном движении придерживалсяА.И. Широков [11].Второй сюжет связывал имя Ткачева с началом ак-тивной террористической борьбы народников с само-державием. Колоритный образ Ткачева-террориста, неимевший ничего общего с реальностью, нарисовалЕ.В. Кротов. По его убеждению, система взглядов Пет-ра Никитича целиком строилась на терроре, убийствецаря и его ближайшего окружения. Поэтому нет ничегоудивительного в том, что «террорист как политическаяфигура русского общества был подготовлен… новымиполитическими установками П.Н. Ткачева» [12.С. 117]. С более сдержанной, но, по сути, той же самойпозиции подошел к проблеме О.В. Будницкий. Он от-нес Ткачева к числу «сторонников и одного из самыхярких пропагандистов терроризма», превзошедшего нетолько народовольцев, но и «сторонника "террористи-ческой революции" Н.А. Морозова» [13. С. 6, 68]. По-добные выводы строились на анализе заключительногоэтапа политической деятельности Ткачева, на его по-следних печатных выступлениях. Мы считаем, что темсамым не бралось во внимание все творческое насле-дие мыслителя, упрощался сложный и неоднозначныйпроцесс эволюции его концепции, частное вырывалосьиз контекста общего.Заметим, что Ткачев не был оригинален в поддерж-ке террора в определенный момент. Эту черту можновстретить у других радикальных мыслителей, даже утех, которые были принципиальными противникамитерроризма. Например, К. Маркс в полемике между«Черным переделом» и «Народной волей» встал насторону последней. Об этом он недвусмысленно заявилв письме Ф. Зорге. К. Маркс критиковал фракцию чер-нопередельцев, которые вели революционную пропа-ганду в эмиграции, и ставил им в пример «террори-стов», рисковавших «собственной шкурой» в России[14. С. 86].Г.В. Плеханов, который в свое время подверг об-стоятельному критическому анализу программу и прак-тическую деятельность «Народной воли», в началеXX в. писал, что «…это не значит, что я безусловно"отрицал" и "отрицаю террор". Повторяю, обстоятель-ства меняются, а террор - не принцип. Может быть,скоро придет такое время, когда я не менее энергичностану высказываться в пользу террора» [15. С. 27]. Та-кое время скоро наступило. В период Первой русскойреволюции Г.В. Плеханов признавал по отношению кчерносотенной «сволочи» только один прием борьбы:террор. Он в сочувственном тоне говорил о замеча-тельной плеяде революционеров 1870-х гг., которыевеликолепно владели револьверами и кинжалами, ипризывал «товарищей» как можно скорее «пополнитьэтот пробел своего революционного образования» [16.С. 351, 352].В том же «террористическом духе» высказывался вначале XX в. и В.И. Ленин. Еще в работе «С чего на-чать?» он указывал на то, что социал-демократы нико-гда не отказывались и не могут отказываться от терро-ра, так как это «одно из военных действий, котороеможет быть вполне пригодно и даже необходимо в из-вестный момент сражения…» [17. С. 7]. Во время ок-тябрьской политической стачки 1905 г. В.И. Ленинпризывал студентов и рабочих создавать небольшиеотряды от 3 до 10 человек, вооружаться «кто как мо-жет»: кто револьвером, кто ножом, кто тряпкой с керо-сином для поджога - и тренироваться на взрывах поли-цейских участков, грабежах банков, избиении и убий-ствах городовых, дворников, шпиков, бросании им влицо песка, молотого стекла, плескания кислоты [18.С. 336-338].Приведенные примеры, на наш взгляд, доказываютправоту умозаключения о влиянии определенного мо-мента на взгляды. Ткачев не был среди апологетов тер-роризма, как не являлись ими К. Маркс, Г.В. Плеханови В.И. Ленин. Их объединяла абсолютизация револю-ционного пути переустройства общества. Отсюда воз-можность поддержки любого средства для достиженияжелаемой цели, особенно если эта цель кажется близ-кой и осязаемой, даже когда данное средство в прин-ципе не считается нормальным.Большинство постсоветских авторов занимало все жеконструктивную, взвешенную позицию и пыталось ана-лизировать различные аспекты революционной теорииТкачева. Например, В.Д. Жукоцкий подчеркнул, что нестоит выискивать более правую сторону в полемике ме-жду Ф. Энгельсом и Ткачевым, поскольку истина разде-лилась в ней пополам, «как это часто бывает в большомделе, когда спорят об одном, а жизнь предлагает неожи-данный синтез того и другого» [19. С. 164]. Ученый пи-сал об уникальной способности Ткачева предвидеть ис-торическую ситуацию, его проницательной интуиции,позволившей сделать настоящее «громовое пророчест-во» [19. С. 165]. Советскую систему он характеризовалкак «ткачевско-ленинскую». Из доктрины Ткачева, помнению В.Д. Жукоцкого, ленинизм исключил лишь двамомента - «благоговение перед патриархальностью рус-ской общины и размытость классовых перегородок» [19.С. 169].На взгляд А.А. Ширинянца, жесткая, граничившая сжестокостью политическая программа Ткачева подав-ляла индивидуальность, вела к стандартизации и фор-мировала «людей будущего» тоталитарного типа [20.С. 105]. Сходные суждения о том, что нельзя понятьлогику советской тоталитарной эпохи, не обращаясь ктворчеству Ткачева, содержатся в работе С.В. Крамар-чук [21. С. 145]. В свою очередь Я.Ю. Шашкова верноподчеркнула, что теория Ткачева отражала глубинныепроцессы в русском освободительном движении. Онасогласилась с оценкой Петром Никитичем консерва-тивности идеалов народа, но заметила, что в случаепереворота «без народа» произошла бы смена управ-ляющих, а не социальной системы в целом [22. С. 60].Я.Ю. Шашкова считает, что террор в представленииТкачева - это прежде всего орудие мести и самозащи-ты, и этот момент сближал его с народовольцами [22.С. 90, 92].Можно сделать вывод, что в первое постсоветскоедесятилетие обозначилась тенденция непредвзятого иуглубленного рассмотрения различных сторон револю-ционной теории П.Н. Ткачева. Во многих исследовани-ях он стал восприниматься как серьезный идеолог, тон-ко понимавший и чувствовавший ритм общественнойжизни, умевший видеть скрытые, еще не определив-шиеся тенденции в ней, не сомневавшийся в их верно-сти и способный идти против течения. При этом стоитотметить, что в некоторых работах постсоветского пе-риода все еще воспроизводились штампы советскоговремени о том, что Ткачев не понимал важности капи-талистической стадии в деле создания условий для со-циалистической революции [23. С. 74] и страдал «ма-териалистическо-механистическим» мировоззрением[24. С. 41].Большое место заговорщической концепции Ткаче-ва было отведено в монографии В.А. Исакова. Авторотмечает значительное (но не абсолютное) влияниемарксизма на Ткачева в экономической составляющейего теории [25. С. 196]. Историк справедливо пишет,что Ткачев не копировал западно-европейский блан-кизм, выделял в нем положительный и отрицательныйопыт, старался понять причины поражения неодно-кратных попыток бланкистских переворотов во Фран-ции. Фундаментальный подход позволил Петру Ники-тичу создать «наиболее завершенную версию русскогополитического заговорщичества» на основе синтезарусской действительности, опыта политических заго-воров в России (в частности, дворцовых переворотов) идеятельности французских бланкистов [25. С. 205].В.А. Исаков не поддержал мнение о «нечаевской» и«террористической» основе доктрины Ткачева. Во-первых, идеи централизованной, конспиративной орга-низации высокоинтеллектуального меньшинства сфор-мировались у него еще до знакомства с С.Г. Нечаевым,и, следовательно, если у лидера «Народной расправы»были похожие мысли, то восприняты они были как разот Петра Никитича; во-вторых, «Ткачев в лучшей своейтворческой форме… не был сторонником террора» [25.С. 208, 210].Рассматривая положения революционной програм-мы Ткачева, В.А. Исаков подчеркнул ее динамичность,прагматичность и реализм. Это позволило исследова-телю сделать вывод о неправомерности ее критики состороны Г.В. Плеханова, считавшего, как известно, чтоТкачев ради достижения своих целей стремился при-тормозить течение общественного прогресса. То жесамое, по мнению автора, можно сказать и в отноше-нии полемики Ткачева с Ф. Энгельсом, когда, раскри-тиковав больше из личной уязвленности и амбицийвзгляды русского народника, спустя некоторое времямарксист, по сути, согласился с ними [25. С. 214, 217].В монографии не затрагивается популярная в постсо-ветское время тема взаимосвязи ткачевизма и лениниз-ма. Однако в последующих журнальных статьяхВ.А. Исаков высказал свою точку зрения по этому во-просу. Он назвал очевидной линию преемственности отТкачева к большевизму в пунктах построения «казар-менного коммунизма» [26. С. 101] и диктатуры партии[27. С. 168].К жизни, деятельности Ткачева, его социально-политическим взглядам В.А. Исаков обращался ещенеоднократно. Он был автором статьи о Петре Никити-че в энциклопедии, посвященной представителям об-щественной мысли русского зарубежья. Здесь ученыйвновь отметил, что «в базовых программных статьях…у Ткачева нет установки на террористическую борьбу»[28. С. 550]. По мнению В.А. Исакова, ставка на террорсвидетельствовала о надломленности Ткачева и, доба-вим от себя, о желании быть чем-то полезным борьбе ссамодержавием, развернутой народовольцами. В за-ключении автор назвал концепцию русского бланкистанаиболее последовательным и радикальным вариантомреволюционного действия, «ориентированным на рос-сийскую специфику» [28. С. 552].Во вступительной статье к избранным сочинениямТкачева В.А. Исаков отметил, что русский народник,при всех расхождениях во взглядах с другими рево-люционными фракциями, понимал пагубность путиконфронтации между ними и призывал к единствуреволюционных сил перед лицом одного общего вра-га - самодержавия. Такая фокусировка, на наш взгляд,существенно обогащала и корректировала представ-ление о месте и роли Ткачева в радикальной эмиг-рантской среде 1870-х гг., поэтому нам представляет-ся вполне обоснованным вывод автора, что «такойпредельно трезвой оценки потенциала революцион-ных сил не высказывал ни один из теоретиков тойэпохи» [29. С. 24].Революционная теория Ткачева видится В.А. Иса-кову исторически и философски обоснованной, содер-жащей все необходимые компоненты и отражавшейроссийские реалии пореформенной эпохи. «Ахиллесо-вой пятой» программы является, по его мнению, ставкана принуждение и насилие в качестве панацеи на слу-чай непредвиденных обстоятельств, если что-то пойдетне так, как планировалось. В итоге перманентная дик-татура правящего меньшинства, которую в теории непризнавал Ткачев, на практике была вполне реальнакак результат сомнений в том, что народ сам можетсправиться со своими проблемами [29. С. 36]. Эту жечерту обозначил И.А. Камынин. Досконально проду-манная с точки зрения реализации доктрина Ткачеваупиралась в противоречие между святой целью осво-бождения народа и способами ее достижения, делав-шими данную задачу фактически невыполнимой, что, всвою очередь, привело к кризису народнического вари-анта социализма [30. С. 109].Таким образом, постсоветский этап изучения рево-люционной теории П.Н. Ткачева продолжил тенден-ции, наметившиеся во второй половине 1980-х гг. От-каз от методологического монизма, классово-идеоло-гической предопределенности позволил исследовате-лям актуализировать точку зрения о значительномвлиянии русского бланкизма на русское революцион-ное движение. Тем самым восстанавливалась истори-ческая справедливость, отдавалось должное социаль-ному чутью Ткачева, масштабу его личности, глубинеего учения.

Скачать электронную версию публикации