Institutional conditions for falsification of history in museum institutions.pdf Термин «фальсификация» в различных сферах человеческой деятельности приобретает специфическое значение. Так, в философии он употребляется для обозначения процедуры проверки той или иной формы знания на научность [1. С. 34-45]. В правоведении и правоприменительной практике термин «фальсификация» используется в значении «подделка» - сознательная замена истинного ложным и подлинного - мнимым. Термином «фальсификация» определяются действия по неправильному подсчету голосов на выборах, подделке избирательных документов, бухгалтерских и иных отражающих экономическую деятельность документов, доказательств [2]. Также термином «фальсификация» обозначают изменение с корыстной целью качеств предметов сбыта в сторону их ухудшения при сохранении внешнего вида, а также подделанную вещь, выдаваемую за подлинную. В этих значениях термин «фальсификация» употребляется в сфере производства и торговли, а также в сфере оборота драгоценностей и антиквариата. Применительно к историографии термин «фальсификация» имеет давнюю историю. Ранние примеры фальсификации относятся к Древнему Египту XIV-XIII вв. до н.э. - эпохе реформы Эхнатона и хетто-египетских войн. Уже тогда враждующие стороны выдвигали взаимоисключающие версии этих событий. Известны также крупные средневековые фальсификации, например, так называемый «Константинов дар» -подложный акт византийского императора Константина Великого о передаче верховной власти в Западной Римской империи римскому папе, датируемый якобы IV в. н.э., но изготовленный не ранее VIII в. н.э. Начиная с Х! столетия этот подложный документ активно использовался Римской церковью для обоснования ее притязаний на сюзеренитет в христианском мире. Процессы возрастания роли общественного мнения в политике, экономике и обществе повели к возникновению ярких фальсификаций, имеющих целью прямое воздействие на общественное сознание (например, «Завещание Петра Великого» - геополитическая подделка XVIII столетия - и «Протоколы сионских мудрецов» -фальсификат начала XX в., оказавший серьезное влияние на сферу современной конспирологии). В современной исторической науке принято следующее определение понятия фальсификации применительно к истории: «Фальсификация истории - ложное описание исторических событий в угоду предвзятой идее. Цели и мотивы исторических фальсификаций могут быть самыми разнообразными: закрепить за тем или иным народом историческое право на определенную территорию, обосновать легитимность правящей династии, обосновать правопреемство государства по отношению к тому или иному историческому предшественнику, "облагородить" процесс этногенеза и т.д.» [3]. При этом к методам фальсификации истории в обобщенном виде относят: - «прямое измышление фактов и подделку документов»; - «односторонний подбор и произвольное толкование фактов, в результате чего между фактами выстраиваются связи, в реальности отсутствующие, и делаются выводы, которые на основании полной картины сделать никак невозможно» [3]. Таким образом, можно сделать некое обобщение. Фальсифицирующая историю практика (включая практику музейной деятельности) должна обладать как минимум следующими устойчивыми признаками: - наличие сознательного умысла (субъект фальсификации должен отдавать себе отчет в своих действиях); - наличие в действиях субъекта прагматической составляющей (субъект фальсификации совершает осмысленные действия, направленные на извлечение понятной для себя выгоды); - целенаправленный характер действий субъекта фальсификации (такой субъект всегда действует адресно и четко представляет себе проектируемый эффект своих действий, выражаемый, как правило, в приведении сознания объекта воздействия в нужное фальсификатору состояние, извлечение материальной выгоды в форме хищения ценностей или экономии средств в результате заведомого снижения качества производимых представлений путем подмен и искажений); - некорректное обращение с первичными эмпирическими данными (оно может реализовываться в следующих разновидностях (одновременно или по отдельности) - прямая подмена всех видов первичных данных, заведомо неполное представление имеющихся первичных данных, приписывание несвойственного смысла и значения определенной группе данных, построение между группами данных связей, не существующих в реальности). Если это так, то музей (и как социокультурный институт, обеспечивающий значимые функции своего социума, и как производственная система, нацеленная на создание и трансляцию специфического информационно-смыслового продукта) не может иметь собственной мотивации к развитию практик фальсификации истории. Он возникает не столько как «проект» какого-либо консолидированного субъекта интересов, преследующего определенные прагматические цели и имеющего на это соответствующие умыслы, сколько как достаточно спонтанный ответ на потребности зрелого социума в сохранении материалов прошлого, имеющих важность для настоящего и будущего этого социума и накопленных в системе его наследия. Эта потребность проявляет себя на всех уровнях социальной системы - ее субъектами выступают «человечество в целом, конкретные общества (российское, французское, польское и т.д.), социальные группы, в частности этнические, и личности» [4. С. 13]. Потребности последних, очевидно, переводят общее ощущение необходимости сохранения накопившегося наследия на операциональный уровень. В силу этого начало истории большинства музейных учреждений связано с именами индивидов-основоположников или групп таких индивидов, развивающих эти учреждения на определенном этапе за счет собственного энтузиазма и реализующих свои собственные амбиции [5. С. 81]. В основе этих амбиций могут лежать увлечение искусством (вариант П.М. Третьякова и других), научные интересы (вариант Н.М. Мартьянова и многих других) или престиж императорской фамилии, мотивировавший Александра III и Николая II на создание Русского музея. Важно, что в любом случае музеи возникают не как инструмент чьих-то деловых интересов, а как формат самовыражения (на персональном уровне социума), попадающий в такт вызревшей общественной потребности (на внеперсональных уровнях социальной системы). Это самовыражение не нуждается в умышленных и целенаправленных искажениях прошлого, поскольку не преследует целей, для достижения коих такие искажения имели бы смысл. А вот развиваться в зрелые профессиональные формы на мотивации самовыражения музейное дело, по-видимому, не может. Как хозяйствующий субъект музей нуждается в инфраструктуре, дорогостоящей и в приобретении, и в эксплуатации, а следовательно - в регулярном поступлении ресурсов и средств. Как социокультурный институт он должен обладать четкой системой распределения функций, прав, обязанностей, а также зрелой системой распределения труда [4. С. 11]. Это, в свою очередь, требует глубокой профессионализации музейного дела, которая мало совместима с мотивами личного самовыражения и требует посвящать музейным занятиям все оплачиваемое рабочее время. Именно поэтому «интенсивное развитие музея происходит при условии разносторонней поддержки государства или лиц, обладающих властью» [4. С. 8]. В этом смысле музейное дело практически ничем не отличается от других культурных производств. Его история в формате складывающегося сектора общенациональной отрасли культуры (вторая половина XIX -начало XX в.) развивается за счет общественных и частных финансовых пожертвований, достаточно скромных и нерегулярных. Только в первое десятилетие XX столетия возникают элементы системы государственных инвестиций в отрасль культуры и в частности в музейный сектор [6. С. 97]. Эта тенденция получит форсированное развитие после 1917 г., особенно с рубежа 1920-1930-х гг. Для организации музейного дела это означает переход от сообщества энтузиастов, мотивированных самовыражением и своим пониманием общественного блага, к системе регулярных учреждений, встроенной в деловые интересы субъектов, которые по отношению к ней являются внешними. Это встраивание во внешние деловые интересы уже само по себе создает предпосылки для развития в музейном деле практик фальсификации истории. Цели и мотивации носителей этих интересов могут отстоять достаточно далеко от собственных целевых установок представителей музейного сообщества. Вместе с тем исторические данные свидетельствуют о том, что подчинение музеев указанным внешним интересам происходит не сразу. Даже в 1920-е гг. музеи сохраняют уровень автономии, позволяющий держать риски искажений производимых ими представлений на относительно невысоком уровне. Этот уровень характеризуется следующим: - музеи располагают достаточно большой самостоятельностью в отношении политики комплектования фонда и могут осуществлять формирование ресурсной базы своей основной деятельности на принципах максимально возможной полноты, позволяющей отражать профильные объекты изучения и показа без серьезных искажений. Музеи в этот период стремятся, по словам М.Б. Шатилова, «зафиксировать былое, которое отходит в область преданий и познавать старое, чтобы творить новое» [7. С. 32]; - музеи, даже получившие в 1923 г. государственное финансирование в системе Главнауки, не были лишены альтернативных источников финансовых средств. В том же 1923 г. музейные учреждения получили право свободной реализации на антикварном рынке музейных предметов, не обладающих историко-художественным значением. С конца 1920-х гг. эта практика была монополизирована государством в лице Наркомата внешней торговли и Государственной конторой по скупке и продаже антиквариата с целью сбыта предметов за рубеж, а со второй половины 1930-х гг. -прекращена [8]. Существовала и практика выполнения заказов различных предприятий и органов власти на экспедиционные исследования и сборы предметов в целях их дальнейшей реализации. В частности, такие заказы в «Шатиловский период» (1920-е - начало 1930-х гг.) своей истории выполнял Томский краеведческий музей [9. С. 44-47]; - музеи в этот период располагали обширными горизонтальными социальными связями, группируя вокруг себя краеведческое движение и взаимодействуя с вузовской наукой; в это время существовало масштабное «дарительское» движение, включающее в себя как организации, так и частных лиц. Так, в Томском краеведческом музее в 1920-е гг. насчитывается 120 дарителей (характерно, что десятилетие спустя - почти в десять раз меньше - 14) [9. С. 49, 84]. В связи с этим государство как субъект, в чьи деловые интересы музеи оказываются встроенными, может весьма ограниченно влиять на их производственную политику. Оно не располагает средствами, чтобы монополизировать источники финансирования музея и тем самым получить их полное подчинение в обмен на решение финансовых проблем. Государство не может жестко форматировать политику комплектования и изучения музейных фондов и тем самым в полной мере задавать готовые матрицы для производства исторических представлений. Оно до известной степени нуждается в музеях как субъектах экономической деятельности (производство знаний о значимых природных и трудовых ресурсах, сбор предметов для их последующей реализации), поэтому допускает самостоятельность в исследовательской политике. Эта ситуация меняется в начале 1930-х гг. Особенностями вектора этих изменений являются монополизация источников финансирования при его общем увеличении и установление контроля за музейными производственными процессами. Характерные свидетельства этих перемен хранятся в документах обследования Томского краеведческого музея комиссией Томского городского комитета ВКП(б), которое проводилось в 1933 и 1935 гг. Обобщая эту информацию, можно отметить следующее: - Томский горком ВКП(б) предъявляет претензии к политике комплектования фондов. Музей «является кунсткамерой», собирает совершенно ненужные предметы (буддийская коллекция, портреты Троцкого, Зиновьева и т.д.). Необходимо организовать чистку фондов и не представляющие ценности предметы передать в школы в качестве учебно-вспомогательного материала; - музей неправильно показывает историю края; в экспозиции слабо представлена колониальная политика царизма в среде коренных народов Севера и не представлены в должной мере современные достижения социалистического строительства; не отмечена 50-летняя дата со дня смерти К. Маркса; не отражена роль указа Сталина о партийности в науке, затушевывается роль классовой борьбы; также в экспозиции упоминаются такие ненужные факты, как события 1917 г. до Октябрьской революции (представлены вырезки из журналов с фотографиями Керенского, фотографии похорон солдат и казаков, убитых летом 1917 г.); - музей игнорирует указания руководящих органов, не участвует в движении ударничества, не организует социалистическое соревнование; - финансирование музея хронически недостаточно и должно быть увеличено [10, 11]. Указанные документы наглядно иллюстрируют определенные тенденции в политике развития музейного дела в Томске. Эти тенденции сводятся к следующему: - власть готова пойти на увеличение финансирования Томского краеведческого музея; - при этом власть ставит под жесткий контроль практики комплектования и презентации музейных фондов - вплоть до полномочий решать, каким предметам в фондах быть и каким не быть; - власть внятно формулирует образ истории края, который музей должен производить и транслировать, предлагает своего рода матрицы для «отливки» готовых исторических представлений; - власть руководствуется не соображениями «фиксации того, что отходит в область преданий», с тем чтобы поставить его на службу «творения нового», а задачами укрепления своего влияния на сознание людей («обслуживание политики партии»); - власть намерена регламентировать все производственные процессы в музее так же, как это делается повсюду («ударничество», «соцсоревнование» и т.д.). По существу в рассмотренных документах Томский горком ВКП(б) прямо предписывает музею фильтрацию «ненужных» предметов, игнорирование определенных событий и персоналий, приписывание нужных значений и смыслов определенным явлениям истории. Другими словами - ориентирует музей на производство фальсификаций истории. Итак, условиями для превращения музея в фальсификатора истории являются: - выход музейного дела на зрелый уровень развития, требующий его профессионализации и регулярного поступления ресурсов и средств; - встраивание музейного дела в систему деловых интересов неких внешних для него субъектов; - монополизация этими субъектами источников финансирования музея; - установление этими субъектами контроля за основными производственными процессами музея, прежде всего за комплектованием и изучением фондов. Выполнение этих условий создает возможности для запуска практики фальсификации истории в музейном деле.

Скачать электронную версию публикации