Time as a measure of change in the multi-level model of the world of Siberian shamanism.pdf Категория времени - важнейшая категория бытия и сознания, определяющая различные варианты переживания человеком своего присутствия в мире. Содержание данной категории в значительной степени определяется эмоциональным наполнением. Рациональное стремление объективировать течение времени не исключает различные варианты ускорения или замедления хода отдельных временных отрезков в зависимости от состояния нашего сознания. Один и тот же отрезок времени может переживаться как мгновение и как целая вечность. Архаические культурные традиции, в том числе основанные на шаманском мировоззрении, дают нам любопытные примеры особого, отличного от современного, переживания времени, связанного с особенностями мифологического сознания. Время - это мера изменений, значит, оно есть там, где мир изменяется. Если мир неизменен, то он принадлежит вечности. Именно поэтому в первобытном сознании была сформулирована мысль об отсутствии времени до акта творения. Сотворение мира - это внесение определенных изменений в некоторый утвердившийся ранее порядок - отделение света от тьмы, суши от воды, неба от земли и т.д. После сотворения мир получил импульс, он начал развиваться, а значит, подвергаться изменениям. Творение мира - это утверждение факта возникновения человеческого сознания. Чувство времени, так же как и чувство пространства, пришло в мир вместе с сознанием. Осознание мира в качестве живого пульсирующего существа, изменяющегося и неизменного одновременно, породило самое раннее чувство времени. Солнце и луну сотворил Последовательно создатель, И день, и землю, И воздушное пространство; затем свет [1. С. 311]. Время, как и пространство, появилось в период пер-вотворения. Оно подобно реке, берущей свое начало из вечности и вновь исчезающей в ней, растворяющейся в ее бесконечных водах. Из волнующегося Океана Родился год, Распределяющий дни и ночи [Там же. С. 310]. День и ночь, солнце и луна становятся мерилом времени в земном мире. Не случайно первым актом творения во многих космологических мифах становится именно добывание солнца и луны. А в качестве противопоставления человеческому миру в мифах описывается иной, потусторонний мир, где либо вообще нет солнца и луны, либо они ущербные и светят тусклым светом. Мифологема отделения света от тьмы относится к древнейшим пластам первобытной мифологии. Появление света и его противопоставление тьме можно рассматривать как первую бинарную оппозицию, возвестившую о возникновении или пробуждении сознания. К.Г. Юнг считал день и свет наиболее яркими мифологическими образами пробуждающегося сознания и противопоставлял их тьме бессознательного [2. С. 104]. В эпической традиции алтайцев подземное царство Эрлика называется бессолнечным местом и противопоставляется земному миру, называемому солнечным местом. В соответствии с фольклорными материалами хакасов «хозяева гор» называли живого человека - «солнечный человек», «человек Солнца». А в одной древнетюркской эпитафии говорится: «Я не стал ощущать солнце и луну на голубом небе, от вас моих и от земли моей отделился» (т.е. умер) [3. С. 35]. «Небесный град», как он описывается в Апокалипсисе, не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для своего освещения, поскольку в сакральном времени отсутствует отсчет [4. С. 66]. Эпоха господства мифологического сознания определила четкую направленность познавательной активности человека. Мифологическое сознание всегда обращено в прошлое, а точнее, к точке «архе», в мифическое правремя. Настоящее и будущее значимы лишь в той мере, в какой они будут соответствовать первоначальному образцу, содержать в себе его смысловые характеристики. Возможно, что существует некоторая зависимость между различными видами познания и их ориентированностью во времени и активностью различных полушарий головного мозга. Так, правое полушарие ответственно за наглядное, образное познание и обращено в прошлое. Первобытное мышление как раз и было предпонятийным, образным, что и определяло доминирование правополушарной активности, а значит, и обращенность в прошлое [Там же. С. 57-58]. Развитие понятийного мышления привело к доминированию левополушарной активности и, как следствие этого, к иному переживанию времени - устремленности в будущее. Архаичное чувство времени можно представить в виде колебательной модели, т.е. как некое качание между жизнью и смертью, днем и ночью. В дальнейшем происходит переход к циклической модели, где настоящее и будущее есть не что иное, как повторение мифического прошлого. Далее циклическая модель развивается до модели спирального времени [Там же. С. 62]. Колебательная модель, как наиболее ранняя, связана с переживанием времени как биологического ритма, ритмическим колебанием самой жизни. Природные ритмы: смена дня и ночи, смена времен года, рождение и умирание растительного и животного мира - проецировались мифологическим сознанием на бытие человека и служили основой для постижения биологического чувства времени. В связи с этим Э. Кассирер выделял мифологически-религиозное «чувство фазы», сопровождающее у первобытных народов все происходящее в жизни и в особенности все решающие изменения и переходы (рождение, смерть, наступление зрелости, вступление в брак, беременность и роды). Распространенным было представление о том, что человек, переходя из одного круга жизни в другой, оказывается в каждом из них другим «Я». Например, при наступлении половой зрелости ребенок умирает, чтобы родиться заново юношей или мужчиной [5. С. 122]. Именно концепция умирания и нового рождения легла в основу ритуалов перехода и инициации, сопровождающих решающие изменения в жизни человека. Возможно, что раннее мифологическое сознание вообще не было привязано к конкретному «Я», поэтому оно было более пластичным, легче подвергалось изменениям, но в то же время было дискретным, лишенным непрерывности и целостности. В силу этого таким же было и восприятие времени. В подобном переживании времени еще много биологически-природного, непосредственного в отношениях с миром. Раскол человека с миром природы еще только обозначался, двойственность едва осознавалась. Возможно, что именно данная модель породила представление о «живом» времени, измерением которого могла служить лишь пульсация самой жизни. Однажды появившись, эта идея твердо закрепилась в традиционном мировоззрении в виде зоо- и антропоморфных характеристик пространства и времени. В самодийской и алтайской традициях встречаются такие характеристики времен года, как «спина года», «плечо осени», «голова года» и т.д. А отдельные временные циклы, например год, осень, зима, день, утро, представлялись в образах различных животных. Алтайский кам, если он камлал весной, обращался к духам со следующими словами: При полной луне, При сиянии солнечных лучей, Голова года когда повернулась, Когда змея сбросила свою кожу, Когда плодовые деревья покрылись листьями [6. С. 121]. Якуты представляли себе зиму в виде белого быка с голубыми пятнами и громадными рогами. Тем самым зима была не просто временем года, то есть одним из периодов в природном цикле, но живым существом, которое обходило просторы якутской земли и от морозного дыхания которого наступала зимняя стужа. Бык этот как существо злое жил в нижнем мире на северном краю земли, т. е. самым естественным образом имел свою пространственную локализацию. И что бы ни случилось, якуты всегда знали, что в конце января с юга прилетит могучий орел, чтобы победить злобного духа зимы. От орлиного клекота у духа зимы ломались рога, а к весне отваливалась голова. Туловище же уплывало вниз по Лене в Ледовитый океан, унося с собой души умерших за зиму людей и скота [7. С. 123]. В календарной традиции ненцев орел символизировал солнце, и поэтому месяц март назывался «лимбя» - месяц орла. В мифологии хантов орел символизирует рассвет и чередование дней: лунный месяц делится на 4 семерки дней, олицетворением которых являются 7 сыновей неба, которые поочередно совершают вокруг земли 7 орлиных перелетов [8. С. 324, 368]. Переживание времени как биологического ритма в дальнейшем непротиворечиво вписалось в новую модель космического времени, т. е. времени, берущего начало в акте творения и циклически вновь и вновь возвращающегося к исходной точке бытия. С переходом к космической модели времени начало года стало пониматься как начало творения. По представлениям хакасов, стык старого и нового года (середина января) считался самым «страшным» временем, когда мир «распадался» и «рождался» заново, поэтому нужно было еженощно рассказывать сказки и героические сказания, приглашая для этого хайджи [3. С. 48]. По всей видимости, именно в этот период наиболее актуальной была необходимость поддержания связи с мифическим временем, без которой мир мог погибнуть и не перейти на новый виток существования. Достаточно показательным является тот факт, что древнетюркское слово Jas обозначает одновременно «год», «жизнь», а также «смерть» и «гибель» [9. С. 244, 245]. Год воспринимался как биологический цикл от рождения до смерти, но, возможно, и как космический цикл от творения мира до его гибели. При этом биологическое и космическое измерения времени были тесно взаимосвязаны друг с другом, вплоть до их отождествления или воспроизведения космического в биологическом. Опасными, переходными периодами в мифопоэти-ческой традиции народов Сибири были весна и утро, осень и вечер. Считалось, что в эти периоды происходит качественное изменение мира: мир просыпается (= рождается) и засыпает (= умирает) [3. С. 46]. В такие переходные периоды особенно тонкой становилась граница между мирами. По представлениям хакасов, обострение шаманской болезни приходилось на весну, когда открываются (букв. развязываются) горы и реки, и осень, когда они закрываются (букв. завертываются). Весной и осенью запрещалось петь песни на улице, иначе говорили, что познакомишься с горными духами и станешь шаманом [10. С. 24]. Даже шаманский бубен надо было делать непременно весной или осенью, в новолуние или полнолуние. Таким образом, отдельные временные отрезки имели различное эмоциональное наполнение и связывались с различной степенью са-кральности. Точно таким же образом по степени са-кральности структурировалось и пространство. Можно говорить о том, что профанные пространство и время имеют отверстия, в которые просвечивает и проникает вечность «архе» [11. С. 130]. А. ван Геннеп увидел в обрядах перехода особую диалектику сакрального и светского миров. Всякое изменение положения человека, переход его на новый этап существования влекут за собой взаимодействие этих миров. «Поэтому с обрядами перехода, отмечающими этапы человеческой жизни, следует увязывать и обряды, совершаемые при смене космических явлений: переход от одного месяца к другому (например, церемонии по поводу полнолуния); от одного времени года к другому (солнцестояние, равноденствие); от одного года к другому (первый день нового года и т.д.)» [12. С. 9]. А значит, любой переходный период в социальной или космической сфере сам по себе являлся отверстием для возможного проникновения сакрального в жизнь человека. Единство пространственно-временных характеристик мироздания говорит в пользу того, что представления о нерасчлененности пространства и времени были в целом характерны для мифологического и магического сознания, что неоднократно отмечалось исследователями. Возможно, что само время понималось как некое особое пространство или уподоблялось качеству этого пространства [3. С. 27]. Зоо- и антропоморфные характеристики пространства и времени можно отнести к раннему периоду развития мифологического сознания. Более поздним символом, воплощающим в себе все мироздание, являющимся его структурообразующим началом, можно считать Мировое дерево, а также другие варианты Мировой оси. Так, в картине мира тюркских народов год мог выступать в образе дерева с 12 ветвями. Известна такая загадка: «Перед дверью одна береза: пятнадцать ветвей приподняты кверху, пятнадцать наклонились вниз» (дни первой и второй половины месяца) [Там же. С. 23]. Аналогичную систему представлений можно обнаружить в древнегреческой традиции: во время беотийского праздника Дафнефорий по городу носили жезл с изображением Солнца и 365 пурпурными повязками [13. С. 114]. Основное свойство сознания - это способность изменяться, адаптироваться к определенной ситуации. С другой стороны, первобытное сознание характеризуется стремлением к неизменности, повторению уже известного, парадигматичного, однажды свершившегося в акте творения. Раскол мира на сакральную и профан-ную сферы ведет к тому, что в этих мирах утверждаются не только различные характеристики пространства, но и совершенно иное течение времени. Время в сакральной сфере течет гораздо медленнее, чем в человеческом мире, оно стремится к нулю, к минимуму изменений, вплоть до их полного прекращения. В шорском сказании «Алтын-Куш» герой Ай-Кара-Кан поднимается на вершину золотой горы и видит землю, освещаемую солнцем и луной: У растущих деревьев листья здесь не опадают, Растущие травы не желтеют, Умершего человека труп Никогда не сгнивает. [14. С. 299]. В инобытии «зима и лето неразличимы», находится «река, которая движется и не движется» [3. С. 78]. Одна тувинская легенда рассказывает о молодом мужчине, ушедшем в лес за дровами и укрывшемся от внезапной грозы в ближайшей пещере. Из глубины пещеры доносилась необыкновенная музыка, сопровождавшая горловое пение. Он пошел вглубь пещеры, и чем дальше он шел, тем светлее становилось вокруг. Наконец, он увидел незнакомца, играющего на каком-то инструменте и исполняющего горловое пение. И так понравились ему эти дивные звуки, что он попросил незнакомца научить его играть на чудесном инструменте. «Что же, - отвечает незнакомец, - ничего сложного здесь нет, возьми, попробуй, поиграй». И звуки инструмента как будто полились сами собой. Тем временем незнакомец исчез, а молодой человек продолжал самозабвенно играть и петь. Когда же он вышел из пещеры, то не обнаружил ни вязанки дров, ни топора. Войдя в свою юрту, он нашел незнакомых людей, и во всем аале не встретил ни родителей, ни родственников [15. С. 29-30]. В даосской традиции, имеющей очень много шаманских черт, существовало представление об особых «пещерных небесах» - пещерах, частью реальных, частью фантастических, находящихся на так называемых «славных горах». Считалось, что данные пещеры являются проходами в своеобразные «параллельные пространства», населенные бессмертными, где время течет иначе, чем в профаническом мире. Если человек случайно попадал в эти пещеры, то, пробыв там один день, он обнаруживал по возвращении, что на земле прошли десятки, а то и сотни лет [16. С. 203]. Таким образом, традиционное сознание, выработав представление об очень медленном течении времени в сакральном мире, вплотную подходит к идее вечности, ставшей основополагающей в более поздних религиозных традициях. В сакральном мире, чаще всего ассоциируемом с Верхним миром, находятся и волшебные предметы, способные даровать бессмертие или оживлять существ Среднего мира. Однако в большинстве случаев они недоступны простым смертным. В древнегреческой мифологии это были известные яблоки Гесперид, дарующие вечную молодость, растущие на краю земли на горе Атлант. Подобные же представления существовали у сибирских народов. По сведениям Г.Н. Потанина, у бурят существовало особое поверье о горе Хоймар в долине Иркута. Считалось, что на ее вершине находятся изображения двух белых лошадей, а также солнца и луны. Там - источник вечной святой воды, которая кипит ключом, но которую невозможно достать [17. С. 216]. В алтайском эпосе упоминается о белом эрдине, находящемся на вершине железного тополя, которое «умерших поднимает, угасших зажигает» [18. С. 77]. Как правило, эти сакральные предметы находятся на вершине горы, дерева, ассоциируемых с Мировой осью и являющихся пересечением различных миров. Иногда сами обитатели сакрального пространства обладают способностью оживлять. Так, дочь Ак Бурхана Ак Таджи оживляет богатыря Алтай Бучыя, перешагнув его два раза с золотым платком в руках [Там же. С. 28]. Только причастность к сакральной сфере позволяет останавливать время или обращать его вспять. В шаманской традиции хакасов существовало представление о том, что великие шаманы в прошлом могли своим камланием оживить умершего в течение первых трех дней после смерти. Считалось, что в случае оживления умершего должны были срастись разрубленные на три части ветви березы, положенные под порог [10. С. 42]. Чувство времени как пульсации жизни, отдельных жизненных фаз и как переход от жизни к смерти также является человеческой характеристикой, неприменимой к героям мифической реальности. Бессмертие или очень долгая жизнь являются признаками героев эпических произведений, а также многочисленных духов, обитателей различных миров шаманского Космоса. Богатырь Алтай-Бучый из алтайского эпоса наделен особыми «нечеловеческими» характеристиками: «Вверху пребывающий Кудай создал его, а смерти ему не предназначил; в муках умирать у него такой души нет, литься, краснея, у него такой крови нет» [18. С. 16]. У богатыря Ак-боко «умирать нет души; расти нет возраста» [Там же. С. 133]. В фольклорных текстах южных селькупов подчеркиваются такие характеристики богатырей, как огромная сила, долгожительство, способность питаться запахом и отсутствие пупка. Во многих эпических произведениях герой попадает в иной мир в состоянии беспамятства, которое идентично состояниям транса и сна, используемым шаманами для их путешествий. Выход в данные состояния характеризует либо прерывание времени, либо изменение его течения. Путешествие может совершаться просто как мгновенное перемещение в иной мир [3. С. 77]. Герои эпических произведений могут передвигаться практически мгновенно, при этом зачастую подчеркивается особое состояние сознания, в котором осуществляется путешествие. Так, конь богатыря в алтайских сказаниях движется «скорее летящей птицы, быстрее пущенной стрелы». Дочь Ак Бурхана Ак Та-джи (в сказании «Алтай-Бучый»), путешествуя на коне, теряет сознание и в одно мгновение оказывается на семимесячном расстоянии. После этого к ней возвращается сознание [18. С. 27]. Телеутский шаман может назвать своего коня, на котором он осуществляет мистическое путешествие, «ветром не настигаемый соловый мой конь», используя ту же формулу, которую использует шорский сказитель при исполнении эпического сказания о богатырях [14. С. 171]. Богатырю алтайского эпоса Маадай-Кара предстоит испытание жить под землей у Эрлика сто лет и не иметь сознания. По дороге в Нижний мир он сделался без чувств. Придя в сознание, понял, что прошло пятьдесят лет [18. С. 111]. Зачастую герои, попадающие в Нижний мир, не знают, как там очутились и сколько лет там находятся. Создается ощущение, что в Нижнем мире царит безвременье либо такое течение времени, которое невозможно уловить и ощутить существам из другого мира. Учитывая тот факт, что миры шаманов и сказителей уходят своими корнями в единую мифологическую традицию, можно рассматривать их пространственно-временные структуры как идентичные, подчиненные единым закономерностям функционирования мифологического сознания. Можно сделать вывод, что мифологическое сознание формирует многоуровневую модель мира, причем для каждого уровня характерна своя пространственно-временная система координат. Мифологическое сознание допускает возможность не только замедления, ускорения или остановки времени, но и его обратного течения. Так, А.П. Решетникова, проанализировав материалы по якутскому шаманизму, пришла к выводу о возможном инверсионном течении времени в Нижнем мире. «По якутским традиционным представлениям, в Нижнем мире все обращалось в собственную противоположность: его обитатели двигались, пятясь, молодежь там холостая, никто и ничто не плодоносит, вращаются в другую сторону ущербные Солнце и Луна и т.п.» [19. С. 107]. Подобные представления могли породить мысль о возвращении мертвых вспять к жизни, вплоть до идеи реинкарнации. Данная точка зрения является достаточно интересной, тем более что в якутских легендах о перерождениях шаманов часто повествуется об особом шаманском дереве, с которым связано движение жизни вспять. Так, в легенде об Ааджа-шамане после смерти ворон его относит на шаманское дерево, для нового рождения. В течение трех лет его кормила крылатая белая олениха, и от этого его тело становилось все меньше, пока не стало с наперсток. После этого он был низринут на землю для нового рождения и потерял сознание. «Уменьшение тела в процессе движения вспять к жизни своеобразно интерпретирует обратное направление времени в "Том" мире, где растет шаманское дерево» [Там же. С. 109-110]. Многочисленные исследования в области психологии демонстрируют нам тот факт, что мифологическое сознание не было жестко привязано к Эго или индивидуальному сознанию. Это и определяло многие особенности восприятия реальности. Так, эпоха тотемизма дает нам пример существования коллективных представлений и идентификации человека с коллективом и тотемом как олицетворением коллектива. Лишь на определенном этапе развития человек начинает идентифицировать себя со всем своим психосоматическим организмом, существующим в пространстве и во времени [20. С. 34]. До наступления этого этапа пространственно-временная структура реальности была достаточно неопределенной с очень подвижными границами и мифическими характеристиками. Трансперсональная психология, претендующая на определенные возможности актуализации ранних слоев психики, утверждает, что если изменить сознание, то вполне возможно его пространственное и временное расширение или сужение. А значит, человек способен путешествовать в прошлое, а также в будущее со способностями к ясновидению и предвидению. Максимальное расширение сознания дает опыт переживания идентификации, тождества с Универсумом, изначальной пустотой, мета-космическим Вакуумом и т.д., т.е. выхода за рамки пространства и времени. Выделяя отличия религии и мифологии, некоторые ученые делают акцент на различении их темпоральной ориентированности [4. С. 34]. Мифология ориентирует человека в далекое прошлое, где черпаются образцы жизни настоящей. Именно в далеком прошлом человек вышел из вечности, и миф дает ему возможность помнить о ней. Религия устремляет человека к будущему, обещая ему возможность преодолеть и победить время, а значит, обрести вечность. Поэтому возможно, что путь человечества - это циклическое движение от единства к множеству и от множества к единству.

Скачать электронную версию публикации