Siberian city at the beginning of “Great break” (on the materials of Tyumen).pdf Первый пятилетний план, реализация которого началась 1 октября 1928 г.1, стимулировал проведение государством целого ряда мер экономического, политического и социального характера, придав индустриализации статус идеологической концепции «великого перелома». В кратчайший исторический срок стране предстояло развернуть строительство важнейших отраслей промышленности, увеличить производство всех видов продукции, приступить к выпуску новой техники. За счет этого предполагалось «упрочить устои социализма», повысить жизненный уровень населения, решать внешнеполитические и оборонные задачи. История советской индустриализации давно вызывает повышенный интерес исследователей, в том числе сибирских. Важный вклад в изучение проблемы внесли В.И. Касьяненко, А.С. Московский, В.С Лель-чук, В.И., Исаев, С.В. Журавлев, М.Ю. Мухин, Ш. Фицпатрик и др. [1-6]. Однако обычно их внимание фокусируется на крупных промышленных проектах, в первую очередь определявших будущее страны или ее отдельных регионов. В меньшей мере изучены модернизационные процессы на территориях, которые, составляя значительную часть государства, не решали столь масштабных задач и представляли своего рода его «индустриальную провинцию». Один из типичных примеров такого рода - это Тюмень, окружной, а с 1930 г. - районный центр Сибирского Зауралья, экономическое и социальное развитие которого в годы первой пятилетки до сих пор не являлось предметом комплексного исследования. География пятилетнего плана охватывала все регионы огромного государства - центральные и окраинные, промышленные и аграрные. В Тюмени с преобладавшим мелкопромышленным производством попытки использования плановых начал в экономике имели место еще в 1920-е гг. Однако все принятые тогда программы были рассчитаны на небольшой срок, не выходили за рамки нескольких предприятий, не включали социальную сферу. Пятилетка 1928-1932 гг. стала первым в истории города опытом не только масштабного, но и комплексного планирования. Не имея аналогов в прошлом, она вызвала у многих современников надежды на серьезное улучшение материального положения, жилищных и бытовых условий, почти не изменившихся после десяти лет советской власти. Однако не меньшим был и ком проблем, с которыми в новых условиях столкнулись и город, и его жители. Главная из них заключалась в гигантском разрыве между «стартовыми» рубежами тюменской пятилетки и ее задачами, между реальным положением горожанина и воображаемым идеалом. Накануне пятилетки подавляющее большинство промышленных предприятий Тюмени (по нашим расчетам, около 150 из 160) сближалось по типу производства с мануфактурами и даже ремесленными мастерскими. На них почти не использовалась машинная техника, сохранялись сложившиеся в прошлом технологии и приемы работы. Даже на одном из первых в Сибири чугунолитейном заводе «Механик» и в железнодорожном депо, где уровень механизации труда считался относительно благополучным, весомым компонентом производственного процесса оставалась мускульная сила рабочего, а парк станков и машин настолько устарел, что требовал скорейшей замены. Серьезными препятствиями на пути индустриальной модернизации являлись узкая строительная и сырьевая база производства, низкий уровень квалификации большей части тюменских рабочих, острый дефицит инженеров и специалистов, допотопные условия труда на предприятиях. На первый взгляд, задания первого пятилетнего плана в значительной мере учитывали эти обстоятельства: в Тюмени намечались строительство новых и расширение уже действующих предприятий, их техническая модернизация, улучшение условий труда. На этой основе предполагалось увеличить промышленное производство на 176,9% (по стране - на 180%), причем к концу пятилетки 58% продукции должны были выпускать новые заводы и фабрики [7. 1931. 21 авг.]. Среди новостроек тех лет выделялись станкостроительный завод, который планировалось создать на базе завода «Механик» (стоимость строительства 11 млн руб.), заводы лесопильных рам (9 млн руб.), лесопильный (2,8 млн руб.), канатно-шпагатный (2 млн руб.), овчинно-шубный (1 млн руб.), мебельная фабрика (1 млн руб.) [Там же. 1930. 27 апр.] и др. Практическое осуществление столь грандиозных проектов остро поставило вопрос об источниках их финансирования, поскольку инвестиционные возмож- Сибирский город в начале «великого перелома» 51 ности города не «вписывались» в намеченные планы. О масштабах сложившейся диспропорции можно судить, например, по тому, что расходы на строительство только станкостроительного завода в 8-9 раз превышали годовой бюджет Тюмени накануне первой пятилетки2. Не имели собственных финансовых накоплений и промышленные предприятия, едва ставшие приносить прибыль после послевоенной разрухи. В этих условиях масштабное строительство и модернизацию производства можно было осуществлять только за счет перераспределения потоков капитала, главным образом путем «перекачки» средств из аграрного сектора экономики. Правда, в первое время проблема инвестиций не вызывала особых опасений у административных органов, поскольку основные реконструктивные и строительные работы в Тюмени планировались на последние три-четыре года пятилетки, когда, как ожидалось, массовая коллективизация «заткнет финансовые дыры», а первенцы индустриализации сами начнут приносить прибыль. Результаты 1928/1929 года, казалось, подтвердили правильность выбранной стратегии: плановые задания первого года пятилетки были не только выполнены, но и перевыполнены на 13,2% [7. 1929. 30 нояб.]. В это время завершилось строительство первой очереди новой городской электростанции, началась реконструкция судостроительной верфи, завода «Механик», железнодорожного депо, открылась небольшая коптильнобалычная фабрика, приступили к строительству новой фанерной фабрики. Положение усугубилось в начале 1930 г., когда и без того напряженные задания пятилетки были пересмотрены и существенно повышены. В рамках плана строительства «большой индустриальной Тюмени» дополнительно намечалось построить электросварочный завод, заводы радиоаппаратуры, мостовых конструкций, «огородного оборудования», маслодельного оборудования, кранов и подъемных машин, трансформаторов, фабрики льняного полотна, сапоговаляльную, брезентовую, богемского стекла [Там же. 1931. 17 июля] и др. Планировалось начать строительство железной дороги Тюмень-Тобольск-Алапаевск и небывалого металлургического комбината, на котором намечалось каждый год выплавлять 6 млн т чугуна, т.е. столько, сколько его в то время производили все металлургические заводы страны [Там же. 1930. 9 марта]. Предполагалось, что «гигант социалистической индустрии» будет работать на железной руде Урала, местных запасах торфа и каменном угле Кузнецкого бассейна. Несомненно, реализация этого дорогостоящего проекта, с одной стороны, могла превратить Тюмень в один из главных, если не главный центр российской металлургии, но с другой - нанесла бы такой ущерб экологии города (и прилегающих районов), что говорить о его перспективах можно было только в мрачных тонах. Повышенные задания создали принципиально иную хозяйственную ситуацию. До предела обострилась проблема источников индустриализации, отсутствовала проектно-сметная документация новых объектов, резко возросла потребность в рабочей силе, особенно квалифицированной, в строительных материалах. На 1 апреля 1930 г. новостройки Тюмени были обеспечены кирпичом и пиломатериалами на 30%, цементом - на 10%, водопроводными и канализационными трубами, сортовым железом и гвоздями - на 5% [Там же. 1930. 11 апр.] и т.д. Как следствие, задания второго года пятилетки по строительству гражданских и промышленных объектов были выполнены только на 50%, в том числе жилья - на 27%, учреждений социальной сферы и культуры - на 33%, промышленных предприятий - на 73% [9. С. 27]. Картина повторилась в 1931, а затем и в 1932 г. Причем с каждым месяцем положение ухудшалось, поскольку в условиях тотального дефицита строительных материалов их общероссийские фонды все в большей мере перераспределялись на нужды важнейших промышленных регионов страны в ущерб аграрным. Так, накануне летнего строительного сезона 1932 г. потребности «второстепенной» Тюмени в материалах были удовлетворены лишь на 4,2%. Особенно мало было выделено гравия (0,2%), кирпича (1,4%), цемента (1,6%), оконного стекла (2,8%) [11. Л. 140]. Попытки выйти из кризиса за счет собственных ресурсов, хотя и приглушили остроту проблемы, но из-за недостаточной мощности предприятий, узкой сырьевой базы и множества других объективных причин не могли решить ее полностью. Даже кирпич, производство которого было налажено в городе уже два столетия, выпускался в таких объемах, что его едва хватало на удовлетворение половины потребностей тюменских новостроек. В этих условиях строительство одних объектов затягивалось, других - «замораживалось». «Канули в лету» планы строительства металлургического комбината, железной дороги на Алапаевск, заводов по производству трансформаторов, радиоаппаратуры, кранов и подъемных машин и многих других предприятий. Все эти обстоятельства не могли не сказаться на хозяйственных результатах пятилетки. С одной стороны, официальная статистика утверждала, что за 4 года и 3 месяца (с 1 октября 1928 г. до 1 января 1933 г.) производство промышленной продукции в Тюмени увеличилось на 185,2% и первоначальные плановые задания (176,9%) были досрочно выполнены. С другой стороны, из четырех полных лет пятилетки лишь первый ее год оказался относительно благополучным. Провалом закончились попытки «взвинтить» темпы экономического роста при помощи повышенных, а на деле волюнтаристических, лишенных реализма установок, которые не только до предела обострили все противоречия экономической жизни, но и затормозили выполнение первоначальных заданий пятилетнего плана, и без того сверхнапряженных. Так, план 1932 г. промышленные предприятия Тюмени выполнили лишь на 70,2%, причем на ведущих из них картина оказалась еще более удручающей: завод «Механик» реализовал годовое задание на 39,9%, лесозавод «Красный Октябрь» - на 54,2%, деревообрабатывающая фабрика «Пламя» - на 65,5% [12. Л. 2]. Чтобы объективно определить результаты первой тюменской пятилетки, необходимо учитывать, что статистика тех лет обычно оперировала не фактиче- В.М. Кружинов, З.Н. Сокова 52 скими (численность изготовленных станков, валенок, фанеры и т.п.), а стоимостными показателями выпущенной продукции. Последние, в свою очередь, складывались из стоимости использованных материалов, износа оборудования, начисленной рабочим и служащим заработной платы, других производственных расходов, которые в условиях растущей инфляции и нерационального использования ресурсов постоянно увеличивались и вели к повышению себестоимости произведенной продукции. Так, в 1928/1929 г. (напомним: относительно благополучном) себестоимость продукции на предприятиях Тюмени выросла (по разным сведениям) на 2,14-25%, в 1931 г. на судоверфи - на 20,1%, на фабрике «Пламя - на 36,6% [7. 1932. 18 янв.] и т.д. Это вело к удорожанию выпускаемых изделий и при использовании стоимостных показателей в статистических расчетах создавало иллюзию «бешеного» роста. С учетом сказанного можно утверждать, что реальный рост промышленного производства в Тюмени с 1928 по 1932 г. не соответствовал официальным сведениям и составил не 185,2%, а, скорее всего, 70100%, хотя, разумеется, и этот результат следует считать высоким. Из новостроек первой пятилетки наиболее крупной являлась фанерная фабрика (пущена 15 июля 1930 г.). Она стала вторым в городе предприятием такого профиля (после фабрики «Пламя»), была оборудована немецкими машинами и позволила в 3-4 раза увеличить производство тюменской фанеры. Важные перемены произошли на заводе «Механик», который в 1930 г. переименовывается в станкостроительный. Причем если накануне пятилетки продукция завода на 67,2% состояла из печного и посудного литья (толстостенного, тяжелого и потому неконкурентоспособного), то к 1932 г. его доля понизилась до 1,4%, тогда как выпуск станков и машин составил 33,7% (в 1927/1928 г. не производились), а «механических изделий» - 64,9% (в 1927/1928 г. - 32,8%) [Там же. 1933. 2 янв.]. Среди новых видов заводской продукции были шпалорезные, корообдирочные и обрезные станки, шерстотрепальные и другие машины, ранее закупавшиеся за границей. В результате государство прекратило их импорт и сэкономило 3,7 млн руб., за счет которых можно было построить 2-3 таких завода, как «Механик» [Там же. 1932. 18 янв.]. В начале 1930-х гг. получили современное оборудование судостроительная верфь, фабрика «Пламя», стоимость основных производственных фондов которых выросла соответственно в 6,2 и 4,7 раза (по всем промышленным предприятиям города этот показатель увеличился в 2,5 раза - с 5 031 тыс. руб. в 1928 г. до 12 965 тыс. руб. в 1932 г.) [12. Л. 53]. В условиях отсутствия необходимых инвестиций для реализации промышленных и инфраструктурных проектов большие надежды возлагались на повышение интенсивности труда рабочих и служащих. С этой целью в августе 1929 г. начался перевод предприятий на «непрерывку», т.е. такую организацию труда, при которой устанавливалась пятидневная рабочая неделя, а производственный процесс осуществлялся без общего для всех рабочих и служащих дня отдыха, в том числе и по воскресеньям. Свое политическое выражение «непрерывка» получила в лозунге «Строим социализм 365 дней в году!». Другой формой интенсификации труда стало движение ударников, инициаторами которого выступали как «верхи», так и сами рабочие, преданные советской власти или заинтересованные в дополнительном заработке. В Тюмени ударничество появилось 6 мая 1929 г. на пимокатном заводе «Угольник», когда 12 рабочих стирального цеха создали две ударные бригады, взяв обязательство «вступить в соревнование между собой, совершенно изжить прогулы, улучшить качество фабриката [т.е. заготовок для валенок], выполнить или перевыполнить норму выработки». Правда, реальные результаты первого месяца «ударного труда» разошлись с ожиданиями рабочих-новаторов: примитивные механизмы и традиционная технология не позволяли быстро и резко повысить эффективность производственного процесса. В результате одна ударная бригада увеличила выпуск продукции лишь на 1,6%, другая, наоборот, снизила производство на 2,8%. Лучше выглядели качественные показатели работы: первая бригада сократила выпуск бракованной продукции на 24%, вторая - на 10%; в первой бригаде доля брака в общем объеме производства составила 4,9%, во второй - 4,7%, тогда как среднезаводской показатель составлял 10,2% [7. 1929. 2 июля]. К концу первого года пятилетки на каждом предприятии города были свои ударники: в железнодорожном депо - около 600 человек, на заводе «Механик» -280, на фабрике «Пламя» - 131, на судоверфи - 19 и т.д. [Там же. 1930. 7 нояб.]. Как и рабочие «Угольника», они обещали выполнять и перевыполнять производственные задания, не опаздывать на работу, не допускать прогулов. Некоторые ударники обязывались бережно относиться к материалам и инструментам, повышать квалификацию, изжить пьянство. В то же время минимальная экономическая эффективность нового движения и соответствующее ей незначительное материальное вознаграждение работников неизбежно отражались на настроениях недавних и будущих «героев труда». Они легко поддавались соблазну оказаться на «прибыльном рабочем месте» и влиться в ряды самых решительных борцов за социализм, но столь же легко и расставались с созданными образами, если те не приносили реальной выгоды либо предполагали крайнее напряжение всех физических и духовных сил. Одним из примеров такого рода может служить «эпизод» с рабочим судоверфи Г-м. Объявив себя ударником, он первым в Тюмени взял обязательство ежемесячно отчислять в созданный тогда «Фонд индустриализации» 1% заработной платы, вызвав на соревнование «весь партактив верфи» [Там же. 1930. 4 янв.]. Призыв Г-а, поддержанный городской газетой, получил распространение и на других предприятиях: работница типографии Носова решила отчислять 2% зарплаты, кровельщики судоверфи Дударев, Иванов и Миронов - по 3%, а соревновавшийся с ними кровельщик Тыщенко - 5% [Там же. 1930. 12 янв.]. Что же касается самого Г-а, то через два месяца после своего начинания он был задержан в проходной верфи Сибирский город в начале «великого перелома» 53 при попытке вынести с предприятия инструменты и объявлен «вредителем» [7. 1929. 30 нояб.]. Нарастание кризисных тенденций в экономике подталкивало партийные, советские и хозяйственные структуры искать выход в новых способах повышения интенсивности труда рабочих и служащих. Небывалые масштабы приобретает «ударническая горячка». На 1 июня 1930 г. в ударниках числились 70% рабочих Тюмени, многие из которых даже не выполняли плановые задания. Правда, после проведенной вскоре «чистки» этот показатель понизился до 53,7%, но в 1932 г. вновь подскочил до 67,4% [Там же. 1932. 18 янв.]. Характерными чертами движения стали извращение его первоначального содержания, формализм. Так, машинистки Тюменского окрисполкома Д-н, П-а и Г-а, объявив себя ударницами, обязывались «своевременно являться на службу» и «в рабочее время не ходить по коридорам». Фабрика «Пламя» и Борковский колхоз Тюменского района в своих совместных «ударных обязательствах» записали, что в случае их невыполнения колхоз «заплатит фабрике 500 пудов овса и 200 пудов сена», а фабрика «в виде неустойки передаст колхозникам автомобиль». Еще одну «новацию» внес в удар-ническое движение рабочий фабрики «Пламя» Б-в, чей «ударный договор» был озаглавлен «Минимум обязательств ударника» и содержал только одно «обязательство»: «Беру на себя минимум обязательств, дающих право носить звание ударника» [Там же. 1931. 1 июня]. Неудивительно, что в такой обстановке многие ударные бригады распадались, процветало «лжеударничество». В среде коммунистов был популярен анекдот: - Как дела с ударничеством? - Хорошо! Секретарь восемнадцатое воззвание подписывает. Тот же мотив присутствовал и в рабочей частушке: Я ли не ударник, Я ли не борюсь? Ночью прогуляю, У станка просплюсь. Одной из попыток возродить первородную сущность ударничества, придать ему новый импульс стало использование почти забытых в годы нэпа сверхурочных работ. Так, в марте 1931 г. рабочие-коммунисты фабрики «Пламя» Патрушев и Бакуев, чтобы вывести цех из «прорыва», в течение нескольких дней работали без перерыва по 2 смены каждый. В мае 1931 г. их примеру последовали женщины-работницы Куроедова и Шустова, а строгаль Левданский проработал 3 смены подряд [Там же. 1931. 4 июня]. Однако безусловными «рекордсменами» сверхурочных работ в Тюмени стали рабочие железнодорожного депо Галушко и Бактин, которые в июне 1931 г. отремонтировали паровоз, отработав без перерыва 4 смены, т.е. 28 часов (тогда на большинстве предприятий рабочий день длился 7 часов) [Там же. 1931. 9 июня]. В то же время немалая часть рабочих и служащих безразлично, а порой и враждебно относилась к самопожертвованию ударников. Среди типичных проявлений подобных настроений - эпизод на собрании рабочих судоверфи 25 марта 1931 г., когда 6 человек выступили против предложения организовать сверхурочные работы, чтобы выпустить в срок три нефтеналивные баржи. Они обвиняли администрацию, что та «применяет насилие, заставляя работать», «уплотняет рабочий день» и «держит рабочих голодом». Схожие рассуждения имели место на фабрике «Пламя»: «За копейки, которые нам платят, мы лучше вообще работать не будем» [Там же. 1931. 1 апр.]. Особое возмущение рабочей массы вызывало снижение расценок за выполняемые работы, инициаторами которого выступали некоторые ударники и администрация предприятий. Когда, например, дирекция «Угольника» понизила тарифы за «вычищение валенок», рабочие завода умышленно сократили выпуск продукции на 22-25% , следующим образом объясняя свое поведение: «Месяца два-три подзадержим, снизим [выработку], ну и расценки оставят прежние или даже повысят. А потом поднажмем и увеличим заработок» [Там же. 1929. 18 окт.]. Причем участвовали в таких акциях не только беспартийные рабочие, но и «рядовые» члены ВКП(б) и профсоюзные активисты. Так, на фабрике «Пламя» коммунисты П-н и У-в говорили беспартийному ударнику Сичкарю: «Что ты как бешеный работаешь?», - а член завкома судостроительной верфи В-в уговаривал рабочих «больше не вырабатывать» [Там же. 1930. 8 апр.]. В отдельных случаях рабочее недовольство выливалось в забастовки, носившие, как правило, экономический характер. Так, в октябре 1929 г. печники городской электростанции Беляев и Мусихин прекратили кладку печей и, поддержанные другими рабочими, потребовали повысить оплату труда в два раза [Там же. 1929. 18 окт.]. Однако добиться выполнения своих требований бастующие не сумели. Их выступление было стихийным, плохо организованным и не могло противостоять управленческой машине, опиравшейся на всю мощь государства. По этим же причинам в 1928/1929 г. из 179 трудовых конфликтов на предприятиях Тюмени лишь 50 (27,9%) закончились в пользу рабочих [13. Л. 15 об.]. В рамках первого пятилетнего плана ставилась задача превратить Тюмень в благоустроенный и удобный для проживания город с современной инфраструктурой и развитым коммунальным хозяйством: осуществить озеленение городской территории, расширить сеть улиц с твердым покрытием, увеличить объемы жилищного строительства, радиофикации и телефонизации, построить новые баню, телеграф, магазины и т.д. В русле этой градостроительной программы в 1930 г. городской Совет принял «Схему перепланировки Тюмени» - первый в истории города генеральный план его развития. «Схема» предусматривала прекращение жилищной застройки в находившемся под угрозой весенних половодий Заречье (левый берег р. Туры) и постепенный перевод большинства расположенных там предприятий в «восточную часть города, по нижнему течению реки Туры», где намечалось создать новую промышленную зону [14. Л. 93-95]. В годы пятилетки произошли существенные изменения в составе городского населения. В условиях хозяйственного «бума» в 2,4 раза (с 6 132 до 14 709 человек) В.М. Кружинов, З.Н. Сокова 54 увеличилась численность рабочих, занятых в промышленности, строительстве и на транспорте. Как никогда раньше в производственную деятельность включаются женщины. Если в 1926 г. они составляли 16,9% наемных рабочих, то в 1932 г. - 25,2% [15. Л. 1 об.]. Одновременно резко сокращается численность «нэпманов» и «нетрудовых элементов»: в 1926 г. - 853 человека, в 1930 г. - 91, в 1931 г. - 38, в 1932 г. - 45 человек [Там же. Л. 2]. Вызывая у власти ассоциации с «чуждым буржуазным миром» и «враждебной» идеологией, они облагались повышенными налогами, подвергались политической дискриминации. Нередко государство под тем или иным предлогом само закрывало частные предприятия, объединявшиеся затем в артели [7. 1927. 20 мая]. Зафиксированы, однако, и случаи, когда частник добровольно прекращал свою деятельность. Так, 14 января 1930 г. в тюменской газете «Красное знамя» появилось обращение известного в городе врача А.И. Когана, который объявлял о прекращении приема больных на дому и «вызывал своих коллег последовать этому примеру в порядке соцсоревнования»3. 1 февраля 1930 г. решили прекратить частную практику тюменские адвокаты, создавшие «трудовой коллектив защитников» [Там же. 1930. 4 февр.]. Крупными достижениями первой пятилетки стали ликвидация безработицы (в июне 1928 г. в городе было зарегистрировано 4 123 безработных [Там же. 1928. 17 июн.]), введение в 1930 г. всеобщего семилетнего образования, которым к 1933 г. охватили 96% детей [16. Л. 15]. Искренними представляются слова плотника Тюменской стройконторы Кунгурова, рассказывавшего корреспонденту городской газеты: «Мне 63 года, 15 лет проработал в батраках. А о батрацкой жизни говорить не приходится, что заставят, то и делай, куда пошлют, туда и иди, чем накормят, тем и ладно. Когда был молодой, сильно хотелось учиться, но учиться не пришлось, так неграмотным на всю жизнь и остался. А сейчас было бы только желание, всем дано право учиться. Это очень хорошо. У меня вот три сына, и все грамотные, а между ними и мне лучше. Один газету прочитает, второй что-нибудь интересное расскажет» [7. 1936. 21 июня]. 2 июня 1929 г. стал курсировать первый городской автобус, оборудованный из старого грузовика тюменскими пожарными4. В 1930 г. в Тюмени открылось два высших учебных заведения - Уральский автодорожный институт (учебные занятия начались 15 октября 1930 г.) и Тюменский агропедагогический институт (учебные занятия начались 2 ноября 1930 г.), в то время единственные в городе [17. С. 179]. В 1931 г. обсуждался вопрос об открытии в Тюмени еще одного вуза - горного института, однако после отказа от строительства металлургического комбината и ряда других заводов эта идея была отклонена, хотя в городской газете уже появились объявления о наборе будущих студентов. В годы пятилетки выросла заработная плата основной массы рабочих и служащих. Так, у машиниста-железнодорожника станции Тюмень она увеличилась с 138 руб. в месяц до 200-250 руб., у рабочих завода «Механик» - с 80-96 руб. до 120-140 руб. [7. 1933. 14 мая] и т.д. К началу второй пятилетки средняя ежемесячная заработная плата тюменского рабочего составляла 132,8 руб. [Там же. 1937. 22 янв.]. Немногим больше были оклады советских чиновников. Так, председатель Тюменского городского совета получал 200 руб. в месяц, его заместитель или заведующий отделом - 185 руб., инструктор - 100-135 руб. Правда, высшим руководителям города предоставлялись определенные льготы (повышенная норма жилой площади, прикрепление к спецмагазину, санаторная путевка), однако последние, скорее, носили статусный характер и мало сказывались на финансовых доходах того или иного лица. Значительно ниже оплачивался труд неквалифицированных рабочих и «рядовых» советских «клерков»: например, оклад уборщицы составлял всего 40-50 руб., а делопроизводителя и секретаря-машинистки городского совета - 55 руб. в месяц [10. Л. 12 об.]. В то же время рост заработной платы тюменцев в годы первой пятилетки существенно отставал от темпов инфляции и сопутствовавших ей беспрерывных «скачков» цен на промышленные и продовольственные товары. Если летом 1927 г. на городском базаре фунт сливочного масла стоил 1 руб. 50 коп., то в мае 1932 г. - 10 руб. За это время стоимость четверти (старая мера, равная 1/4 ведра) молока выросла с 35 коп. до 4-5 руб. 50 коп., пуда муки - с 2 руб. 48 коп.-3 руб. 80 коп. до 90-150 руб., а метра ткани - с 0,3-1,2 руб. до 20-28 руб. [7. 1933. 10 окт.]. Чрезвычайно дорого стоили на рынке мясо (16 руб. за килограмм), сахар (20-25 руб. за килограмм), буханка хлеба (10-12 руб.) и другие продукты. Дирекция городского базара «сигнализировала» вышестоящим структурам: «Из-за высоких цен покупка ведется более обеспеченными и высокопоставленными группами населения»; «Мясо покупают главным образом обеспеченные слои, получающие приличные ставки» [18. Л. 18] и т. п. Значительно ниже были цены в городских магазинах. Здесь в 1932 г. килограмм хлеба стоил 13-18 коп., мяса - 1,2 руб., сахара - 1,28 руб. [19. Л. 34, 83]. Однако в условиях тотального дефицита эти и многие другие продукты обычно отсутствовали в открытой продаже или поступали в ограниченном количестве. Так, в 1930 г. ежедневные поставки молока в магазины города составили в расчете на одного жителя 16-29 г, рыбы - 13 г [20. Л. 50]. Проверка тюменских магазинов, проведенная 25 декабря 1932 г., показала, что ни в одном из них не было в продаже картофеля, капусты, фруктов, колбасы, мяса свиного и бараньего, топленого масла, маргарина, яиц, печенья, шоколадных конфет, мужских носков, сорочек, костюмов и пальто, женских пальто и чулок, мужской и женской обуви и даже... столовых ложек [19. Л. 83]. В такой обстановке обычным явлением стали очереди. Современник писал: «У мучной лавки на Базарной площади [располагалась в центре Тюмени] сотни женщин с ночи записываются в очередь на муку. Выдача производится медленно. Мало продавцов. Порядок не соблюдается. Получается давка. Люди стоят целыми днями и нередко уходят, не получив муки» [7. 1929. 20 сент.]. Чтобы избавиться от очередей, в 1928 г. для «трудового населения» вводятся «заборные книжки», Сибирский город в начале «великого перелома» 55 предъявив которые в магазине по месту жительства можно было приобрести установленную норму продуктов. О том, что из этого получилось, видно из жалобы женщины-работницы: «На днях я зашла в магазин № 1 и хотела купить сахару. Меня спросили, где я живу и, узнав, что в Заречье, велели обратиться туда. Между тем покупателей в этом магазине почти не было. Я пошла в одну лавку за рекой - там давка, полно народа за мукой. Пошла в другую - там очередь еще больше. Пришлось тоже стоять. В результате я осталась и без муки, и без сахара» [7. 1929. 17 окт.]. В 1930 г. продовольственное снабжение горожан ухудшилось, и часть продуктов и промтоваров стала продаваться в «распределителях», созданных на крупных заводах и фабриках. Ассортимент торговли свелся к списку жизненно важных продуктов: хлеб, мясо, рыба, крупа, растительное масло, сахар [21. С. 74]. Из-за «товарного голода», отсутствия на предприятиях приспособленных для торговли помещений и прочих «неувязок» такая форма снабжения рабочих и служащих обычно создавала лишь новые очереди. В 1931 г. в Тюмени открылась «Фабрика-кухня», где готовили обеды для предприятий, больниц и учебных заведений. Как правило, они состояли из подбеленной скисшим молоком крупяной похлебки, застаревшей вермишели, чая и ломтя непропеченного хлеба. Для «ударных» и «особо важных» предприятий варился мясной или рыбный суп, а вместо чая - компот. О вкусовых качествах таких «обедов» можно судить по результатам проверки, проведенной 14 августа 1931 г. в городской больнице, где в розданном больным супе были обнаружены черви [7. 1931. 2 сент.]. Не лучшим было положение и в следующем году. В октябре 1932 г. Тюменский оперсектор ОГПУ докладывал в горком ВКП(б): «Обеды, привозимые на предприятия Тюмени, бывают без хлеба, однообразны и непитательны. Суп варится из рыбы с примесью травы и мутной воды, а рыба же отсутствует. Имелись случаи, когда в рыбе попадались черви... На почве продовольственных затруднений имеется ряд фактов, когда рабочие отказываются от выхода на работу целыми сменами или уходят с производства ранее означенного времени. На судоверфи рабочие и работницы плачут. Они по несколько дней не ели, и дома у них сидят голодные дети. Со стороны рабочих отмечаются угрожающие выкрики по адресу советской власти и местных организаций» [22. С. 178]. В стремлении ослабить продовольственную нужду власти развернули кампанию за «самообеспечение» горожан. Их призывали обзаводиться огородами, разводить кур, кроликов, учиться готовить суп без мяса и т.д. В 1928 г. для тюменцев создается первый садовоогородный кооператив «Тюмень-сад», члены которого обязывались совместно обрабатывать выделенные земли. Правда, тогда из этой затеи ничего вразумительного не получилось: «Тюмень-сад» подозрительно напоминал сельскохозяйственную коммуну, в которой объединялись все средства производства (земля, орудия труда, сам труд) и которую даже колхозники рассматривали как худшую форму коллективного хозяйства. Городская газета вскоре констатировала, что коллективные огороды «заросли бурьянами» [7. 1930. 17 июля]. Еще одним новшеством стало открытие в августе 1932 г. магазина Уральской областной конторы по торговле с иностранцами (Торгсина), где торговля велась на драгоценные металлы и валюту, которые у подавляющего большинства тюменцев просто отсутствовали. Одной из главных неудач первой пятилетки стал срыв заданий по жилищному строительству и благоустройству города, до предела обостривший бытовую неустроенность тюменцев. Если в 1926-1932 гг. их численность выросла на 30,9% (с 50 340 до 65 870 тыс. человек), то жилой фонд - лишь на 12,1% (с 235,4 до 263,8 тыс. кв. м). В результате жилая площадь в расчете на одного жителя, и без того не соответствовавшая санитарным нормам (тогда 9 кв. м), сократилась на 14,4% и составила 4 кв. м [7. 1931. 4 июля; 15. Л. 1 об.; 23. Л. 349; 24. Л. 65]. В эти годы не было возведено ни одного сколь-нибудь крупного жилого дома, и основной прирост жилищного фонда приходился на индивидуальные постройки и дома-бараки, сооруженные предприятиями. В 1932 г. из 6 855 городских домов лишь 89 (1,3%) были кирпичными, 51 (0,7%) имел водопровод, а 2 462 (35,9%) дома не имели электрического освещения [15. Л. 5,6]. Правда, в 1930-1931 гг. началось строительство трех «домов-гигантов» - полностью благоустроенных жилых четырехэтажных зданий, однако из-за недостатка материалов эта работа велась медленно и завершилась только в следующую пятилетку. Жилищная проблема в Тюмени в первые десятилетия советской власти считалась одной из наиболее сложных и даже «тупиковых». Вряд ли можно согласиться с выводами историка М.Г. Мееровича, что острая жилищная нужда в «государстве диктатуры пролетариата» создавалась специально, «осмысленно и целенаправленно», что «дефицит жилища был выгоден власти», поскольку с его помощью она не только «миловала и наказывала», но и «обеспечивала контроль и догляд за настроением, повседневным поведением и строем мыслей населения» [25. С. 5-7]. Будет правильней объяснить жилищный кризис начала 1930-х гг. тем, что тюменские власти отдавали приоритет форсированной индустриализации, а потребности людей в приватном пространстве и частной жизни не считались значимыми и игнорировались. Из сравнительно крупных объектов гражданского строительства, возведенных в начале 1930-х гг., отметим городскую баню в центре города (открылась 1 сентября 1931 г.) и новое здание цирка (первое представление состоялось 15 мая 1932 г.), где находился самый большой в городе зрительный зал, рассчитанный на 2 тыс. человек. В то же время новостройки первой пятилетки мало изменили внешний облик Тюмени. Одноэтажные деревянные дома, унылые корпуса фабричных предприятий, грязные, почти неосвещенные дворы и улицы -вот типичная мозаика городского пейзажа тех лет. Особенно нерадостно выглядели рабочие окраины. Здесь остро не хватало магазинов, учреждений культуры, водопроводных колонок. Улочки и переулки, В.М. Кружинов, З.Н. Сокова 56 никогда не знавшие твердого покрытия (в 1932 г. только 7% городских улиц являлись мощеными [15. Л. 9 об.], после каждого дождя походили на непроходимые болота, которые зимой покрывались льдом и завалами сугробов: Справа - снежные траншеи, Слева - щели виден край. Что сломать - хребет иль шею, Сам тюменец выбирай. Не могла «похвастаться» чистотой и порядком и главная магистраль Тюмени ул. Республики, на которой находились все основные советские учреждения, магазины, учебные заведения, театр, клубы. За годы советской власти она почти не ремонтировалась, поэтому деревянные тротуары напоминали «качели», а дореволюционная каменная мостовая, по словам современника, являла нескончаемую полосу выбоин, которую «шофер старался за полкилометра объехать, иначе он рисковал остаться не только без рессор, но и без головы» [7. 1937. 12 янв.]. Подводя итог сказанному, можно констатировать, что первый пятилетний план стал программой масштабного и комплексного развития Тюмени. Его реализации сопутствовали выгодное географическое положение города - крупного железнодорожного и судоходного центра, связывающего Сибирь с Европейской Россией, складывавшийся на протяжении многих десятилетий сравнительно высокий промышленный потенциал, возможности увеличения численности рабочей силы за счет крестьянских миграций и спецпереселенцев. В то же время планам индустриального развития препятствовали недостаточное финансирование, узкая строительная и сырьевая база производства, низкий уровень квалификации большей части рабочих, дефицит инженеров и специалистов. В этих условиях хозяйственное строительство и модернизация производства осуществлялись прежде всего за счет деревни, интенсификации труда, снижения уровня жизни основных групп населения. Индустриальная трансформация и урбанизация конца 1920-х - начала 1930-х гг. сопровождались обострением всех основных проблем городской среды, которая сохраняла традиционный облик, лишь частично затронутый процессом модернизации. В сложившихся условиях городская среда и повседневность Тюмени представляли симбиоз традиционных и современных элементов. Сплетаясь в специфические структуры, они придавали процессу модернизации противоречивый и во многом фрагментарный характер. ПРИМЕЧАНИЯ 1 До 1931 г. хозяйственный год начинался 1 октября, с 1931 г. - 1 января. 2 Динамика расходной части бюджета Тюмени тогда была следующей: 1924/1925 г. - 529 868 руб.; 1925/1926 г. - 890 035 руб.; 1926/1927 г. -910 818 руб. [8. С. 4]; 1927/1928 г. - 1 106 829 руб. [7. 1928. 26 окт.]; 1928/1929 г. - 1 246 134 руб.; 1929/1930 г. - 1 497 708 руб. [9. С. 7]; 1933 г. - 3 985 501 руб. [10. Л. 18]. 3 Когда в 1933 г. наступил «сталинский неонэп» и давление на частника немного ослабло, индивидуальная врачебная практика в Тюмени возоб

Скачать электронную версию публикации