Literary-publicistic contexts in Yury Kuznetsovs poem Europe.pdf Стихотворение Ю.П. Кузнецова «Европа» было написано 18 мая 1980 г.и впервые издано в авторском сборнике «Отпущу свою душу на волю» в1981 г. К сожалению, нужно признать, что это произведение не было вдолжной степени замечено и оценено ни в синхронной критике и публици-стике, ни в последующем литературоведческом рассмотрении. Между темэтот поэтический текст представляет собой одновременно публицистическое(порой даже заострённо-политическое) высказывание, но вместе с тем опи-рается на широкое поле поэтической традиции русской лирики XIX и ХХ вв.Стихотворение пронизано стихий диалогичности: диалог здесь преодо-левает границы словесных оболочек, становясь как поэтической, так и миро-воззренческой категорией. Первая же строка «В любви не бывает ответа»сама по себе несколько сентенционна, «нравоучительна», афористична, ноэта герметичность снимается поэтом тем, что «монологическая» точка (вопределённой степени ожидаемая в такого рода потенциальных «крылатыхвыражениях») заменена на неожиданное продолжение («На этой и той сто-роне»). Взаимная «вина», безответность обеихропа (как историко-культурный, ментальный, социально-философский, по-литический и т.д. миф) в контекстуальной синонимии «Запад» противопос-тавляется «Востоку» как в религиозном (западная и восточная ветви христи-анской Церкви), так и в общекультурном смысле (славянофилы и западники,«Россия и Европа» Н.Я. Данилевского и пр.); между тем ощущается ещёпусть и ослабленная связь между Россией и Европой как частями некогдаобщей, единой культуры, разошедшимися с течением времени. Это не столь-ко «расставание» пространственное (хотя постепенно будут формироватьсяи «пограничные» мифологемы вроде позднейшей «Берлинской стены», за-крепившей фатальное деление Европы на «восточную» и «западную» сбольшой степенью разности этих частей), сколько принципиальный «раз-рыв» по ряду существенных положений мировоззрения, мировидения, миро-уклада. Стихотворение Кузнецова «застаёт» ситуацию уже в этом разрыве:похищенная Европа довольно быстро «забыла» имя своего суженого потому,что, собственно, была в некоторой степени «готова» к столь драматическомурасставанию, которое не осознавалось ею в качестве трагическоготербурга как «плода» связи восточного и западного типов культур, причёмэто рождение (равно как и само соитие) понимается в качестве «беззаконно-го», а процесс родов искусствен - это кесарево сечение.Для поэтики стихотворения Юрия Кузнецова чрезвычайно большуюроль играет опора на предшествующую поэтическую традицию, в первуюочередь пушкинскую. При детальном рассмотрении в тексте «Европы» об-наруживаются непосредственные переклички и целые соответствия со сти-хами А.С. Пушкина: степень этих перекличек различна - от цитации до мо-тивной аллюзии, но в самых своих общих и центральных координатах про-изведение Кузнецова ведёт ещё один диалог с русской классической тради-цией.Во-первых, пушкинское присутствие декодирует образ синицы - вестни-цы и посланницы от «подруги», т.е. Европы. Самое близкое тут - это, конеч-но, «Зимний вечер» (1825), где тема «путника запоздалого» (вестника у Куз-нецова), звуковая нюансировка «звериных», «воющих», «плачущих» аккор-дов («свистящий звук» «Европы») соединяется с образом «доброй подруж-ки» («далёкая подруга» у Кузнецова) и мотивом песни.Разделение мира «за морем», мира преданий, недостижимого, но чаемо-го, и мира завывающей вьюги, т.е. пространства российского, оппозицион-ного тому «тонкому благоуханию», что доносится «с той стороны», - таковыпространственные координаты текста.Мотив «обманных надежд» («тайная надежда» Кузнецова), «молодоголюбовника», ждущего своего нового свидания и разлучённого с любовни-цей, находим в стихотворении «К Чаадаеву». Имя П. Чаадаева - необычайнозначимого для темы «Россия и Европа» мыслителя - возможно, было важнодля размышлений Юрия Кузнецова.Наконец, образ «бездны железных веков» может отсылать к «Пиру вовремя чумы» с близким образом «У бездны мрачной на краю».Другое классическое присутствие - лермонтовское - может быть обна-ружено при обращении к формальной организации стихотворения. Как из-вестно, семантика амфибрахия сочетает в себе элементы лиро-эпичности,несёт мотивность «нежности и живности», т.е. лиричности, облечённой всюжетные формы, что указывает на жанровые предикаты баллады [1. С. 66,121]. Наиболее памятные образцы такой метрико-семантической организа-ции в русской поэтической традиции принадлежат М.Ю. Лермонтову, в ча-стности стихотворению «Листок», в котором заявлена мотивность оторван-ности от родного пространства, покинутости и трагической невозможностивозвращения. Некоторые аллюзивные схождения со стихотворением Кузне-цова могут быть и в словоупотреблении (сравните: «Дубовый листок ото-рвался от ветки родимой / И в степь укатился, жестокою бурей гонимый…»[2. С. 82-83] - Лермонтов и «Гонимая ветром и мглою…» - Кузнецов).Для столь знаковой «европейской» темы наиболее близкими текстовы-ми параллелями могут выступать произведения Ф.И. Тютчева: финальныйобраз «дрожащего волоска» мог быть навеян Кузнецову хрестоматийным«Есть в осени первоначальной…» (1857). В этом стихотворении есть и ужеотмеченная «орнитологическая тема» («птиц не слышно боле»), и прямоесловоупотребление («Лишь паутины тонкий волос / Блестит на празднойборозде» [3. С. 170]).В тютчевском стихотворении «В душном воздуха молчанье…» (1835)есть близкое Кузнецову «улавливание благоуханья», образ молнии, а такжепредчувствующей нечто неуловимое в своей будущности плачущей девы;эта «лирическая ситуация» некоторым образом может дополнить кузнецов-ское стихотворение, обрисовывая как бы картину накануне похищения Ев-ропы.Для «политических» стихов Тютчева чрезвычайно актуальной становит-ся «босфорская тема», образ Византии и древнего Царьграда - Константино-поля. В неразвёрнутом виде этот образ обнаруживается и в стихотворенииКузнецова: «гонимая» Европа в некотором роде «повествует» о своём путиот места похищения; путь лежит через «синее море». Затем с синицей проис-ходит странная метаморфоза («Я села на царственный рог / Но бык обернул-ся скалою…»), которая может быть интерпретирована как указание на топи-ку бухты в проливе Босфор (Золотой Рог). Это тем более вероятно, что «ви-зантийская тема» почти непременна при обращении к теме «Россия и Евро-па» как в философском её контексте, так и поэтическом.При комментировании «бездны железных веков» в стихотворении обна-руживается блоковское присутствие, из поэмы «Возмездие»:Век девятнадцатый, железный,Воистину жестокий век!Тобою в мрак ночной, беззвездныйБеспечный брошен человек! [4. С. 193]Между тем думается, что употребление Кузнецовым этого выражения вомножественном числе («железных веков») переводит разговор из конкретно-исторического плана во всеобщий, символический, когда это выражениестановится синонимом времени насилия над человеческой природой (анало-гично обстоит дело с быком, похитившим Европу; это не только очевидныйЗевс, но и все и всяческие «похитители и насильники» вообще - не случайнастрока «Над спинами спящих быков» - т.е. вновь множественность зла).Из синхронных лирических параллелей к стихотворению очевидны от-сылки к текстам Н.М. Рубцова: «тонкая молния света» - субстанция, явно«управляемая» и «напрявляемая», у Кузнецова соотносима с важным эле-ментом философской картины мира в лирике Рубцова: «молнией ручной».Более древние, даже архаические параллели(миф о похищении Зевсом Европы) и балто-славянских представлений впределах мифосимволической концепции стихотворения Кузнецова.Контекстуальный образ Европы у Кузнецова строится как реализацияметафоры «негативной градации», т.е. снисхождения качеств, присущих ев-ропейской цивилизации (что явственно соотносимо с поздней формулиров-кой: «Закат Европы» Шпенглера). Похищенная дева-Европа «забыла» имясвоего суженого, её след «гаснет» на песке, всё уже «миновало». Единствен-ное, что соединяет и связывает героев, в буквальном смысле держится на«волоске». Этот тончайший и длинный вьющийся волос становится некимсубститутом нити Ариадны, а деталь «как нить золотая» указывает на потен-циальные смыслы: «Златая цепь» (сборник древнерусских наставлений одобродетелях), «времен связующая нить» Шекспира. Учитывая то, что длястихотворения, естественно, важны визуальные параллели (самая очевиднаятут - картина В. Серова «Похищение Европы» - 1910), можно предположитьи сложное ассоциативное влияние на Кузнецова образа «золотых волос» виконописи (Ангел Златые власы).«Тонкое дрожание волоса» выдаёт не только наличие неразорванной доконца связи вероломно похищенной некогда Европы с героем кузнецовскогостихотворения (понимаемым как образ русской культуры), но и свидетельст-вует о волнительности такой связи, взаимном небезразличии двух разошед-шихся, но некогда близких культур и мироощущений. «Любовь-вражда»,притяжение-отталкивание, сложный диалог двух миров организует поэтикуэтого замечательного стихотворения Юрия Кузнецова.

Скачать электронную версию публикации