The sphere of meanings of religious people (the case of Orthodox Christians).pdf Актуальность изучения смысловой сферы религиозных людей обусловливается, на наш взгляд, двумя факторами. Во-первых, смысловая сфера рассматривается как высший уровень человеческого бытия [1, 2] и поэтому является объектом пристального научного интереса [3-5]. Причем парадигмальные изменения в психологии приводят к тому, что ее предметом становятся не отдельно взятые психика, сознание, деятельность или личность, а целостный человек и его жизненный мир [6], ключевую роль в котором и играет смысловая сфера. Рассматривая последнюю в структурном отношении, Б. С. Братусь выделяет несколько уровней смыслов, высший из которых, духовный, отражает «субъективные отношения человека с беспредельным», обретение «смысла жизни, неуничтожимого фактом смерти» [7. C. 252]. Основным общественно-культурным институтом, в рамках которого реализуется обретение духовных смыслов, является религия. Присоединяясь к ней, многие люди обретают духовный смысл, становящийся ведущим смысловым образованием. Этот процесс сопровождается перестройкой смысловой картины мира [8], что также представляет интерес для изучения. Во-вторых, сама по себе психология религиозного человека становится актуальным предметом изучения в свете антропологического поворота в психологии, в рамках которого начинают рассматриваться до сих пор «запретные» для науки темы счастья, свободы, любви, веры [9]. В настоящей работе мы попытаемся ответить на два вопроса: «Как появляется религиозный смысл в жизненном мире человека?» и «Какие процессы происходят в смысловой сфере уже религиозного человека?». Первый из них мы связываем с приходом человека к вере. Причем нам было интересно рассмотреть, каким образом религиозное переживание рождает религиозный смысл, который становится значимым для человека и начинает влиять на него. Второй связан с тем, что в жизненном мире религиозного человека, может быть больше, чем какого-либо другого, борются добро и зло, добродетель и грех, созидательное и разрушительное, что актуально в свете гуманитарной, нравственной психологии [7]. Для ответа на эти исследовательские вопросы мы провели глубинное полуструктурированное интервью с 7 людьми, принадлежащими к православию и имеющими евхаристическую практику в среднем 67 лет. Для того чтобы актуализировать интересующие нас темы, испытуемым предлагалось рассказать о переживаниях, связанных с приходом к вере, а также о трудных и / или радостных переживаниях на нынешнем этапе их жизни. Последние не ограничивались только духовной тематикой - это было сделано для того, чтобы выяснить наличие нерелигиозных смыслов (общечеловеческих, мирских, по А.М. Двойнину [10]) в жизненном мире респондентов и их взаимодействие с религиозными. В использовании методов анализа мы совместили феноменологический и герменевтический, или, по-другому, описательный и интерпре-тативный, подходы [11-13]: на начальном этапе мы, выделив смысловые единицы, применяли техники конденсации смысла и выделения тем, которые затем интерпретировались в свете вопросов исследования и теоретического контекста. Вопрос о достоверности решался нами на основании критерия, выделенного С.Е. Олишевским: выводы заслуживают доверия, потому что аргумент в их поддержку достаточно убедителен, или, как переформулирует его А.В. Уткин: «Наша задача не выяснить, как оно было «на самом деле», а так описать, чтобы из факта «чужой» жизни описываемый нами случай, феномен или выявленный смысл был бы воспринят как целостный, психологически понятный и правдоподобный гештальт» [14. C. 297]. Для представления результатов нами был выбран анализ бесед с двумя респондентами, которые по социальному статусу и душевному складу представляют определенные противоположности: Сергей (имя изменено), 45 лет, разведен, получил высшее образование в области искусства, живет в городской квартире, и Анна (имя изменено), 38 лет, замужем, имеет 5 детей, закончила 8 классов, проживает в частном доме в пригороде, ведет собственное хозяйство. Не преследуя цель составлять их характерологический портрет, отметим невербальные аспекты поведения: Сергей чаще делал паузы, вздыхал, было видно, что обращение к интересующим нас переживаниям не было легким; Анна же была более эмоциональна, часто смеялась, тяжелые темы, также поднимаемые ею, в большинстве своем обращались в шутку. Первое значимое религиозное переживание Сергей отнес к 37 годам, а Анна - к 12. Но перед тем как перейти к его описанию и интерпретации, рассмотрим дорелигиозный этап жизни этих людей, который еще больше оттеняет их психологический контраст. Дорелигиозный этап Стоит оговориться, что прямого вопроса об этом этапе не было, он появляется в свете описания религиозных переживаний. Вот как описывает себя Сергей: «Я не скажу, что меня тема веры никогда не интересовала, -она интересовала меня всегда. Я принадлежу к такому поколению, которое интересовалось внутренним миром человека. Просто в различные периоды жизни эти веры были разные - это была и психология, и эзотерика, и различные религиозные направления ». «Нельзя сказать, что я не знал христианства, но среди моего поколения это было одной из последних религий, которой стоит заниматься. Потому что все мы, особенно по молодости, были подвержены влиянию каких-то модных религий, более интересных, более красочных, более «продвинутых», более, может быть, каких-то эффектных внешне». «Мы пробовали это все на себе, иногда достаточно упорно пробовали... ради интереса, ради любознательности, к чему это приведет». Налицо интерес к религии и внутреннему миру, но интерес поверхностный (влияние модных, красочных религий), групповой (интерес как характеристика поколения), имеющий целью получение новых впечатлений («к чему это приведет»). Основной же смысл жизни Сергея был связан с внешним успехом, стремление к которому рассматривается им как причина последовавшего кризиса: «Я вел очень активный образ жизни, и потом у меня возникло то, что медики называют «синдромом усталости», то есть организм просто устал от моих недосыпаний, моего беспорядочного образа жизни - я старался активно вписываться в социум, зарабатывать много денег, хотел работать больше всех, лучше всех. Мое состояние - это был результат «одержимости», то есть я был сильно «одержим» миром. Я хотел в этом мире настолько преуспеть, что я был готов на алтарь этой одержимости положить все, что угодно». Анна описывает себя так: «Я всегда себя чувствую духовным человеком. Знаешь, почему? Потому что жизнь видимая для меня почему-то с самого детства - как мыльный пузырь. Не знаю, откуда у меня это ощущение - я не боюсь его потерять, не знаю почему - это, может быть, дар, это, может, результат каких-то переживаний опять же. Но я всегда чувствую, что это меня не держит. Здорово, да? Исследователь: Это что? 1 В приводимых текстах респондентов авторский стиль сохранен. Анна: Это - это все то, что для людей, рядом с тобой важно: они относятся к простым вещам, которые можно потрогать, пристрастно. И почему у меня на ровном месте может возникнуть диалог или спор: я начинаю говорить об отношениях, а мне говорят о вещах. Я - об отношениях, они мне - о вещах! (смеется) - и до тех пор, пока отношения не станут актуальны и «большими» для человека». «Когда я была маленькая. Мама осталась одна. Отец у нас повесился - мне было три годика. И когда тебе любви не хватает в детстве, как мотылек на свет тянешься, тебе хочется где-то согреться. Я помню, что про меня многие говорили в детстве: «Ой, вот она - как котенок, лезет ко всем». Это был такой поиск любви в своем понимании - добрых людей». Более эмоциональное отношение к жизни, искренний поиск любви, малая значимость материальных вещей по сравнению с отношениями между людьми - характеристики жизненного мира Анны до прихода к вере. Первый религиозный опыт Для понимания культурного контекста стоит отметить, что в православии не принято говорить о своих религиозных переживаниях. В этом его отличие, с одной стороны, от новых течений, особенно российского, протестантизма с его культурой «свидетельства», подразумевающей, что рассказ о собственном опыте прихода к Богу является лучшей формой проповеди, а с другой - от современной масс-культуры, стремящейся вскрыть и выставить напоказ самое интимное и личное, что есть у человека. Причина этой скромности и сокровенности православного сознания кроется в стремлении верующего защититься от искаженного радужного представления о себе и своей духовной жизни, выражающегося тонким аскетическим понятием «прелесть». Поэтому автор, знакомый с этими людьми порядка 5-7 лет, впервые слышал эти истории, рассказанные ими не без усилия над собой и с большим доверием к слушателю. Итак, Сергея мы оставили на его тяге к миру. «Со мной, можно сказать, случилось небольшое чудо. Я заболел какой-то болезнью, которую не могли определить даже врачи. Но в течение полугода она привела меня к полной нетрудоспособности, и в течение полугода я был нетрудоспособен. Я находился в горизонтальном состоянии и подверг критике все то, что я до этого читал, интересовался, изучал. Я задал себе простой вопрос: «А что я из этого могу применить в жизни?» И тогда выяснилось, что ничего из этого я в жизни применить не могу: ни те практики, которыми я раньше в жизни занимался, изучая какие-то там религии. То есть когда дело... дойдет «до дела», они в реальной жизни помочь человеку - ну, по крайней мере мне, не смогли». Появляется болезнь, которая приводит Сергея к нетрудоспособности, в горизонтальное положение, к состоянию «живого трупа», к ситуации, которую он воспринимает на уровне жизни и смерти. Ощущение потери жизни («когда в человеке нет жизни») вызывает обращение к религии («вроде вера - это связь с источником жизни»). Отчаяние вызвано тем, что ничего не может помочь - врачи, которые не могут объяснить его состояние, и религиозные практики, к которым он обращался в прошлом из любопытства, в ситуации реальной опасности оказываются бессильными. Отказавшись от своего прошлого «религиозного опыта» (кавычки респондента), Сергей начинает разговаривать с Богом внутри себя: «Я просто, когда лежал у друга на даче, рядом со мной были окна, я просто смотрел в небо и начинал разговаривать. Я разговаривал с невидимым Богом, рассказывал ему свою ситуацию, пытался понять, и это диалоги, они не совсем похожи на молитвы, но в принципе это было общение. И через это общение, когда я, серьезно к этому относясь, я понимал первые какие-то ощущения веры. Я верил в то, что я говорю». При этом происходят внутренние изменения, связанные с более глубоким познанием себя: «Узнал сначала, где у себя сердце, а потом сердцем почувствовал христианство». Сергей противопоставляет спокойное умственное размышление («А вот давай-ка я поговорю с чем-то, неважно с чем. Поговорю, а потом через пятнадцать минут чаю пойду попью и прочее...») и обращение с верою. Когда он говорил то, что касается его жизни, возникало переживание и «оно открывало сердце»: «Я был весь в этом общении, то есть моя вера в это была абсолютной. Я верил в то, с Кем я разговариваю, то, как я разговариваю - я был честен». «Я понимал, что... польза от них [бесед] зависит от моей искренности, от моей веры, поэтому, стараясь разговаривать и подбирая какие-то корявые слова, я отбирал каждое слово, взвешивая их на предмет искренности. Насколько я в это все верю». «Как ты только начинаешь верить, то эти слова становятся не просто фразами, а здесь начинает подключаться сердце. И вот это начинается уже молитва». Восприятие общения с «невидимым Богом» именно как диалога, а не монолога возникало в момент обращения из-за веры в то, что он говорил. «Я бы не сказал, что у меня было ощущение, что кто-то со мной разговаривает... Ты знаешь, вот эта вера и уверенность в то, что ты разговариваешь, она сама дает ощущение, что это все не сумасшествие, что ты не со стеной разговариваешь. Сама вера, сама искренность, вера в то, что ты говоришь, она сама является для человека показателем того, что разговор происходит... что это диалог, а не монолог». Ситуация с излечением воспринимается в духовном ключе: «Меня как бы от мира отодрали посредством этой болезни, немножко показали, как можно жить по-другому». Если раньше для Сергея религиозные практики были связаны с любопытством, модой и пр., то в данный момент жизни они решали жизненно важную задачу - исцеление от беспомощности, которая вызывала отчаяние, а с другой стороны, обусловила его искренность и веру в то, что он говорил. Вера в свои слова, произнесенные из глубины души, давала веру в диалог, в то, что его слышат, а значит, есть Бог. Исцеление приходит через предстояние с честным сердцем перед Богом как Личностью. Метафорически это может быть описано так: «Мое бытие подтверждается Другим: я есть потому, что есть Другой и Он меня слышит». Исцеление придавало смысл этому диалогу. Смысл переходил с болезни и излечения от нее на само предстояние Богу, честность и искренность. Анна: «В 12 лет - это явное присутствие Божие. Отчим уже показал себя с плохой стороны, избивал. Я уже в режиме ожидания, что что-то может случиться. Тем не менее мне приходится выполнять одну из главных ролей в семье, потому что мама мне доверила маленьких детей. И как только рождались мои братишки от отчима, сразу же они переходили в мои руки... И, может быть, дети давали мне стабильность: если я за них отвечаю, значит, между какими-то избиениями есть момент, когда я им нужна, - отчиму с мамой. И значит, для меня это тоже более-менее стабильность. В этом я видела свою позицию. И однажды, осенью, Мишка начал болеть... Тут отчим взял Мишку - впервые, наверно, начал носить на руках. И Мишка вдруг умирает на руках у отчима. Я кричу: «Зачем вы его взяли? Не надо было его брать вообще!» И он вдруг умирает, перестает дышать и откинулся. Все. Такое ощущение: все, лопнуло что-то главное, любовь куда-то пропала. «Теперь как будет отчим? Меня теперь вообще съедят», - это у меня была первая мысль. Единственное, что могло нас делать добрыми -это Мишка с его личиком. И вдруг его нет, такая пустота, и мама говорит: «Беги за тетей Настей». Я, значит, выбегаю на улицу. Такое время бывает - две ночи или одна ночь в году, когда все темно до такой степени, что даже не видно своих рук - такая темнота. Я бегу по деревне... тете Насте сказать, что Мишки нет, что делать. Прибегаю, зову тетю Настю, прибегаю обратно домой. И когда я к дому подбежала - как ясный день, все светло стало, как будто луна весь вечер ярко светила, я не могу сказать, что там на небе в эти 15-20 минут происходило. Но когда я прибежала к дому, я вдруг вспомнила, что в Пасху собираем яички и кричим: «Христос воскрес!» Думаю: «Христос воскрес - это значит, кто-то живой стал». До этого я не понимала выражение этих слов, просто ходила и ликовала: «Христос воскрес! - давайте нам яички, конфетки!» (смеется) А тут я такая встаю на колени - светло, все вижу - и говорю на небо: «Если Христос воскрес, пусть Мишка живой станет!» Я, знаешь, простыми словами такими детскими: «Как мы будем жить? Дядя Паша будет пить, мама будет все время злиться. Как мы будем жить?» - я кричу на небо. И такая потом встала и споко-ойная, споко-ойная, как будто это должно было случиться, что я должна была попросить. И успокоилась, уже никуда не бегу. Нет повышенного давления. Спокойно иду домой, захожу и вообще удивительно: Мишка ожил. Пятна трупные остаются еще на теле и медленно уходят. И лежит Мишка на диване. Все в недоумении. Тишина. Никто не ругается, никто ничего не говорит. Все просто в страхе. Представляешь? Я тогда в тот момент перестала бояться людей. Я думаю: все, бояться ничего нельзя на земле. И еще такое было, думаю: как может Мишка воскреснуть и Бога не быть - это не правильно, это не реально. Бог есть. Если Мишка живой, значит Бог есть. Это была первая встреча такая». Решать вопрос об истинности чуда, описанного Анной, у нас нет ни возможности, ни необходимости. Постнеклассический подход к изучению жизненного мира человека [15] снимает оппозиции «субъективное - объективное»: если оно произошло в жизненном мире респондента, то и для исследования может иметь значение в контексте его вопросов. Для нас важны психологические изменения, «запущенные» этим эпизодом. Главный из них - появление Бога как Личности в жизненном мире респондентки, потому что «если Мишка живой, значит, Бог есть». Бог, который действует и «может с моей просьбой - такой сердечной просьбой - может все урегулировать. Ты чувствуешь защиту. Она реальна, она здесь». Появление Бога в мире производит два других изменения. Первое - снижение важности других людей, потеря страха перед ними: «Я бежала, и моя жизнь, как на пленке, прокручивалась. До этого момента я понимала, что, как мама скажет, так и должно быть. Если отчим сказал, что я плохая, значит, это так и есть для всех. Если меня кто-то избил, значит, только он в силах мою жизнь изменить, потому что он меня избил, понимаешь? Если меня кто-то не понимает, значит, он «решает» мою судьбу. Мне казалось, что люди вокруг меня - почему я переживала - мне казалось, что другой человек - величина, и каждый может завязать тебя в узел, все с тобой сделать, что хочет. А с этого момента я поняла, что не все на земле подвластно человеку. Ведь никто не мог помочь Мишке... А кто его живым сделал, если он мертвым на моих глазах был? Я тогда поняла, что человек - это маленькая величина, она не такая существенная, как была раньше. И.: Другой человек по отношению к вам или как? Или вы - тоже маленькая величина? А.: Знаешь, я себя никогда не видела раньше... Вот у меня было всегда ощущение, что я пустое место». И второе изменение - усиление собственной личности: «Это же было такой подачей мне уверенности в своей жизни, потому что если до этого высказывать свое мнение мне нельзя было, а тут у меня появилось как бы такое ощущение, что есть какие-то значимые мои мысли. Они делают меня как бы не тем, кем меня называют и на какой уровень пытаются низвести, а что я что-то значу и что я для чего-то все-таки живу. Вот у меня такое ощущение было: если это случилось, значит, не просто так же я на земле живу, значит, для чего-то живу. Если раньше пытались: «Живи вот так! Как тебе сказали, так и делай». Значит, я как будто живу... и не живу... Личности нет, стержня нет, который у тебя должен быть». В жизненном мире появляется другой, который общается на личностном уровне и дает возможность Анне самой стать личностью. Религиозный смысл приходит через поддерживающую Личность. Подведем промежуточные итоги. Перед приходом к вере человек оказывается в ситуации беспомощности. Метафорически это можно назвать «смертью» или предстоянием смерти: Сергей физически теряет жизнь, становясь «живым трупом», у Анны под угрозой разрушения ее душевная жизнь, связанная с отношениями в семье («все, лопнуло что-то главное, любовь куда-то пропала»). Эта ситуация невозможности продолжения деятельности и переживания приводит человека к определенному пределу, когда он должен решиться на молитву [16]. Молитва идет от сердца, и вера в свои слова, в свою честность предстояния рождает ощущение услы-шанности Другим. Появляется Личность. Исполнение просьбы в молитве не является первым условием веры, но укрепляет уверенность в бытии Другого. Религиозный смысл приходит через опыт общения с Личностью, этот опыт сам становится смыслом. Смысловая заряженность смещается с внешних факторов (разрешение кризиса) на общение с Личностью. При этом само общение способствует самопознанию и личностному росту человека. Смысловая картина мира Имеющиеся научные данные говорят о том, что в смысловой сфере верующего человека присутствуют религиозная и общечеловеческая системы смыслов [10]. Однако эта статическая картина, одномоментный слепок, не позволяет увидеть процесс «духовной навигации» [17], порождающий смысл конкретной ситуации для человека. Ведь если Бог выступает в жизненном мире верующего как Личность, это предполагает возможность диалога с Ним на смысловом уровне, так как у каждой личности есть свои смыслы. Такую возможность отрицает классик экзистенциально-гуманистической психологии В. Франкл: «Не подобны ли отношения животного к человеку и человека к Богу? Мир животного соотносится с миром человека так, как мир человека соотносится с миром Божественным. Как животное из своего мира не способно понять человека и его мир, так и человек не может заглянуть в высший мир, понять Бога и все его мотивы... не следует ли нам согласиться с тем, что над человеческим миром... возвышается недоступный ему мир, разум которого, Высший Разум, только и был бы в состоянии объяснить человеку смысл его страданий?» [18. C. 270-271]. По Франклу, человек сам, один на один с жизненными ситуациями, должен искать их смысл. Франкл отказывается видеть в Боге промыслителя, который, не переставая, думает о человеке и ведет его по жизни с определенной целью. Диалоги с нашими респондентами рисуют противоположную картину. Сергей говорит об особом языке, не похожем на человеческое общение, которому надо учиться: «Сейчас уже, будучи человеком воцерковлен-ным и, как и все христиане, интересующимся таким понятием, как «воля Божия», я уже предполагаю, как Бог с тобой разговаривает... Сейчас я уже могу предположить, когда со мной разговаривают, а когда со мной не разговаривают, а когда со мной молчат, а когда я недостоин, чтоб со мной разговаривали. Этому языку надо учиться». Условие слышания воли Божией - вера в нее, т.е. это телеологический взгляд на действительность, вера в то, что события имеют смысл, который надо узнать. «Вот расширяется у человека вера, и вот в какой-то момент ему эта вера дает абсолютную уверенность, что воля Божия существует... Вот тут, как я тебе говорил, что диалог во время молитвы начинается с веры в молитву. Так же и воля Божия начинается, вот это парадокс, начинается с твоей веры в эту волю. И кто-то может сказать, что это самообман. Это момент испытания: если ты его проходишь, то тебе начинаются явные знаки, просто «кирпичи». Вот как Сергей передает свое ощущение действия Бога в его жизни: «Это когда ты начинаешь доверять воле Божией, она начинает тебе благодетельствовать. Когда возникают моменты: нужные люди приходят, сложные препятствия рассасываются, - и это происходит само по себе. Такое ощущение, как в клипе: ты протягиваешь руку, и тебе кладут то, что надо... Ты все успеваешь, люди тебе становятся не препятствием, а подмогой... Мир начинает к тебе разворачиваться в твою сторону с положительной точки зрения... Ты удивляешься, воспринимаешь, как чудо. Подходишь к остановке, через несколько минут подходит тот автобус, который тебе нужен. И ты не понимаешь, как это может быть связано. А потом с опытом начинаешь понимать, что когда ты, допустим, перестал обращать внимание на волю Божию, перестал уповать на нее, перестал собственно взаимодействовать с ней, общаться, в какой-то момент что-то забегался, засуетился, а автобус не приходит, а люди не разворачиваются. И когда момент практикования имеет место, ты начинаешь понимать, что что-то в этом есть. А давай-ка, я все-таки вернусь в «лоно Авраамово». Ты начинаешь возвращаться и начинаешь понимать, что эта причинно-следственная связь работает. Это не значит, что, например, выпил слишком много и показалось, что автобус вдруг вовремя подошел. Начиная отрабатывать эту причинно-следственную связь, ты начинаешь понимать, что это работает. Но это самый простой пример». Сергей переживает совпадение своих желаний и внешних обстоятельств как пример благодетельствования Бога, его благоволение. Диалогический момент выражается в том, что он сам должен идти навстречу воле Божией: «Если мир разворачивается в твоем направлении, автобус вовремя приходит, люди тебе улыбаются в тот момент, когда ты заходишь, тогда действительно возникает ситуация, когда воля Божия предлагает тебе, а ну-ка давай, как автобус, вовремя приди и, как человек, вовремя улыбнись. Он тебя ставит в ситуацию благостного мира. Это проявляется через послушание. Когда вдруг прибегает, такое ощущение, сумасшедший коллега и просит тебя сделать что-то, например, и ты понимаешь, что это глупость, абсурд, не нужно, не обязательно и пр. Но если ты начинаешь воспринимать это послушание, и ты - как тот мир, который улыбается, как тот автобус, который вовремя приходит. Это очень тяжело быть вовремя приходящим автобусом и улыбающимся человеком». То есть ситуация Сергея может восприниматься как призыв к послушанию Богу, Его воле. Здесь возникает вопрос о том, как понимается эта воля. Всякое ли требование внешнего мира есть проявление воли Божией или Бог разговаривает на «особом языке»? «И.: ...вот к тебе прибегает коллега и говорит, что нужно приготовить годовой отчет, помоги его сделать. Как у тебя возникает переживание, что это воля Божия? Ты это себе говоришь умом или как? C.: Я не знаю, что это воля Божия или нет. Кто вообще сказал, что это воля Божия? Это еще совершенно не факт. Я же тебе говорю, очень важно понять, с чем к тебе коллега прибегает. Я же говорю, нужно смотреть не на то, что кто прибежал, а что принес. На это надо смотреть, в этом рецепт. Прибежать может кто угодно, хоть президент, хоть коллега. Это совершенно не показатель. А иногда может прибежать настолько не коллега, а смотришь: блин, ничего себе, вообще, удивительно-то как. Понятно, мы можем учиться в любой ситуации: с добром человек пришел или со злом. Допустим, есть человек, который каждый раз, когда я с ним встречаюсь, испытывает глубины моего смирения. То есть это шутки, подколки, причем как-то походя, без особой цели. Но это тако-ое переживание, что ты прощупываешь свою глубину: не обмелело ли? И, конечно, бывает, когда ты в хорошем состоянии - молился, постился и прочее - ты можешь не заметить, перевести в шутку. А бывает... Да, то есть человек приходит с чем-то и надо это разделять: «Здравствуй, Петя, и здравствуй, гордыня!» А если он пришел с хорошим: «Здравствуй, Петя, дай я тебя поцелую, и твое смирение». Сергей говорит о процессе анализа внешнего и внутреннего мира с духовной точки зрения. Поиск смысла идет на духовном уровне: чтобы понять смысл данной ситуации, что хочет от тебя Бог (или с чем пришел человек), нужно внимательно следить за своим духовным состоянием и посылом человека. Это дает возможность учиться. Цель этого обучения «слышанию» воли Божией состоит в особом состоянии, когда граница между смыслами человека и волей Божией стирается: «Но если ты начинаешь воспринимать это послушание, и ты - как тот мир, который улыбается, как тот автобус, который вовремя приходит. Это очень тяжело быть вовремя приходящим автобусом и улыбающимся человеком Но если ты в этом направлении себя проявляешь, то наступает (я это еще не ощущал, но предвижу) очень интересный момент, когда грань между тобой-автобусом и тобой-идущим на автобус, к которому приходит автобус, стирается. И тут начинается (смеется)... Для меня это идеал, когда... Вот читаешь, когда в Ветхом Завете, иногда там такое ощущение. Это называется «ощущение сакрального мира», это когда ты живешь в сакральном мире». Иногда современный кинематограф или современные биографы делают из жизни известного поэта, музыканта такую жизнь, когда все настолько судьбоносно и важно. Он там какое-нибудь слово кому-нибудь сказал, а через три дня началась революция. Настолько между всем миром и словом человека нет никакого зазора, вот это ощущение гиперважности всего происходящего, это и есть ощущение сакрального мира. Когда ты живешь в сакральном мире, когда ты вдруг понимаешь, что твоя жизнь и жизнь вокруг настолько значима, но при этом ты можешь участвовать в ней сознательно, это просто потрясающе интересно. Такое ощущение, что ты в кино, сам себе режиссер, сценарист, и пр. Но не в плане того, что ты такой эгоистичный, сам все построишь. Это как раз обратная сторона воли Божией в понимании человека как эгоиста, когда он сам вершит свою судьбу. А когда он полностью свою волю отдает, он на самом деле обретает еще больше. Это вот ощущение сакрального мира, осмысленности, значимости всего, что человек делает, словом, действием и пр. В этом пути возникает эта полнота жизни, я не знаю, как это описать. Воля Божия она стоит именно вот этого, без воли Божией вряд ли человек достигнет этой полноты жизни». Таким образом, стремление к диалогу с Богом на смысловом уровне может привести к состоянию «сакрального», по выражению Сергея, мира, когда грань между внешним и внутренним исчезает, но при этом личность не разрушается, а, наоборот, существует в гиперважном, осмысленном, значимом бытии. Анна говорит уже по факту, осмысляя пройденный отрезок жизни: «Вот все, что я хотела, в жизни Господь мне дал. Но! Все мои желания были вопреки моему удобоположению. Вот те желания, которые мне хотелось, - они связаны с какими-то вещами для семьи, для мужа, для знакомого человека, который болел сильно... То есть такие вещи простые: тех людей, которых мне Господь послал, это было мое желание, мое огромное желание, что люди, которые мне покажут путь, как надо любить... Может, это не от каждого человека услышишь: все что я хотел, Господь мне дал - довольным быть всем». И этот принцип становится руководством к действию: «Эти желания как задача номер один. Потому что бывает: а, ну желаешь ты добра человеку и желаешь. А когда ты желаешь, у тебя внутри все это есть - это настолько переживается тобою - и оно как раз то, что бы Бог хотел видеть, то есть ты чувствуешь, что оно не вопреки Богу. Потому что оно никак с эгоизмом не связано, с личностным». Анна также говорит о том, что, делая смыслы других людей своими, пронизывая этими смыслами свой внутренний мир, она приходила к такому состоянию, когда грань между внешним и внутренним стиралась («все, что я хотела, в жизни Господь мне дал»). Этот процесс диалога, подразумевающий серьезную внутреннюю работу, был основан на надежде на промысел Божий, придающий всему смысл (в частности, смысл встреч с «людьми, которых мне Господь послал... которые мне покажут путь, как надо любить»). Смысловой конфликт Так получилось, что в ходе нашего исследования один феномен возникал с завидным упорством у большинства респондентов. Часто это было связано с эмоциональной и смысловой кульминацией беседы, что позволяет нам высказать предположение о его особой значимости в смысловой сфере православного человека. Этот феномен - любовь. Именно в свете его переживания и проживания можно рассмотреть, как возникает и преодолевается смысловой конфликт в жизненном мире православного верующего. Приведем достаточно длинный фрагмент интервью с Анной. В женский хор, в котором она поет, пришел помогать мужчина из другого хора, который начал разговаривать во время службы с их регентом (начальником хора): «И вот они вдвоем как «зацепились», и всю службу вечернюю разговаривали. Это вот настолько было унизительно, потому что они над служащим как бы смеялись и унижали это все, и служба такая. И там все «перемыли» у кого чего в хозяйстве, у кого чего в отношениях, всех-всех людей переосудили, я просто стояла и думала: «Если скажу - обижу кого-то. Господи, помоги мне промолчать до конца службы, помоги промолчать!» Потому что сказать легче, но труднее всего сдержаться. Знаешь, когда я промолчала в конце службы, я такая: «Победа!». И все ждали, когда я скажу, представляешь? Потому что девочки знали мое отношение к службе, мое отношение к храму. И они думали, что я взорвусь потому, что я была вся красная и готова была в любой момент... Такая я вышла, думаю: «Господи, слава Тебе! Как приятно себя побеждать». И что ты думаешь? На следующий день приготовилась ко Причастию, все как положено, прихожу на службу, и опять два человека этих пересеклись и тут же начали разговор, и с таким тоном - на всю службу точно. Я такая: «Алексей! Не надо на службе болтать!». Он такой: «А где служба?». Я говорю: «Ну, мы же в храме стоим». И все, и тут он такой покраснел сам как рак, собрал всю свою энергию, говорит: «Идите домой! Воспитывайте своих детей!». Регент говорит: «Анна, если вы сейчас не заткнетесь, я вас выкину отсюда». И услышали это Галина Ивановна [уважаемая прихожанка], там все наши прихожане и хор мужской, но зато после этого они всю службу молчали. И теперь Алексей к нам приходит на службу, он стоит тихонько, не разговаривает, поет стройно, так скажем. Но и в тот момент утром мне трудно это сделать. Я думаю: «Если сейчас не скажу, то никто не скажет». Но это было как бы обратная связь: тут я не хотела говорить, а там я хотела говорить. Там я сдерживалась, а тут я сказала потому, что думаю: «Буду молчать». Мне было без разницы. Два таких обратных... Исследователь: Действительно, почему в одном случае победа - это не сказать (вечером), а с утра победа - это наоборот сказать? Анна: Утром, знаешь, у меня ничего не кипело, я не хотела говорить. Я была спокойна настолько, что у меня не было желания кого-то дергать, но эта тишина она меня напрягала, знаешь, почему? Потому что это было равнодушие. Это вот оно такое было, знаешь, чтобы сейчас перед тобой ни делали, даже обижали бы людей, били бы - я в тот момент была бы спокойна. У меня было внутри просто безразличие, и его нужно было как-то остановить, потому что оно, на самом деле, было настоящим безразличием - холодное сердце, холодная голова, холодное сердце - безразличие. Как будто бы ты не христианка, не православная, и причащаться бы, наверно, в тот момент было дерзновеннее, чем промолчать... И.: Хорошо, а вот вечером почему - победа была не сказать, потому что... А.: Потому что внутри - бунтовало. Знаешь вот, когда у тебя внутри кипит, значит, у тебя любовь к людям отсутствует. Ты их оцениваешь со своей колокольни, ты ждешь от них выполнения своих каких-то требований. Потому что я так поступаю, вы ведите себя так же. Значит, я личный стержень их не учитываю, т.е. для меня они в тот момент не существуют как личности. Понимаешь? Это страшно, потому что ты как будто бы с правилами - вся такая хорошая - а они вот все у тебя плохие, потому что видишь их сквозь свою призму. И.: Ну это понятно. А вот с утра наоборот было такое ровное спокойное состояние... А.: Это безразличие было. И.: А почему нельзя было это воспринимать как именно любовь и уважение к человеческой личности? А.: Нет. И: Почему? А.: Вот смотри: когда у тебя любовь, строгость и любовь - это параллельно, да. Любовь она всегда строга. Злость и строгость - это разные абсолютно состояния. Как сказать, терпение и спокойствие - это тоже совершенно разные состояния. Когда ты терпелив, ты не безразличен, ты участлив, когда ты безразличен, то это не значит, что ты смирен. Я не знаю, как это чувствуется, наверное, голос совести, который в каждом человеке есть, это дает понимать. И.: Вы к ним проявили любовь, когда сказали чтобы они перестали говорить? А.: В тот момент, если бы я дальше начала с ним разговаривать, может быть, у меня состояние было внутри закипевшее. Переросло бы это в какую-то ненависть, не знаю, негатив, но так как было просто сказано слово, и в этом слове было понятно, что какие бы ты желал ему сейчас - не у тебя требования, а чтобы ты желал, чтобы и все. Если бы дальше разговор развился в перепалку или в оскорбления, это было бы уже неправильно. Трудно было сказать одно слово, остановиться или вообще сказать правильное слово. И.: Ну, да, понятно, это варианты развития события. А я имею в виду именно по ощущениям, т.е., говоря это, было ли у вас состояние любви к ним? А.: Знаешь, вот предыдущий день, вечером, у меня была такая личностная неприязнь. Вот знаешь, когда именно с этим человеком, ты бы не стал общаться, понимаешь? А утром у меня было к ним обоим такое, знаешь, вот отношение, как к человеку с их положительными качествами, уважение было». Рассмотрим смысловой конфликт в данном фрагменте беседы. Контрастность внутреннего состояния Анны при сходстве внешних обстоятельств позволяет проанализировать многогранность смысла любви. Первое состояние характеризуется злостью, ненавистью, нежеланием продолжать общение с этими людьми, желанием подчинить людей себе и своим требованиям, которое становится довлеющим эгоцентрическим смыслом в этой ситуации. А смысл, заключающийся в любви к людям, терпении, реализуется через сдерживание себя. Второе состояние характеризуется равнодушием, безразличием, спокойствием ко злу. И теперь любовь как смысл реализуется через строгость к себе и людям, высказыванием своих пожеланий, но с уважением их как личностей. И там и там - преодоление себя, победа над собой в плане отвержения эгоцентрического смысла ради духовного - любви. Сходный опыт реализации любви как духовного смысла описывает Сергей, рассказывая об одном эпизоде отношений со своим родственником. На начальном этапе - конфликт между ощущением пустоты

Скачать электронную версию публикации