Чешско-сербско-румынские языковые контакты в румынском банате на материале полевого исследования | Вестник Томского государственного университета. 2020. № 459. DOI: 10.17223/15617793/459/2

Чешско-сербско-румынские языковые контакты в румынском банате на материале полевого исследования

Рассматривается влияние сербского языка на язык чешской диаспоры в Румынии. Целью исследования является установление степени и характера этого влияния. Материалом для анализа послужили собственные полевые записи авторов; обсуждаются фонетические и морфологические особенности речи чехов на сербском и румынском языках, перцепция сербского языка. Сербские контактные элементы, выявленные при помощи сопоставительного метода, уступают по частотности румынским за исключением языка чехов в селе Златица, где представители чешского сообщества активно используют местный сербский диалект.

Czech-Serbian-Romanian Language Contacts in Romanian Banat Based on a Field Research.pdf Чехи являются одним из признанных миноритарных этнических сообществ в Румынии. По данным последней переписи населения (2011 г.), в стране насчитывалось 2 477 представителей чешского этноса. Они проживают в юго-западной части страны в жудецах Караш-Северин (1 230 чел., 49,7% от всех румынских чехов) и Мехидинци (321 чел., 13% от всех румынских чехов) [1]. Для большинства из них (2 174 чел., или 87,8%) чешский язык является родным [2]. Если сравнить последние цифры с результатами переписей в предыдущие годы (5 800 чел. в 1992 г., 3 938 чел. в 2002 г.), то становится очевидной тенденция к уменьшению численности чешской диаспоры в Румынии1. Основные населенные пункты с чешским большинством расположены в горной части исторической области Банат: Сфынта-Елена (рум. Sfanta Elena, чеш. Svata Helena), Гырник (рум. Garnic, чеш. Germk), Бигэр (рум. Bigar, чеш. Bigr), Равенска (рум. Ravensca, чеш. Rovensko), Эйбенталь (рум. Eibenthal, чеш. Tisove idoli), Шумица (рум. §umita, чеш. Sumice), чехи также проживают в пограничном с Сербией селе Златица (рум. Zlatita, чеш. Zlatice), а также в городах, где их сообщества образовались уже в результате вторичной миграции: Молдова-Ноуэ (рум. Moldova Noua, чеш. Nova Moldova), Бэйле-Херкулане (рум. Baile Herculane, чеш. Herkulovy lazne), Карансебеш (рум. Caransebe§). Села горного Баната в прошлом были труднодоступны, и лишь в последние десятилетия происходит их «открытие» для внешнего мира: они становятся популярным местом для познавательного и экологического туризма (в основном для туристов из Чехии), чему способствует близость ущелья Дуная, природных красот края и достопримечательностей. Осуществляется ремонт дорог, благоустраиваются села, организуются многочисленные фольклорные и кулинарные фестива-ли2 (см.: [3. P. 13]). В чешских селах начальное образование в школах осуществляется на чешском языке, в программе 5-8-х классов предусмотрены предметы чешский язык и история и традиции чешского меньшинства в Румынии, далее обучение продолжается на румынском [4. S. 444-449]. 1. Переселение чехов на земли Баната происходит начиная с первой половины XIX в.: первые колонисты, преимущественно католики и евангелисты из центральной и юго-западной Чехии, прибывали в окрестности г. Молдова-Ноуэ в 1823-1825 гг. Это были, в основном, ремесленники, приглашенные местным лесопромышленником для вырубки лесов. Следующая волна переселений относится к 18261828 гг. и связана с инициативой австрийского двора, проводившего политику реколонизации территорий, отвоеванных у Османской империи. Новые колонисты приезжали из западной, юго-западной и центральной Чехии. Тяжелые условия жизни в горных районах спровоцировали миграции чехов внутри самого Бана-та. В 1830-х гг. они начинают селиться по другую сторону реки Нера - в населенных пунктах Велико-Средиште (серб. Veliko Srediste), Крушчица (серб. Kruscica), а также основывают село Аблиан, или Фа-биан (чеш. Ablian / Fabian, совр. серб. Cesko Selo), на территории современной Сербии [4. S. 33-42]. После Первой мировой войны по реке Нера была проведена граница, которая сегодня разделяет Сербию и Румынию. Чешская диаспора и чешский язык в Румынии неоднократно становились объектом изучения историков [4-8], лингвистов [9-14], этнографов [3, 15-18]. Однако следует констатировать, что работ по изучению контактных феноменов в чешском языке до сих пор мало, а такие явления, как переключения кода и метаязыковые комментарии, не изучены вовсе. Если говорить об исследовании других славянских диаспор в Румынии (обзор всех славянских говоров на территории Румынии см. в [19]), то следует упомянуть, например, работы по украинскому языку в Марамуре-ше, Банате, Добрудже и на Буковине [20], польскому языку на Буковине [21], языку карашевцев в Банате [22, 23], сербскому (см. обзорную работу [24]), а также словацкому [25] и болгарскому языкам [26]. 2. Изучение языка чешской диаспоры было начато группой исследователей из Института славяноведения РАН с целью фиксации состояния диалектов чешского языка, функционирующих в условиях многоязычия, в сентябре 2019 г. (подробнее см. [27]). Полевое исследование в румынском Банате проходило с использованием метода полуструктурированного интервью, беседа с информантами направлялась при помощи вопросов, при этом собеседников не прерывали. Часто разговоры проходили при участии двух-трех информантов одновременно, что позволило наблюдать живое взаимодействие между ними с минимальным вниманием к исследователю. Темами для бесед были материальная и духовная культура чехов и соседних народов, положение чешской общины, история переселений, языковая ситуация. Были обследованы следующие населенные пункты, где проживают чехи: Сфынта-Елена, Эйбенталь, Молдова-Ноуэ, Шу-мица, Бэйле-Херкулане, Златица. Всего опрошено 23 информанта, получены записи общей продолжительностью 45,5 часов. Информанты принадлежат в основном к среднему и старшему поколениям, они являются наиболее компетентными носителями знания о жизни общины, традиционной материальной и духовной культуры, среди них также лучше всего сохраняется исходный диалект. Исследователи всегда работали в команде, само интервью по большей части проходило на чешском языке (С.Б.), частично - на румынском (Г.П.), в Златице также на сербском языке (С.Б., Г.П.)3. В основе языка румынских чехов лежат говоры собственно чешской диалектной зоны. Отметим наиболее частотные фонетические явления, характерные для данных диалектов: 1) употребление -ej на месте у (na takvej, inej); 2) наличие протетического v-перед o в начале слова (von, vostali); 3) упрощение tr (ts) < str в начале слова (pot tsexu), характерное для центральной подгруппы; 4) отсутствие j перед i в начале слова (i < ji) (inej, idlo), характерное для западной и северо-восточной подгрупп; 5) произношение u, возникшего в результате закрытого произношения o (z dumuva), характерное для западной подгруппы. Среди собственно чешских словоизменительных черт выделим: 1) употребление окончаний на -ch (в транскрипции -x), совпадающих с окончаниями местного падежа, в формах родительного падежа множественного числа существительных (s Cexax, bes kravax); 2) образование сравнительной степени при помощи суффикса -ejsi в случаях типа leh(x)kejsi (ср. чеш. станд. lehci); 3) характерное для центральной и северо-восточной групп использование в 3 л. мн. ч. глаголов окончаний -ou, -eji (-ej), -aji (-aj) (kupujou, sed'ej, musej, ut'ikaji) [10. S. 203-205; 11. S. 27-28; 28. S. 217-235]. Особенность проведенной полевой работы заключается в том, что впервые были обследованы чехи в Златице (община Сокол) (серб. Zlatica, венг. Neraar-anyos4), селе со значительным сербским населением, расположенном на пограничной реке Нера5, образующей в этом месте границу между Сербией и Румынией. На протяжении XX в. чехи здесь были третьей (после сербов и румын) по численности этнической группой и остаются таковой до сегодняшнего дня. Современный этнический состав Златицы: румыны (340 чел.), сербы (253 чел.) и чехи (103 чел.)6. В Златицу чешские семьи начинают прибывать из горных сел первичного расселения колонистов, судя по всему, после 1832 г., когда им было разрешено переселяться в другие населенные пункты в рамках того же граничарского полка [18. P. 56], также отмечается волна переселений из Гырника, в том числе в Златицу, в начале XX в. [4. S. 42]. О принадлежности сербских говоров в Румынии какой-то определенной группе диалектов сербского языка не существует единого мнения. М. Томич делит сербские говоры в Румынии, относящиеся к ко-совско-ресавским диалектам, на говоры Полядии (poljadijski govori) и настоящие говоры ущелья Дуная (pravi klisurski govori [30. С. 311]). Говоры сел Базиаш, Златица, Ланговет, Лесковица, Соколовац по этой классификации относятся к говорам региона Полядии (серб. Poljadija), который называется так из-за плодородных полей и равнин вдоль реки Неры. Кроме того, отдельно выделяется говор села Свини-ца, принадлежащий к тимокско-лужницкому типу [30. С. 311]. М. Окука также относит рассматриваемые говоры к косовско-ресавскому диалекту [31. S. 199]. П. Ивич полагает, что эти говоры относятся к смедеревско-вршацкому диалекту [32. С. 102]. Регион Полядия (входит в так называемую область Ба-натские Геры (Banatske Here)) и сербская община активно обследовались учеными, в том числе и в последнее время. Изучались пограничные нарративы [33], обряды календарного и семейного цикла [3436], фонетические и просодические особенности местного сербского говора [37, 38]. В настоящей статье будут рассмотрены случаи языковых контактов чешской миноритарной группы, когда речь идет не о двуязычии общины - чешско-румынском (на чем в основном концентрируют свое внимание исследователи, когда говорят о языковых контактах чехов в Румынии), а о многоязычии - чешско-сербско-румынском. Языковая ситуация в этом случае оказывается многокомпонентной: к румынскому языку в двух его вариантах (литературному языку и местному банатскому диалекту) добавляется местный сербский диалект. Контактное влияние сербского языка на чешский язык в Румынии до сих пор не было подробно изучено, лишь отдельные лексемы были рассмотрены в группе так называемых банатиз-мов в работах [14. S. 88-89; 39]. Чешская община и ее язык в селе Златице также остались за пределами внимания ученых. Следует сказать, что во многих работах Златица даже не упоминается как населенный пункт с чешским населением. В работах, посвященных сербской общине Златицы, о чехах тоже практически не говорится. Редким исключением можно назвать спорадическое упоминание чехов в [34] в контексте смешанных браков сербов с чехами и румынами. Важным свидетельством о жизни в Златице в начале ХХ в. является автобиография Д. Адама, написанная по-сербски [40]7. Таким образом, чешская община Златицы, для которой характерно активное владение как минимум тремя языками (чешский, сербский, румынский), является уникальным лингвокуль-турным феноменом в этноязыковом ландшафте румынского Баната, до сих пор неизученным и малознакомым для исследователей. Авторы постараются в статье ответить на вопрос: происходит ли влияние сербского языка на переселенческий идиом чехов в Банате. Чешские говоры на территории Румынии находятся в контакте с языками окружения чуть менее двухсот лет. Румынский и сербский языки входят в балканский языковой союз, при этом они не родственные. Чешский язык, как и сербский, относится к славянской группе, тогда как румынский - к балкано-романской подгруппе романских языков. Цель настоящей статьи - выяснение роли, степени влияния, характера функционирования и места сербского языка в языковом репертуаре чешской общины Румынии, а также сербских контактных элементов на фоне повсеместно распространенного чешско-румынского билингвизма. Поскольку в научной литературе подробных сведений нет либо они отрывочны и совершенно недостаточны для ответа на поставленный вопрос, было решено собрать материал для анализа в результате полевого исследования среди представителей чешского миноритарного сообщества и частично - среди сербов и румын, в окружении которых проживают чехи. Предметом исследования являются сербские и румынские контактные явления, выявленные при помощи сопоставительного метода в нарративах, записанных от информантов, в том числе их языковая рефлексия. Из собранного исследователями корпуса текстов были отобраны фрагменты, в которых проявляется чешско-сербское-румынское контактное взаимодействие на уровне лингвистических и коммуникативных структур, а также наррати-вы, в которых речь идет о языковой ситуации. Анализ организован следующим образом: в разделе 3 представлена языковая ситуация и роль сербского языка в языковом репертуаре информантов. Затем обсуждаются некоторые румынизмы в чешской речи (раздел 4). Далее дается обзор общих для румынского и чешского языков частиц (раздел 5). В разделе 6 анализируются сербизмы в языке чехов Баната. О стратегии дублирования, которая распространяется в равной степени на румынский и сербский языки, говорится в разделе 7. В разделе 8 представлены случаи переключения кода на сербский и румынский язык. В разделе 9 эта стратегия рассмотрена на примере метаязыко-вых историй-анекдотов. В разделе 10 отмечаются диалектные явления сербской речи чехов, а также румынские заимствования, когда чехи говорят по-сербски. 3. Регион, где проживают чехи, отличается сложным этническим и конфессиональным составом. В Банате помимо румын проживают представители многих национальностей: венгры, немцы, украинцы, сербы, болгары (об этническом составе Баната см. [41]). Лучше всего эту мозаичную ситуацию характеризует наличие этнических прозвищ. Так, румыны называют чехов pem, pemoaica, среди сербов распространено название pemac, pemkinja (зафиксировано также в говоре сербского села Свиница (Svinita) в Румынии [42. С. 191], в чешском языке также распространено самоназвание pemuch, pemka (производные от нем. Bohm - житель Богемии) [43. S. 237]. Чехи называют румын чаще всего valach (ср. [44]), valasi (мн. ч.), valaska (ж. р.), mluvit valas(s)ki, используются также rumun, rumunka, mluvit rumunski, сербов называют srbak, srbin (м. р., ед. ч.), srbaci, srbini (м. р., мн. ч.). Сербы живут в селах, расположенных на берегу Дуная (например, Дивич (Divici), Берзаска (Berzas-ca), Свиница) (рум. Clisura Dunarii, серб. Banatska klisura, Dunavska klisura, чеш. Dunajska souteska), а также вдоль реки Нера, тогда как чехи преимущественно селились в горной местности. Румынские села расположены в горной местности и на берегу Дуная. Вот как информанты говорят об этническом составе сел региона, как в их представлении выглядит этническая карта региона: (3.1) L'upkova to je srpska | vesnica || Moldava takje taki srpska-a || vesnice | a Sikovi-ic Gorn 'e to jsou e | ru'munski I ortodoksi || to je ru'munski8 (Сфынта-Елена, жен., 55), Любкова - это сербское село. Молдава - та тоже серское село. А Сикевица, Горня - это румынские, православные. Это румынские. Собеседники признаются, что румынский язык они знают и активно его используют за пределами чешской общины, семьи, поскольку это официальный язык, который необходим для взаимодействия с государственными органами, для получения профессионального и высшего образования, на работе и т.д.9 (3.2) Jo || musime | mi | pracujeme v Ru'munsku zijeme v Ru'munsku (Златица, жен., 50). Да, мы должны, мы работаем в Румынии, живем в Румынии. В селе Златица, представляющем особый языковой феномен среди чешских сел Румынии, чехи, как правило, владеют еще и сербским языком. Златица расположена вдали от основного массива чешских сел в окружении сел с сербским населением (например, Parneaura, Socol, Lescovita) и является, таким образом, чешским языковым островом. В селе также есть pemski sokak (серб. «чешская улица»), чешская часть села, сербская православная церковь и католическая церковь, кладбище на все село одно. Жители следующим образом характеризуют использование языков в своем сообществе (в семье, в церкви, с соседями, в школе), говорят об этническом составе (высказывания записаны от чехов на чешском и сербском языках): (3.3) Toto dziv bila ceska ve- srpska vesnice tadi bila ve Zlatici | mislim von'i | jak ti bili d'et'i sem par'xant'i jak se povida to | mislim hodn 'e mluvi srpski || i se mlu-vilo srpski po vesnici pozad || jenom doma sme uceli jako bi uceli | mi vid'eli ceski nebo diz deme do 'kostela nebo | kad je meni lepsis mluvit srpski nes co ceski (Златица, муж., 55). Это раньше было чешское се-, сербское село здесь было в Златице, я имею в виду, они, дети, здесь [были], сорванцы, как говорят, я имею в виду, что много говорили по-сербски. И говорили по-сербски в селе все время, только дома мы учили, мы знали чешский или когда идем в церковь или... Но мне легче говорить по-сербски, чем по-чешски. (3.4) Uglavnom | srpski || sas komsijama ovo sve srpski | oni sada i pa kazem sad vise i ne ne bas se pravi ta razlika 11 mnogo se i govori i rumunjski || zato sta ima mnono rumuna || to su ti sta kazemo mi e-e || cigani | je dosljaci sta dosli mnoge sa strane koji se udali se zenili kod nas | i ondak se vise godina mnogo se govori rumunjski 11 a sve manje ceski (Златица, муж., 55). По большей части по-сербски, с соседями, это все по-сербски. Они сейчас, да я и говорю, сейчас уже и не делают различия. Много говорят и по-румынски, потому что много румын. Эти, как мы говорим, э-э, цыгане, пришлые, что пришли многие со стороны, которые вышли замуж, женились у нас и вот много лет много говорят по-румынски, и все меньше по-чешски. (3.5) Mi mluvime ceski ano a vite ze | a pudam i rumunski mi to skolu rumunsku mi d'ali skolu rumunsku | tak mi umime lepsi rumunski | i d'et'i jis mluvime se pot'kame tak vic srpski mluvime (Златица, муж., 55). Мы говорим по-чешски, да, а вы знаете, что... Я говорю, [что] и по-румынски, мы в школе румынской, учились в школе румынской, так что мы лучше знаем румынский. И с детьми уже говорим, когда встречаемся, так больше на сербском разговариваем. (3.6) Ja sam ceh | mluvime ceski al doma | ve vesnici malo [...] tuto je srpska | tuto | to je srpska vesnice tak mluvime srpski vic (Златица, муж., 55). Я чех, мы говорим по-чешски, но дома, в селе мало. это сербское, это сербское село, поэтому мы больше говорим по-сербски. (3.7) Pa mi-i | ovde smo u selo srpsko | mi smo bili pemci | majka bila pemkinja | otac mi bio pemac | i tako smo se naucili || a smo radili u-u Moldavu i tako naucili i rumunjski | sta da radis | moras da se naucis kad si tu | zivis u tu Rumuniju (Златица, жен., 80). А мы, здесь мы в сербском селе, мы были чехи, мать была чешка, отец мой был чех, и так мы выучили. А работали мы в Молдова-Ноуэ и так мы выучили и румынский, что делать, ты должен выучить, раз ты здесь, живешь в Румынии. Что касается обратной ситуации, то во время экспедиции не удалось встретить сербов, активно владеющих чешским языком, однако пассивное знание было зафиксировано. Ср. записанный от собеседницы-сербки нарратив: (3.8) Razumim i ceski jel moja svekrva | mojga coveka majka bila | cehinja 11 ja kad sam dosla u pemski taj prvi sokak, tu ima mlogo pemaca i ja sad s njima (Златица, жен., 75). Я и чешский понимаю, потому что моя свекровь, мать моего мужа, была чешка. Я когда пришла в чешскую, эту первую, улицу, здесь много чехов, и я теперь с ними (серб.). 4. Использование румынских лексических элементов в чешской речи информантов распространено достаточно широко. Г. Чипля отмечает, что большинство заимствований из румынского языка в чешский происходило в ХХ в. [45. S. 212]. Естественно, этот процесс характерен для всех славянских идиомов в Румынии; так, в языке карашевцев слова румынского происхождения, а также калькированные лексемы составляют одну пятую всего лексического фонда карашевского идиома [24. С. 145, 150]. Лексические румынизмы активно заимствуются и адаптируются в принимающем языке. Приведем примеры функционирования существительных и глаголов из нашего корпуса спонтанной речи румынских чехов: (4.1) Von bil e-e ten e- mad'ar || a vona bila n'em'cojka (рум. nemfoaica - немка) (Сфынта-Елена, жен., 83). Он был, э-э, этот, венгр. А она была немка. (4.2) Psi(s)jeli pro n'ej takle vecer jednu v devit'i hodinax s- | ta sal'varka (рум. salvare - скорая помощь) (Шумица, жен., 76). Приехали за ним вечером, где-то часов в девять, скорая помощь. (4.3) Takle sme vazali ti snopki | a pak sme tajdle davali na takvej val | a tule ten motor | uz ho nefalosime ze us nemlatime ja mam ta(m)le inej i toho zezat dzivi (рум. a folosi - использовать) (Шумица, жен., 78). Так мы вязали снопы, а потом мы вот это подсоединяли к такому валу, а здесь этот мотор, мы его уже не используем, у меня там есть другой и чтобы пилить дерево. Речь идет не только о румынских реалиях, чешские наименования которых информантам могут быть незнакомы (4.2, скорая помощь), но и о словах из повседневного лексикона (4.1, 4.3), которые существовали в языке чехов до переселения в Банат. Румынский глагол a folosi (использовать, употреблять) адаптируется к системе спряжения чешских глаголов (ср. также способы адаптации, описанные в [14. S. 95]. При помощи словообразовательного форманта -k-образуется лексема salvarka от румынского salvare (скорая помощь, машина скорой помощи)10. Степень адаптации некоторых лексем определить сложно, поскольку контексты употребления не позволяют установить, как лексема ведет себя в косвенных падежах, однако на синтаксическом уровне мы видим, что это слово воспринимается как существительное женского рода, чему способствует фонетически сходное с чешским аналогом окончание: nempaica (рум. немка). Отсутствие дифтонга в корне, а также палатализацию n перед e в этом слове можно рассматривать либо как фонетическую адаптацию, либо как результат заимствования лексемы непосредственно из банатского диалекта румынского языка, в котором в этой позиции дифтонгические сочетания не реализуются, а перед e и i происходит палатализация согласных l, n, r11. 5. Среди заимствованных неполнозначных и служебных слов выделяются так называемые «банатиз-мы» (bas, barem, makar, bar). Термин «банатизмы» Добрицою-Александру определяет как «сербизмы, мадьяризмы и германизмы, которые проникли в чешские говоры через посредничество румынского языка» [39. S. 376]. Исследователь также отмечает, что через сербскохорватский язык в Банат проникали слова из турецкого и болгарского языков [Ibid.]. Оставляя в стороне происхождение этих слов, а также правомерность использования термина «банатизмы» в данном случае, мы лишь отметим, что указанные частицы присутствуют как в сербском языке (серб. bas, barem, makar, bar), так и в румынском (часто в словарях указана помета «регионализм», «банатизм») (рум. ba§, barem (baremi, barim), macar, bar), и широко используются не только чехами в Златице, где есть непосредственный контакт с сербами, но и в чешских поселениях, значительно отдаленных от сербских сел (например, в Шумице). А. Фрнохова говорит только о трех частицах, тогда как в нашем корпусе выделяется еще частица bar [14. S. 88-89]. Что касается частицы has, то фиксируется ее использование с глаголами отрицания [10. S. 205]; такое употребление характерно и для нашего корпуса. (5.1) Neumim bus || neumim jenom ceski (рум. ba§ -особо, как раз, именно) (Шумица, жен., 78). Не умею особо [петь румынские песни], не умею, только чешские. (5.2) Mam tadi dva... [неразборчиво] nedod'elani a jest'e burem dva bi ja us nicko budu mit gdi | tak todle zas budu skladat takle | abi to bilo v zimn 'e pot -tsexu (strechu) vis abi to ne bilo na dest 'i (рум. barem - хотя бы) (Шумица, жен., 78). У меня здесь два ряда [дров] незаполненные, и еще хотя бы два, у меня теперь будет, где [их хранить], и это я буду складывать вот так, чтобы оно зимой было под крышей, понимаешь, чтобы оно не было под дождем. (5.3) To sou potom svagrove mukur cizi bili (рум. macar - хоть, хотя бы, по крайней мере) (Сфынта-Елена, жен., 83). Они потом [становятся] шуринами, хоть и чужие были. (5.4) U rumunuw, tam sed'ej a hlidaju | bur to | dit' von nepude n 'ikam (рум. bar - хотя бы, хоть) (Сфынта-Елена, жен., 83). У румын, там сидят и следят, хотя бы так, но он же не пойдет никуда. 6. Отдельно следует сказать про заимствования из сербского языка. Некоторые из них функционируют на гораздо большей территории (например, в гомогенном чешском селе Эйбентале), а не только в Зла-тице, где наблюдается непосредственный контакт между чешским и сербским языками. Причины подобного явления еще предстоит выяснить. Ниже приведем пример употребления заимствованных из сербского существительных (6.1, 6.2) и глагола (6.3). (6.1) A tuto pride (tu)ten ten || ku'pije | mi pame ka'pije to (серб. kapija - ворота) (Златица, муж., 55). А это будут эти вот, ворота. Мы говорим, ворота. (6.2) Ru'sali paj ru'muni ru'sali || sad mi povem dove (серб. Duhovi, рег. Dove - Троица) (Златица, муж., 55). Русалии, румыны [говорят] Русалии, мы сейчас говорим Троица. (6.3) A von'i pri se tolik up'lasili | ze se misleli ze | budou xtit n 'ejaki | z dumuva n 'ejaki po'dili vite | keri ti d'edovi babicki kedi vodesli (серб. uplasiti se - испугаться) (Эйбенталь, муж., 81) А они, говорят, так испугались из-за того, что думали, что они захотят от дома какую-нибудь долю, понимаете, их дедушки, бабушки когда эмигрировали [в XIX в.]. Примечательно, что сербские слова заимствуются в чешский язык в той форме, в которой они функционируют в сербских говорах румынского Баната. В конкретном случае (6.1) речь идет о форме без переноса ударения к началу слова, характерного для литературного языка и новоштокавских говоров (ka'pije vs. 'kapije). В Златице сербизмы проникают и в терминологию духовной культуры. Так, местные чехи используют сербское слово Dovi /Dove (серб. лит. Duhovi), распространенное в сербских банатских говорах [46. С. 338] для наименования праздника Троица. Интересно, что на этом примере можно видеть и проницаемость конфессиональных границ: происходит перенос лексемы, обозначающей праздник у православных сербов (и румын - информант приводит румынский аналог Rusalii), на католический праздник у чехов (чеш. Trojice [47. С. 234]). 7. Широко распространенной дискурсивной практикой во многих контактных ситуациях в мире является дублирование, или стратегия, перевода [48. P. 78; 49. S. 169]. Информанты повторяют часть высказывания на другом языке, по сути, делают перевод. В славянских сообществах Румынии эта практика используется повсеместно12, в речи их представителей славянские лексемы следуют в соседстве с румынскими. Если славянский эквивалент используется после румынского, можно говорить об автокоррекции. В нашем корпусе, помимо собственно использования чешского и румынского языков, что вполне ожидаемо в данном языковом сообществе (ср. пример 7.1), встречается одновременное употребление чешского и сербского (7.2), отмечены также случаи, когда задействованы три языка: чешский, румынский и сербский (7.3). Однако данная стратегия нами фиксировалась только в Златице, где сосуществуют три общины. (7.1) Von'i (g)dis skupou | skupe teti mladi | u't'ikaji (Шумица, жен., 85). Они когда убегают, убегают эти молодые, убегают. (7.2) To se d'ela zes e-e.. || zes brambori | ze strouhani brambori | do do pekace a se to ide zes serem zes e-e 11 cesnekem | vis co cesnek 11 beli lukuc | co poveju sr'bin 'i (Златица, муж., 55). Это делается из э-э из картофеля. Тертый картофель на противень и это идет с сыром и с э-э чесноком. Знаешь, что такое чеснок (чеш. cesnek)... чеснок (серб. beli lukac), как говорят сербы. (7.3) Kizis vosumset dvu'cutom sestom 11 n'icko jak to | mi pame tisic vosumset dvucutom sestom jak to vi rozumite | o mie noua sute doua §use- o mie opt sute doua §use || je iljudu osumsto dvujset seste | jak povi sr'bin 'i k'i rozumis srpski (Златица, муж, 55). [В] тысяча восемьсот двадцать шестом. Как мы сейчас говорим, [в] тысяча восемьсот двадцать шестом, вы понимаете, тысяча девятьсот два шесть-, тысяча восемьсот два шесть (рум.), это [в] тысяча восемьсот двадцать шестом (серб.), как говорят сербы, ты понимаешь по-сербски? В (7.3) собеседник рассказывает о времени переселения чехов в Банат и приводит точную дату, 1826 год. Для него важно удостовериться, поняли ли его правильно, на что указывает вопрос исследователю (jak to vi rozumite). Порядок следования языков в высказывании следующий: чешский, румынский (внутри собственно румынской части высказывания происходит автокоррекция из-за оговорки), сербский. В данном случае нельзя назвать эти факты коррекцией, обусловленной проблемой речепорождения в би-лингвальной среде, как это было в (7.1), поскольку речь не идет о забытом и неактуализированном вовремя чешском слове в чешском нарративе. Информант прибегает к этой стратегии, чтобы акцентировать внимание присутствующих на важной части своего сообщения. В конце высказывания после сербского фрагмента он еще раз обращается к одному из исследователей и спрашивает, понимает ли тот сербский. Использование румынского и сербского языков в данном случае оправдано тем, что раньше часть диалога с одним исследователем происходила по-румынски, а с другим - по-сербски. С той же целью, акцентирования внимания, во втором примере (7.2) происходит дублирование чешской лексемы по-сербски. Информант рассказывает рецепт блюда toe (рум. toci, серб, toe, чеш. toe - блюдо из картофеля), подробно перечисляя все ингредиенты. Однако при дублировании используется только сербский язык, а не румынский (beli lukac - диалектная форма, характерная для сербского языка обсуждаемой зоны [30. С. 438]13). Сама сербская лексема сопровождается при этом метаязыковым комментарием - указанием на то, что так говорят сербы. Дублированию могут подвергаться и румынские заимствования, в (7.3) собеседница дважды (что свидетельствует о колебаниях) повторяет глагол skapat (адаптированный по чешской модели глагол, образованный от рум. a scapa, который широко используется в речи чехов14) [14. S. 86, 95, 103]. 8. В нарративах информантов происходит переключение кода на румынский язык, однако в нашем корпусе зафиксированы случаи перехода в том числе и на сербский язык. Под переключением кода понимается «использование двух языковых вариантов в одном и том же диалоге» [51. P. 239], «переход с одного языка на другой в рамках одного дискурсионно-го единства» [52. С. 69]. Так, в примере 8.1 информант передает слова, произнесенные в реальной ситуации общения с румынами по-румынски; появление цитаты на румынском обусловлено самой темой нар-ратива: собеседница рассказывает о народных традициях и поверьях румын15 (о гадании на погоду на каждый месяц по двенадцати луковицам). Фраза приводится только на румынском, за ней не следует перевод или пояснение значения на чешском. Это может объясняться тем, что изначально беседа с одним исследователем велась на чешском, а с другим - на румынском. Кроме того, такая практика (без перевода и пояснения) характерна для общения внутри чешской общины Румынии. (8.1) Ne von takle se sejde | v- voni jezd'ej | tadi maji pole mezi nami || a us tadi jsou n'ekere vos- bidlej teda | koupili si baraki n 'ekeri || a tak von 'i rikali, ze are sa vineploie16 rumunski (Сфынта-Елена, жен., 83). Нет, они собираются, они ездят. У них поля рядом с нашими. А некоторые уже здесь живут. Некоторые купили себе дома. И так они говорили: «Будет дождь (рум.)», - по-румынски. В Златице фиксировались и ситуации перехода с чешского на сербский язык. Так, говоря о собственной языковой компетенции в чешском и сербском языках, собеседник переходит на сербский, вероятно, для того, чтобы продемонстрировать уровень владения сербским языком (тема интервью - языковая биография), что сопровождается невербальной реакцией - смехом. (8.2) A protoze srpska vesnice jako lepsi mi to je i otpovidam na sprski | lakse mi srpski da govorim [смех] a i zeta- mam ja mnoho zeta srbi- srbaka | srbin je i muj sest- moje sestra brala za srban- e za srbaka (Златица, муж., 55). А так как [это] сербское село, мне как-то проще, и я отвечаю по-сербски. Мне легче по-сербски говорить (серб.). И с зятьями, у меня много зятьев сербов. Серб, моя сестра вышла за серба. В обоих высказывания румынские и сербские фрагменты обрамлены фразами на чешском, встроены в чешский дискурс. 9. Отдельным жанром в записанных нами нарра-тивах, связанным как с переключением кода, так и с метаязыковым осмыслением контактирующих языков и самих языковых контактов, являются истории из жизни информантов, в которых рассказывается о недопонимании, вызванном ошибочной трактовкой лексем / фраз на неродном для информантов языке, их незнанием, что в результате приводит к анекдотичным последствиям (см. подробнее о подобных анекдотичных историях [53. L. 30; 54]). Такие истории нечасто удается записать в полевых условиях, и, как правило, они рассказываются спонтанно, собеседник должен обладать особым чутьем к языку, чтобы уловить такие моменты, запомнить их и передать исследователям. Во многих случаях эти истории становятся семейными рассказами и передаются из поколения в поколение. Для изучения языковых контактов они чрезвычайно важны, поскольку отражают языковую ситуацию прошлого, а также дают представление о языковой компетенции, о коммуникативных трудностях, с которыми сталкивались информанты, вынужденные в повседневной жизни иметь дело с несколькими языками. Следующие истории, необычайно живые и непосредственные, записаны в селе Сфынта-Елена. Они интересны для нас помимо сказанного выше еще и тем, что в них используются одновременно не два, а три языка: чешский, румынский и сербский. (9.1) A srpski, u jedni srpki sem slouzila teda, vona povida na mne: «Anka, idi donesi mi bili lukac». Ja sla do spajzu: gde je bili lukac? Pak sem sla: «Pa domna, acolo nu e niciunde». A vona: «Pa este, Anca, du-te sa-l caufi!» - «Domna, l-am cautatpeste tot dar nu e». Von to bil eesnek, po srpski bile lukac (Сфынта-Елена, жен., 83). А сербский - у одной сербки я, значит, служила, она мне говорит: «Анка, иди, принеси мне bili lukac (серб. диал. чеснок)». Я пошла в кладовку: где bili lukac? Потом прихожу: «Госпожа, там нигде нет (рум)». А она: «Да есть же, Анка, иди его ищи! (рум.)» - «Госпожа, я его искала везде, но его нет (рум.)». А это был чеснок. На сербском bili lukac. (9.2) Pak me poveda jednou, ze pri sed'ela takle f pokoji a zika: «Anka, donesi mi marambicu!» Ale ja hledam koeku: mi-ic mi-ic. «Pai domna, aicia nu e pisica niciunde». - «Anca, ai cautat pisica?» A vona se smala. Von to bil kapecnik, po srpsku (Сфынта-Елена, жен., 83). Потом она мне как-то говорит, сидела она вот так в комнате и говорит: «Анка, принеси мне marambicu (серб. / рум. платок)!» А я ищу кошку: кис-кис (mic, mic)! «Госпожа, там нигде нет кошки (рум.)». - «Ан-ка, ты искала кошку? (рум.)» И она смеялась. А это был платок, на сербском. (9.3) «Anka, idi operi sudove!» A ja pam, pane Jezisi, vona blazen nebo si strat 'ila rozum. Te ja polezu po sudu, von'i tam srbaci lezou po zebriku, do sudu, meli ti kad'e velki, von'i na vinogradux ne, toho vina ne. A ja: «Pai domna, iou nu pot sa ma urc cu scara acolo». Vona pa: «Unde vrei sa te urci?» Ja: «Pa mancaref nu nu». A vono to bilo nadobi, sudove ne. Al ja misela sudi (Сфынта-Елена, жен., 83). Анка, иди помой посуду! (серб.). А я говорю, Господи Иисусе, она сумасшедшая или потеряла разум. Я полезу по бочке (чеш. sud - бочка), они, сербы, туда залезают по лестнице, в бочку, у них были такие кадки большие, для винограда. А я: «Госпожа, я не могу подняться по лестнице туда (рум.)». Она: «А куда ты хочешь подняться? (рум.)» А я: «Ешьте не не»? (досл. рум.). А это была посуда, sudove (серб. посуда). А я думала, бочки. Истории были рассказаны, чтобы продемонстрировать исследователям, что А. С. владеет в некоторой степени сербским языком. Комический эффект возникает из-за недопонимания высказываний, произнесенных на другом языке. Эти истории сохраняются в памяти собеседницы и были рассказаны исследователям как иллюстрация коммуникативных неудач. Интересно, что сама ситуация непонимания связана с чешско-сербским взаимодействием: именно из-за ошибочной трактовки сербских фраз, чему отчасти способствует и структурная близость между этими славянскими языками, происходят анекдотичные истории. Тем не менее в самом нарративе присутствуют еще и высказывания на румынском языке. Истории построены по одному сценарию: хозяйка-сербка, у которой в молодости прислуживала информантка, обращается к ней по имени и дает поручение по-сербски (используется глагол в повелительном наклонении: (idi) donesi, operi...). При выполнении поручения А. С. сталкивается с трудностями, после чего следует диалог между хозяйкой и А. С. уже на румынском. Завершается история объяснением, из-за чего возникла коммуникативная неудача, следует перевод для исследователей сербского «проблемного» слова на чешский язык. Таким образом, сербские и румынские высказывания характерны для речи хозяйки, румынские - для А. С. Очень трудно сказать, происходило ли в действительности общение именно с таким распределением языков, как оно представлено в нар-ративе. Но в распределении языков наблюдается закономерность: просьба хозяйки вначале формулируется на сербском языке, а затем, когда А. С. сталкивается с трудностями, дальнейшая коммуникация происходит на румынском, компетенция в котором у А.С., вероятно, выше, чем в сербском. Можно сказать с уверенностью - в отличие от чехов в Златице сербским языком жители обследованных чешских сел активно не владеют17. От жителей чешских сел (за исключением Златицы) связанные тексты на сербском языке записаны не были, тогда как румынские тексты повсеместно порождаются беспрепятственно. Каждое высказывание вводится как прямая речь. А сербские и румынские фразы приведены в диалектной форме (ср. beli lukac18 в сербском; палатализация согласных перед е, например: [und'e, t'e]; диалектная форма глагола при отрицании в повелительном наклонении nu mancarefi; форма личного местоимения первого лица jou] (ср. [55. P. 90-97; 56. С. 989990], разговорные формы типа [aic'a] вместо [aic'] - в румынском). В (9.1) комический эффект связан с тем, что А. С. искала «белый лук», тогда как речь шла о чесноке (серб. диал. beli lukac, чеш. cesnek). В (9.2) сербское слово maramica («платок»; в произношении собеседницы - marambica) было непонятным для собеседницы и по сути являлось набором нерасчленимых звуков, из которых она уловила только последний слог, созвучный тому, как подзывают кошку -mic-mic (maramifa присутствует также в румынском языке наряду с naframa, marama, mahrama, naframioara). В (9.3) просьбу хозяйки помыть посуду (idi operi sudove) растолковала так, что ее просят вымыть огромные бочки для хранения винограда, поскольку в чешском языке слово sud обозначает бочку, в отличие от сербского sud - посуда [57. С. 62-63]. 10. Рассмотрим особенности так называемой вто-роязычной речи информантов в обследованном регионе, т.е. речи на (функционально) втором языке, отличающемся от языка этнической группы (подробнее о второязычной речи см. [58. С. 181-197]). В данном случае нас будет интересовать речь чехов на сербском языке. В нашем корпусе помимо фактов переключения кода с чешского на сербский имеются и полноценные интервью с чехами на сербском языке. Речь идет о местном сербском диалекте, для которого характерны следующие особенности19: нет переноса ударения (radili, kapije)20; отсутствие h в начале слова (iljadu); типичные фонетические явления в лексемах mlogo, Srblji; окончания глаголов в 3 л. мн. ч. -du (mecajedu); отсутствие глагола-связки в 3 л ед. ч. и мн. ч. (ljudi cuvali, lakse mi da govorim); совпадения падежей направления и места (radili u Moldavu, zivis u tu Rumuniju), специфическая лексика (например, dovi). Из контактных особенностей нами фиксировались наиболее частотные румынские заимствования в сербской речи чехов, а также метаязыковые высказывания, возникающие при коммуникативных затруднениях. Так в (10.1) в сербской речи собеседницы-чешки для румынской лексемы doliu (траур) не был найден подходящий сербский эквивалент, о чем она просигнализировала в метаязыковом высказывании, за которым последовало толкование проблемного слова. Здесь можем наблюдать уникальную ситуацию, первой вспомнилась именно румынская лексема, а не чешская в речи информантки-чешки на сербском языке: (10.1) Pa | to je tako | znate kako | je to ko neki-i | kako se kaze-e | ko doliu ne znam kako kaze na srpski to je ko-o | metne barjak crn napolje znate kad umre || tad imace | ima sest nedelja kako je

Ключевые слова

чешский язык, румынский язык, сербский язык, многоязычие, Румыния, Банат, переключение кода, заимствование, полевое исследование, нарратив

Авторы

ФИООрганизацияДополнительноE-mail
Борисов Сергей АлександровичИнститут славяноведения Российской академии наукмладший научный сотрудник отдела славянского языкознанияborisovsergius@gmail.com
Пилипенко Глеб ПетровичИнститут славяноведения Российской академии наукканд. филол. наук, старший научный сотрудник отдела славянского языкознанияglebpilipenko@mail.ru
Всего: 2

Ссылки

Populaţia după etnie - macroregiuni, regiuni de dezvoltare, judeţe şi categorii de localităţi. Rezultate definitive_RPL_2011. Volumul II: populaţia stabilă (rezidentă) - structura etnică şi confesională // Recensamantul 2011. Institutul Național de Statistică. URL: http://www.recensamantromania.ro/wp-content/uploads/2015/05/vol2_t2.xls (дата обращения: 31.07.2020).
Populaţia după limba maternă - macroregiuni, regiuni de dezvoltare, judeţe şi categorii de localităţi. Rezultate definitive_RPL_2011. Volumul II: populaţia stabilă (rezidentă) - structura etnică şi confesională // Recensamantul 2011. Institutul Național de Statistică. URL: http://www.recensamantromania.ro/wp-content/uploads/2015/05/vol2_t6.xls (дата обращения: 31.07.2020).
Costachie S., Bogan E., Soare I., Barakova A. Czech minority in Banat - Romania. A social geography survey // Geographia Pannonica. 2011. Vol. 15 (1). P. 7-15.
Gecse D. Historie českých komunit v Rumunsku. Praha : Herrman & synové, 2013. 464 s.
Alexandru-Dobrițoiu T. Istoricul așezării cehilor în Banatul de Sud (Republica Socialistă România) // Romanoslavica. 1965. № XII. P. 139-144.
Rozkoš P. Contribuție la istoria colonizării „pemilor” în Banat // Analele Banatului. Serie nouă, Istorie. 1996. № IV (2). P. 48-56.
Svoboda J. Česká menšina v Rumunsku. Edice Češi na Balkáně. Praha, 1999. 35 s.
Svoboda J. Češi nad Dunajskými soutěskami. Praha, 2002. 56 s.
Ciplea Gh. Cantitatea vocalică în graiurile cehe din Banat // Romanoslavica. 1963. № VII. P. 211-217.
Utěšený S. O jazyce českých osad na jihu rumunského Banátu // Český lid. 1962. № 49 (5). S. 201-209.
Utěšený S. Z druhé výpravy za češtinou v rumunském Banátě // Český lid. 1964. № 51 (1). S. 27-32.
Daneš I. Příspěvek k otázce adaptace a asimilace Čechů v rumunském Banátu (na základě výzkumu z let 1979-1980) // Český lid. 1982. № 69 (1). S. 51-58.
Vyskočilová K. Czech language minority in the South-eastern Romanian Banat // International Journal of the Sociology of Language. 2016. № 238. P. 145-167.
Frnochová A. Jazyk české menšiny v obci Šumice v rumunském Banátě. Diplomová práce (Mgr.). Filozofická fakulta UK. Ústav českého jazyka a teorie komunikace. Praha, 2012. 117 s.
Skalníková O., Scheufler V. Základy hmotné a duchovní kultury českých kovozemědělských obcí v rumunském Banátu // Český lid. 1963. № 50 (6). S. 332-342.
Jech J., Secká M., Scheufler V., Skalníková O. České vesnice v rumunském Banátě. Praha : Ústav pro etnografii a folkloristiku ČSAV, 1992. 202 s.
Kresová H. Rodinné obřady české menšiny v rumunském Banátu. Nadlak : Ivan Krasko, 2012.
Cehii din Banat / eds. by J.A. Zsold, P. Lehel. Cluj-Napoca : Editura Institutului pentru Studierea Problemelor Minorităţilor Naţionale, 2018. 328 p.
Vrabie E. Privire asupra localităţilor cu graiuri slave din Republica Populari Romînă // Romanoslavica. 1963. № VII. P. 75-85.
Павлюк М., Робчук I. Украïнськi говори Румунiï. Едмонтон ; Львiв ; Нью-Йорк ; Торонто, 2003. 784 с.
Krasowska H. Górale polscy na Bukowinie Karpackiej : studium socjolingwistyczne i leksykalne. Warszawa : Slawistyczny ośrodek wzdawniczy. Instytut Slawistzki Polskiej Akademii Nauk, 2006. 341 s.
Радан М. Фонетика и фонологиjа карашевских говора данас. Нови Сад, 2015. 431 c.
Конёр Д.В. Лексика свадебной обрядности в славянском и румынском идиомах карашевцев в исторической области Банат : автореф. дис. ... канд. филол. наук. СПб., 2020. 28 c.
Бошњаковић Ж., Радан М. Досадашња истраживања утицаја румунског језика на лексику српских говора у румунском делу Баната // Јужнословенски филолог. 2010. № 66. С. 135-161.
Slovacii din România / eds. by J.A. Zsold, P. Lehel. Cluj-Napoca : Editura Institutului pentru Studierea Problemelor Minorităţilor Naţionale, 2018. 448 p.
Младенов М. Българските говори в Румъния. София : Изд-во на Българската академия на науките, 1993. 455 c.
Борисов С.А. Чешский язык и традиционная культура в полиэтничном окружении (результаты полевого исследования 2019 года в Сербии, Румынии, Боснии и Герцеговине) // Славянский альманах. 2021. № 3-4 [в печати].
Bělič J. Nástin české dialektologie. 1. vyd. Praha : Státní pedagogické nakladatelství, 1972. 463 s.
Varga E.Á. Krassó-Szörény megye településeinek etnikai (anyanyelvi/nemzetiségi) adatai 1880-2002. 113 o. URL: http://www.kia.hu/ konyvtar/erdely/erd2002/csetn02.pdf (дата обращения: 31.07.2020).
Томић М. Говор Радимаца // Српски дијалектолошки зборник XXXIII. Расправе и грађа / гл. ур. Павле Ивић. Београд, 1987. С. 307-474.
Okuka M. Srpski dijalekti. Zagreb: Prosvjeta, 2008. 320 s.
Ивић П. Српски диjалекти и њихова класификациjа. Сремски-Карловци; Нови Сад : Издавачка књижарница Зорана Стоjановића, 2009. 221 c.
Сикимић Б. Пољадиjа: живот у пограничjу // Исходишта. 2020. № 6. С. 381-397.
Богдановић Б. Обичаjи животног циклуса код Срба у Румуниjи: свадба у селима Пољадиjе // Исходишта. 2020. № 6. С. 27-38.
Ђорђевић Белић С. (Ре)семантизациjа Богоjављења на Нери у контексту перцепциjе пограничjа // Исходишта. 2020. № 6. С. 61-91.
Ивановић Баришић М. Божић код Срба у Соколовцу у Румуниjи // Исходишта. 2020. № 6. С. 93-108.
Лончар Раичевић А. Прозодиjске особености српских говора у Румуниjи (Пољадиjа) // Исходишта. 2020. № 6. С. 173-182.
Судимац Н. О неким фонетским особеностима српских говора у Румуниjи (Пољадиjа) // Исходишта. 2020. № 6. С. 265-276.
Dobriţoiu-Alexandru T. Banatismy v nářečích českých osad Svatá Helena, Gernik, Rovensko, Biger, Šumice a Clopodie // Slavia. 1967. № 36. S. 374-382.
Адам Д. Сећања на детињство у селу Златици. Београд : Етнографски институт САНУ, 1992. 105 c.
Голант Н.Г. Славянские этнические группы в румынском Банате (современная этнокультурная ситуация) // Славянские языки и культу- ры в современном мире : междунар. науч. симпозиум. Секция «Славянские языки и литературы в межнациональной коммуникации». М. : Моск. гос. ун-т, 2009. С. 30-31.
Томић М. Говор Свиничана // Српски дијалектолошки зборник XXX. Расправе и грађа / гл. ур. Павле Ивић. Београд, 1984. С. 7-265.
Rajković M. Višestruki identitet Čeha u Jazveniku, Etnološka tribina // Godišnjak Hrvatskog etnološkog društva. Zagreb, 2005. № 34/35. S. 237.
Valáh // Dicționarul explicativ al limbii române (ediția a II-a revăzută și adăugită). Academia Română, Institutul de Lingvistică. București: Univers Enciclopedic Gold, 2009. Dexonline. URL: https://dexonline.ro/definitie/VAL%C3%81H (дата обращения: 09.08.2020).
Ciplea Gh. Rumunské prvky v českých banátských nářečích v rumunském Banátě // Slavia. 1971. № 40. S. 211-219.
Ивић П., Бошњаковић Ж., Драгин Г. Банатски говори шумадијско-војвођанског дијалекта. Прва књига: Увод и фонетизам // Српски дијалектолошки зборник. 1994. № XL. C. 1-419.
Валенцова М.М. Народный календарь чехов и словаков. Этнолингвистический аспект. М. : Индрик, 2016. 616 c.
Gumperz J.J. Discourse Strategies. Cambridge : Cambridge University Press, 1982.
Wasserscheidt Ph. Bilinguales Sprechen. Ein konstruktionsgrammatischer Ansatz : dissertation zur Erlangung des akademischen Grades Doktor der Philosophie (Dr. phil.). Berlin, 2015. 347 s.
Плотникова А.А. Славянские островные ареалы: архаика и инновации. М. : Институт славяноведения РАН, 2016. 320 с.
Myers-Scotton C. Multiple voices: an introduction to bilingualism. Blackwell Publishing, 2006. 472 p.
Русаков А.Ю. Интерференция и переключение кодов (севернорусский диалект цыганского языка в контактологической перспективе) : дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2004. 105 с.
Kļavinska A. Latgaliešu anekdotes: lingvistisko kontaktu izpausmes // Via Latgalica Humanitāro zinātņu žurnāls. 2012. № 4. L. 25-32.
Пилипенко Г.П. Латгальский язык и русско-латгальский билингвизм в восприятии русскоязычных жителей Латгалии // Przegląd rusycystyczny. 2018. № 2 (162). С. 42-62.
Coteanu I. Elemente de dialectologie a limbii romîne. Bucureşti : Editura Ştiinţifică, 1961. 317 p.
Конёр Д.В., Соболев А.Н. Особенности неравновесного билингвизма у румыноязычных карашевцев в селе Ябалча // Индоевропейское языкознание и классическая филология. 2017. № 21. С. 987-1001.
Речник српскохрватскога књижевног језика. Књ. 6: С-Ш. Нови Сад : Матица Српска, 1976. 1042 c.
Пилипенко Г.П. Языковая и этнокультурная ситуация воеводинских венгров: взгляд «изнутри» и «извне». М. : Нестор-история, 2017. 336 c.
 Чешско-сербско-румынские языковые контакты в румынском банате на материале полевого исследования | Вестник Томского государственного университета. 2020. № 459. DOI: 10.17223/15617793/459/2

Чешско-сербско-румынские языковые контакты в румынском банате на материале полевого исследования | Вестник Томского государственного университета. 2020. № 459. DOI: 10.17223/15617793/459/2