South Rus and subcarpathia (south-western Rus) in the period of mongol invasion: problems of the newest historiography.pdf В последние годы наблюдается оживление исследовательского интереса к периоду монгольского нашествия на Русь и установления ига, появилось заметное количество публикаций по данной проблематике. Вышли исследования о наследии Чингисхана и Чингизидов (Крадин, Скрынникова 2006; Султанов 2006; Степи Европы 2008; История татар 2009), несколько монографических работ о жизни, политической и военной деятельности Батыя (Почекаев 2007; Чой-самба 2008; Карпов 2011), труды, посвященные армии монголов периода завоевания Руси (Храпачевский 2005; Храпачевский 2011) и «русско-монгольской войне» 1237-1241 гг. (Сусенков 2006), восприятию монголо-татар глазами русских книжников (Рудаков 2014), нашествию и установлению ига в Северо-Восточной Руси (Кривошеев 2015), монгольскому нашествию на Русь в целом (Хрусталев 2004; Хрусталев 2013). В исследованиях истории Золотой Орды уделяется внимание и периоду её зарождения (например: Мыськов 2003). Выходят издания справочного и обзорного характера (Селезнев 2010; Почекаев 2010; Почекаев 2012). Процесс завоевания Киева, Волыни и Галичины нашел отражение в исследованиях, посвященных Даниилу Галицкому и Галицко-Волынской земле (Котляр 2008; Войтович 2011), а также в подробных комментариях к Галицко-Волынской летописи (Котляр 2005). Различным аспектам истории Южной и Юго-Западной Руси периода монголо-татарского завоевания посвящена серия новейших статей А.В. Майорова. Эта тема затрагивается и в ряде других исследований. Исследованиям истории Южной Руси и Прикарпатья в период монгольского нашествия уделяется в последние годы пристальное внимание на страницах журнала «Русин», авторы которого предлагают довольно интересные гипотезы, существенно корректирующие наши представления об истории региона в этот период. Событиям, связанным с завоеванием монголами Южной и Юго-Западной Руси (Прикарпатья), как правило, уделяется меньше внимания, нежели нашествию на Северо-Восточную Русь. Нашествие на эти земли рассматривается нередко как «незначительные операции» (Синор 2008: 368), готовящие походы на страны Центральной и Южной Европы. Многие наблюдения особенностей завоевания Северо-Восточной Руси и подготовки к нему переносятся на события, связанные с завоеванием Южной и Юго-Западной Руси. Несмотря на справедливость во многом подобных оценок, нельзя не признать, что завоевание этих земель было если и промежуточным, то самостоятельным эпизодом в планах агрессоров и имело свои особенности. Среди исследований новейшего времени, специально посвященных проблеме монгольского завоевания и детально рассматривающих историю Южной и Юго-Западной Руси, отметим работы Д.Г. Хрусталева и А.В. Майорова. В публикациях Д.Г. Хрусталева подробно рассмотрены события внутри- и внешнеполитической истории, военный аспект событий. Работы этого автора уже хорошо известны читателю: последняя его монография «Русь и монгольское нашествие (20-50-е гг. XIII в.)» является переработанным и существенно дополненным переизданием книги 2004 г. «Русь: от нашествия до «ига» 30-40 гг. XIII в.». В серии статей А.В. Майорова, появившихся в течение последних нескольких лет и обращенных к различным аспектам истории Южной Руси и Прикарпатья периода монгольского завоевания, автор обращается как к традиционным сюжетам, так и к довольно малоизученным эпизодам. Остановимся на его работах несколько подробнее, учитывая иные точки зрения на узловые вопросы проблемы. Относительно численности монгольских войск, участвовавших в завоеваниях русских земель в 1240-1241 гг., обычно по умолчанию принимаются цифры, выведенные для сил, участвовавших в походе на Северо-Восточную Русь. Немногие исследователи проводят расчеты, принимая во внимание потери агрессора в русских и других землях, а также мобилизационные ресурсы монголов (Храпачевский 2011: 228-233; Хрусталев 2013: 221-222). Здесь же отметим, что и другая проблема, активно обсуждаемая на примере событий в Северо-Восточной Руси в литературе, фактически остается без решения - потери завоевателей в Южной Руси и Прикарпатье. Главной целью похода на запад А.В. Майоров, основываясь на донесении венгерского монаха-миссионера Юлиана, называет завоевание Венгрии, а Русь была лишь «промежуточным звеном» в их планах (Майоров 2013d: 29-31). В 1239 - начале 1240 г. отдельные отряды монголов наносят удары по южным русским землям - Пере-яславлю и Чернигову, проведена разведка Киева. Особое внимание А.В. Майоров уделяет черниговским и киевским событиям, которые, по его мнению, имели важнейшее значение для дальнейшего развития ситуации в Южной и Юго-Западной Руси. Обращаясь к проблеме «двойных» известий Ипатьевской летописи (Майоров 2013e; Майоров 2014), исследователь приводит дополнительные аргументы в пользу того, что информация об особенностях осады Чернигова (овладение городом, а не неудачная осада, использование необычайно мощных осадных орудий) и заключении мира после взятия города относится не к временам внутрирусской усобицы 1235 г., а к осени 1239 г. И речь идет о взятии Чернигова монголами и заключении ими после этого мира с русскими князьями - Мстиславом Глебовичем, Владимиром Рюриковичем и Даниилом Романовичем, что и отражено в новгородских известиях под 1239 г. - в Софийской первой летописи и Новгородской четвертой летописи (Майоров 2013c: 85-86). Ряд исследователей придерживается иного мнения, полагая, что такой союз князей не мог иметь места или речь идет о 1235 г. (Хрусталев 2004: 171; Котляр 2005: 305, прим. 14; Карпов 2011: 305, прим. 14). Однако направление завоевания черниговских пригородов (по Ипатьевской летописи) - с востока на запад - указывает на то, что враг пришел с востока и им могли быть только монголы. С другой стороны, объединение упомянутых русских князей в качестве стороны переговоров с иноземными врагами осенью 1239 г. более чем возможно (Майоров 2009; Майоров 2012a: 49-70). Усиливают аргументы исследователя и данные жалованной грамоты венгерского короля Белы IV Николаю, сыну Обичка из Зюд, где, как и в летописях новгородско-софийской группы, сохранивших первоначальный текст «Повести о нашествии Батыя» южнорусской версии (Майоров 2012a; Майоров 2012b), упоминается о встрече под Киевом русского князя с предводителем татар, произошедшей вскоре после захвата и разорения татарами Чернигова, т.е. осенью 1239 г. (Майоров 2013a; Майоров 2013c: 85-86). Появление войск Менгу осенью 1239 г. под Киевом имело, по мнению большинства авторов, прежде всего разведывательный характер (Майоров 2012a: 85). Относительно сообщений ряда источников об убийстве княжившим тогда в Киеве Михаилом Всеволодовичем Черниговским монгольских послов полагаем: более аргументированным является мнение, что эта деталь появляется в тексте «Жития Михаила Черниговского» на одном из этапов его эволюции. Появление эпизода об убийстве монгольских послов было связано с началом прославления князя как мученика за веру (Горский 2006: 146-147; Милютенко 2010: 183-185; Майоров 2012a: 81-85). Но некоторые из современных авторов доверяют этой подробности (Почекаев 2007: 132-134), а другие упоминают о ней с большой долей сомнения (Хрусталев 2013: 209, 214). Бегство Михаила из города А.В. Майоров объясняет подчинением князя требованиям монголов, которые назначили Киев одному из своих новых союзников - Владимиру Рюриковичу (киевскому князю из смоленских Ростиславичей), а после его внезапной смерти - Даниилу Романовичу (Майоров 2012a: 86). Этим объясняется и краткое пребывание на киевском столе смоленского князя Ростислава Мстиславича, рассматривавшего Киев как часть наследства умершего Владимира Рюриковича, что, однако, успешно оспорил Даниил Романович, получив на то разрешение татар по договору, заключенному с ними осенью 1239 г. (Майоров 2012a: 87-93). Таким образом, устанавливается важнейшее обстоятельство, связанное с завоеванием монголами Южной и Юго-Западной Руси, -заключение завоевателями договора с сильнейшими князьями этого региона (также поступил чуть позже и император Фридрих II) (Майоров 2015b; Майоров 2015d). Это объясняет хорошо известную странность поведения некоторых из них, а именно пребывание Даниила Романовича вне Руси во время разорения Галицко-Волынских земель и бегство Михаила Всеволодовича из Киева. Предметом острой полемики между Д.Г. Хрусталевым и А.В. Майоровым стал давно обсуждаемый в литературе вопрос о том, какой именно Ярослав захватил в Каменце, а впоследствии возвратил из плена благодаря хлопотам Даниила Романовича жену Михаила Всеволодовича Черниговского: владимиро-суздальский князь Ярослав Всеволодович (Хрусталев 2004: 161, прим. 1; Хрусталев 2013: 311-213, 351-352; Карпов 2011: 89, 306) или волынский Ярослав Ингваревич (Майоров 2012b: 43-50; Майоров 2012c: 56-60). Подробности взятия Киева войсками Батыя вызывают множество вопросов: даты событий, перечень монгольских военачальников, личность лидера обороны - тысяцкого Дмитрия и др. А.В. Майоров соглашается с существующим мнением (см., напр., замечания Н.Ф. Кот-ляра (Котляр 2005: 254)), что при выяснении датировок опираться на сведения русских летописей нельзя: в первоначальном тексте «Повести о нашествии Батыя» не было календарных увязок осады и взятия Киева, они появились не ранее ХIV-ХV вв. Более надежными являются данные Рашид ад-Дина (историограф Хулагуидского ильханата, пользовавшийся не дошедшими до нас монгольскими сочинениями и историческими документами): взятие Киева состоялось осенью 1239 г. В таком случае снимаются возражения ряда исследователей о невозможности участия в осаде Киева Менгу и Гуюка, упомянутых Ипатьевской летописью, которые весной 1240 г. (это одна из предполагаемых датировок осады города) находились в Монголии. Кроме того, «Сокровенное сказание монголов» и китайская официальная история династии Юань подтверждают участие Гуюка и Менгу во взятии Киева. Отметим, что на вопросе о личности Дмитрия, которого называют то галицким, то киевским боярином (Хрусталев 2013: 223, 355, прим. 742), автор подробно не останавливается (Майоров 2012b: 97-97, 101). После взятия Киева завоеватели направились в земли Юго-Западной Руси. Согласно сообщению Рашид-ад-Дина, ими были взяты «все города Уладмура». По мнению новейших исследователей, это города Юго-Западной Руси, а город Учогул Уладмур, который выдержал трехдневную осаду, считают или Галичем (Толочко 2003: 145; Котляр 2005: 257), или Владимиром-Волынским (Хрусталев 2013: 227-228; Почекаев 2007: 134-135; Измайлов 2009: 160; Карпов 2011: 308, прим. 18). А.В. Майоров предлагает свое принципиально отличающееся толкование этого эпизода. Поскольку эти города были взяты сразу после падения Киева, то они должны располагаться в Киевской земле. Название «Уладмур» нужно связывать с Владимиром Рюриковичем, недолго занимавшим Киев и ведшим переговоры с царевичем Менгу, но вскоре умершим; сыновья же его, вероятно, ещё оставались в Киевской земле. Городом Учогул Уладмур, оказавшим сопротивление, автор осторожно предлагает считать Колодяжин, действительно, согласно русским летописям, упорно защищавшийся (Майоров 2015c). Относительно количества и наименования городов, подвергшихся нападению монголов после Киева, существуют разногласия, вызванные расхождениями в текстах Ипатьевской летописи и летописей нов-городско-софийской группы. Большинство новейших исследователей считает, что речь идет о пяти городах (Хрусталев 2004: 199; Почекаев 2007: 134-135; Карпов 2011: 104). А.В. Майоров присоединяется к мнению (см., напр., работу Е. Осадчего (Осадчий 2011)), что их было три - Колодяжин, Каменец Изяславль и Кременец Данилов. Предикаты Изяславль и Данилов указывают на принадлежность городов тем или иным князьям и не являются самостоятельными топонимами (Майоров 2012b: 57-60; Майоров 2012c: 60-62). Исследователь не останавливается здесь на вопросе о причинах успехов или неудач монголов в овладении этими городами (хотя обстоятельствам овладения монголами некоторых других городов Юго-Западной Руси он посвятил отдельное исследование) (Майоров 2015a). Другие ученые, обратившиеся к этой проблеме, указывают на высокое качество каменных укреплений по образцу европейских (Котляр 2005: 255; Храпачевский 2011: 130-134), а также на недостаточность сил монгольских отрядов, действовавших на второстепенном направлении (Хрусталев 2013: 227). Хорошо известно то обстоятельство, что земли и города Галицко-Волынской земли были завоеваны монголо-татарами относительно легко. Это обстоятельство в значительной степени обусловливает и историографическую ситуацию, когда основное внимание приковывают к себе драматичные события в Северо-Восточной и Южной Руси. Пожалуй, главной причиной отсутствия сопротивления было отсутствие военного руководства - галицко-волынские князья покинули перед нападением врага свои владения. Как было сказано выше, А.В. Майоров полагает, что сделано это было по договоренности с монголами (Майоров 2015c), что расходится с общераспространенным мнением о том, что Даниил Галицкий отправился в Европу сколачивать антимонгольскую коалицию. У нас нет столь ярких и подробных описаний взятия монголо-та-тарами городов Волыни и Галиции, какие дошли до нас относительно осад и штурмов городов Северо-Восточной и Южной Руси, но имеющиеся у нас, признаться, довольно скудные данные позволяют сделать некоторые наблюдения о характере действий завоевателей. А.В. Майоров подчеркивает, что здесь основной их тактикой была тактика облавы, не предусматривавшая значительного сопротивления со стороны местного населения (Майоров 2015c). Если же на пути монголов встречались города, то они поступали так же, как и в других странах: гарантией сохранения жизни их жителей была немедленная сдача; если они оказывали сопротивление, но потом сдавались, то его жители за стенами города подвергались истреблению. Исключение могло касаться мужчин, которых забирали в хашар, вспомогательные войска, бросавшиеся на самые опасные участки (вопрос о пополнении монгольских сил, в том числе и за счет жителей Руси, специально рассмотрел Р.П. Храпачевский) (Храпачевский 2011: 228-233, 236). По мнению А.В. Майорова, так было при овладении волынским городом Берестье, сопротивлявшимся, но сдавшимся врагу. Схожее развитие ситуации, скорее всего, имело место во Владимире-Волынском, но был ли штурм города, сказать затруднительно. Вряд ли можно говорить о штурме и уничтожении населения Галича - следов массовых разрушений и гибели населения археологически не выявлено, хотя город пришел в запустение (Майоров 2015a). Отметим, что автор не одинок во мнении, что не все останки, относящиеся к середине XIII в. (в том числе указывающие на насильственную смерть), нужно связывать с последствиями монгольского нашествия (Ивакин 2003; Хрусталев 2013: 335, прим. 739). В отношении ряда городов Юго-Западной Руси можно полагать, что их население было убито или взято в хашар. После разорения Юго-Западной Руси завоеватели последовали в Европу. Слова Ипатьевской летописи о «воевании» татар «до Воло-давы и по озерамъ» под 6751 (1243) г. понимаются большинством современных исследователей как свидетельство о еще одном нападении монголо-татар на Волынь, состоявшемся в 1242 или 1243 гг. и закончившимся разорением земель вокруг Холма и Люблина - до Влодавы (ныне - город Влодава Люблинского воеводства Польши, на территории которого обнаружены следы древнерусского городища) Овакш 2000: 583; Головко 2004: 6; Почекаев 2007: 198; Nagirnyj 2011: 231; Войтович 2011: 303-304; Карпов 2011: 142). А.В. Майоров обращает внимание на обстоятельство, указанное ещё А.А. Шахматовым (Шахматов 1900: 161), что эта фраза отделена от основного текста позднейшей вставкой, которая посвящена поездке Даниила Романовича в Венгрию и его деятельности по установлению своей власти при возвращении в разоренные татарами земли. Соответственно, фраза о «воевании» татар «до Володавы и по озерамъ» относится к событиям европейского похода монголов. Возможно, полагает автор, под Володавой составитель «Повести о нашествии Батыя» имел в виду Влтаву - одну из наиболее крупных рек Центральной Европы. Влтава протекает по территории Чехии, в верхнем и среднем течении связана с большим количеством озер и других водоемов. Известно, что во время Западного похода монголо-татарские войска достигли чешских земель (Майоров 2012b: 69-74; Майоров 2012c: 62-68; Майоров 2013b). Отметим, что свои построения исследователь строит в значительной степени на реконструкции текста «Повесть о нашествии Батыя». Автор обращает внимание на вставки в первоначальный текст, факты перемещения листов в оригинале Галицко-Волынской летописи, породившие удвоение известий в ряде летописных статей, и на другие важные для истории текста обстоятельства. По мнению А.В. Майорова, «Повесть о нашествии Батыя» была самостоятельным произведением, носившим общерусский характер и лишь позднее включенным в состав летописей, не имела хронологических привязок, что и обусловливает сложности датировки событий. К составлению повести так или иначе были причастны черниговский епископ Перфирий и киевский тысяцкий Дмитр, бывшие очевидцами важнейших событий. Более ранняя южнорусская версия повести сложилась не ранее конца 1251 г. (Майоров 2012a; Майоров 2012b; Майоров 2013b). В целом можно констатировать, что, несмотря на неизбежную дискуссионность многих гипотез, исследования А.В. Майорова значительно расширяют наши представления об истории Южной Руси и Прикарпатья периода монгольского завоевания. Достигнуто это в немалой степени за счет привлечения малоизвестных исследователям источников, ранее не использовавшихся (или малоиспользовавшихся) для изучения данной проблематики, - прежде всего западного происхождения и тщательного анализа летописных данных.

Скачать электронную версию публикации