Soft power of non-state actors in world politics: The case of Aga Khan IV and his institutions.pdf Концепция «мягкой силы» достаточно популярна в исследованиях, посвященных разнообразию ресурсов достижения внешнеполитических целей современных государств. Ее концептуальную основу в начале 1990-х гг. впервые предложил известный американский ученый Джозеф Най. По его мнению, «мягкая сила» государства, опирающаяся на его культуру, политические ценности и принципы внешней политики, заключается в «способности оказывать влияние с целью достижения желаемых результатов скорее с помощью привлекательности, нежели принуждения или оплаты» [1. Р. 28]. Логика идеи Дж. Ная выглядит вполне убедительной, если рассматривать возможности влияния государства на международной арене через призму дихотомии «жесткая сила» - «мягкая сила». Согласно такому подходу государство как актор, обладающий исключительным правом на применение насилия на своей территории, но существенно ограниченный в применении силы за рубежом, может получить важный дополнительный ресурс реализации своих внешнеполитических интересов в виде «мягкой силы». Однако одновременно подход Дж. Ная формально ограничивает круг обладателей «мягкой силы» исключительно государствами, которые, хотя и остаются ключевыми, но далеко не единственными акторами современной мировой политики. В этой связи объективно возникает два вопроса. Во-первых, является ли «мягкая сила» ресурсом, который атрибутируется только государствам, или же в современных реалиях этот ресурс может применяться и другими акторами? Во-вторых, если «мягкой силой» могут обладать и негосударственные акторы (НГА), то как она формируется и каким образом проявляется в их деятельности? Поиск ответов на поставленные вопросы является целью настоящей статьи, а в качестве примера «мягкосилового» влияния НГА авторы анализируют деятельность духовного главы общины исмаилитов Ага Хана IV и возглавляемых им гуманитарных институтов. Говоря о степени разработанности темы исследования, необходимо констатировать наличие обширного научного задела в изучении разнообразия механизмов проецирования влияния НГА на современную мировую политику. Однако в существующих работах в фокусе внимания специалистов преимущественно оказываются наиболее общие аспекты проблематики ресурсов влияния НГА. Последние в сфере проецирования не-силового влияния часто рассматриваются как стандартные инструменты публичной дипломатии государственных акторов. При этом в контексте осмысления международного влияния НГА главное внимание уделяется анализу возможностей неправительственных организаций (НПО), транснациональных корпораций (ТНК), а также акторов, использующих насилие (террористических группировок), тогда как ресурсы влияния отдельных личностей (персонально или через институты) обычно находятся на периферии научного дискурса. Таким образом, в русскоязычной и англоязычной профильной литературе ощущается недостаток фундированных научных публикаций, посвященных анализу особенностей «мягкой силы» исключительно НГА, факторов ее возникновения, критериев оценки и, что особенно важно, характеристике специфики персонально-атрибутированных ресурсов «мягкой силы» негосударственных участников современной мировой политики. Источники «мягкой силы» НГА: теоретико-методологический аспект Оригинальная концепция Дж. Ная не акцентирует внимания на предметном осмыслении возможностей НГА, хотя сам Най признает за ними наличие собственной «мягкой силы». В частности, по его мнению, неправительственные организации, не располагая «жесткой силой», обладают способностью получить желаемые результаты через привлекательность, а не принуждение [2]. Такой выход концепта «мягкой силы» за рамки этатистской трактовки ресурсов взаимодействия на международной арене открывает возможности его дальнейшего научного развития в интересах мирополитической практики. Соглашаясь с авторитетным американским профессором, отметим, что большинство НПО действительно обладают именно «мягкой силой», однако отдельные «внесистемные» НГА, например террористические, могут иметь в своем распоряжении и другие ресурсы, они могут использовать давление / насилие. Инструменты влияния таких НГА целесообразно рассматривать в уже известном дихотомическом ключе «жесткой» и «мягкой» силы. К примеру, используя современные технологии, запрещенное на территории России ИГИЛ в течение ряда лет создавало большое количество медиапродукции, распространяя ее через социальные сети и демонстрируя мифологему об идеальном обществе в своем квазигосударстве. Однако подобная тактика создания привлекательности через манипулятивные стратегии, которая вписывается в рамки реалистской трактовки «мягкой силы», не может быть эффективной в долгосрочной перспективе [3]. Отсюда следует вывод, что из-за характера деятельности, которая признается членами мирового сообщества деструктивной, инструменты конструирования «мягкой силы» у НГА, использующих насилие, априори ограничены во времени и пространстве. В современной международной жизни можно найти и менее драматические, чем деятельность ИГИЛ, факты применения ресурсов «мягкой силы» НГА. Например, целесообразно отметить мобилизационный потенциал отдельных религиозных авторитетов, которых можно называть «сверхправомочными / сверхвлиятельными» индивидами (super-empowered individuals), - термин, который не так давно вошел в американский аналитический дискурс [4]. К таким деятелям относится, в частности, видный шиитский теолог аятолла Али Систани, последователи которого проживают не только в Ираке, но и в других странах Ближнего Востока. Хотя Систани публично дистанцируется от политики, он пользуется огромным авторитетом в иракском обществе и имеет влияние на политику государства, обладает поддержкой вооруженного формирования «Армия Бадр». По мнению некоторых исследователей, такие религиозные деятели, как А. Систани «могут найти спасительный баланс в тяжелейшей современной ближневосточной ситуации, и их деятельность может привести к возвращению в этот регион стабильности и необходимого развития» [5]. И, конечно, анализируя многоликость «мягкой силы», следует сослаться на возможности транснациональных корпораций, которые не только обладают внушительными экономическими ресурсами, но и пытаются с помощью механизмов, аналогичных тем, которыми пользуются государства, конструировать и реализовывать весь арсенал средств своего влияния. ТНК способны контролировать целые секторы национальной экономики, налоговую политику государств [6], некоторые из них (к примеру, транснациональные частные военные компании) прибегают к применению силы в отношении государственных структур, бросая вызов последним в том, что касается обладания монополией на легитимное применение насилия. Из приведенных выше примеров становится ясно, что для некоторых НГА инструментарий воздействия на мировую политику не ограничивается только «мягкими» ресурсами. Однако, как правило, НГА опираются все же именно на ресурсы «мягкой силы», что в свете растущей роли таких акторов на международной арене актуализирует изучение особенностей формирования их «мягкого» влияния. На этом пути возникают определенные сложности ввиду многочисленности НГА и широкого разнообразия направлений их деятельности, отсутствия у этой категории акторов некого общего знаменателя (например, такого как суверенитет у государства) и, наконец, сложности установления подлинной природы НГА, поскольку некоторые из них являются всего лишь инструментами государственных акторов. В то же время существует много примеров, когда НГ А, используя ресурсы «мягкой силы» - убеждение и выдвижение привлекательной идеи, добиваются позитивных перемен или важных глобальных соглашений между государствами. Классическим примером представляется инициатива ряда НПО о запрете производства и использования противопехотных мин. Активная работа в этом направлении увенчалась успехом и в итоге завершилась подписанием в конце 1990-х гг. в Оттаве межгосударственных соглашений. Сегодня 164 государства являются участниками Оттавского договора. Приведенный пример вписывается в рамки «мягкосиловой» стратегии НГА, которую сингапурский исследователь А. Чонг называет интерместиче-ской социализацией (intermestic socialization). Ее суть заключается в том, что НГА, формируя некие режимы, добиваются, чтобы в соответствии с ними государства также брали на себя обязательства [7. С. 80]. Хотя примеры говорят об активном использовании НГА «мягкосиловых» ресурсов, вопрос о том, что формирует их «мягкую силу», остается открытым. Можно, конечно, исходить из тех же источников, которые конструируют «мягкую силу» государств (культура, политические ценности и принципы внешней политики), однако, во-первых, не все НГА обладают ими, и, во-вторых, в рамках канонического государствоцентричного понимания «мягкой силы» она в большей степени связана со стремлением к власти, господством и конкуренцией, тогда как многие НГА к таким целям в их прямом и привычном смысле не стремятся. Соответственно, формирование единого набора ресурсов «мягкого» влияния НГА в силу разнородности этой категории акторов крайне затруднительно. Как представляется, «мягкой силой», способной к конвертированию в значительные практические перемены в мировой политике, преимущественно обладают крупные региональные и глобальные НГА. По нашему мнению, «мягкая сила» таких акторов формируется за счет нескольких источников / ресурсов. Во-первых, важным условием являются ценности, которые лежат в основе деятельности конкретного НГА, и то общественное благо, к которому он стремится. Справедливость, благоприятная экология, безопасность и другие сопоставимые с идеалами устойчивого развития человечества цели, выступающие практическим воплощением ориентиров мирового сообщества, в обязательном порядке включаются в программные установки всех авторитетных НГА. Во-вторых, учитывая, что в современной системе международных отношений главными акторами являются государства, для НГА очень важно признание их деятельности со стороны государств. Признание международных правительственных организаций и желательно других НГА также важны, но оно является как бы промежуточным этапом к признанию на государственном уровне. Важность признание НГА со стороны государств, по мнению специалистов, заключается в том, у государств, несмотря на все проблемы с функционированием институтов демократии, легитимность власти исходит от института выборов. По отношению к НГА этот механизм неприменим, никто ведь, например, не выбирал Amnesty International [8]. Другими словами, легитимность НГА как международного актора в полной мере может быть обеспечена только посредством государственного признания. И, в-третьих, внешняя политика негосударственного актора, под которым следует понимать его международное общение-сотрудничество, должно основываться на конструктивных принципах, способных формировать доверие к НГА со стороны глобального сообщества. Строго говоря, фактор доверия как обеспечение «мягкой силы» важен и для государств [9], но ресурс доверия абсолютно необходим в случае НГА. Данный критерий, конечно, имеет ряд ограничений. Например, международная деятельность правозащитных НПО по лоббированию давления на так называемые «страны-нарушители» прав человека никак не является конструктивной с точки зрения обретения доверия стран - объектов давления. Соответственно, для них такие НПО не могут обладать «мягкой силой». Основные факторы формирования «мягкой силы» в контексте деятельности НГА указывают, с одной стороны, на вариативность моделей их поведения на международной арене, а с другой - на субъективность оценки параметров ресурсов «мягкой силы». Но все же следует отметить, что у НГА, работающих в менее политизированных сферах, больше шансов для формирования доверительных отношений с различными государствами, чем у тех, которые стремятся изменить политический статус-кво, режим, правоприменительную практику и т.п. Можно указать и ряд других факторов, от которых зависит формирование «мягкой силы» негосударственного актора. Например, наличие у НГА информационных инструментов, т.е. речь идет о своего рода публичной дипломатии, являющейся инструментом «мягкой силы». Как отмечают специалисты, в виртуальном пространстве государственные акторы не являются primus inter pares; в борьбе за «умы и сердца» они там находится в равном положении с НГА [10]. Также фактором, влияющим на «мягкую силу» НГА, можно назвать их отношение к «жесткой силе» как к инструменту достижения целей. Это особенно важно в современных условиях, когда идеи отдельных НГА, использующих насилие, оказываются привлекательными для некоторых групп населения, причем как в развивающихся, так и развитых странах [11]. Но такая «мягкая сила», слитая воедино с силой «жесткой», ограничена во времени и пространстве и отторгается мировым сообществом. Приведенный набор параметров, которые могут формировать «мягкую силу» НГА, не является исчерпывающим; вероятно, в большей степени он подходит для оценки «мягкосилового» потенциала тех НГА, которые функционируют в социально-гуманитарной сфере. Такие НГА обладают значительным потенциалом «мягкой силы», поскольку у них нет «жесткосиловых» механизмов достижения целей. Они, по мнению А. Чонга, используя свою «мягкую силу», путем мирного убеждения (peaceful persuasion) обращают взгляд на морально-этические проблемы международных отношений, которые часто оказываются вне фокуса внимания государств и межправительственных организаций [10]. Сегодня НГА, работающих в социогуманитарной сфере, великое множество, что усиливает исследовательский интерес к многоликости «мягкой силы». Однако авторами настоящей статьи в качестве прикладного примера (кейса) выбрана деятельность главы общины исмаилитов Ага Хана IV и возглавляемых персонально им институтов. Данный кейс в общих чертах интересен по ряду моментов. Во-первых, в России об Ага Хане IV и деятельности возглавляемых им институтов знают немногие, хотя духовный лидер исмаилитов является хорошо известной фигурой в мусульманском мире и на Западе. Учрежденные лидером современных исмаилитов организации успешно работают во многих государствах - преимущественно в развивающихся странах Азии и Африки. Во-вторых, пример деятельности Ага Хана IV и его институтов наглядно демонстрирует растущую роль НГА в мировой политике, возможности их влияния на решение насущных и перспективных вопросов человеческого развития в конструктивном ключе. В-третьих, пример духовного лидера исмаилитов показывает, что в определенных случаях статус главы религиозной общины не является ограничением для распространения позитивного персонального влияния за ее пределами, например при опоре на конструктивные идеи и умелом использовании не только религиозных, но и общегражданских институциональных ресурсов. И, в-четвертых, в современных условиях перманентной угрозы религиозного терроризма опыт Ага Хана IV, его институтов и его общины в целом показывает, какие ресурсы имеются в распоряжении позитивно мыслящих религиозных лидеров для несиловой борьбы с деструктивными идеями религиозных радикалов. Обращение к анализу опыта деятельности персонифицированных в силу происхождения и традиций негосударственных структур во главе с Ага Ханом IV отражает объективную дихотомию концептуализации явлений мирополитической действительности, которая формируется на основе сочетания элементов нормативного и эмпирического подходов. В этой связи авторы полагают, что кейс Ага Хана IV отмечен как универсальными для ресурсов «мягкой силы» НГА характеристиками, так и чертами, указывающими на его уникальность, и, следовательно, открывающими возможности для дальнейших, более глубоких разработок феноменологического плана. При этом фокусирование внимания на позитивных аспектах деятельности объекта научного наблюдения обусловлено доминированием в актуальном публичном дискурсе сведений и данных, характеризующих именно конструктивные характеристики разнообразных общественных проектов, ассоциируемых с личностью Ага Хана IV. Представляется, что, не отрицая возможность альтернативных взглядов, на современном этапе целесообразно уделить главное внимание позитивному вкладу взятого за основу примера НГА как имеющему необходимую доказательную базу в виде официального признания высокого статуса актора значительным числом государств, номенклатуры реализованных проектов и поддержки со стороны населения в различных регионах мира. Это позволит оценить соотношение универсальных и частных характеристик «мягкосиловых» ресурсов современных акторов мирополитического взаимодействия с тем, чтобы посредством эмпирических доказательств сформулировать представления о наличии или отсутствии сущностных отличий разнообразных форматов современного поведения в международной среде без использования военного или иного силового принуждения. О роли Ага Хана IV как индивидуального актора мировой политики Научный дискурс об антропологическом / индивидуалистском измерении мировой политики не является новым явлением. Постановка проблемы индивида как актора мировой политики во основном началась со второй половины XX в. В начале 1980-х гг. британский исследователь Э. Линклейтер писал о противоречии между гражданско-социальным партикуляризмом человека и его этическим универсализмом. В начале 1990-х гг. американский ученый Дж. Розе-нау уже ставил вопрос о целесообразности углубленного осмысления роли индивидов в международной политике [12]. Представляется логичным, что индивид является основным актором политики на всех уровнях (международный, национальный, институциональный), хотя и действует в рамках или посредством таких институтов, как государство, транснациональные, общественные или частные организации. Как справедливо отмечает известный российский специалист по антропологии международных отношений Э. Баталов, «непосредственными строителями международных отношений являются живые конкретные люди, накладывающие на них печать своей личности» [13. С. 136]. Как бы ни представляли индивида - «механиком, обслуживающим международные институты и системы», или просто «колесиком и винтиком» этих систем [13. С. 137], вопрос о том, кто скрывается за фасадом всех институтов и союзов, определяя их политику, возвращает нас к ключевой роли индивида в международных отношениях и мировой политике. В рамках основных теоретических школ международных отношений значимость роли индивида признается, но оценка факторов мирополитического влияния индивидуальных акторов во многом носит индивидуально-ситуативный характер [14]. В этом контексте рассмотрим пример Ага Хана IV, который, с одной стороны, представляется индивидуальным актором мировой политики в качестве главы транснациональной религиозной общины, а с другой - его актор-ность проявляется через созданные им светские институты. Необходимо отметить, что в таких случаях во избежание антропоморфизации следует анализировать институты, объединения и общности, как отмечает А. Кузнецов, «как с позиции составляющих их людей с реальными качествами и свойствами последних, так и с точки зрения организации, правил, норм и функций институций разного рода» [15]. Принц Карим Ага Хан IV (полное имя - Шах Карим аль-Хусейни, род. 13 декабря 1936 г.) является духовным лидером мусульман шиитов-исмаилитов -20-миллионой общины, проживающей в 25 странах мира. Ага Хан IV не раз приезжал в Россию - начиная с 1990-х гг. и до последнего визита в сентябре 2019 г. О нем и о деятельности основанной им Организации Ага Хана по развитию (Aga Khan Development Network - AKDN; АКДН) в российских политических кругах всегда отзывались положительно. В своих мемуарах Евгений Примаков называет Ага Хана IV выдающимся человеком, отмечая, что многократно встречался с ним и «всегда черпал мудрые советы этого человека, без сомнения, заинтересованного в мире и стабильности в этих двух странах (Таджикистан и Афганистан. - Б.Б., К.Б.)» [16. С. 50]. Со времен Е. Примакова отношение к Ага Хану IV в российском руководстве не изменилось; министр иностранных дел России С. Лавров на последней встрече с духовным лидером исмаилитов в 2017 г. заявил, что Россия высоко оценивает предлагаемые им оценки не только по афганской проблематике, но и по многим другим вопросам современности. В нынешних условиях напряженных отношений между Россией и Западом удивительно, что лидер исмаили-тов - выпускник Гарварда, который «вхож во все правительства и аристократические дома Запада» [17], получает признание и одобрение деятельности своих институтов как на Западе, так и на Востоке. Как отмечают некоторые эксперты, «европейская ментальность в сочетании с приверженностью к исламским ценностям делают лидера исмаилитов “своим” как в мусульманском, так и в западном мире» [18]. Высокие оценки и признание Ага Хан IV и учрежденные им институты получают и в развивающихся странах, на которые и ориентирован основной фокус деятельности АКДН. Внушительный список и самая широкая география государственных и негосударственных наград, почетных степеней, полученных Ага Ханом IV за достижения в улучшении жизни людей, укреплении институтов гражданского общества, продвижении идей плюрализма и толерантности [19], демонстрируют выдающиеся дипломатические способности духовного лидера исмаилитов, его авторитет и конструктивную акторность в мировой политике в широком смысле этого термина. Некоторые исследователи отмечают, что деятельная вовлеченность актора в мировую политику часто разрешается на уровне личной биографии индивида, и одним из важнейших признаков акторности при этом является «относительная обособленность индивида от вскормившей и воспитавшей его политии, выделенность человека из той общности, которая непосредственно определяет его социализацию, оснащая его системой норм, ценностей и поведенческих стандартов, всего того, что влияет на формирование его политических убеждений и политической деятельности» [14]. Определенную обособленность такого характера мы наблюдаем на примере самого Ага Хана IV и в практике его институтов, которые работают в разных странах и обществах, но не проявляют себя как инструменты навязывания ценностей или моделей поведения какой-то одной конкретной политии. Влияние Ага Хана IV не ограничивается лишь ис-маилитской общиной с опорой на статус духовного лидера. Его авторитет сложно описать только одним типом лидерства в рамках соответствующей веберовской концепции [20. С. 19]. В 1986 г. Ага Хан IV принял Исмаилитскую Конституцию, которая приводит управление межнациональной исмаилитской общины под одной установленной структурой [21]. Также Принц Карим Ага Хан IV находится во главе АКДН, которая религиозной организацией не является. На основе таких фактов Д. Мохаммедпур пишет, что тип лидерства Ага Хана IV является калейдоскопичным лидерством (kaleidoscopic leadership) - комбинацией харизматического, традиционного и рациональнолегального типов по Веберу [20. С. 20-21]. Такое гибридное лидерство позволяет Ага Хану IV проецировать свою «мягкую силу» за пределами исмаилитской общины, а ключевым инструментом в этом деле выступает АКДН, деятельность которой, согласно Ис-маилитской Конституции, направлена на «воплощение в жизнь социального сознания ислама через институциональные действия» [22]. АКДН представляет собой крупную сеть различных агентств, работающих по различным направлениям - от экономического развития, продвижения гражданского общества, образования и культурного возрождения до здравоохранения и предоставления финансовых услуг (рис. 1). Все агентства в своей деятельности взаимосвязаны и подчинены общей цели - улучшению качества жизни людей независимо от их вероисповедания путем создания институтов и программ, способных решать проблемы, которые возникают перед развивающимися государствами. Организация ежегодно тратит более 920 млн долл. на реализацию программ социальнокультурного развития. В целом по всему миру АКДН реализовывает около 1 000 проектов, ее штат составляет более 95 000 человек, что делает ее одной из крупнейших мировых организаций в области развития [23]. ИМАМАТ I ОРГАНИЗАЦИЯ АГА ХАНА ПО РАЗВИТИЮ ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ СОЦИАЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРА Фонд Ага Хана по экономическому развитию I Г“ Агентство Фонд Ага Хана по Ага Хана микрофинансированию I I Университет Университет Ага Хана Центральной Азии Службы по развитию туризма Финансовые службы Авиационные службы Траст Ага Хана по культуре [--1 Службы по развитию производства Службы массовой информации Службы Ага Хана по образованию Службы Ага Хана по здравоохранению Премия Ага Хана в области архитектуры Программа Ага Хана для исторических городов Агентство Ага Хана 1 1 Хабитат Инициатива Ага Хана Музей Академии Ага Хана в области музыкального творчества Ага Хана Рис. 1. Структура Организации Ага Хана по развитию Источник: AKDN. URL: https://www.akdn.org/about-us/organisation-information Имея перед собой относительно полную картину масштаба деятельности Ага Хана IV и его институтов, на основе сформулированного нами набора критериев посмотрим на то, как формируется «мягкая сила» духовного лидера исмаилитов и его институтов, действующих в качестве НГА мировой политики. Здесь необходимо пояснить, что в качестве духовного лидера транснациональной религиозной общины Ага Хан IV в большей степени выступает в роли индивидуального актора мировой политики. Однако, выходя за пределы исмаилитской общины через институциональные механизмы, природа субъектности Ага Хана IV видоизменяется; мирополитическим актором он становится уже в большей степени посредством созданных или возглавляемых им институтов. Источники «мягкой силы» Ага Хана IV и его институтов: от частного к универсальному Ценностный компонент представляется одним из важных в конструировании «мягкой силы» государств. Таким же значением ценности обладают для «мягкосилового» потенциала НГА. Ключевыми ценностями, которые пропагандирует Ага Хан IV, являются космополитическая этика, толерантность и плюрализм, а благо, к которому направлены усилия духовного лидера исмаилитов и его институциональных ресурсов, в первую очередь представляется улучшение качества жизни людей. В своих выступлениях Ага Хан IV всегда высказывается за взаимопонимание между религиями и культурами, за создание меритократического гражданского общества; он отвергает хантингтоновскую теорию «столкновения цивилизаций», утверждая, что существующие проблемы между Западом и мусульманским миром - это столкновение незнания и невежества (clash of ignorance) [24]. Многим на Западе запомнилось его знаменитое выступление перед парламентом Канады в 2014 г., когда он завершил свою речь аятом из Корана, в котором говорится, что все люди созданы из одной души [25]. Примечательно, что данный аят был выгравирован на единой эмблеме Золотого Юбилея (Golden Jubilee) -50-летия Имамата Ага Хана IV, которую носили на своей одежде исмаилиты по всему миру. К Алмазному юбилею (Diamond Jubilee) Ага Хана IV (2017) была выпущена новая эмблема, которую также украшал близкий по смыслу аят из священной книги мусульман. Тем самым в широкой публичной сфере были продемонстрированы как приверженность учения исмаилитов принципам современного гуманизма, так и особые, во многом уникальные, связи между религиозным лидером и верующими. Пропаганда универсальных гуманистических ценностей, которую постоянно ведет духовный лидер исмаилитов, не может быть непривлекательной для любой цивилизованной аудитории, но при отсутствии постоянных механизмов популяризации традиции толкования, разъяснения таких идеалов у провозглашающего их субъекта «мягкая сила» автоматически не возникает. В случае с Ага Ханом IV эта сила формируется посредством продвижения провозглашаемых ценностей через практику институтов исмаилитской общины, посредством созданных им АКДН, Глобального центра плюрализма и других структур, в которых лидер исмаилитов имеет большое личное влияние. Так, АКДН, согласно разработанному для нее Институтом Исмаилитский Исследований свода этических норм [26], участвует в оказании помощи людям вне зависимости от религии или других принадлежностей; на этой основе формируется и управленческий состав Организации. Как отмечает канадский исследователь Х. Карим, высокая эффективность деятельности АКДН связана с тем, что она подбирает людей для работы не на религиозной, а на профессиональной основе. При этом акцент делается на традиционные ценности исмаилитской общины, такие как добровольное и безвозмездное служение общине (волонтерство), опора на собственные силы, щедрость и др. Такая политика обеспечивает АКДН хорошую репутацию [27]. Еще одним критерием, влияющим на формирование «мягкой силы» у НГА, является признание на международной арене, особенно со стороны государств. Пример Ага Хана IV показывает, что такого признания можно добиться не только благодаря статусу духовного лидера своей религиозной общины, но и благодаря деятельности, которая выходит далеко за ее пределы. В историческом контексте признание (в политическом смысле это термина) исмаилитского Имамата происходило в связи с фактом обладания этой общины своего государства, пример чему - Фа-тимидский халифат (909-1171) [28]. Однако на современном этапе разбросанная по всему миру исмаи-литская община не имеет своего государства. Поэтому знаковым историческим моментом для нее стало признание в 2015 г. со стороны Португалии правосубъектности исмаилитского Имамата. Теперь он признается Португалией в таком же статусе, в каком в Лиссабоне признают Ватикан [29]. В соглашении между Португалией и исмаилитским Имаматом об учреждении резиденции (Seat of the Ismaili Imamat) в Португалии отмечается, что глобальный центр в Лиссабоне будет служить духовному лидеру исмаи-литов в осуществлении руководства своей общиной, улучшении качества жизни людей по всему миру, укреплении международных отношений и продвижении сотрудничества с государствами, международными организациями и другими акторами [30]. Хотя данное соглашение и приравнивает в церемониально-дипломатическом плане статус Имама исмаилитов к статусу глав государств, тем не менее следует отметить, что и раньше во время официальных визитов во многих странах его фактически принимали по протоколу приемов глав государств. Такие проявления высокого уважения к Ага Хану IV, конечно, опираются на его религиозный статус, но не в меньшей степени и на его гуманитарную деятельность. Характерно, что многие государства Африки, Азии и Европы на основе соглашений или специальных протоколов предоставляют институтам Ага Хана IV дипломатические привилегии. Как отмечает А. Чонг, по своей природе «мягкая сила» НГА связана с проецированием в сфере сознания некого идеального сообщества (общины), старающегося демонстрировать лучшие качества человечества, особенно в плане эффективного / надлежащего управления (good governance) [10]. Фактор признания Исмаилитского Имамата со стороны Португалии не превращает исмаилитскую общину в государство, однако он дает Ага Хану IV дополнительные возможности для организации деятельности своей транснациональной общины, продвижения позитивных ценностей, что в дальнейшем будет способствовать повышению его международного авторитета, укреплению «мягкой силы» его институтов. Переходя к третьему критерию оценки «мягкой силы» НГА в лице Ага Хана IV и его институтов -доверию, отметим, что он по своей сути тесно связан с предыдущим. Дистанцирование лидера исмаилитов от политической практики, активная конструктивная деятельность его организаций с опорой на принципы космополитической этики являются важным фактором международного доверия к духовному лидеру исмаилитов и его институтам. Как отмечает российский писатель С. Плеханов, духовный лидер исмаили-тов «считается одним из видных лидеров современного мира. Его регулярно принимают главы великих держав, к его мнению прислушиваются в ООН и в самых влиятельных международных организациях» [31]. Его вклад в развитии гуманитарного сотрудничества регулярно отмечается международными наградами. Так, в 2017 г. Ага Хан IV получил премию за лидерство в глобальном мире, выдающиеся достижения и перемены (Global Leadership Award). Данная награда присуждается людям и организациям, внесшим значительный вклад в работу ООН для достижения мира и процветания. Следует отметить, что на доверие государства к НГА часто влияет политическая нейтральность последнего. В контексте нашего кейса нельзя говорить, что духовный лидер исмаилитов никогда не влиял на общественно-политические процессы - такая абсолютная нейтральность просто невозможна ввиду присутствия представителей исмаилитской общины по всему миру, в том числе во многих конфликтных зонах. Однако влияние лидера исмаилитов на политические процессы всегда оценивалось положительно. Более того, в ряде случаев государства были прямо заинтересованы в участии Имама исмаилитов в решении конкретных вопросов политического характера. Примером может служить позиция правительства Республики Таджикистан в период гражданской войны, в урегулирование которой заметный вклад внес и Ага Хан IV. Значительным был вклад его институтов в постконфликтном поддержании социально-экономической стабильности в Таджикистане. Важным оказалось и его участие в налаживании отношений между таджикскими властями и населением Горно-Бадахшанской автономной области (ГБАО) после спецоперации таджикских силовых структур против криминальных элементов региона в 2012 г. Как отмечает таджикский политолог П. Муллоджонов, больших жертв тогда удалось избежать именно благодаря обращению Ага Хана IV к населению с призывом пойти на примирение с правительством. Действительно, одним из основных постулатов современного исмаилизма является лояльность к власти, что неоднократно было подтверждено политикой духовного лидера исмаилитов по отношению к Таджикистану. По мнению экспертов, сегодня в контексте обеспечения стабильности в Центральной Азии, особенно на фоне ухудшающейся ситуации в соседнем Афганистане, Россия признает авторитет Ага Хана IV, который может позитивно повлиять на ход событий в регионе [32]. Примеры говорят о том, что духовному лидеру исмаилитов удается остаться в стороне от активной политической роли, но использование им ресурсов «мягкой силы» создает ему лично и его организациям образ надежного партнера и медиатора для решения социально-гуманитарных и значимых общественно-политических проблем в положительном для вовлеченных сторон ключе. Безусловно, обеспечение «мягкой силы» Ага Хана IV не ограничивается рассмотренными нами факторами. Можно говорить о образовательных инструментах, которые являются трансляторами ценностей НГА. Ага Хан IV уделяет большое внимание сфере образования, являющейся одним из ключевых направлений работы АКДН, в которой этой сферой занимаются пять ведущих подразделений: Служба Ага Хана по образованию, Академии Ага Хана, Фонд Ага Хана, Университет Ага Хана и Университет Центральной Азии (УЦА). В сегменте высшего образования в семи странах работают Университет Ага Хана и УЦА, которые готовят специалистов в сфере медицинского обслуживания, образования, медиакоммуникации и бизнеса [33]. Отдельно в этом контексте хотелось бы отметить значимость УЦА - одного из крупнейших образовательных проектов АКДН на постсоветском пространстве. УЦА учрежден в 2000 г. в качестве некоммерческого светского университета, его кампусы расположены в Нарыне (Кыргызстан), Хороге (Таджикистан) и Текели (Казахстан). Примечательно, что учредительный договор и Устав УЦА были подписаны президентами этих стран и Ага Ханом IV, ратифицированы парламентами трех республик и зарегистрированы в ООН. Стратегическая значимость работы УЦА в контексте ЦА заключается не только в том, что он будет готовить высококвалифицированных специалистов для решения насущных проблем региона. Кампусы УЦА являются точкой притяжения для студентов со всего региона и его окружения. В среднесрочной перспективе функционирование УЦА может способствовать формированию эпистемических сообществ, позитивной динамике гуманитарного сотрудничества в регионе и конструктивному диалогу по урегулированию существующих противоречий [34]. Эти факторы, можно полагать, будут оказывать позитивное влияние на продвижение «мягкой силы» Ага Хана IV и его институтов. Не стоит также забывать о р

Скачать электронную версию публикации