Zhukovsky's prose at «Bulletin of Europe» (1807-181 l ' s ) : phenomenon of syncretism.pdf Проза Жуковского, опубликованная им в «ВестникеЕвропы» в период его редакторства и соредакторства(1807-1811 гг.), вряд ли принадлежит к высшим дос-тижениям и самого писателя, и русской литературы.Однако она по праву заслуживает быть исследованнойи не только как фон к поэтическим шедеврам первогорусского романтика. Проза поэта в «Вестнике Европы»многое объясняет и в его творчестве в целом, и в рус-ском литературном процессе, знаменуя начало однойиз интереснейших, но до сих пор почти не изученныхэпох в истории русской прозы - время ее становления.Принято считать, что выражение В. Г. Белинского «безЖуковского не было бы Пушкина» относится только ких поэзии, но в неменьшей степени это верно и для ихпрозы. При этом нет ничего удивительного в том, чтопоэзия Жуковского оказала сильнейшее (по сравнениюс прозой) влияние на русскую литературу, более того,она серьезно влияла и на прозу самого Жуковского,которая не может быть оценена по достоинству в от-рыве от его лирики.Целью данной статьи является, помимо представ-ления фактического материала, его описание в аспек-те предмета изображения и структуры повествования,а также установление динамики соотношения первогои второго в зависимости от жанра.В начале июля 1807 г. в письме к А. И. Тургеневуиз Белева Жуковский писал о своем намерении «вы-давать на будущий год «Вестника Европы» [1], в про-цессе работы над которым будет окончательно сфор-мирована идея служения обществу. В письмах к Тур-геневу от ноября-декабря 1810г. это станет централь-ной проблемой. Поэт утверждает, что «вся» его «про-шедшая жизнь» была «покрыта каким-то туманом не-деятельности душевной», его мучает вопрос, не былали бесплодной предпринятая им ранее деятельность[1. Т. 4. С. 476-477].Наиболее страстно он пишет об этом 7 ноября: «Ав-торство почитаю службою отечеству, в которой на-добно быть или отличным, или презренным: проме-жутка нет. Но с теми сведениями, которые имею те-перь, нельзя достигнуть до первого» [1. Т. 4. С. 478].22 ноября он продолжает: «Прежде в голове моей бы-ла одна только мысль: надобно писать! ... Теперь глав-ная мысль моя: надобно учиться и потом писать, и ячас от часу становлюсь деятельнее ... Я имею теперьдовольно твердости, чтобы отступитьназад и начатьсначала ... дабы дойти до счастливого конца. Мысль,что я уже автор, меня портила и удерживала на степе-ни невежества» [1. Т. 4. С. 484].Заметим, что самые низкие оценки в это время Жу-ковский давал своей прозе, называя напечатанные в«Вестнике» прозаические произведения не иначе, как«поделками». Такая неудовлетворенность собой какпрозаиком между тем совмещалась у Жуковского состремлением заняться прозой всерьез. 15 сентября1809 г. Жуковский, рассказывая о своем поэтическомтворчестве, едва ли не клянется Тургеневу: «Но на бу-дущий год и прозы будет в моем журнале довольно ...планов и предметов в голове пропасть» [1. Т. 4. С. 463].Хотя к концу 1800-х гг. поэзия уже принесла Жу-ковскому славу, он явно не удовлетворен собой какписателем, готов даже начать все сначала, занявшись«подготовительной работой», в первую очередь исто-рией и философией. Любопытно, что эти планы «слу-жения обществу» совпадают с пришедшим к Жуков-скому в период его деятельности в «Вестнике Евро-пы» ясным пониманием того, что в литературе буду-щее принадлежит прозе. Побывав в роли редактораобщероссийского журнала, Жуковский вполне убе-дился в растущей у русского читателя популярностипрозы. Его беспокоит при этом то, что прозой, поинерции считая ее низкой литературой, занимаютсячаще всего второразрядные авторы. Так что принци-пиальной задачей отечественной литературы он виделсоздание новой прозы, утонченной, изящной и вместес тем интеллектуальной, образцы такой уже были со-зданы на Западе.Тогдашнюю ситуацию в русской прозе [2] харак-теризует изобилие (довольно хаотическое) возможно-стей. В ней сочетаются разнородные стили и методы,не говоря уже о богатстве жанров, с ними связанных.Все это доказывает наличие живого синкретизма впрозе означенного периода. Русская проза за короткоевремя и почти одновременно пытается решить слож-ный комплекс проблем, к которым западная прозаобращалась более последовательно на протяжении ря-да десятилетий. Речь идет об элементарной эмансипа-ции прозы, об осмыслении ее природы и места в ли-тературе, о создании прозаического слога с ориента-цией и на традиции поэзии, и на традиции прозаиче-ских жанров, до сих пор выводимых за границыизящной словесности, и на мировые модели.Обратившись к этим проблемам, Жуковский в1807-1811 гг. создает прозаические тексты в таком ко-личестве, которого до сих пор не знало его творчест-во. При этом надо отдавать себе отчет в том, что онимел дело с практически еще не сформировавшимсялитературным языком, во многих случаях с отсутст-вием отечественной традиции, с читающей публикой,воспитанной на западных образцах.В начале своей работы в «Вестнике Европы» Жуков-ский настойчиво и сознательно ищет отличительныесвойства прозы: ее предмет изображения, ее стилевые ижанрово-родовые границы. Этот процесс обернулся чет-ким осознанием многофункциональности прозы, ее по-истине неограниченных эстетических возможностей.В первую очередь Жуковский, по-видимому, рас-смотрел возможность отказаться в прозе от образа ли-рического героя, от стихии лирического, связанного сличными переживаниями автора. У своих друзей он про-сит для журнала материалы о реальной действительно-сти. «Записывай, что видишь и слышишь; такого родазаписки могут занять хорошее место в моем будущемжурнале», - обращается Жуковский к А. И. Тургеневу.У него же он просит для публикации в журнале его«Путешествие по Европе». В этом же письме он сооб-щает о своем желании иметь «записки Кантемира о егопосольстве», просит «еще каких-нибудь подобных запи-сок», просит «снабжать» его «по части политики». Позд-нее, в 1809 г., Жуковский опять просит «доставлять»ему «разные известия о ученых обществах, о литерату-ре, театре и разных разностях» [1. Т. 4. С. 461-462](подчеркнуто нами. - И.А.). Иными словами, Жуков-ский сразу исходит из необходимости и возможностираздвинуть границы изображаемого именно в прозе,позволяющей ввести в литературу необходимый ей но-вый материал, которого всегда чуждалась поэзия.Под прозой, судя по письмам Жуковского, озабо-ченного подготовкой к изданию «Вестника», в первуюочередь подразумевалась не беллетристика, не ху-дожественная проза в современном значении этоготермина. Жуковский старается наполнить журнал на-учной, публицистической, критической прозой. В ста-тьях «О переводах вообще и переводах стихов в осо-бенности» (перевод из «Георгик Вергилия» Делиля,1810, № 3), «О слоге простом и слоге украшенном»(перевод из Д. Юма, 1811, № 8) Жуковский акценти-рует идею необходимости развивать «язык мыслей».Беллетристика, следовательно, по логике Жуковского,могла вырасти из прозы небеллетристической [3]. По-тому с первых шагов в «Вестнике Европы» Жуков-ский проявляет столь серьезный интерес к небеллетри-стическим жанрам [4]. Небеллетристическая проза,по-видимому, в понимании Жуковского чаще всего нетребовала от автора принципиального (художествен-ного) перевоплощения, так как ее задача - донести дочитателя авторскую мысль, уходя от заметных в тек-сте поэтических (условных, искусственных) приемов.Жуковский, что весьма примечательно, начал активноразрабатывать именно этот стиль в таких жанрах, как«мысли и замечания», письма, путешествия и т.д.Рассматривая один и тот же предмет как философ,историк, критик и как художник, Жуковский учился116ощущать различия между литературой, основанной навымысле, и не основанной на нем. И чем сильнее онощущал это различие, тем четче, но и прозрачнее(проницаемее) становились жанрово-тематические,жанрово-родовые и стилевые границы в его прозе вцелом. Чем больше Жуковский писал и переводилпрозу, тем больше понимал, что в ней (и в сюжетно-беллетристической, и в небеллетристической) скрытогромный потенциал для самого разного применения.Изображенным в ней может быть как внешний, так ивнутренний мир человека (и самого носителя речи, идругого лица: адресата речи, объекта изображения итак далее).Проза Жуковского в «Вестнике Европы» пред-ставляет собой ткань, сплетенную из многих нитей.Это происходило не только потому, что писатели, кпереводам которых он обращался, различались междусобой талантом, художественным методом и так да-лее, но и потому еще, что сами тексты в рамках изда-ния вступали в различные (часто диктуемые синкре-тизмом мышления Жуковского) отношения друг с дру-гом. Проза писателя, опубликованная в «Вестнике Ев-ропы», отличается разительным многоголосием, жан-ровым и идейным многообразием. При этом в общеммассиве этой прозы достаточно трудно (думается, всвязи с независящими от исследователя, объективны-ми на то причинами) выделить жанры, которые мож-но было бы назвать для Жуковского-прозаика опреде-ляющими. Кроме того, если, перейдя к иному измере-нию, эту пеструю, причудливую картину соотнести слирикой 1807-1811 гг., то становится очевидной ещеболее серьезная проблема взаимодействия прозы ипоэзии в творчестве первого русского романтика.Первым прозаическим произведением Жуковско-го, опубликованным в «Вестнике Европы» в 1807 г.(№ 3, 4), была статья под названием «Смерть», имев-шая жанровый подзаголовок «Разговор». Переведен-ная из популярного у европейских и русских читате-лей сборника И.Я. Энгеля «Der Philosoph ftir die Welt»,она представляет собой диалог двух довольно услов-ных героев о смерти. Интерес Жуковского к этой те-ме, начиная с его первых шагов в творчестве, былочень велик. Уже первое печатное стихотворение Жу-ковского «Майское утро» было связано с этой темой.Прозаическим вариантом его можно назвать появив-шийся одновременно отрывок «Мысли при гробнице».Начав со следования философии, эстетики и поэтикирусского и европейского сентиментализма (Дмитриев,Державин, Карамзин, Юнг) [5], Жуковский активно раз-рабатывает эту тему в дальнейшем («Добродетель»,«Под звездным кровом тихой нощи», «Сельское клад-бище», «На смерть А. Тургенева» и др.).В указанной статье, переведенной из Энгеля, стал-киваются две точки зрения (обе имеют глубокую лите-ратурную традицию и не раз уже были выражены впроизведениях Жуковского). Одна из них заключаетсяв том, что жизнь безрадостна сама по себе, посколькувсе в ней скоротечно (см. уже упоминавшиеся «Мыслипри гробнице»), вторая (и здесь уже чувствуется влия-ние другой традиции) - в том, что «бытие наше имеетрадости существенные», что «смерть есть условиежизни, истекающая из той же самой натуры, из кото-рой и радости наши истекают». Возможность любогодвижения души связывается с влиянием внешнего ми-ра, с его подвижностью соотносятся и изменениячувств и ощущений. Внешний мир с его законами ут-верждается как объективная данность и ценность.Любопытен способ изложения материала в статье-«разговоре» о такой вечной, общечеловеческой теме.Жуковский вслед за Энгелем оставляет читателейпрактически наедине с весьма, как уже было отмеченовыше, условными героями (их уместнее было бы на-звать голосами). О создании образа повествователяговорить не приходится. Предметом изображенияздесь является собственно работа человеческого соз-нания, крайне противоречивая и именно в силу этогосложная, глубокая, подвижная. Статья выстроена так,что мысль и слово одного условного участника диало-га имеет возможность оттолкнуться от мысли и словадругого. Позиция автора не совпадает до конца с по-зицией ни того, ни другого героя. Они намеренно про-тивопоставлены и приемлемы только во взаимодейст-вии. Такой тип повествования позволяет отойти отвсеохватывающего лиризма, субъективности, харак-терных для поэзии Жуковского, и в то же время со-средоточиться на самом для него как для романтикаглавном - процессе самосознания личности и одно-временно на утверждении важнейшей для Жуковско-го мысли о том, что целостность мышления человекаследует понимать не как монолитность, но как под-вижный универсум [6].Способ повествования, разрабатываемый Жуков-ским в названной статье, находим в ряде других пуб-ликаций (см., например, «Улей» /перевод из «Свет-ского философа» Энгеля; 1810, № 22/ или «РазговорСен-Реаля, Эпикура, Сенеки, Юлиана и ЛюдовикаВеликого» /перевод из Шамфора, 1809, № 1/, или«Разговор Ума с Сердцем» /перевод из г-жи Роллан,1809, № 14/, или «Образец связи в разговорах общест-ва» /перевод с французского, 1810, № 12/).Особое место в прозе Жуковского из «Вестника Ев-ропы» занимают переведенные им письма Миллера кБонстеттену (1810, № 16; 1811, № 6). Они интересныи с точки зрения предмета изображения, и с точкизрения структуры текста, а также в плане соотноше-ния того и другого с жанром. Написанные конкрет-ным лицом и адресованные конкретному же лицу, этиписьма могут быть рассмотрены как философско-ис-торическая, общественноисторическая, научно-попу-лярная проза. Думается, именно в этом качестве они ипривлекли внимание Жуковского.Продолжая мысль названных выше переводных ста-тей из Энгеля, здесь также провозглашается единствои целостность жизни, пропагандируется идея взаимо-связанности личности и мира. Вместе с тем, в милле-ровских письмах поднимается проблема ВерховногоСущества, управляющего «громадою этих миров». Сэтим в письмах швейцарского историка, переведен-ных Жуковским, по его собственному признанию, «систинным удовольствием», напрямую связываются во-просы морального смысла истории, философско-эс-тетической сущности исторического познания. Хро-нологически и тематически эти письма близки к та-ким стихотворениям Жуковского, как «Певец во станерусских воинов», «Вождю победителей» и др. Заме-чания Миллера, отличающиеся заложенными в нихпоэтическими возможностями, откликаются в лирикеЖуковского, в которой эти идеи трансформируются истилизуются, настроения проявляются в образах.Однако еще чаще темы миллеровских писем перехо-дили в письма самого Жуковского, затрагивающие про-блемы литературы, философии, истории. Именно ониоказываются очень близки более поздней прозе Жуков-ского. Здесь Жуковский пробует перо в диалогизациипрозы [7]. Перед нами одно сознание, но оно принадле-жит субъекту речи и одновременно является объектомизображения, т.е. категория объекта осознана, но имоказывается сам субъект. Если мы обратимся к лирике,то увидим здесь полное совпадение самого принципа:совпадение субъекта речи и объекта изображения.Но письмо, в силу жанровых канонов, подразуме-вает адресата: диалог ведется иногда открыто, иногдаскрыто, но постоянно. Причем он ведется не толькокак ситуация говорения «я» с самим собой, что харак-терно для лирики, но и с другим («он»), что в боль-шей степени характерно для эпоса. Однако самое ин-тересное то, что в своих собственных письмах (пе-риода 1810-х гг.) Жуковский, меняя (как и Миллер,как и любой другой автор письма) свой образ в зави-симости от того, к кому пишет, в переписке с Турге-невым будет стараться слить его не только с образомТургенева, но и с образом Миллера. Этот субъектно-объектный синкретизм вызван тем, что границы формвысказывания в таком жанре, как письмо, еще не за-твердели, а с ними уже сознательно играют: «я» пре-вращается в «он», под «он» имеется в виду не толькоадресат, но известное обоим третье лицо. При нали-чии внешнего адресата вводится еще и внутреннийадресат, что дает эффект диалогической речи. Про-странство и время момента речи расширяются, выхо-дят за границы текста. «Я» в одно и то же время и«мое», и «чужое». В этом факте видится начало про-цесса преображения лирического «я» и даже биогра-фического «я» в персонаж.Форма письма является одной из весьма распро-страненных в прозе Жуковского периода «ВестникаЕвропы». Она легко синтезируется с другими жанро-выми формами, оказываясь пригодной для выражениясамого разного содержания - начиная от вопросовфилософии, психологии, эстетики и кончая вымыш-ленным сюжетом (см., напр., «Не жалкой ли он чело-век» /перевод из А. Коцебу, 1808, № 4/, «Давыд Юмпри конце жизни (Письмо Адама Смита к ВиллиамуСтрахану)» /1808, № 10/, «Фелленберг и Песталоцци(Отрывок письма из Швейцарии)» /1808, № 23/,«Письмо доктора М* к одному французскому журна-листу. Истинное происшествие» /1809, № 17/, «Онравственной пользе поэзии (Письмо к Филалету)»/перевод из Энгеля, 1809, № 3/ и др.).В журнале появляются и публикации в жанре «мы-сли и замечания» [8]. Они представляют собой как быразвернутые афоризмы. Многочисленные довольно ко-роткие по объему эссе на самые разные темы (фило-софия, нравственность, эстетика) отличаются остро-умием, оригинальностью и даже парадоксальностьюсуждений, воспитательным пафосом, иногда в них име-ются сюжетные вкрапления. Для Жуковского значи-мой становится, по-видимому, сама художественнаяформа «мыслей и замечаний», в которую он облекаеткомплекс своих любимых идей. «Мысли и замеча-ния», ориентированные на выражение авторского са-мосознания, коррелируют в первую очередь, с днев-никами Жуковского и с его маргиналиями на поляхпрочитанных книг.В центре его переводных «мыслей и замечаний»,опубликованных в «Вестнике Европы», находится проб-лема свободы и необходимости действий личности.Современной науке о Жуковском хорошо известно,как важна для него была эта проблема [9]. В такихстатьях, как «Несколько мыслей о любви к уедине-нию, о достоинстве и характере» (перевод из Шамфо-ра), «О изгнании» /1808, № 5/, «О дружбе» /1808, № 6/и др., Жуковский всякий раз подчеркивает идею нрав-ственной свободы человека, не связанной непосредст-венно, напрямую с законами общества.В «мыслях и замечаниях» оказалась выявленнойтакая категория, как автор-повествователь, созданныйзатекстовым автором и находящийся в своеобразныхотношениях с ним. Образ автора-повествователя в тек-сте и биографический автор соотносимы, но не тож-дественны. Именно жанр «мыслей и замечаний» пока-зал максимальную меру их близости. В тексте возни-кает некий образ, но не реального человека, а его ду-ховного, интеллектуального облика, который взят какбы сам по себе. Он выполняет обязанность высказатьсвоим словом то, что общеизвестно. В связи с этимименно в этом жанре высокий уровень обобщения ор-ганично сливается с самовыражением, самосознаниемличности. Книга души превращается в книгу бытия,стройная композиция которой сочетается с фрагмен-тарностью и ассоциативностью.Любопытными по структуре оказываются статьиЖуковского по эстетике. Они посвящены вопросамвоспитания человека, роли искусства в духовном раз-витии личности, органично достраивая комплексидей, выраженных в философских статьях, письмах,мыслях и замечаниях. Эстетические программы Жу-ковского наиболее синкретичны по форме. Чаще все-го они соединяют в себе жанровые признаки разгово-ра, письма, т.е. адресных высказываний, и рассужде-ния («мысли и замечания»), построенного во многомна авторском самоопределении - см., например, «Онравственной пользе поэзии (Письмо к Филалету),«Два разговора о критике» /перевод из Энгеля, 1809,№ 23/, «Рассуждениео трагедии», «О слоге простом ислоге украшенном» /переводы из Д. Юма, 1811, № 8/.Показателен интерес Жуковского к жанру портре-та, очерка. Эти тексты, неся определенную информа-цию, изначально предполагают того, кто будет изла-гать эту информацию и кто будет воспринимать этоттекст. Очерки, портреты, выполненные Жуковскимдля журнала, отличаются заметной внутритекстовой ивнетекстовой коммуникативностью. Автор-повество-ватель воспринимается здесь как имеющий имя (этовполне конкретная личность, хотя непосредственно втексте она может быть местоименно не проявлена, какв эпическом произведении), соотнесенное с именем(личностью) героя очерка. Оба имени, как правило,выносятся в название очерка, или Жуковский, пере-водя текст, указывает имя автора в конце (см., напри-мер, «Характер Марк-Аврелия» - подписано: Гиббон/1808, № 4/, «Меланхолическая песня Марии Стуарт» -118подписано: Коцебу /1808, № 1/, «Гете, изображенныйЛафатером» /1808, № 21/). Здесь довольно часты об-ращения автора-повествователя к читателю, возможнытакже и вводы в авторский текст непосредственногослова героя очерка (иногда, например, в «Меланхоли-ческой песне Марии Стуарт» это приводит к прози-метрии), даже его диалогов с другими лицами. Автор-повествователь и герой очерка (разные лица) могутбыть уравнены - они оба размышляют об одном и томже. По форме это будут как бы личные повествованияо другом человеке.Весьма показательными по типу повествования ижанру являются публикации, посвященные вопросампсихологии, внутреннего мира человека. Чаще всегоавтор-повествователь выступает в них как вымыш-ленное, но вполне конкретное лицо, обладающее оп-ределенными чертами и характером, публике сообща-ется об источнике, из которого автор черпает своиистории. В психологических статьях-этюдах о «стран-ных людях», «чудаках» очевидна забота о созданииощущения правдоподобия у читателей. Поэтому ониоблекаются в форму письма, записок («Не жалкой лион человек», «Приключения застенчивого человека(Писанные им самим)» /1809, № 13/ и др.) и особенночасто в форму «истинного анекдота», «истинногопроисшествия» («Портрет (Истинное происшествие)»/1808, № 22/, «Анекдоты из жизни Иосифа Гайдна»/1810, № 11/и др.).Перед нами тексты с вымышленнымифигурами по-вествователей, обрамленные своими историями, осо-бого рода отношениями с теми, о ком идет речь вдальнейшем (чаще всего это тоже вымышленныеличности), и с читателями. Все это было само по себехудожественным приемом, продолжающим традицииКарамзина. На фоне этого примечательно следующее:в ряде случаев Жуковский решительно отказываетсяот навязчивого присутствия автора, властно управ-ляющего повествованием («Открытие, сделанное жен-щиною» /1809, № 22/, «Чудаки» /1810, № 13/ и др.).Чтобы избежать сухости, присущей объективномуповествованию от третьего лица, Жуковский играет считателями - выстраивает, например, галерею порт-ретов «чудаков», рассматривая которую читатель, содной стороны, оказывается ведом автором, а с дру-гой - абсолютно свободен. Если принять во вниманиеглубоко укоренившееся, благодаря Карамзину, пред-ставление о безличном повествовании как сухом и не-естественном, то становится ясно, какой шаг впередпытается сделать Жуковский-прозаик, начав осваи-вать именно нейтральное, объективное повествование,предметом изображения в котором являлось внутрен-нее состояние, настроение, переживание, чувства, од-ним словом - «внутренний человек». Открытия Жу-ковского найдут свое закономерное развитие через мно-го десятилетий в романах Тургенева, Достоевского.Особое место в массиве прозы, выполненной Жу-ковским для «Вестника Европы», занимают путеше-ствия, где был проявлен принципиальный интерес кновому для русской литературы материалу, где самимжанром был обусловлен упор на информативность иточность описаний, повествовательный слог. Харак-терно, что Жуковского привлекают «путешествия», вкоторых повествование ведется от лица, излагающегопроизошедшее вне его самого, сложившееся задолгодо него. В таких текстах используется одна из самыхархаических форм высказывания («Отрывок из Ша-тобрианова путешествия в Грецию» /1810, № 22/,«Образ жизни и нравы рыцарей» /перевод из «Генияхристианства» Р. Шатобриана, 1810, № 20/, «О нравахарабов (Отрывок из Шатобрианова путешествия поВостоку)» /1810, № 10/ и др.).Но в этом пространстве (внешнем по отношению кповествователю) все предельно детализировано, раз-ложено на составляющие. Объект изображения дро-бится, конкретизируется, поскольку его созерцает,внимательно рассматривает, осмысливает, ощущаетвполне конкретная личность, принадлежащая к томуже иному времени и пространству. Иерусалим, Пале-стина, Греция предстают перед читателями увиден-ные глазами европейца, их современника. Повество-ватель будет величиной движущейся, причем черезвидимые и невидимые границы. Он явит способностьпребывать то в мире физическом, то в мире духовном,то вне, то внутри себя. Таким образом, голос повест-вователя в «путешествиях» слышится непосредствен-но, он говорит от своего имени об общем, вечном.Содержание «путешествия» может разворачивать-ся вокруг действий (как в «истинном происшествии»,«анекдоте»), в которых (прямо или косвенно) участ-вует автор-повествователь. Эпическое по форме, «пу-тешествие» является лиро-эпическим по существу.Здесь мы видим и внешний мир, самодостаточный иинтересный сам по себе, но здесь же мы видим и са-мосознание личности повествователя, пусть еще неоформившееся до конца. Автор смотрит как бы состороны на мир и на себя, не осознавая вполне своюотдельность. Так или иначе, но в прозу, всегда осоз-нававшуюся родственной эпосу, входит лирическоеначало, возможность, говоря о мире, говорить о себе.Здесь рождался герой-повествователь.Чем дальше по объекту изображения расходилисьпроза и стихи, тем более обнаруживалась внутренняяобщность прозы и лирики: и та, и другая активно про-двигаются к авторству, к индивидуальному звучанию.Внеличностное выражение авторского сознания, свойст-венное прозе на протяжении многих столетий, теснитсяи уступает место формам, личностно проявленным. При-чем эти переходы от внешнегомира к внутреннему ча-ще всего ничем не обусловлены, точка зрения на пред-мет изображения остается неизменной, что свидетельст-вует о синкретизме мышления и эстетики Жуковского вданный период. Вместе с тем, отметим, что подобнаянеопределенность, как бы случайность переходов «со-ставляет самое существо лирического рассказа» [10].Переход от объективного (безличностного) повест-вования к личному высказыванию может быть уже свя-зан и с переломом в развитии сюжета, фиксирующимпереход от традиции к настоящему, от действий персо-нажей к действиям автора-повествователя. Особеннопримечательны в этом плане «Воспоминания об Ост-Индии», идущие с подзаголовком «Из Гафнерова пу-тешествия по берегам Ориксы в Короманделе» /1809,№ 20/. Повествование здесь оказывается эмоциональноиндивидуализированным, в него врываются непосредст-венные переживания автора, он рассказывает, по собст-венным воспоминаниям, о том, что видел во время пу-тешествия, что совершалось с ним в тот или иной мо-мент. Подзаголовок «воспоминания» усложняет повест-вовательную структуру, увеличивая его личностное зву-чание, т. к. появляется зазор между временем, когдапроисходило событие, и временем, когда о нем расска-зывается его наблюдателем или участником.В центре статьи окажется ситуация, в которую по-пал автор, но она будет объективирована, автор ос-мыслит ее сначала как происходящую с другим (речьидет здесь о том, как автор наблюдал древний индий-ский обряд погребения заживо жены усопшего, позжеон сам переживет нечто, напоминающее погребениезаживо). Ситуацию «другого» автор будет соизмерятьсо своей собственной. Он будет искать в «другом» неособое, а как раз похожее на его собственное. Истин-ный «другой» в «другом» конечно еще не открыт, ноинтерес к нему уже проявлен. Переживание мира пер-сонажа через проживание самим автором подобнойситуации - это окажется чрезвычайно важным для Жу-ковского-прозаика и плодотворным для дальнейшегоразвития русской прозы. Автор-повествователь и пер-сонаж, оказавшиеся в одной ситуации, представляютсобой как бы общее эпическое «мы», но это «мы» небезличное, а дифференцированное на «я» и «он».Такие путешествия несут в себе черты художест-венности, которые разовьются в жанрах повести иромана позже. Многие черты их стиля будут близкилирике: изображение душевного состояния автора-по-вествователя, эмоциональная окрашенность событий,происходивших не с ним, придание героям, не соз-данным фантазией автора, но взятым из жизни длядемонстрации традиционного, живых, человеческихчерт, включенность повествователя в событийный сю-жет, его проявленность в тексте повествованием отпервого лица. При этом столь же развитой окажется вподобных путешествиях и их эпическая основа.Анализ прозы Жуковского, опубликованной в1807-1811 гг. в «Вестнике Европы», позволяет сде-лать некоторые выводы.Во-первых, эта проза обладает синкретическимисвойствами, стремясь не столько к родовой диффе-ренциации, сколько к родовому (лиро-эпическому, впервую очередь) синтезу.Во-вторых, можно утверждать, что создание прозыдля Жуковского привлекательно и с точки зрения оп-ределения специфического предмета изображения, и сформальной стороны. Жуковский открывает универ-сальность прозы в предмете изображения, ее способ-ность вобрать в себя всю полноту внешнего и внутрен-него мира. Такую же универсальность проза демонст-рирует и при использовании самых разных типов пове-ствования, начиная от древнейших эпических форм икончая лирическими. Все чаще внимание Жуковского-прозаика привлекает личная форма высказывания, чтосвидетельствует о значительных сдвигах, происходя-щих в отечественной прозе начала века, в том числе иблагодаря усилиям Жуковского. Сосредоточенностьавтора-повествователя на своих внутренних состояни-ях, на внутренней его работе становится признакомпрежде всего таких жанров, как письмо, путешествие.В третьих, проза Жуковского, опубликованная настраницах журнала, сама складывается в некий уни-версум, сложную, подвижную систему, в функциони-ровании которой немалую роль играют жанры, в кото-рых также наблюдается размывание границ, стремле-ние к синтезу. Ни о какой строгой закрепленности оп-ределенного предмета изображения или структуры по-вествования за тем или иным жанром говорить не при-ходится. Процесс создания прозы не был связан у Жу-ковского с жесткой системой жанров. Напротив, экспе-риментируя с разными жанрами, в первую очередь стеми, которые до сих пор вообще выводились за рамкиизящной словесности, Жуковский создает как бы одинжанр - Прозу. Координацию материала, повествова-ния, эмоциональной окраски и так далее у Жуковскогодиктует личное ощущение его как автора. Нет и жест-кой жанровой обусловленности появления и проявле-ния личного начала. Надо полагать, что Жуковскийшел к этому от собственного романтического мироот-ношения, в котором на первый план в жизни была вы-двинута личность, а в искусстве - личность художника.Однако инерция XVIII в. все еще продолжала заявлятьо себе, потому литературная природа прозаическихжанров сочетается с тем, что они по-прежнему выпол-няют внелитературные функции, важнейшей из кото-рых является в полном соответствии с задачами обще-ственно-литературного журнала передача читателюшироких знаний из самых разных областей, его воспи-тание [11]. Синкретизм и здесь дает о себе знать.2. См. об этом, напр.: Архипова А.В. Война 1812 года и эволюция русской прозы // Русская литература. 1985. № 1. С. 38-56; Виноградов В.В.О теории художественной речи; О языке художественной прозы; Гаспаров Б.М. Поэтический язык Пушкина. СПб., 1999; Гинзбург Л.Я.О психологической прозе. Л., 1977; Дебрецени П. Блудная дочь. Анализ художественной прозы Пушкина. СПб., 1995; Канунова Ф.З. Изистории русской повести. Томск, 1967; Лежнев A 3. Проза Пушкина. М., 1966; Лотман Ю.М. Пути развития русской прозы 1800 - конца1810-х годов //Труды по русской и славянской филологии. Тарту, 1961. С. 3-57; Петрунина Н.Н. Проза Пушкина. Л., 1986; Русская про-за / Под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова. Л., 1926; У. М. Тодд III. Литература и общество в эпоху Пушкина. СПб., 1996; Фридман Н.В.Проза Батюшкова. М., 1965; Шмид В. Проза как поэзия. СПб., 1994; Эйхенбаум Б.М. О прозе. Л., 1969; Szymczy-Klusczynska G. Оwspolczesnych teoriach poematu proza// Zagadnienia rodzajow lit. Wroclaw etc., 1998. T. 41. Z. 1/2. S. 89-102 и др.4. В данной статье основное внимание будет сосредоточено на небеллетристике. При этом у нас не вызывает сомнения и то, что с самогоначала своей работы в «Вестнике Европы» Жуковский проявлял серьезный интерес и к беллетристике. Так, в 1808 г. в журнале былиопубликованы переводы повестей Шиллера, А.М.Е. Флао, М. Эджворт, А. Сарразена, позже были переведены и опубликованы повестиЖ. Буйи, Ж.Ф. Мармонтеля, И. Монтолье, Ю. Фосса и др. Кроме того, в 1809 г. в № 2, 3 Жуковский поместил свою оригинальную по-весть «Марьина роща».6. Эта тема позднее была переведена на язык художественной (беллетристической) прозы, особый интерес представляет интерпретациятемы о «Неизъяснимом происшествии», повести, переведенной из К М. Виланда, представляющей собой по форме тоже «разговор меж-ду Виллибальдом и Бландиною» - такой жанровый подзаголовок дан этому произведению. В нем идет дискуссия о природе таинствен-ного события - явления привидения. Именно за счет формы диалога тема не получает никакого однозначного объяснения. В этом планепоказательно уже название перевода - «Неизъяснимое происшествие», а также множественность попыток мотивирования явления при-зрака: его толкуют то как таинственный, но реальный случай, то как следствие «неизъяснимой» болезни, то как самообман. Повествова-ние становится многомерным, тяготеющим к объективности. В конечном итоге, с полной определенностью заявляется общая авторскаяпозиция, она заключается в отказе от рационалистически упорядоченных представлений о мире и человеке, о его жизни и смерти.9. См. исследования томских ученых Ф.З. Кануновой, А.С. Янушкевича, Э.М. Жиляковой, О Б. Лебедевой, Н.Б. Реморовой.

Скачать электронную версию публикации