Das verstehen (comprehension) as a method of the sciences of psyche.pdf Понимание как метод наук о (человеческой) психике возникло в психологической школе, которая ведет свое начало от немецкого философа и психолога Вильгельма Дильтея (W. Dilthey, 1833-1911) и в специальной литературе известна под названием «понимающая психология», или «научно-духовная/гуманитарная психология». Правда, сам Дильтей не пользовался этими названиями. Вначале он говорил о «реальной психологии», затем об «описательной и аналитической (zerg-liedernder) психологии» и, наконец, о «структурной психологии». Известна его книга «Описательная психология», вышедшая на русском языке в Санкт-Петербурге лишь в 1994 г. «Понимающей психологией» она, как новое учение о душевной жизни, была названа известным немецким философом и психопатологом Карлом Ясперсом в 1913 г. Под названием «гуманитарная психология» она впервые упоминается в работах другого немецкого ученого - Эдуарда Шпрангера (1914). Они и оказались видными представителями первого оппозиционного течения по отношению к классической «элементной. или ассоциативной психологии», предметом которой было сознание (рацио), а философской базой -рационализм Декарта (cogito ergo sum - мыслю, значит, существую; душа - это сознание и ничего более). Среди других сторонников «новой психологии» следует назвать Александра Пфендера, Ганса Груле и Теодора Эрисмана. Предметом этой психологии стало «das Erleben» - «переживание». Со смещением предмета психологии с рационального сознания на непосредственное и целостное переживание меняется и метод. Дильтей, Шпрангер считали, что только понимание ведет в глубины души, в то время как естественно-научное объяснение охватывает лишь поверхность, «скорлупу» душевной жизни. Посредством причинной редукции можно объяснить психофизические взаимосвязи, но не достичь собственно психического. Сущность, ядро психического - мотива-ционные и чувственные взаимосвязи - можно только понять, но не объяснить. Так сказать, в немилость к сторонникам понимающей психологии попали, как принадлежащие к методу объяснения, и эксперимент, и индуктивное движение мысли от фактов к общему, и измерение, и статистика. Они ставили, говоря жестко, интуи- 1 Об «Объяснении в науках о психике» см.: Роговин М.С., Залевский Г.В. Теоретические основания психологического и психопатологического исследования. Томск, 1988. С. 37-46. цию выше индукции (индуктивный - рациональный способ мышления в процессе познания). В свою очередь, экспериментальные психологи как приверженцы метода объяснения называли своих «гуманитарных» коллег «писателями, красиво пишущими», «системными поэтами» и т.д., чтобы показать, что в их глазах метод понимания проходит мимо фактов. Историк психологии Людвиг Понграц (1967, с. 263) предлагает оставить этот «спор о рангах», поскольку последний уже в целом относится к прошлому. Но мы не можем с этим согласиться, поскольку сегодня являемся свидетелями, я бы сказал, бурного ренессанса и «понимающей психологии», и «понимающего метода», особенно в отечественной психологии, после пребывания их довольно длительное время в «анабиозе». Почему имел место анабиоз и почему это возрождение? Прежде чем ответить на эти вопросы, нам следует осуществить историко-теоретический анализ метода понимания (das Verstehen, die Verstehensmethode). И в этой связи следует помянуть добрым словом немецкого ученого Иогана Дройзена [Historik, 1937], который, пожалуй, первым отграничил метод понимания в исторических науках от естественно-научного объяснения и тем самым обосновал как бы право на самостоятельность гуманитарных (духовно-научных) наук. В историю психологии понимание вошло вместе с переживанием. Как они связаны? Дильтей писал, что «понимание предполагает переживание» [19, с. 143]. Тем самым понимание зависит от переживания. Постпереживание, проникновение в мир переживаний другого человека зависит от собственного, аналогичного переживания. Это принципиальное мнение Дильтея. Мы попытаемся в этом разобраться детальней. Но с другой стороны, переживание также зависит от понимания. Понимание делает переживание осознанным, делает его жизненным опытом. Больше того: в понимании переживание выводится из узости субъективности в область целостного и общего. Поскольку понимание ориентировано на общее, в индивидуальном должно стать транспарентным (увиденным) сверхиндивидуальное, «подобное по форме», «общее». Наконец, по мнению Дильтея, наше собственное переживание через постпережитое понимание чужой жизни содержательно расширяется и обогащается. Переживание и понимание находятся тем самым в отношениях взаимной обусловленности. Обратимся теперь конкретно к пониманию значения слова «понимание». В языках литовском, румынском, таджикском, татарском, финском, шведском, эстонском, японском слово «понимание» указывает на предметную деятельность в значении «уметь», «разбирать», «рассматривать», «упрощать», «находить». В языках венгерском, китайском, турецком его значение соотносится с представлением об «окончании действия», «завершении», «созревании». В некоторых языках «понимание» непосредственно соотнесено с элементарным «чувствованием», «ощущением» (французский, турецкий). Ряд языков, в том числе и русский, выделяют в значении «понимание» идею «овладение», «превращение в свое» [8, с. 38]. В родном для Дильтея немецком языке, как и для нас в русском, глагол «verstehen» («понимать») используется в разном значении: мы понимаем смысл предложения, сообщения, иностранную речь или их не понимаем. Что-то понимаем или в чем-то разбираемся. Определения слов, терминов, понятий нередко начинаются следующим образом: «Под X понимается, или мы понимаем...». Понимание такого рода Ясперс называл «рациональным», другие авторы - «логическим пониманием», или «понятийным». Понимание может также означать: что-то мочь, в чем-то разбираться. Эту форму понимания можно обозначить как практическое понимание. Но имеет место и психологическое понимание. Мы понимаем непосредственно выражение лица другого человека, его жесты и манеру поведения, ею походку и позу. Мы обычно говорим: «Я не понимаю, как ты мог/могла нечто сделать», с чем, как правило, связана оценка. Мы понимаем, почему у обиженного человека появляется желание отомстить, почему честолюбивого так ранит критика, почему кто-то кому-то изменил или даже совершил убийство или самоубийство. В этих случаях мы имеем в виду только психологическое понимание. Но является ли это понимание научным или донаучным, наивным? Этот вопрос оставался спорным со времен Дильтея. Он же выделяет «элементарную» и «высокую» форму понимания. Элементарное понимание происходит непосредственно; никакие рациональные акты не оказываются между наблюдением и пониманием. Это, прежде всего, выражение переживания, которое таким образом непосредственно оказывается понятым. Практическая жизнь востребует такое элементарное понимание: «В процессе взаимодействия людей каждый хочет понимать, что хочет от него другой. Так возникают элементарные формы понимания» [19, с. 207]. Наряду с непосредственностью Дильтей называет и другой признак элементарного понимания - отнесенность к отдельному жизненному выражению/проявлению. Конкретный взгляд, жест, поведение понимается элементарно как выражение внутреннего, структурных и чувственных взаимосвязей или даже всей биографии. Душевные/психические взаимосвязи поддаются лишь высшему пониманию. Оно базируется на элементарном понимании, предполагает его. Высшее понимание востребовано прежде всего, когда элементарное понимание не справляется, когда мы не можем понять выражение жизни (Lebensausserung). Непонятое стимулирует высокое понимание, методическую процедуру. К. Ясперс обозначил эти два вида понимания как статическое и генетическое. Он писал: «Понимание охватывает отдельные психические качества и состояния, как они переживаются (феноменология), последнее - восхождение (Auseinanderhervorgehen) психического из психического, как это движется при мотивационных взаимосвязях, контрастных влияниях, диалектических переменах/поворотах» [13, с. 255]. В отличие от Дильтея, у Ясперса отсутствует диакритикум (диакритический знак) непосредственности. Статическое понимание истолковывается не как непосредственное понимание, а как часть процесса понимания, как описание феномена. С целью различения научного и ненаучного понимания немецкий ученый Роберт Гейс [23] ввел понятия непосредственного и опосредованного понимания. Непосредственное понимание основывается на позитивной или негативной идентификации (сочувствие, любовь, ненависть) и отказывается от любого объяснения. Опосредованное понимание, напротив, использует размышление и объяснение как вспомогательные средства. К такому виду понимания можно отнести глубинноисн-хологическое понимание. Психотерапевт пытается понять ситуацию своего клиента не только через вчувство-вание (эмпатию) и применение процедур (Nachvollzug); в большей степени он использует редуцирующее объяснение, относя психические расстройства к определенному кругу неврозов, пытаясь их объяснить посредством гипотезы и теории (например, фрейдовской) и тем самым прийти к глубокому пониманию. Теперь сконцентрируемся на «опосредованном», «высоком», или «критическом», понимании в психологии, на понимании как методе. Это необходимо, поскольку представители понимающей психологии считают понимание равным объяснению, а в психологических вопросах даже методом, превосходящим объяснение. Дильтей называет три особенности нового способа исследования: во-первых, он уходит корнями в непосредственное, целостное переживание. Структурные взаимосвязи, по Дильтею, даны нам живыми; а понимание -для того, чтобы «из них сделать для нас понятным отдельное» [19, с. 172]. Итак, понимание идет от данностей внутреннего опыта или восприятия, в то время как объясняющая психология - от гипотез. Тем самым для первой - понимающей психологии - вначале находятся целое, взаимосвязь, а для второй - объясняющей психологии - части (элементы). Кто исследует с помощью метода понимания (понимающе), согласно Дильтею, движется аналитически, пытается разложить целое на составные части; кто исследует с помощью метода объяснения (объясняюще), вынужден конструировать взаимосвязи из частей, т.е. заниматься синтезом. Вторую особенность метола понимания Дильтей называет «интеллектуальностью внутреннего восприятия» и пишет но этому поводу следующее: «Мы узнаем об этой взаимосвязи в нас лишь отрывками, го в одном, то в другом пункте на нее падает свет, открывающий суть, поскольку психическая сила как бы не может представить в сознании (помочь осознать) сразу все звенья внутренних взаимосвязей. Чтобы осознай, душевную взаимосвязь в ее существенных деталях, требуем ся включение элементарных логических процессов: различать, находить общее, определять степень различий, разделять, абстрагировать, связывать в одну многие взаимосвязи, из многих фактов извлекать общее. . .» [19, с. 168]. Согласно Дильтею, при понимании нив коем случае не идет речь о субъективном произволе, лишь о сигналах чувс i в. о неконтролируемом интуитивизме. И при понимающих приемах присутствует дискурсивное мышление: имеет место абстрагирование, обобщение, увязывание. Третья особенность психологического метода понимания представляется Дильтеем следующим образом: «Отдельные душевные процессы в нас, объединения душевных фактов, которые мы воспринимаем внутренне, выступают в нас с различным осознанием их ценности для общего. Так отделяется во внутреннем понимании существенное от несущественного. Психологическая абстракция, которая выделяет взаимосвязь жизни. обладает для совершения этого ведущей нитью в этом непосредственном сознании ценности отдельных функций для целого, чем не обладает естественное познание» [19, с. 168]. Познание сущности - главная цель понимающих приемов. Оно обозначается Дильтеем как акт непосредственного сознания. Познание сущности действительно является спецификой метода понимания не только в психологии, которая стремится к выявлению сущности личности, развивающегося гештальта и т.д., но также и в философии, и в гуманитарных науках. Сущность же есть нечто большее, чем взаимосвязь фактов, она выходит (трансцендирует) за существующее, является, в конце концов, результатом творческого акта, который вырастает из исходного понимания, что задается изначально человеческому бытию в этом мире. Дильтей характеризовал свой метод как «раскладывающий на части» и «описательный». «Раскладывается», или анализируется, данная комплексная действительность. И другие науки тоже анализируют: логика, химия, физика; они ищут факторы действительного. Особенность же психологического анализа в том, что его предмет - это действительность переживания и что «без формулирования в промежутке каких-либо гипотез» из этой взаимосвязи звенья как бы вынимаются и помещаются обратно [19, с. 166]. Как анализ, так и описание не являются особенностью психологии. Естественные науки тоже описывают. Мы сегодня понимаем под описанием языковую фиксацию наблюдаемых нами случайно или систематически данных. Так, экспериментальная психология описывает порядок. процесс и результаты своих исследований. От описания следует отличать интерпретацию как особый акт. Для Дильтея описание означает большее: «Я понимаю под описательной психологией изображение представленных в каждой развитой душевной жизни одинаковых по форме составных частей и взаимосвязей, как они увязаны в одну единственную взаимосвязь, которые не вдумываются и не открываются, а переживаются» [19, с. 152]. Она, описательная психология, «рассматривает, анализирует, экспериментирует и сравнивает. Она использует любое вспомогательное средство для решения своей задачи». Ее первым делом являются «дефиниции, четкие определения имен и классификация». Описание для Дильтея означает, соответственно, уже научное представление результатов анализа. Он дает в связи с этим следующее разъяснение: «Исходят из развитого культурного человека. Описывают взаимосвязь его душевной жизни, пытаются, как только можно яснее, увидеть с помощью всех вспомогательных средств художественного воображения главные явления, как можно точнее анализируют содержащиеся в этой взаимосвязи отдельные связи. В этом раскладывании (анализе) идут как можно дальше, оставляя то, что сопротивляется анализу таким, каким оно есть; дается объяснение происхождения того, во взаимосвязь чего мы можем заглянуть поглубже, однако с приведением степени уверенности, которая присуща этому объяснению, привлекают повсюду понимающую психологию, историю развития, эксперимент, анализ исторических продуктов...» [19, с. 157]. Поэтому не может быть и речи о запланированном, произвольном методе. И не удивительно, что Герман Эббингаус в своей критической статье против Дильтея не обнаружил уж слишком заметных различий между понимающей и объясняющей психологией, которые оправдывали бы их претензии на две разные психологии. Обратимся в этой связи к Ясперсу, который писал: «Он, понимающий психолог, исходит из понятной общей ситуации. Она раскладывается, объясняются один за другим: выражения, содержания и феномены, с одной стороны, внесознательные механизмы - с другой, и будет почувствована возможность экзистенции как эмпирически неисследуемого основания. Наконец, из этого делимого распространения фактов и чувствований опять выстраивается обогащенное понимание взаимосвязей» [13, с. 259]. Ясперс делает различие между познанием общих взаимосвязей, которые он считает собственно задачей понимающей психологии, и применением этих взглядов к отдельному факту. Я еще вернусь к этому различию чуть позже, при обсуждении вопроса 0 критериях надежности понимания. По базовой структуре предлагаемые Дильтеем и Ясперсом методы совпадают: исходить из целого, тщательный анализ, обогащенное понимание целого; это является и главными пунктами герменевтического метода2, который был предложен Шляиермахером (1829) и далее развит Дильтеем 1 О герменевтическом методе см.: [10, с. 77, 88]. и Хайдепером [19,22]. Ясперс, по сути, выходит за пределы психологического понимания, когда принимает em как путь «прочувствования» экзистенции, как «эмпирически неисследуемое основание». Теперь несколько слов о третьей модели понимающего метода, предложенной Шпрангером (1914). Духовно-научное (гуманитарное) понимание, согласно Шпранге-ру, тесно связано с мировой культурной философией. Он исходит из объективного духа, ценностных и чувственных ориентации культуры. На первом этапе процесса понимания отдельные ценности культуры «изолируются» (теоретическая, эстетическая, социальная, экономическая, политическая, религиозная ценность) и отводятся от принадлежащих каждой способов поведения и размышления. На втором этапе полученная таким образом психическая структура возводится к типу, т.е. «идеализируется». Тип следует рассматривать как вид категориального остова, с помощью которого открывается конкретная психическая действительность; он не является самоцелью, но «коне i и-туирующим звеном» в процессе понимания. Он служит масштабом, нормой, которой конкретная психическая структура «измеряется». Например, если выясняется, что в жизни человека доминирует теоретическая ценность, то эта ценностная ориентация опять может быть увидена в целом культурной системы ценностей; это значит, что теоретический человек руководствуется не исключительно лишь ценностью правды; другие ценностные ориентации также определяют его активность. Этот третий этап, или шаг, в познавательном процессе Шпрангер называет «то-тализирование». Четвертый и последний шаг, или этап, -это «индивидуализирование»: на фоне типического узнается индивидуальное. Шпрангер свой метод декларировал как научный метод познания. У многих психологов и раньше и теперь возникает вопрос, имеем ли мы здесь все еще дело с психологическим методом, с методом психологии, которая себя понимает как опытная наука. В связи с этим мы можем сказать следующее. Шпрангер справедливо считал, что отдельный человек является не только тем неповторимым, единственным существом, тем individuum inefifabile, но, как бы мы сегодня сказали, также запечатленным продуктом культуры, результатом различных детерминант культурной среды. Является легитимным и исключительно необходимым подходом к индивидуальному характеру задавать вопрос о социальном характере. В том, как человек приспосабливается к действующим в его культурном кругу нормам, уже лежит свидетельство его индивидуальности. Итак, мы познакомились с тремя важнейшими моделями понимающего метода (метода понимания) и задаем правомерный вопрос: для каких предметных областей психологии они применимы? Уже из этого вопроса следует, что понимание не может, скорее всего, рассматриваться как универсальный метод психологии. Дильтей считал, что анализирующей и описательной психологии открыта тотально вся душевная жизнь. Но, как справедливо пишет Понграц [30, с. 270], с этим вряд ли можно согласиться. Большая область «физиологической психологии» не поддается пониманию. Связи между психическим переживанием и коррелирующими телесными процессами объясняются, может, не строго каузально, а кондиционально, но не понимаются. То же самое относительно психофизики, которая исследует психические реакции на внешние раздражители, не являющиеся предметом понимания. В то же время мы можем нередко понять результаты экспериментальной зоопсихологии. Что собака Павлова на условный сигнал - звук колокольчика - выделяет слюну, это следует принять. Но когда крыса-мама, как только услышит писк своих детенышей, преодолевает у|рожающую ей пре1раду, это мы можем понять. О «фаницах понимания и безграничности объяснения» писал и К. Ясперс [13, с. 371]. Названные психологические дисциплины и по сегодняшний день остаются основным исследовательским полем естественно-научной, объясняющей психологии. Другие находились вплоть до последнего времени в руках понимающей психологии: в первую очередь психология выражения (экспрессивная психология) и психология личности. Дильтей придавал большое значение экспрессии переживания, поскольку мы узнаем больше через нее, чем посредством интроспекции. И самопонимание, по его мнению, тоже осуществляется через выражение. Психология выражения (экспрессивная психология - Ausdruckspsychologie) и сегодня не очень признаваема естественно-научно ориентированными психологами, несмотря на ее долгую и богатую историю [9, 18, 27, 31]. Психология личности является предпочитаемой областью исследования также в поведенческой психологии. Свойства/черты выявляются посредством характерологических тестов и «конструируются» с помощью количественных методов из способов поведения. Названные приемы способствуют пониманию сущности, но они одни не могут ее конституировать. Под сущностью, в психологическом смысле, понимается не платоновская идея, с этим не связывают и этическую оценку, но представляется «окончательно своеобразное, только этому феномену присущее, предлагающее себя в конечном итоге при аналитическом описании» [21, с. 8]. Сущность личности, фазы развития, эмоционального возбуждения и т.д. представляют собой не общее понятие, но внутреннее (lnbegriff), для которого все выделяемые существенные признаки являются определяющими. Конечно, познание сущности может случаться донаучно, интуитивно, а может благодаря плановым усилиям. Предпочитаемый предмет понимающей психологии - это прежде всего тип. Согласно указаниям Диль-тея, душевные взаимосвязи представлены в типичном человеке. Для Дильтея любой портрет уже был типом. Он хотел этим сказать, что в каждом индивиде есть что-то от сущности человека. Один из последователей Дильтея выразил эту мысль следующим образом: «Когда я понимаю, я типизирую» (Langrebe, 1928). Каждый тип представляет собой констелляцию признаков идеального характера. Чистых типов в реальности не существует. Отдельный человек не есть тип, но он в большей или меньшей степени подпадает под определенный тип [16, с. 297]. С методической позиции ра шичают «идеальные типы» и «частотные, или средние шпы» (Haufigkeits-oder Durchschnittstypen). Первые из них как бы «высмотрены» из реального многообразия, очищены от всего случайного и идеализированы как чистые типы, они представляют в гештальтпсихологическом смысле «хорошие, или выразительные» гештальгы, почему их называют еще «прегнантными типами» [21. 35]. Вторые определяются посредством факторного анализа (Q-техники) (Cattell, 1948). В общем, типологии упорядочивают по старой схеме: дух, душа, тело. Соответственно этому различают ноологические (духовно- или культурно-научные), психологические (функционально-психологические) и со-матологические (конституциональные) типы. Характерными для понимающей психологии являются ноологические типы. Дильтей развил из истории философии типы натуралистического и идеалистического мировоззрения. Шпрангер сформулировал, идя от объективного духа, шесть «жизненных форм», которым соответствуют шесть человеческих типов (1914). Ясперс рассматривал свои мировоззренческие типы как следствие развития гегелевского закона движения духа: вначале доминирует привязанность к традициям («нахождение в скорлупе/раковине»), затем следует скепсис, сомнение в преходящих ценностях («Hang ins Nichts»), наконец, развивается «демонический» человек, который представляет собой синтез обоих первых типов; он создает новые ценности и имеет «свое место в бесконечном» [19]. Понимающая психология видит в типе главную цель своего анализа [30, с. 271 ]. Она должна ставить при этом, согласно Дильтею, антропологическую задачу. В типе должно высветиться что-то от сущности человека, от общей человеческой природы. Характерологи, напротив, видят в типе не самоцель, они рассматривают его как вспомогательное средство, инструмент анализа индивидуальности. Оба взгляда, по мнению ряда авторов, не противоречат друг другу: типы имеют теоретическую ценность и выполняют служебную функцию. При типизировании проявляется общечеловеческая потребность обозреть всю полноту и многообразие отдельных явлений. Поэтому нас не должно удивлять, что типологическое мышление имеет такую длительную историю. Она восходит еще к Платону, который в своей «Politea» («Политике») выделил пять типов, к псевдоаристотелевской «Физиогномике», к очеркам по характерам ученика Аристотеля Теофраста, к созданному Гиппократом и Галеном учению о темпераментах. Позднее - это портреты характеров французского моралиста Лабрюера, деление людей Кантом с преобладанием чувства красоты и возвышенного, «наивные» и «сентиментальные» люди Шиллера, дионический и аполлинический человек Ницше, вплоть до духовно-научных типов Дильтея, с которых мы и начали. Наряду с экспрессией, характером и типом к специальным предметам понимающей психологии относят мо-тивационные и смысловые связи. Мотивационные взаимосвязи отличают от причинных взаимосвязей. Механи-ческуя причинность (одинаковые причины - одинаковые последствия) нельзя понять, её нужно принять к сведению. Но как психическое следует из психического - это можно лишь понять. Что вода при ста градусах кипит, при нуле градусов замерзает, это закономерная причинная взаимосвязь. Что ребенок из орального сопротивления сосет палец, это, скорее, следует из понимания, чем из статистических доказательств [24, 27]. Мотивационные взаимосвязи являются и смысловыми взаимосвязями. Познав мотив какого-либо действия, мы можем затем понять и его смысл. Так, оппозиционное поведение подростка приобретает смысл, когда мы смотрим на него с позиции развития самостоятельной, берущей на себя ответственность личности. Наконец, какой-либо феномен приобретает для нас смысл, если мы его видим в качестве звена чего-то целого: экономического человека как форму проявления ценностной системы нашей культуры, акт личностной структуры в целом. В теорию понимания вводит нас вопрос о ее актовой структуре. Основывается ли понимание на вчувство-вании, на интуиции, на непосредственной наглядности, является ли оно по сути своей схватыванием смысла? Означает ли оно то же самое, что и интерпретация? Как отвечают на эти вопросы Дильтей и другие теоретики понимающей психологии? Согласно Дильтею, понимание покоится на «проникновении, постпереживании и постобразовании». Проникновению в другого должно предшествовать собственное переживание, которое «транспонируется, переносится в чужую душевную жизнь». При этом постпереживание - это нечто большее, чем просто проникновение. Это продуктивный акт, в котором собственное переживание расширяется за счет присоединения чужого переживания. А когда расширяется собственное переживание, то расширяется и горизонт понимания. Переживание и понимание, как уже говорилось, составляют феномен взаимной связи [17, 19]. Карл Ясперс, Ганс Груле и Теодор Липпс [ 13,21,28] говорят о вчувствова-нии. Согласно Липпсу [21], отцу этого термина, вчув-ствование есть «внутреннее соделание», внутреннее подражание, часто также двигательное, т.е. выражения, движения совершаются с большей или меньшей степенью заметности. Оллпорт [ 16], вслед за Фрейдом, говорит в этой связи о «кинестетическом выводе». Кроме того, как считал Липпс, в акте понимания субъект и объект образуют некоторое единство. Можно, например, полностью погрузиться в переживания акробата, со страхом наблюдая за его кунстштюками (трюками), хотя сам акробат может и не испытывать страха. В таком случае мы имеем дело, скорее, с непониманием. Если принять эту теорию понимания, то мы можем только тогда понять душевное состояние другого, если сможем сделать его своим состоянием, если его радость станет нашей радостью, его печаль - нашей печалью. Теория вчувствования поднимает вопрос о конгениальности (сходстве, сродстве) между понимающим и понимаемым. Является гомология структуры conditio sine qua поп? Дильтей полагал, что она необходима. Он даже считал, что понимание предполагает симпатию; совершенно несимпатичных нам людей мы не можем понять. Это не согласуется с опытом о том, что симпатия, как и антипатия, может исказить объективность понимания. Однако этим ничего не сказано против понимания на основе общностей. Известно, что представители одного пола, статуса, современники, представители одной и той же культуры и т.д. понимают друг друга лучше. И Дильтей, и Груле приходят к выводу, что понимание не есть односторонний процесс делающего выводы ума сознания, как не есть и односторонний эмоциональный процесс. Понимание есть целостный акт. Понимает - не функция, понимает весь человек. Тем самым делается вывод, что без личностного участия понимающего нелын прийти к истинному и полному пониманию. В этом видится отличие понимания от объяснения; при объяснении ученый может сохранять роль «незаинтересованного зрителя», а при понимании он выступает в качестве «понимающего свидетеля». В немецкоязычной литературе можно найти следующее описание различных познавательных позиций ученого-естественника и ученого-гуманитария: «Его предмет и его метод позволяют ему (естественнику) осуществлять редукцию на экзистенциальный минимум наблюдателя. От гуманитария, напротив, требуется полное включение личности со всей ее резонантной поверхностью. Если он должен ее поставить под рациональный контроль, то он должен ее заставить заиграть, чтобы перед ним предстал материал, чтобы он его видел» [33, с. 141]. Понимающий метод означает конец незаинтересованного зрителя в науках о человеке и конец человека как лишь научного объекта познания. Понимание происходит в напряженном пространстве между дистанцией и участием, на языке Античности: между теорией и эросом/жизнью. У Шпрангера несколько иной взгляд на структуру акта понимания. Научное понимание становится только тогда возможным, когда берется во внимание, что между субъективным и объективным духом, между отдельным и принятыми в его культуре нормами и ценностями движутся «смысловые связи». Понимание, по Шпрангеру, это, по существу, понимание смысла. Мы понимаем вообще то, что имеет смысл. Мы понимаем какого-то человека, если знаем, какими ценностями он руководствуется в жизни, и когда его ценности г.пичме-ряем с объективно значимыми ценностям!»?1лп»>лаед>ня речь идет здесь о понимании через наиоишение места отдельного в общей смысловой связи 11онимание опирается на интуицию - это третья теория. Интуиция, не есть ли это нечто субъективное, полностью неконтролируемое? Ученый-естественник, стремящийся к объективности, не примет в науку понимание как интуицию. Интуиция относится к искусству -таковы будут его аргументы, это прерогатива гениальных люден. Действительно, понимание нередко связывают с гениальностью. В этой связи Pongratz несколько утрирует ситуацию: «Если понимающие ученые являются избранными, аристократами духа, тогда объясняющим ученым отводится роль бюргеров и рабочих, которые несут на себе 1руз и жару будней и не в состоянии дост ичь того уровня познания, как элита духа. Я умышленно несколько утрировал ситуацию, чтобы напомнить, что с теорией интуиции следует быть осмотрительным. Способностями и даром божьим должен обладать каждый исследователь, каким бы он образом не исследовал. Мы не должны, тем не менее, забывать, что большие изобретения в естественных науках, большие эксперименты в психологии были также большими интуи-циями, которые были подвергнуты затем испытанию огнем эксперимента и статистики» (1967, с. 275). Что понимают разные авторы под интуицией? Олл-порт [16] противопоставляет интуитивное понимание личности дискурсивному. Дискурсивное понимание идет через умозаключение и аналогию. Вчувствование тоже ставится на эту сторону. Но интуиция используется Оллпортом в очень широком смысле и как понятие обращена к следующим теориям: 1) прямое восприятие; 2) врожденное знание и идентичность (Платон, Гегель, понимание через общности); 3) непосредственное знание (Бергсон, Лосски, симпатическое единение с реальностью); 4) восприятие индивидуальности (Кроц, неповторимое исходит из естественно-научного обобщения); 5) понимание (специально человека). Оллпорт рассматривает понимание как одну из пяти форм «интуитивизма». Страссер [33, с. 143- 165], Понграц [30, с. 276-277] рассматривают «интуицию» как одну из теорий понимания. Но они считают необходимым дифференцировать интуицию, во-первых, по уровням, или слоям, и, во-вторых, «интуицию любого» от «гениальной интуиции», которую «искусство и наука должны благодарить за свои самые большие достижения». Четвертая теория представляет акт понимания не как интуитивное зрелище, а как наглядность (воззрение, взгляд). Оллпорт причисляет и ее к интуитивным теориям, но к самым простым. Здесь интересные мысли были высказаны Бинсвангером с опорой на Брентано, Джемса, Бергсона: «Психологическое понимание... предполагает всегда наглядность (презентативную и репрезентативную)» [16, с. 264]. Согласно Бннсванге-DV. мы и душевные взаимосвязи усматриваем/наблюда-:м непосредственно. Например, мы понимаем ребенка, соторыи безуспешно пытается достать яблоко и плачет Мгля дно/непосредствен но; здесь налицо единица переживания, а не свидетельство, которое мы затем приводим во взаимосвязь с последующим. Взаимосвязь здесь дана как целое. Уже ребенок понимает, 1аким образом, психические взаимосвязи, когда, например, его мама грозит ему пальчиком, когда она им недовольна. «Я смотрю на чужую душевную жизнь и при этом вижу, как она постоянно меняется, находится в постоянном течении, выпуская из себя волну за волной» [17, с. 285]. С этой теорией можно согласиться, считает Понграц [30, с. 277], когда, например, наблюдаешь за поведением аго-рафобика и видишь, что он боится переходить улицу. Но видны ли нам мотивы его страха переходить улицу? На этом вопросе, считает он, «заканчивается наивное «наглядное» понимание и начинается критически проверяющее, научное». По этому поводу довольно метко высказался Оллпорт: «Прямое восприятие никогда не раскрывает связь между отдаленными причинами и актуальными явлениями, в то время как понимание человека требует знания такого рода связей. Для понимания необходимы знакомство, запас опыта, причинный и структурный анализ - все это гребует, очевидно, ассоциативной активности. Короче говоря, умозаключения так же необходимы, как и "сенсорное поле"» [ 16, с. 550]. Следующей темой теории понимания является отношение между пониманием и интерпретацией. Диль-тей определяет толкование, или интерпретацию, как «искусство, подобное пониманию продолжительное время зафиксированных выражений жизни»; речь здесь идет прежде всего о речевых фиксациях. Наука, где понимание строится по всем правилам искусства, - это герменевтика. Герменевтический метод - его применение и развитие - начинался с толкования исторических источников и текстов. Перенесенный в психологию, в толкование психологических феноменов, он предполагает также наличие определенного материала, который следует добыть каким-то методом. Это могут быть поведенческие наблюдения, тестовые данные, экспрессивные данные, сны/сновидения, экспериментальные данные и т.п. Во всех случаях описание должно предшествовать интерпретации. Но описание - это тоже научный акт. А до описания должен осуществиться сбор материала. Затем при описании осуществляется упорядоченное отделение несущественного от существенного, проникновение в него и «счастливое формулирование», но не смешивается с интерпретацией - она идет следом. Надо помнить, указывал Дильтей, что описание - это первый акт понимания. Он состоит в выборе способа и образа сравнения, различения, отнесения и взаимосвязывания. И при этом очень важным представляется выбор слов и понятий [19]. Интерпретация же необходима, когда имеющийся материал не может полностью или частично быть понятым. Она прилагается к непонятному. Страссер [33] называет две формы интерпретации: антиципирующее толкование, или гипотеза, и толкование в узком смысле, или герменевтика. Что касается гипотезы, то обычно она формулируется до эксперимента, так называемая доэк-спериментальная гипотеза (или нулевая гипотеза, которая опровергается статистическими данными). Страссер же считает, что существует и «послеэксперименталь-ная» гипотеза. Интерпретация результатов исследования может проводиться в форме гипотезы, с чем можно согласиться. Послеэкспериментальная интерпретация является одновременно и доэкспериментальной гипотезой для следующего исследования. Герменевтическая интерпретация первоначально была духовно-научным/гуманитарным методом толкования. И психо

Скачать электронную версию публикации